Хроника одного дежурства, или Один день из жизни провинциального хирурга

Часть вторая

. Утро

Что такое пятиминутка в хирургическом отделении? По сути – утренняя конференция, которая должна уложиться в пять минут. Официально. На деле же сие мало прогнозируемое мероприятие иногда длится две минуты, а порой – и все сорок. Обычно она проходит “молча”: дежурные медсестры и врачи докладывают, остальные молчат, поскольку у них нет вопросов к дежурной бригаде. Но в другой раз она превращается в “научную конференцию” или бурно протекающую разборку. Кажется, вот-вот дело дойдет до рукоприкладства, но срабатывает какой-то внутренний тормоз – и страсти стихают. Самые активные спорщики, побурчав еще немного, замолкают, и через некоторое время, уже после пятиминутки, начинается совсем мирный разговор.

Вот и сейчас докладывала дежурная бригада медсестер. Он прислушался. Сообщение делала Марина. Эта сестричка нравилась ему тем, как работала, всегда прилежно, уверенно, умело. Может быть, она плохо что-то объяснит, но сделает на высшем уровне.

За время его работы в отделении коллектив медсестер обновился почти полностью. Почему? Пройдя школу хирургического отделения, сестрички приобретают столь высокую квалификацию, что она позволяет им “прижиться” в любом другом медицинском учреждении. Почему же, когда человек получает квалификацию, его спокойно отпускают? Сколько трудов, энергии и средств уходит на его обучение! Медицинское учреждение должно быть кровно заинтересовано в том, чтобы костяк коллектива составляли профессионалы высокого класса. Только тогда можно будет говорить об уровне медицинской помощи и ее качестве. Возможно это роскошь – иметь такой коллектив, и не каждая больница может себе ее позволить? Пока неизвестно, какая система здравоохранения сформируется в нашей стране, какие принципы возьмут за основу. Но при любой системе будет иметь значение уровень специализированной и квалифицированной помощи. В конечном итоге от этого зависит приток финансов, а значит – благосостояние медиков. И еще один момент. Оплата классных специалистов выше, чем начинающих. Но доплата за знания и опыт меньше, чем за подготовку новых работников. Хотя каждое дерево крепко старыми корнями, и не какое количество не заменит качество.

Как должен формироваться коллектив? Вопрос трудный, извечный, решить его пытались многие. У некоторых получалось, у других наоборот – кончалось развалом. Нет одинаковых людей, как их объединить? У многих есть мнение на сей счет, и каждый вправе его высказать.

Несомненно, в коллективе должен быть лидер, владеющий всем объемом оперативных вмешательств, производимых в отделении. Уровень его знаний тоже должен быть на порядок выше, чем у остальных. Каждому в коллективе нужен пример – чему стремиться, на кого равняться. Деловые качества выходят на первое место, а потом – уже человеческие, ибо речь идет, прежде всего, о деле. Но если и человеческие качества, и моральные устои лидера тоже высоки, у него есть будущее.

Костяк отделения должны составлять несколько хирургов, которые на своих плечах несут всю тяжесть его работы, выполняют большую часть операции. У них богатая лечебная школа, на них может опереться лидер в любой ситуации (даже с перспективой на его замену). Такой костяк должен охватывать пятьдесят – шестьдесят процентов коллектива, а остальная часть состоять из молодых, подающих надежды хирургов. Нужно оптимальное сочетание опыта и молодости – чтобы дело не страдало, но и не покрылось плесенью. Формирование коллектива – задача не одного дня и даже года. У каждого есть свои слабости и недостатки, абсолютно идеальных людей нет. Но если отрицательные черты характера преобладают над деловыми, вряд ли человек придется “ко двору”. Но когда эти качества терпимы, они не должны стать для него отводом при рождении коллектива. И надо помнить, что только при дружной и грамотной команде возможно высокопрофессиональная, квалифицированная работа, а результат не заставит себя ждать.

Каковы недостатки или преимущества контрактной системы? Она позволяет создавать коллектив с учетом интересов учреждения. Но хорошо, когда те интересы объективны, тогда в коллективе окажутся именно профессионалы, а не протеже. А если еще при подписании контракта будет присутствовать психолог, возможность создания идеального коллектива хирургов резко создает.

…Выслушав отчет дежурной бригады, заведующий отделением поинтересовался, есть ли вопросы. Их не было, и медсестры ушли. Началась непосредственно врачебная пятиминутка.

Предыдущие сутки дежурили Иван Николаевич – хирург с большим стажем и колоссальным опытом и молодые хирурги: Анатолии и Игорь. Ответственные хирурги редко докладывали, чаще “отдувались” молодые. На сей раз – очередь Анатолия.

Он проработал уже около трех лет и докладывать умел. Вскользь “пробежал” по поступившим в другие отделения больным, за то подробнее остановился на госпитализированных в их отделение. И все равно подробностей было мало. С этим мирились, иначе пятиминутка длилась не пять минут, а пол часа и дольше. Вот когда больных поступало сравнительно мало, дежурные хирурги докладывали подробнее и основательней.

Сегодня среди “новичков” тяжелых больных не было, хирурги в основном работали в приемном отделении. В последнее время увеличилось число так называемых “амбулаторных” больных, то есть таких, которые не нуждались в госпитализации, но поликлинические хирурги по тем или другим причинам направляли их на консультацию к стационарным. Почему их стало больше? Ситуацию никто не анализировал, с ней просто мирились, когда тяжелых больных было мало, и “бурчали”, если их оказывалось слишком уж много и с ними надо было заниматься. А в субботу и воскресенье приемное отделение и вовсе превращалось в поликлинику, хотя их и в городе хватало.

Сейчас Константин Александрович в основном занимался абдоминальной хирургией, то есть хирургией брюшной полости. А раньше ему больше нравилась система чередования, когда хирурги работали определенный период в гнойном отделении, затем занимались плановой абдоминальной хирургией, потом – “экстренкой”. Каждый период обычно длился около трех – четырех месяцев, одним из периодов была работа в поликлинике. Теперь с удовольствием о том времени вспоминал.

Смена обстановки, характера работы – своя специфика, она необходима, и как разрядка для хирургов, работающих в стационаре, и как школа, где учились и осваивали амбулаторную хирургию. То, чем занимался хирург в поликлинике, во многом зависело и от него – его характера, усталости, желания – и от возможности поликлиники. Хирурги, прошедшие школу поликлиники, отличались от “чисто” стационарных: лучше ориентировались в разнообразии заболеваний, в их “запаснике” было больше вариантов лечения. Все-таки, как ни говори, узость рамок работы накладывает на хирурга отпечаток: с одной стороны, специализация позволяет глубже изучить проблемы какого-то раздела хирургии, но с другой – сокращается широта хирургических знаний. Где она, золотая середина, которая устроила бы всех: и хирурга, и больного, и медицинское учреждение? Что до него, он абсолютно не жалел, что пришлось заниматься другими разделами хирургии. В конечном итоге все это повлияло на его формирование как хирурга.

Теперь чередования не было. И ему было жаль хирургов поликлиники: однообразная многолетняя работа, весьма специфическая, при полной невозможности профессионального роста. Очень часто их работа напоминала терапевтическую. А хирург-рукодел прежде всего, ему просто необходимо делать что-то руками, и как можно чаще.

По себе Константин Александрович знал, что даже после небольшого перерыва (болезнь, отпуск) теряются техника, сноровка, интуиция. Приходилось наверстывать. Зато, когда достигаешь пика мастерства, сам удивляешься, насколько все точно, красиво, оптимально получается.

Хирурги за время дежурства вскрыли несколько гнойников, прооперировали два аппендицита без особенностей и ушили перфоративную язву. То есть выпало обычное, среднее дежурство. И дополнительным вопросам взяться неоткуда.

Пятиминутка прошла быстро, врачи стали расходиться, и ординаторская опустела. Какое его ожидает дежурство? Судя по предыдущему опыту и интуиции, будет оно “плохим”. Он ощущал затишье перед бурей. За редким исключением, спокойное дежурство обычно чередовалось с бурным и насыщенным. Правда, бывало, и несколько подряд дежурств, иногда неделю – две, протекали спокойно, в обычной рутинной работе. Но затем все равно они “компенсировались” несколькими напряженными дежурствами. Слушаешь порою годовой отчет о проделанном – и поневоле начинаешь себя и других хирургов уважать – сколько всего сделано!

Но он не стал готовиться к худшему варианту, к нему он всегда готов.

Вошел Никита. В отделении было мало курящих хирургов, среди них – и Никита. Сейчас он тоже перекурил, резко запахло сигаретным табаком. Константин Александрович давно “воевал” с курильщиками, и надо сказать – небезуспешно. Во всяком случае, осталось у них только три курящих хирурга. Остальные – или от осознания вреда дурной привычки, или от его агитации – курить бросили. Остались самые стойкие, и он продолжал с ними борьбу, надеясь на полный успех. “Вредностей” на их работе и так хватало.

Когда-то он тоже курил. И надо же было однажды поспорить! Результат – не курит пятнадцать лет. Уже через месяц после последней сигареты почувствовал себя лучше: исчезла одышка даже при серьезной физической нагрузке, улучшились сон, аппетит. И сейчас, когда начинают напоминать о себе прожитые годы, он понял, насколько был бы плох, если б продолжал курить. Правда, до сих пор, пусть редко, но приходят сны, в которых он курит, и с удовольствием. Как навязчивы и живучи вредные привычки! Поневоле начинаешь уважать человека, который смог самостоятельно справиться с одной из них.

– Константин Александрович, вы пойдете на обход? – спросил Никита. Он знал, что Константин Александрович традиционно, прежде всего, обходит раннее им прооперированных больных. Вопрос был чисто риторическим.

– Да, только переоденусь. А ты посмотри поступивших, которых передали нам для дальнейшего наблюдения. Я их тоже посмотрю, только позже.

Никита вышел, а он стал во второй раз переодеваться, но уже полностью: надел сменный больничный костюм, халат, сунул фонендоскоп в карман и вышел из ординаторской.

Он всегда был в курсе состояния всех больных, которых принимал и кому оказывал первую помощь, а тем более – кого сам оперировал. Послеоперационных в тот момент было шесть. Ему не хотелось мешать палатным врачам, поэтому пошел к пациентам, лежавшим в дальних палатах, где обход делали в последнюю очередь.

– Здравствуйте, женщины, – произнес, входя в палату. Он никогда не называл пациентов больными.

– Здравствуйте, доктор.

– Ну, как дела, Валентина Петровна? Что беспокоит?

Женщине было семьдесят три. Страдальческое выражение лица, глаза чуть приоткрыты, бледная. Сразу было видно, что в кровати не двигалась: то ли боялась, то ли больно, или то и другое вместе.

– Лучше, доктор, лучше

– Не вижу, Валентина Петровна, что-то все-таки беспокоит

– Так и должно быть, наверное. Операция же была. Побаливает, где рана и где выходят трубочки.

Константин Александрович внимательно осмотрел больную: склеры глаз не сухие, обычной окраски, язык влажный, обложен белым налетом, пульс немного учащен, живот при пальпации болезненный во всех отделах, но больше вокруг послеоперационной раны. Внимательно послушал перистальтику – не очень четко, но, прослушивалась. Газы не отходили, да и рано. Диурез достаточный. Для вторых – третьих послеоперационных суток он оценил состояние больной как средней тяжести с тенденцией к улучшению. Иными словами, все пока шло обычно. Больная больше сама боялась активизироваться, чем ей что-то мешало. Как обычно, дал ей советы и попросил подойти к нему родственников, если они придут. Да, бывало и так: пожилого человека прооперировали, а никто из многочисленных родственников его не навещал, хотя в их помощи больной всегда нуждается, и особенно в первые, самые тяжелые дни.

В родственниках нуждались и поступившие в тяжелом состоянии больные. Он всегда добивался, чтобы за ними кто-то ухаживал. Санитарок, как обычно, не хватало, у медсестры других дел невпроворот, и лишний раз посмотреть на больного, что-то ему подать или помочь повернуться в кровати оказывалось некому. Те больные, за кем ухаживали родные – он уже дано заметил, – выздоравливали быстрее. Между ними и отношения были родственными. То, что больной постесняется попросить у других, у родственника спросит без труда. И если б от него зависело, кого выбрать для ухода, он предпочел бы родных. Правда и те бывают разные, добросовестные и не очень. Но тут многое зависит от врача и медсестры: насколько они грамотно и популярно объяснят им суть проблемы, что и как нужно делать.

Весь его опыт ему подсказывал, что в послеоперационный период, особенно у пожилых, мелочей не бывает. Вовремя предупредить возможные осложнения лучше, чем потом лечить их и гадать, что все-таки произошло: то ли катастрофа в брюшной полости, то ли упущение в ведении послеоперационного периода. И если к нему подходили родственники, он долго и обстоятельно объяснял им все “мелочи”, которые могли оказывать больший лечебный эффект, чем самое сильное лекарство.

По пути заглянул в соседнею палату. Там находился больной, которому пять дней назад удалили гнойный аппендицит. Заметив врача, тот сразу лег на кровать и обнажил живот. Он уже знал, что доктор обязательно его посмотрит. Константин Александрович, тщательно пропальпировал живот, убедился, что с больным все в порядке и его в принципе можно планировать на выписку.

– Ну что же, если анализы крови будут нормальными – пойдешь домой.

– Спасибо доктор! – заулыбался больной.

Он посмотрел еще одного пациента после операции по поводу спаечной кишечной непроходимости и больную с прооперированной ущемленной грыжей. Оба не вызывали у него озабоченности. Еще раньше он убедился, что у них все в порядке, пора выписывать.

Сейчас Константин Александрович шел в маленькую двухместную палату, где лежала самая тяжелая, из оперированных им больных. После первой операции уже на третьи сутки возникла клиника разлитого перитонита-воспаления брюшной полости. Операция была по поводу калькулёзного холецистита, но обнаружили камни и в желчевыводящих протоках, Со слов оперировавших ее хирургов, все было сделано тщательно и надежно.

Учитывая характер предыдущей операции, возникло подозрение на желчный перитонит. Больной было семьдесят восемь, да еще такое осложнение! Но альтернативного лечения не было, и больную взяли на повторную операцию. У каждого осложнения своя причина: то ли это еще одна необнаруженная патология, то ли не полностью ликвидированная основная, то ли технический брак хирурга. Разобраться бывает очень трудно, но не найти причину осложнения ты не имеешь права. Еще и еще раз все тщательно проверил и, наконец, обнаружил причину желчного перитонита. Но удовлетворения не было: налицо брак в наложении швов на холедох – один оказался негерметичным.

Часто вспоминал слова профессора кафедры, где проходил ординатуру: найти патологию в брюшной полости – не самое важное, главное – как “уйти” оттуда с полной гарантией успеха. Сейчас надо было использовать все методы страховки. Да, так и сделаем. Поставив специальный трубчатый дренаж в желчный проток, он ушил его. Проверил надежность и герметичность швов – все казалось прочным. Снова все проверил, чтобы была почти стопроцентная гарантия. Промыв брюшную полость антисептиками, поставил дренажи и ушил ее послойно.

Всегда вдвойне переживал он и за больных, которых приходилось повторно оперировать, и за хирургов, допустивших брак. От ошибок никто не застрахован, и он их допускал. Но и сейчас, и всегда считал, что больной не должен платить жизнью за те ошибки. Приходил опыт, ошибок становилось меньше.

Прооперировав эту больную, он понимал, что теперь большая часть ответственности за ее жизнь ляжет на него. Это его не пугало, он верил в себя. Теперь больная нуждалась в особо тщательном уходе ради двойной гарантии успеха. В случае неудачи она могла умереть, что в свою очередь ударило бы по судьбам хирургов, оперировавших ее в первый раз, по его судьбе. Да и по престижу отделения, чести их “фирмы”.

Все больные, пролечившиеся в отделении, “несли” печать их “фирмы”. Может, для кого-то это пустые слова, кто-то не воспринимал их всерьез, но для него это важно. И он всегда пытался привить молодым хирургам чувство патриотизма к своему отделению. Должно же что-то людей объединять!

Их коллектив находился в начале большого пути, только-только формировался. Какие принципы заложить в его основу? Всех не знал, но в некоторых был уверен: любовь к работе, патриотизм по отношению к больнице и своему отделению, ответственность за результат.

Открыв дверь, он принюхался к палатному воздуху. Нет, запаха затхлости, гноя не было. Давно заметил, что вокруг тяжелых больных всегда создается свой микроклимат – из воздуха, который выдыхал больной, из запаха, исходящего из его рта и отделяемого по дренажам; в конце концов – запаха кала и мочи, вовремя не вынесенных из палаты, а может быть – духа самой болезни? Все это он использовал при оценке состояния больного.

Возле пациентки находился родственник, что значительно повышало шансы на успех. Вокруг кровати порядок, простыни чистые, дренажи аккуратно вставлены в баночки с антисептиками. Больная сама, опустив одеяло, обнажила живот для осмотра, И улыбалась! Он посмотрел живот, послушал перистальтику кишечника – симптомы перитонита явно пошли на убыль, по дренажу текла светлая желчь без осадка, по страховочным дренажам отделяемого не было. Возможно, ранних послеоперационных осложнений удалось избежать, хотя до полного выздоровления еще очень долго.

Настроение улучшилось. Прошло около тридцати минут. В приемное отделение не вызывали, и можно было посмотреть больных, оставленных для динамического наблюдения предыдущей бригадой дежурных хирургов. У парня и правда все боли в животе прошли, и он разрешил ему даже есть, а вот у молодой женщины исключить острый аппендицит не мог: сохранялись боли в правой подвздошной области, небольшая температура, лейкоцитоз в крови.

Острый аппендицит – заболевание хамелеон, испортившее многим хирургам нервы, настроение, здоровье, а иным и судьбы. Нередко возникали дурные мысли о собственных хирургических возможностях. Не так уж часто больные понимают, что это за заболевание, хотя слухов витает много. Некоторые пациенты требуют сразу же поставить точный диагноз. Но возможности у хирургов в этом плане зачастую ограничены. Была бы “молния” на животе, расстегнул ее, посмотрел, определил диагноз и быстро вылечил больного. Но в памяти хирурга только та головная боль, что остается почти после каждого трудного случая.

С годами вырабатывается интуиция на аппендицит. Не стопроцентная, но все же. А у некоторых хирургов она на высоте, создается впечатление, что они видят сквозь брюшную стенку. Само собой, интуиция возникает не на пустом месте: это десятки, сотни, может быть, тысячи больных, прошедших через глаза, руки и мысли врачей.

Да, придется поработать активно. Поджимал и срок заболевания вторые сутки. Если у больной аппендицит, надо оперировать. А если его нет? Он снова вспоминал советы своих мудрых учителей.

Днем дежурные могли сделать в качестве дополнительного (а может, и основного) ультразвуковое исследование органов брюшной полости, фиброгастроскопию, более тщательное рентгенографическое исследование. Жаль, невозможны они были в течение всех суток. Сколько бы неверных диагнозов отпало, сколько предотвращено ошибок! По телефону он договорился с УЗИстом, а затем с гинекологом, чтобы те ее быстро посмотрели. Больную к ним отправил, на все уйдет тридцать-сорок минут.

– Константин Александрович, вас искали, – окликнула постовая медсестра Галя, симпатичная девчонка с озорными глазами.

Она уже давно выглядывала его в боковое окошко кабинки поста. И пока он шёл по коридору, успела в который раз несмотря на то, что он был в халате и шапочке, рассмотреть и оценить. Он был немножко не в её вкусе: староват, небольшого роста. Но были и привлекательные для неё черты: тёмный шатен, с сединой в волосах, особенно на висках, приятный овал глаз с неотчётливым, но добрым цветом радужек. Губы правильно очерчены, уголки рта не опущены и не загнуты кверху, что, наверное, говорило о его устойчивом характере. Щёки небольшие, на их фоне выделялись края скуловых костей. Нос довольно правильной формы, скорее был типично славянским, чем каким-то особенным. Подбородок заканчивал чем-то запоминающееся лицо.

На это лицо абсолютно не накладывалась манера поведения врача: быстрый, решительный, вечно куда-то спешащий. Ему бы остановиться на мгновение, но опасно, может упасть. Создавалось впечатление, что он уже где-то впереди и физически, и в мыслях.

Она недавно работала в хирургии и если вначале она больше внимания обращала на внешность врачей-мужчин, то теперь уже стала больше разбираться в том, кто чего стоит, как врач и человек. И пусть вначале он ей не “показался”, теперь же всё было по-другому.

Не ответить шуткой не мог:

– Двое с носилками?

– Да ну вас! Звонили из гинекологии и просили посмотреть больную, – прощебетала Галя

– Ну что ты все о деле и о деле. Рассказала бы что-нибудь веселенькое, анекдот свежий.

– Некогда, Константин Александрович, у меня работа.

– Из приемного отделения звонили?

– Нет пока.

– У тебя какое настроение? Рабочее? Хочешь, чтобы мы побольше больных приняли?

– Ну что у вас какие-то шуточки не смешные, – и, смущенная, выбежала из кабинки поста.

Позвал Никиту из ординаторской, вдвоем пошли в гинекологическое отделение. Специфическое оно, лечат здесь только женщин. А поскольку и врачи только женщины, оно особое вдвойне. Константин Александрович старался жить – работать с гинекологами в мире, но чаще приходилось “ссориться”: тактика лечения заболевании слишком уж разная. Если те оперировали сравнительно редко, то основным методом лечения экстренных хирургических заболевании оставалась операция. Отсюда и разногласия.

При остром аппендиците, особенно на вторые сутки, важен каждый час. Выделить нужную информацию из самой разнообразной клиники, подтвердить наличие именно острого аппендицита иногда крайне трудно. И зачастую исключить острый аппендицит при явной клинике какого-то воспалительного заболевания придатков матки просто невозможно. В какой-то мере хирурги понимали гинекологов и брали инициативу в свои руки, госпитализируя больных в хирургическое отделение. Гинекологи редко настаивали на своем, что всегда возмущало хирурга. Ведь приходилось порой, следуя инструкции, тех больных оперировать и удалять… неизменный червеобразный отросток, диагностируя при этом явное воспалительное заболевание придатков матки. Инструкции было около шестидесяти лет: при болях в правой подвздошной области и невозможности исключить острый аппендицит, больные должны быть прооперированны в ближайшие два четыре часа. Хирургия шла вперед, но тактика оставалась прежняя.

Самое страшное в любом деле – революция. Она движет прогресс, но сколько попутно возникает жертв или “отходов”! Лучше уж медленное, поступательное движение вперед, когда есть время подумать, осмыслить, оценить сделанное, отделить полезное и вредное. Не бывает в мире абсолютно черного и абсолютно светлого, плохо, когда нет движения вперед, но не лучше и идти вперед прыжками, по-революционному. В хирургии – тем более. Что значит шестьдесят лет существования одной и той же тактики лечения – в частности, острого аппендицита? Значит, страх перед болезнью настолько силен, что все невольно зациклились на одной, на определенном этапе оптимальной тактике лечения и, добившись успехов, уже ни о чем больше и думать не хотим. Но есть же и другое решение проблемы? А что острый аппендицит – проблема, ни у кого сомнения нет.

Представьте себе, что каждый год один человек из трехсот пятидесяти оперируется по поводу острого аппендицита. В масштабах страны набегают многие тысячи. И как бы ты ни оттачивал технологию оперативного вмешательства, всегда были и останутся те или иные послеоперационные осложнения. Тут уже из первой проблемы вытекает другая: лечение самих осложнении. Не всегда консервативное и не всегда удачное. Круг проблем замыкается. Как из него выйти? Главное – избавиться от страха перед заболеванием, а затем попробовать решить проблему. Решение где-то рядом, надо только задуматься. Учитывая одно: застой – плохо, но плохи и метания, прыжки.

Одним из вариантов Константин Александрович считал лапароскопию. Впервые сделав ее самостоятельно, он влюбился в нее, как мальчишка. То, что открылась перед глазами, когда смотрел в окуляр лапароскопа, напоминало фантастическое, красочное зрелище, какой-то новый мир. Даже будь ты художником, такую картину не нарисуешь! Она в движении, как некий цветной видеофильм. Он решил твердо: надо осваивать метод, отшлифовывать его.

Теперь он сделал уже несколько тысяч лапароскопий, но одинаковых не было. Перед глазами пробегает калейдоскоп картин, и каждая отличимая от другой. Это и мешало ему бросить лапароскопию. Не бросал, когда осваивать ее не помогали или откровенно мешали, а порой и запрещали ею заниматься. Не бросает сейчас, когда исчезли уже задор и энтузиазм молодости, иссякают творческие силы.

“Наверное, и сейчас возникнет необходимость в лапароскопии”, – подумал он, входя в ординаторскую к гинекологам.

– О, какие гости к нам! – как всегда бурно и радостно встретили их гинекологи.

– Чаем угостите? Можно и кофе. – вместо приветствия произнес он.

– И даже с конфетами! – так же дружно ответили гинекологи. Им, наверное, было так же тяжко без мужчин в коллективе, как и хирургам без женщин.

– Но это потом. Вы хотели что-то интересное показать.

– Это я вас искала, – сказала Наталья Петровна

И они вместе вышли из ординаторской. Палата была рядом. Поздоровавшись с больными, они с Никитой сразу обратили внимание на женщину, лежавшую на средней койке. Ей было около тридцати, бросались в глаза бледность кожи, особенно лица, вялость, какая-то тоска и усталость в глазах. Посмотрев ее живот, Константин Александрович ронял опасения гинекологов: там назревала какая-то катастрофа.

– Ну как ваше мнение? – спросила Наталья Петровна.

– Опасения и сомнения понятны. Предлагаю сделать лапароскопию, чтобы определиться с диагнозом и тактикой лечения, – ответил Константин Александрович и продолжил: – Запишу в историю болезни свое мнение и рекомендации.

– Как раз об этом и хотела вас просить.

– Как мы можем вам вообще в чем-то отказать!..

Надо еще учесть, что больная поступила ночью и ей не помешает серьезная предоперационная подготовка. Наверняка понадобится операция. Только кто будет оперировать – хирурги или гинекологи, с каким диагнозом? Если хирург шел на операцию, уже зная, что найдет, это во многом предопределяло успех. А лапароскопия вполне могла уточнить диагноз и рекомендовать оптимальный разрез.

Предварительное мнение у хирургов и гинекологов совпадало. Константин Александрович позвонил дежурному анестезиологу, что бы тот сразу подключился к подготовке больной к операции. Следующий звонок сделал в операционную и договорился о приблизительном времени лапароскопии, предупредив, что их будет две: наверняка возникнет необходимость в лапароскопическом исследовании той больной, что наблюдалась в хирургическом отделении.

Подходя к ординаторской, они услышали звонок местного телефона. Никита подошел, снял трубку.

– Дежурные хирурги, – без “алло”, серьезно сказал он. Минуты две молча слушал, затем повесил трубку. – В приемном отделении двое больных с подозрением на острый аппендицит и один с острым панкреатитом, – коротко доложил суть телефонной информации.

– Иди, смотри аппендициты, я буду через десять минут.

– Да я и сам посмотрю, а вы здесь пока определитесь с больной.

Константин Александрович был не против. У них существовала договоренность: сам принял – и сам оперируешь, если, конечно, нужна операция. Поэтому молодые хирурги старались сами смотреть больных в приемном отделении, и лишь при необходимости подключались ответственные хирурги. Иногда бывали и обиды: “Почему это я должен все время ходить в приемное! Пусть и вот он сходит”.

Константин Александрович никогда не считал за великий и тяжкий труд лишний раз сходить в приемное отделение, мог посмотреть и оформить сразу нескольких больных. Работали там веселые, шустрые и симпатичные медицинские сестрички. Перебрасываясь с ними шутками, он легко и быстро определялся с больными.

Но сейчас надо сначала решить вопрос о дальнейшем лечении больной. Тем более, ему сообщили, что ее посмотрел гинеколог, сделали УЗИ. Он взял историю, внимательно прочитал оба заключения. На УЗИ патологии не находили, гинеколог, как всегда, сомневался “в свою пользу”. Посмотрев еще раз больную, окончательно решил: необходима лапароскопия. Спросил у нее согласия на операцию и назначил премедикацию.