Княжья Русь

– Я должен его убить, – хмуро произнес Славка. – Я сам вынудил его бросить мне вызов. Он знает.

Рогнеда поняла.

– Ты справишься с ним?

– Справлюсь! – твердо сказал Славка и улыбнулся ободряюще: – Даже в Киеве не много воинов, которые могут пустить мне кровь.

Славка не стал уточнять, что речь идет об обычном поединке. Бревно же давало серьезное преимущество Скегги. Нурманы скачут и дерутся на бревнах с детских лет. Очень полезный навык для морской битвы. Любой из них может легко перебежать по веслу на чужой корабль даже при не очень спокойном море. Славка в детстве тоже научился бегать и прыгать по бревнам. Лет десять назад, во времена его обучения в детских. Однако Славка не сомневался, что по части удержания равновесия ничуть не уступит нурману. Он мог сто ударов сердца простоять на спине скачущей лошади, а бревно уж точно никуда не поскачет.

Бревно – пятисаженный неошкуренный сосновый ствол с обрубленными ветками и вершиной – установили на высоте четырех локтей от земли. Если упавший мог самостоятельно взобраться наверх, то поединок продолжался. Если не мог – считался проигравшим и, по установленным правилам, жизнь его принадлежала победителю. А тот уж сам решал: добить ли противника или взять выкуп.

Поглядеть на хольмганг собралась тысячная толпа. В первых рядах – дружина и именитые люди, подальше – простые полочане.

Судил поединок Хривла. Задача судьи была проста: не допустить вмешательства посторонних.

Вооружился Славка легким чуть изогнутым ножом иноземной восточной ковки. Резать таким ножом было легче и удобнее, чем колоть. У Скегги нож был прямой и подлиннее. Вроде бы – преимущество. Однако Славка приготовил врагу подарок – поддел под верхнюю рубаху кольчугу. Весит она не много, а секущий или средней силы колющий удар выдержит.

Поединщики подошли к разным концам бревна, изготовились. Оба были босиком: так легче удерживаться на бревне. По команде судьи поединщики, подпрыгнув, ухватились каждый за свой край и, подтянувшись, уселись на бревно верхом. Скегги толкнулся руками, тотчас оказался на ногах и, выхватив нож, кинулся к Славке.

Славка замешкался: вскочить так же легко, как нурман, он не сумел. Но все же успел встать и встретил врага быстрым выпадом. Нурман легко увернулся, отпрянул и заплясал на бревне с удивительной для его роста и веса легкостью.

Славка двигался осторожнее и аккуратнее. Нападать не спешил.

Скегги приплясывал, размахивал ножом и кричал всякие обидные слова. Старался выговаривать повнятнее, чтоб все слышали. Правда, глумился исключительно над Славкой. Упомянуть княгиню не посмел: вокруг стояли полочане, а многие из них не Владимира, а последнюю из рода Роговолтова считали своей княгиней. Симпатии толпы и так на стороне Славки, а распусти нурман язык, это могло обернуться для него нехорошим. Например, брошенным в спину камнем.

Славка хулительные слова пропускал мимо ушей. Победителя определит не язык, а железо. Плохо, что он оказался в самом конце бревна. Отступать, если понадобится, некуда. Мелкими шажками, всячески показывая, как ему трудно удерживать равновесие, Славка двинулся вперед. Скегги тут же отреагировал: прыгнул навстречу, махнул ножом у лица, пугая, а сам ловко перебросил нож в левую руку и (видно, углядел, что на противнике – кольчуга) попытался подрезать Славке бедро.

Недооценить противника – серьезная ошибка. Будь на Славке верховой сапог – тут бы поединку и конец. Но босой ногой бить по шлему он побоялся и нанес удар в плечо.

Скегги слетел с бревна, как горшок с полки. Но, в отличие от горшка, не разбился, а приземлился мягко и тут же (нож – в зубы) стремглав бросился к дальнему концу бревна. И вскочил на него раньше, чем подоспел Славка. Однако до чего же ловкий нурман! Сразу видно: в детстве по скалам за птичьими яйцами лазил.

Второй раз сбить Скегги, уже подсечкой, не получилось. Нурман оказался начеку. Отступать ему было некуда, потому он ушел прыжком вверх – словно от меча – и ударил ножом сверху. Едва не достал. Нож вспорол рубаху и со скрежетом, вскользь, прошелся по кольчуге. Хороший нож: тяжелый, крепкий. Не нож, а маленький меч.

Славка отступил, а Скегги выиграл пару шагов. Он стоял уже не на краю.

Но теперь осторожничал уже нурман. Сообразил, что Славка лишь прикидывался неуклюжим, а на самом деле неплохо держит равновесие.

Некоторое время они играли, каждый пытался подрезать руку противника. Но на обоих были латные перчатки с железными пластинками, так что успехи, что у Славки, что у нурмана, были незначительные. Славка оцарапал предплечье Скегги с наружной стороны, а нурман зашиб Славке мизинец. Зато болтать Скегги прекратил. Раз быстрой победы не получится, следует поберечь дыхание.

Зрители заскучали и принялись подбадривать бойцов. В основном – Скегги. Главным образом – оскорбительно.

Скегги глупых криков толпы не слушал. Вчера он долго размышлял, чья удача сильнее: его или руса. Пришел к выводу, что удача руса – сильнее. Рус богат и славен. Он – сотник великого князя, а Скегги – простой хирдманн полоцкого наместника. Хотя если по делу, то все должно было быть иначе. До Полоцка и впрямь всё было отлично. Был Скегги-Шепелявый человеком Сигурда. На хорошем счету. Уехал бы с ярлом на юг, отличился бы в битве, возвысился. Конунг добрых и преданных воинов привечал… Но глупая стрела Олава, предназначенная вражескому лазутчику, положила конец удаче Скегги. Если Скегги убьет руса, удача руса перейдет к нему. И всё снова будет хорошо.

Если бы Скегги знал, что лазутчиком тем был его нынешний противник^[11], возможно, не было бы и этого поединка. Но Скегги не знал. Никто не знал, кроме сына конунга Олава Трюггвисона. Но тот умел держать язык за зубами.

Перед тем как атаковать, Скегги спрятал руки за спину. Пусть рус угадает, с какой руки будет нанесен удар.

Славка угадывать не стал. Махнул ножом, целя в глаза. Клинок не доставал, но нурман все равно чуть подал голову назад, запрокинул на вершок… Этого оказалось достаточно. Славка ударил ногой снизу, метя в пах… Скегги все же углядел, выбросил вниз, защищаясь, десницу. Без ножа. А хоть бы и с ножом. Удар Славка не довел. Отклонился в сторону и назад, удерживая равновесие, и перевел прямой мах в боковой, по красивой восходящей дуге. Как отец учил. В настоящем бою такое бесполезно. Враг примет на клинок или опередит собственным уколом (рука с оружием всяко дальше дотянется – хоть мечом, хоть секирой, хоть копьем), но нож короток, а бревно узкое – в сторону не отпрыгнешь. Нурман – воин матерый. Успел-таки разгадать Славкин двойной обман. Даже защититься успел – вскинул стремительно вверх правую руку… И тут уж попался. В самое последнее мгновение Славка еще довернул туловище, и послушная отточенному движению нога во второй раз переменила направление и сверху, всей мощью немаленького разгона угодила Скегги в бок на две ладони правее хребта.

Славка был босиком. Но и Скегги был без кольчуги и боевого пояса. Знатно пришлось. Нурману враз дух перекрыло. Глаза выпучились, тело закаменело… На миг всего, но Славке хватило. Будто оттолкнувшись от нурманова бока, Славка развернулся на опорной ноге, красиво, как танцующий скоморох, метнулся змеей вперед-снизу и полоснул ножом по нурманову горлу.

Все же славный воин – Скегги-Шепелявый. Окоченевший от жуткой боли, почти ослепший, не видел, но почуял смертельный удар… А может, просто ноги подогнулись. Но вместо мягкого горла цепанул Славкин нож твердую челюстную кость. Да и вошел под нее. Пробил снизу мякоть, язык и увяз в верхнем своде нёба.

– Повезло ему, – сказал лекарь, обтирая вымытые руки поданным рушником. – Мимо кровяных жил прошло железо. Да и рану прижгли вовремя – ржой не истек. Так что жить будет. А вот говорить внятно – не знаю. Язык у него теперь раздвоенный, как у змеи.

– Он и раньше не особо внятно болтал. Да и то глупости всякие. – Лунд поглядел на забинтованного по глаза нурмана. Скегги пребывал в счастливом беспамятстве. Лекарь влил в него довольно макового настоя, чтоб раненый проспал до следующего утра.

– Огневицы быть не должно, – заверил лекарь. – Рана чистая. Есть ему не давать. Водой поить сам буду. Даст Бог (лекарь был христианином из чешского города Кракова), через месяц в строй встать сможет.

Лекарь собрал сумку, поклонился наместнику, дружески кивнул Славке, с матерью которого был знаком, и вышел.

– Тебе тоже повезло, – сообщил наместник Славке. – Не пожалел бы его – я б с тебя полную виру взял. А раз живой твой супротивник, то обойдемся малым – оплатишь лекаря и бабку, что ходить за раненым будет.

– Не по Правде это, – не согласился Славка. – Поединок был честный. Никто никому не должен. А коли по вашему закону брать – так это ему еще от меня и откупаться. Не буду я платить!

Упирался Славка просто так, из гордости. Плата за лекаря и сиделку – мелочь. А получилось хорошо. Верно, Бог направил Славкину руку: и не убил, и языка лишил. Но Славка – не полочанин, а такой же княжий человек, как и наместник полоцкий. Лунд ему не указ. Да и не хотелось Славке за Скегги платить. Чай не нищий, нурман-то.

Лунд нахмурился, но Славка нашел чем его утешить.

– Не держи обиды, – быстро сказал он. – Вот тебе дар от меня, – и протянул Лунду кинжал, которым порезал Скегги.

Лунд мгновенно помягчел, принял оружие, оглядел клинок, попробовал остроту, спросил:

– Тот самый? А если помрет Скегги? – Лунд испытующе поглядел на Славку.

– Тогда уж сам и решай^[12],– усмехнулся Славка.

Знал, что наместник шутит.

– А стоит небось не менее марки серебром. Подороже, однако, чем работа лекаря.

– Да это же дар, – пожал плечами Славка. – Дар и должен быть щедрым, иначе это не дар, а подачка.

Глава десятая
БЫК И ЛЕБЕДЬ

К волоку подошли вечером. Деревенька, чьи жители кормились от волока (их оброк и заработок – предоставлять тягловых быков и держать волок в исправности), была невелика: десяток изб. Две, почище, освободили. Одну – для Рогнеды с челядью, другую – для Славки. Хривла предпочел ночевать со своими на кнорре.

В сумерках Рогнеда и Славка вышли прогуляться по бережку. Пешком. Лошадок, в том числе и Славкиного Ворона, пришлось оставить в Полоцке. В лодье с ними было бы тесновато. Лунд обещал отправить коней в Киев с первым же большим обозом.

За Славкой и Рогнедой, чуть поодаль, следовали верный Антиф на пару с княгининой челядинкой Мывкой, которая несла в платке маленького Изяслава. Антифу Славка открылся еще в Полоцке. Друг не выдаст. Мывка же доводилась княгине молочной сестрой и готова была для хозяйки на всё. Это она легла под Владимира той страшной ночью.

Дожди прекратились. Погода стояла сухая и сравнительно теплая. К радости Славки и княгини. Потому что влюбленные могли побыть наедине только во время таких вот коротких прогулок.

Путешествие их протекало мирно, но – тесно.

На лодье уединиться было можно (Рогнеде поставили на корме отдельный шатер), но делать это часто и у всех на глазах – опрометчиво. Донесут Владимиру – мало не будет. Зато беседовать можно было и у всех на виду. Вот и беседовали. Княгиня – на подушках, повыше, Славка – на скамье, пониже. Как и подобает верному княжьему сотнику. Всё благочинно. Рогнеда спрашивала – Славка отвечал.

Княгиня хотела побольше узнать о Киеве: о народе, о лучших людях, о врагах-друзьях.

Славка о родном городе знал всё. О его окрестностях – тоже. Каждый овраг, каждый дуб – на двадцать поприщ от любых ворот. Да и дальше. Рассказывал о пограничных городках вдоль Дикого Поля. О днепровских порогах. О далеком острове Березань и более близком острове Хорса, где степняки погубили великого князя Святослава и лишь чудо спасло от смерти Славкиного отца. Рассказывал о диких печенегах, о хитрых и богатых ромеях. О Тмуторокани, где бывал сам, о Булгарии и Угрии, где не был, но о коих много слышал от отца и брата. Рассказывал о византийских императорах. О могучем Никифоре, который искал союза с князем Святославом. И об Иоанне Цимисхии, который отнял у русов Булгарию, но не честь. Рассказывал и о другом императоре, Западном, – Оттоне. К Оттону ходил с посольством брат Артём. Еще при Ярополке. Прежний князь киевский весьма почитал Царьград и его силу. И потому искал сильных союзников на стороне. Умен был Ярополк. Но – слаб и доверчив. Владимир лучше. Так говорил Славка и говорил искренне. Что, впрочем, не мешало ему любить жену своего князя. А почему, собственно, нет? Разве Владимир не брал чужих жен? А с кого брать пример гридням, как не со своего князя?

Славка знал многое о мире. Намного больше, чем молодая княгиня, которая никогда не покидала полоцких земель. Рассказывал Славка интересно. Научился у отца, который считался отменным рассказчиком и сыновей тому учил. Слушали его все: челядь, гребцы, даже кормчий Кведульв, ходивший в вики, и на фризов, и на франков, и к туманным берегам Британии.

В общем, беседовали много. А чем еще заниматься в пути? То есть Славка с Рогнедой знали – чем. Но не в лодье.

Лишь по вечерам, когда их люди ставили лагерь, Славка и княгиня уходили подальше от лишних глаз (Антиф и Мывка присматривали, чтоб глаз этих не было) и любились прямо под деревьями, быстро и жадно.

Так же и в этот вечер.

Раскинул Славка шерстяной плащ с шелковой подбивкой у старой березы, побросал поверх зброю и одежду. Аккуратно положил саблю, вынутую из ножен (воин – всегда воин), выпрямился во весь немаленький рост, раскинул руки и принял в объятия голенькую, дрожащую от прохладного воздуха (или от страсти?) Рогнеду. Поцеловал жадно, поднял. Княгиня тут же обвила его руками и ногами – будто лазун на ярмарке – смазанный салом столб.

Крепки ноги Рогнеды, с детства привыкшие сжимать конские бока. Крепки и жарки. Но еще жарче то, что прячется между, что сочится соком, будто надрезанная березовая кора.

Шагнул Славка назад, оперся спиной о шершавый ствол, подхватил ладонями тугие бедра у напрягшихся ягодиц, приподнял, раздвинул слегка, опустил точно и плавно. Будто нож вогнал между ребер в сердце.

Женщина вскрикнула знакомо и хрипло, будто огромная кошка. Вцепилась пальцами – как когтями – в Славкины каменные плечи, запрокинула голову так, что распущенные косы, качнувшись, ударили по спине. Славка еще крепче прижался спиной к древу, чувствуя, как уходит душа ввысь, в сумеречное небо, а сыра земля полнит силой вросшие в нее ступни, будто не человек Славка, а сказочный великан…

Потом они некоторое время (совсем недолго) лежали, обнявшись, завернувшись в теплый плащ, остывая.

– Скажи, а кто сильнее: я или Владимир? – спросил Славка лукаво, заранее угадывая ответ.

Не угадал.

Рогнеда засмеялась хрипловато (горло еще не отошло от крика) и сказала не – «ты», как ожидал Славка, а – «Дурачок!».

Славка обиделся, но женщина куснула его за обиженную губу и сказала серьезно:

– Владимир – бык, а ты – лебедь.

Славка хотел обидеться еще больше, но не сумел. Потому что заинтересовался. Тогда Рогнеда пояснила:

– Владимир – он сам по себе. Ему лишь бы самому усладиться да баб поболе покрыть. А лебедь, тот своей лебедушке навсегда верен и вместе с ней услаждается и радуется. Как мы с тобой.

И спросила робко:

– Да?

– Да, – подтвердил Славка.

Он больше не обижался.

Антиф и Мывка сидели обнявшись.

Заслышав шаги, Антиф поднялся, поправил боевой пояс, произнес негромко, но веско:

– Не хотел тебя тревожить, брат.

– А что такое? – насторожился Славка.

– По реке звук пришел, – сказал Антиф. – Вроде железом звенели.

– Давно ли?

– Хватило бы кулеш сварить.

Изяслав проснулся и захныкал. Рогнеда тут же дала ему грудь.

Славка сбежал на песок, прислушался…

Ничего. Дымком не тянет, потому что ветер от Славки, а вот то, что голосов не слышно, это настораживает. Как-то не верится, что все уже поснедали и спать улеглись.

Славка взбежал на берег, коротко кивнул Антифу, приобнял княгиню, заглянул блестящие лунным светом глаза:

– Ладо моя, мы с братом сбегаем вперед, а вы с Мывкой ждите нас здесь. Сами никуда не ходите, но ежели до рассвета не вернемся – ступайте вниз по реке. Поприщем ниже городок стоит. Недалеко. С маленьким дойдете. Городок называется Малый Торжок. Славный городок. Там купец живет. Зовут Горазд. Верить ему можно, но все же, ладо мое, открываться ему не надо. Назовись сродницей моей. То есть лучше не моей – отца моего, боярина Серегея. Горазд вас в Киев сопроводит.

Почувствовав, как напряглись плечи женщины, Славка легонько погладил ее по спине, проговорил успокаивающе:

– Ты не бойся, ладо моя! Это я так, осторожничаю. Ничего с нами не случится. Мы с Антифом – воины умелые. Степняков прямо из кибиток вынимали. Да и уверен я: не случилось ничего худого. Там же семь десятков оружных. Целое войско!

Рогнеда спорить не стала.

– Меч мне оставь, – потребовала она. – Мало ли… волки…

Славка знал, что в это время года волки на человека не нападут никогда, однако тоже не стал спорить. Отстегнул от пояса меч-шуйцу и вместе с ножнами передал княгине. С оружием управляться дочь Роговолта умела. Случись что – оборонит от злого человека и себя, и Мывку с ребеночком. Для Рогнеды меч тяжеловат, но если двумя руками взяться – в самый раз получится. Сабля полегче, но если без меча Славка мог обойтись, то без сабли, случись бой, – никак.

Глава одиннадцатая
ЗАСАДА

Когда друзья добрались до стоянки, луна уже зашла. Вытащенные на песок корабли темнели на фоне чуть более светлого неба. На песке тлели угли двух кострищ. Над углями висели котлы с негромко побулькивающим ужином. За ними никто не присматривал. Соблазнительно пахло разваренной крупой и копченым мясом. Славка сглотнул слюну. Антиф тронул его за плечо, показал знаком: что делаем?

Славка, тоже знаками, велел: прикрывай, я разведаю.

Антиф кивнул, вынул три стрелы, аккуратно воткнул в землю оперением вверх. Тетиву на рога он набросил загодя.

Славка проверился: не звякнет ли бронь, вынул из чехлов и сунул под пояс пару метательных ножей.

Никаких признаков присутствия человека ни на лодье, ни на кнорре Славка не разглядел. Тем не менее подбирался скрытно: сначала – в камыши, потом – по кромке мокрого песка вдоль воды. По сухому бесшумно идти труднее. А от воды и так звук идет: то рыба плеснет, то лягушка прыгнет…

Темный нос лодьи навис над Славкой. Носовая фигура, сокол с широко разинутым клювом, темнела на полуторасаженной высоте. Борт – немногим ниже, но на него гостеприимно вели сброшенные на песок сходни.

Славка сходнями не воспользовался. Пополз по одному из весел. Добравшись до уключного окна, привстал и осторожно заглянул внутрь. Лодейная палуба была пуста. То есть на ней не было людей. А вот вещи оставались на месте. Даже сундуки княгини никто не тронул. Загадочно…

Славка уже собрался перемахнуть через борт… Но медлил.

Что-то Славку определенно тревожило. В происшедшем было немало странного. Например, то, что ни на песке внизу, ни на палубе не осталось духа сечи: тяжелого и густого запаха крови и вспоротого нутра. Это могло означать только одно: и его вои, и хирдманны Хривлы сдались неизвестному противнику без боя.

Поверить в это было трудно. Особенно касательно матерых викингов.

Палуба лодьи не пахла кровью, но в ночном свежем воздухе определенно ощущался привкус чужого…

Славкин нос много уступал собачьему, но пользоваться им Славка умел. И привык доверять чутью не меньше, чем зрению и слуху. Потому еще и еще раз осматривал палубу лодьи, пытаясь угадать, что его встревожило.

Наконец нашел. У кормы, в темном закуте, лежали свернутые бухты канатов: еле различимые даже Славкиным кошачьим зрением темные груды… И что-то с ними было не так.

Славка закрыл глаза, сосредоточился, попробовал вызвать в груди Перунов огонь. Этому его еще в отрочестве научил Рёрех, и с каждым годом у Славки такая волшба получалась всё лучше и лучше. Рёрех говорил: сила крепнет с каждым убитым врагом.

Получилось. В груди родилось радостное пламя, по рукам побежал огонь. Славке стало легко и весело, а, главное, когда он открыл глаза, темная ночь обратилась в смутные сумерки. Будто луна снова взошла. Очень хорошо получилось, как никогда прежде.

Этим новым зрением Славка легко увидел то, что хотел. На канатных бухтах, прижавшись спиной к борту, лежал человек. Бездвижно лежал, как мертвый. Но человек этот определенно не был мертвецом. Мертвецу взведенный самострел без надобности.

Будь у Славки лук, он без труда прибил бы шею стрелка к борту. Но, во-первых, лука у Славки не было. Вернее, был, но далеко. Никем не тронутый лежал себе спокойно в налучи с прочими Славкиными вещами в трех шагах от стрелка. Ну а во-вторых, если засадника с самострелом убить, то он вряд ли скажет, куда делись Славкины вои.

Кроме того, этот засадник, может, был не единственным, а щелчок тетивы и удар стрелы привлекут внимание любого мало-мальски опытного воя. Шум Славке сейчас – ни к чему. Поэтому он и нож метать не стал. Соскользнул вниз, обогнул лодью, снова взобрался по веслу и возник над бортом прямо над затаившимся стрелком.

Тот Славку не услышал. Тихие звуки скрадывала плещущая о борт вода, а громких не было.

Самым громким из произведенных Славкой шумов был резкий и мощный удар кулаком, после которого засадник обмяк и уронил самострел. Самострел Славка успел подхватить вовремя.

Полезная предосторожность. Даже совсем слабый звук потревожил бы второго.

Этот прятался на носу, и, выглянув в первый раз, Славка никак не мог его заметить. Но сейчас он высунулся из-под рогожки и негромко позвал:

– Эй, Чирик?

– У-у-у… – неопределенно отозвался Славка.

– Как думаешь, они придут к нам – или сразу в деревню.

– Ну-у-у… – еще более неопределенно изрек Славка.

– Ты там что, спишь? – забеспокоился второй. – Не спи, Чирик! Воевода шкуру спустит. Лучше кваску испей. Хошь квасу?

– Угу, – таким же вялым голосом поддержал разговор Славка.

– Тогда вставай и иди сюда! – сердито потребовал второй караульщик. – Я не холоп – квас тебе подносить.

Славка поднялся, сутулясь, чтобы скрыть свой рост и стать, и заковылял между скамьями, благодаря Бога за спасительную тьму.

Второй караульщик так и не опознал в Славке чужого. Доверчиво сунул горлышко бурдюка в протянутую шуйцу. И получил оголовьем кинжала по макушке. Убивать его Славке не хотелось. Судя по голосу, караульщик-лопух был своим, кривским. Кроме того, Славка насторожило слово «воевода». У татей-разбойников воевод обычно не бывает.

Воевода… Если допустить, что на корабли напала не шайка разбойников, а настоящее войско? Могли его люди сдаться многократно превосходящему противнику?

Могли. Даже матерые нурманы не бросятся в заведомо бессмысленную битву. Если они не ульфхеднары или берсерки^[13]. Но среди хирдманнов Хривлы «оборотней» вроде не было.

Славка быстренько разоружил обоих караульщиков, связал и на всякий случай заткнул им рты.

Теперь – кнорр.

Борта у корабля Хривлы были повыше, чем у лодьи. И мест для того, чтобы укрыться, здесь было побольше. Но на сей раз Славка подкрадываться не стал. Спокойно взошел по сходням, неторопливо и шумно, покачивая в руке бурдюк с квасом.

Перемахнул неуклюже через борт, уселся на гребную скамью и предложил, булькнув содержимым бурдюка:

– Кваску?

– Эт можна! – тут же отозвались откуда-то из-за мачты. – Третей, ты, что ли?

– Не-а, – честно ответил Славка, старательно подражая кривскому выговору. И тут же соврал: – Чирик.

– Квасок – эт хорошо! – Первый караульщик вразвалочку двинулся к Славке.

А где же второй? Не может быть, чтобы на лодье – двое, а здесь – один!

Точно. Вот и второй. Всего лишь в нескольких шагах, за шестой от Славки скамьей. Отложил самострел, которым он (молодец, осторожный) выцеливал Славку, и, убаюканный уверенностью первого, тоже двинул за кваском, ловко перешагивая через гребные скамьи. По этому шагу Славка угадал в нем человека, привычного к палубе. Да и первый тоже двигался аккуратно. Будто стоящий на песке кнорр в любой миг мог закачаться на волнах. Такую привычку не избудешь. Гридни или купцы? Хорошо бы купцы… С гриднями сладить намного труднее.

Первый уселся рядом со Славкой, и тот, не медля, пока вой не успел распознать в нем чужака, протянул бурдюк.

Второй в это время как раз перешагнул последнюю скамью и начал опускаться на нее, когда Славка, крепко упершись в борт, выбросил вверх ногу. Точно в челюсть попал.

Противник отлетел назад и упал, крепко приложившись о дальнюю скамью.

Первый тут же уронил бурдюк и схватил Славку за горло.

Оба вскочили – и Славка оказался на полголовы выше. Но – здоров, разбойник. Хорошо, что Славка вовремя успел прижать подбородок к груди.

– Ты не Чирик! – проявил проницательность Славкин недруг. И прихватил Славкину шею второй рукой. Надо полагать, рассчитывал придушить и взять живьем.

Удара ножом в бок недруг не боялся. На нем была бронь.

Теперь Славке полагалось хрипеть и отдирать руки противника от горла.

Славка хрипеть не стал. Врезал коленом промеж ног своего душителя, да так крепко, что тому даже кольчужная юбка не помогла – сам захрипел. Но горло Славкино не выпустил. И напрасно. Все же он имел дело не со смердом-пахарем. Освобождаться от такого захвата в Детинце учат еще в детских. А Славку к тому же еще и отец учил. А уж воевода Серегей, он – большой мастер всяких борцовско-кулачных штук.

Мгновение – и горло Славкино освободилось, а его противник оказался в очень неудобной позе: с больно вывернутой под затылок рукой. Теперь уж его собственное горло оказалось в захвате – под Славкиным локтевым сгибом.

Противник попытался заорать, но лишь выдавил из себя жалкий сип.

Славка приподнял его, прижал к себе, как молодец – подружку. Хотя нет, от такого объятия у подружки ребра бы треснули. Схваченный затрепыхался, забил свободной рукой, засучил ногами… Но на слабые пинки Славка на обращал внимания, а дотянуться до рукояти меча у противника не было никакой надежды. Трепыхание длилось недолго. Не успел Славка и до ста досчитать.

И этого Славка не стал добивать. Просто связал, как и его напарника. Затем высунулся над бортом и четырежды ухнул по-совиному.

Антиф покинул укрытие и вышел на открытое место.

Славка перемахнул через кнорров борт и приземлился на рыхлый песок.

Неправильное решение.

Прилетевшая из леса стрела взбила фонтанчик как раз между ним и Антифом.

Еще две воткнулись слева и справа.

– Оружие наземь! – рявкнул повелительный голос.

Попались. На фоне светлого неба Славка и Антиф – как на ладони, а опушка леса – сплошная темень. Можно, конечно, и на звук стрелять, но противников не меньше трех (тетивы щелкнули почти одновременно), а против трех хороших стрелков с одним луком (Славкин остался на палубе) будет трудновато.

Вот только стрелков было не трое. Тьма шевельнулась, и на светлый песок выступила целая стена воев. Никак не меньше тридцати.

Славка вздохнул, расстегнул и уронил на песок боевой пояс. Были бы нурманы – дрался бы. Этим живьем лучше не попадаться. А тут вроде свои. Глядишь, обойдется…

– Так-то лучше, – одобрил повелительный голос. – Вяжите их, братцы.

Бежать в темноте по незнакомой тропе, да еще когда тебя подталкивают древком в спину, – невелика радость. Особенно если у тебя на шее – затяжная петля.

Хорошо хоть дорога была недалека.

Как раз до дома, который этим вечером облюбовала Рогнеда.

Только вместо Рогнеды на широкой лавке восседал здоровенный кривич, по глаза заросший желтой лохматой бородой.

Славку и Антифа втолкнули внутрь, сняли с шей петли. Но в драку лезть все равно не стоило. Руки умело скручены за спиной, вокруг – крепкие, привычные к оружию мужи.

– Где княжна? – напрямик спросил бородач.

– Княгиня Рогнеда? – на всякий случай уточнил Славка.

– Княжна Рогнеда! – рыкнул бородач. – Где она, варяг?

– Где мои люди? – задал встречный вопрос Славка.

Бородач поднялся. Здоровый, как тур. Даже повыше Славки. Подошел неспешно, глянул в глаза… И вдруг, внезапно, врезал Славке в скулу.

То есть это бородачу показалось, что внезапно. Пока желтобородый замахивался, Славка успел бы ему с обеих рук залепить. Если б были не связаны. А так всего лишь пригнулся, уклоняясь, и на возврате треснул бородача лбом. В нос. Не достал. Здоровяк тоже был не лыком шит: успел увернуться.

Тут же Славку подхватили под локти… Зря. С опоры бить еще и удобнее.

Бородача отнесло обратно на лавку, а те, кто держал Славку, вместе с ним отлетели на другую и повалились на пол. Славку они, к сожалению, не отпустили. Так и барахтались втроем на полу, пока не подоспели остальные.

Славку пнули пару раз по ребрам (в броне – не страшно) и поставили на ноги.

Бородач тоже особо не пострадал. Его брюхо прикрывал пластинчатый доспех, а под доспехом, надо полагать, неслабые мышцы…

– Варяг, – полуодобрительно-полусердито проворчал желтобородый. – А вот я сейчас тебе бока каленым железом попробую!

– Попробуй! – Славка глядел на бородача в упор, не мигая.

Если решат пытать, все равно будут. Зачем унижаться?

– Целы твои люди, – сказал бородач более миролюбиво. – Даже нурманов еще резать не начали. А вот где они – тебе знать необязательно. А знать ты должен то, что, если будешь правильно себя вести, мы вас отпустим. Всех.

– В Ирий? – поинтересовался Славка.

– В Киев. Так что говори добром, где княжна, потому что пытать тебя мне не хочется.

– Это откуда такая жалость? – поинтересовался Славка.

– Так ведь и ты моих людей пожалел, – объяснил желтобородый. – Однако, если будешь молчать, придется мне тебя поспрашивать строго. И дружка твоего чернявого.

Тут за спиной Славки раздался шум, и в избу вошел еще один человек.

Оружный и бронный, крепко пахнущий лошадиным потом.

– Вот эти, что ли, полоняники? – бросил он еще с порога, из-за Славкиной спины.

Желтобородый уважительно встал. Славка обернулся:

– Кулиба!

– Ха! – воскликнул бывший полоцкий гридень, когда-то сваливший Славку молодецким ударом кулака. – Ну, Станята, ты и знатную добычу взял! Это же Богуслав, боярина киевского Серегея младший сынок! Ну, здорово, добрый молодец! – Кулиба остановился напротив Славки, расставил ноги, упер кулаки в бока: – То-то воевода порадуется. Очень хотел он с тобой перевидаться. Ай, молодец, Станята! Пожалует тебя наш воевода! Ну что ты так на меня глядишь, Богуслав Серегеич? Ужель не рад?

– Руки мне развяжи, – ледяным тоном произнес Славка. – Тогда, может, и обрадуюсь.

– Развяжи его, Станята, – сказал Кулиба.

– А драться он не будет? – не без опаски поинтересовался бородач.

– Чего? Он же без оружия!

– Так он и без оружия четверых моих караульщиков положил.

– О как! Что ж ты неумех в караул поставил? Сказано же было…

– Почему неумех? – обиделся Станята. – Бывалые вои. Только он их все равно повязал. Причем по-тихому. Хорошо у меня еще два дозора в леске сидели…