Быть в форме

«БОГЕВЕ ПОЧЕРУ» ИЛИ РУЧКИ НА ВЫРУЧКУ

– Товарищи офицеры, разрешите познакомиться с вашими конспектами, – обратился старший группы к своим коллегам.

Группа слушателей академии сидела в классе и занимались подготовкой к сдаче экзамена по марксистско-ленинской философии и политэкономии. До недавнего времени читаемые раздельно, эти предметы, как шампунь и кондиционер, теперь были слиты в один флакон некой синтетической дисциплины. Кафедра, преподающая их, тоже имела такое же длинное название.

Обращение Коношенкова прозвучало несколько странно для слуха коллег. Формально шеф был для них строевым начальником, но он никогда не прибегал к административному стилю управления и выступал, главным образом, в качестве посредника между одногруппниками и вышестоящим командованием академии. И вот – на тебе, предъявите конспекты.

Коллеги протянули ему свои тетради. Он бегло полистал их и вернул своим владельцам. Никаких комментариев не последовало. Все недоумевали. На перекуре он подошёл к Кондратьеву с Зюзликовым и, оглянувшись по сторонам, с заговорщическим видом сделал им довольно неожиданное предложение.

– Хочу вас привлечь в испытательную партию.

Товарищи переглянулись.

– Что ты имеешь в виду? – уточнил Олег.

Шеф вытащил из внутреннего кармана тужурки пару шестигранных ручек и протянул их ему. Олег взглянул на неё – ручка как ручка.

– Ты на свету внимательно её рассмотри.

Тот снова повертел ручку в руках и вдруг обнаружил, что при определённом положении на её бликующей грани начинали чётко проступать мелкие, нацарапанные иглой слова. Каждая грань содержала, как минимум, две, а то и три строчки, причём текст изобиловал сокращениями и аббревиатурой.

– На каждой такой ручке изложен один экзаменационного вопрос, – пояснил шеф, вытаскивая из кармана ещё горсть аналогичных шестигранников.

Искусство и смекалка автора творения впечатляли.

– Прекрасно. А мы тут при чём?

– У вас почерк разборчивый.

Подготовка к экзамену по общественным наукам требовала выделения существенного ресурса – как временного, так и интеллектуального. И ладно, если бы он тратился только на изучение философского блока – сам по себе, он был любопытен и расширял наш кругозор. Но вот другой источник, другая составная часть марксизма, политэкономия, в последнее время подвергся жёсткой ревизии и радикальному пересмотру.

Затеянная Горбачёвым перестройка экономического уклада страны велась с открытого листа, буквально на ощупь. Пленумы ЦК КПСС едва успевали закрепить новые экономические принципы хозяйствования в своих решениях, как буквально тут же альтернативная экономическая школа брала верх в борьбе за влияние на генсека, и линяя партии приобретала новый излом. Поэтому трата ресурса на изучение этой столь зыбкой и нестабильной дисциплины представлялась неоправданной, расточительной роскошью. И направлять его следовало в иное русло. Куда именно – в этом проблемы не было.

Профильная кафедра Олега, готовящая выпускников по основной своей специальности, славилась обилием наукоёмких, насыщенных математикой дисциплин, изучающих физические поля корабля. Теоретические основы этих самых полей были тесно связаны с основными положениями фундаментальных законов природы, и слушатели по праву гордились тем, что у истоков их специальности стояли маститые учёные и даже академики. Поэтому посвятить лишний час для отработки навыков написания тройного интеграла в сферических координатах и усвоения его физического смысла каждому слушателю кафедры было более чем разумно.

И вот теперь, глядя на эти ручки, товарищи оценивали открывающийся перед ними возможности, позволяющие сберечь серое вещество от загрузки в него громоздкого, перманентно устаревающего идеологического аппарата, а заодно и сэкономить время.

Олега впечатлило зрелище – его идея была простой, и потому гениальной. В глубине души он даже сетовал на то, что не догадался об этом сам – настолько всё буквально лежало на поверхности. На поверхности ручек, которые он ежедневно вертел в руках, не подозревая о кроющихся в их гранях возможностях.

Шефу комплект этих уникальных изделий прикладного искусства достался от наших предшественников по курсу. При более детальном рассмотрении содержащегося на этих пластмассовых скрижалях марксистского наследия подтвердилось предположение, что, как и обычно, его необходимо было творчески развить и доработать. Философская часть, в отличие от экономической, этого особо не требовала, но, поскольку состав вопросов также претерпел изменение, весь комплект ручек нуждался в обновлении.

Как показывал опыт предшественников, изготовление комплекта ручек было довольно трудоёмким и кропотливым занятием. Один «гравёр» на его изготовление мог затратить весь ресурс, отведённый на подготовку к экзамену. Это лишало работу смысла. Да и распределить этот весьма плотно упакованный, но всё же довольно громоздкий комплект знания тоже было проще среди нескольких участников. А, поскольку в аудитории обычно присутствовало не более четырёх экзаменуемых, и при этом один из них занимал внимание комиссии ответом по билету, шеф решил «сообразить» это дело на троих.

За пару дней до экзамена троица закупила авторучки в нужном количестве и приступили к освоению навыков «игло-царапии». Через некоторое время Олег уже довольно разборчиво заполнял каждую грань ручки тремя строками текста, не прибегая к заумной аббревиатуре. Хотя наиболее часто встречающиеся слова и словосочетания, типа «перестройка» и «ускорение социально-экономического развития», он заменял на П и УСЭР, соответственно. Полное название стран соцлагеря заменили сокращения Бо Ге Ве и По Че Ру, которые писались слитно, в два слова. Также поступали и его товарищи.

Ручки, или дружки, как их стали называть приятели, раскладывались в специально изготовленные газыри, пришитые к внутренней поверхности тужурки. Обмен пластиковыми шпаргалками должен был, по их задумке, происходить в порядке невинной помощи товарищу путём передачи ему ручки – паста в стержне могла закончиться в любой момент, и это не должно было вызвать подозрений. При этом запрос на передачу сопровождался демонстрацией комбинации пальцев, обозначающей её номер. Перечень вопросов с номерами содержал отдельный карандаш, предписывающий, «где искать дружка», или ГИД. Гид имелся у каждого из совладельцев пакета.

Отработка взаимодействия по передачи носителей знания проходила за день до экзамена и напоминала сцену из известной кинокомедии «Операция Ы» – «Билет номер восемь, при нём задача». Проговаривание номера билета облегчало ориентацию в газырях.

Главный риск схемы заключался в непредвиденной замене формы одежды на экзамене. Об этом командование сообщало утром, в день экзамена, и решение принималась в зависимости от погоды – в случае жаркой погоды тужурки отменялись. Остаться в одних рубашках было бы катастрофой. Но шеф и здесь нашёл выход. Он приказал на экзамен под тужурки надеть рубашки без погон. Не иметь знаков различия на форме было нонсенсом, поэтому без тужурок остаться никому не грозило.

Это распоряжение шефа в очередной раз вызвало недоумение у коллег, не входящих в испытательную партию и не посвящённых в их затею, но шеф пояснил, что он неважно себя чувствует и боится окончательно слечь. И что всю ответственность он берёт на себя. С виду он был совершенно здоров, и полностью развеять недоумение ему так и не удалось.

Настал день экзамена. Отягощённая пластиковым знанием тройка вытащила билеты и заняла места за соседними столами. После небольшой суеты подельщики благополучно обменялись ручками и приступили к подготовке ответов. Через несколько минут Олег почувствовал недоуменный взгляд шефа. Глаза его, и так не отличающиеся своей миниатюрностью, теперь, казалось бы, и вовсе вылезали из орбит. Он вертел в руках переданную Олегом ручку и отрицательно покачивал головой. Похоже, он получил «гранату не той системы».

Олег снова полез в карман и проверил свой арсенал. Недоставало ручки с требуемым номером – в счёте он, похоже, не ошибся. Но что-то было не так. И тут он понял суть ошибки. Нужно было воспользоваться газырём с другой стороны тужурки!

Олег прошёлся левой рукой по правильной шеренге, отсчитал нужную ручку и замер в нерешительности. Повторно передавать её товарищу было бы подозрительным. Он положил ручку на стол и, как бы невзначай, смахнул её на пол. И – вот же неудача – она зацепилась за незаметный выступ на краю стола и, утратив импульс, упала посередине широкого прохода между столами.

На звук падения откликнулся кто-то из членов комиссии. Он повернулся, сделал шаг в сторону ручки, нагнулся и поднял её. Повертел в руках.

– Чья это?

Повисла небольшая пауза. В голосе преподавателя, казалось, слышался оттенок подозрительности.

– Моя, – наконец выдавил из себя шеф, понимая, что терять ему нечего. – Стартовое волнение.

– Да вы не волнуйтесь, вы же всё знаете, – педагог улыбнулся и протянул ему шпаргалку. Шеф перевёл дух. – Кто-нибудь готов отвечать?

Олег поднял руку.

В конце ответа на вопросы билета один из экзаменаторов вдруг задал Кондратьеву неожиданный вопрос.

– Вы правильно охарактеризовали принципы нашей внешнеэкономической политики. А не могли бы вы перечислить страны, входящие в состав СЭВ?

В состав Совета Экономической Взаимопомощи входят Болгария, ГДР, … – Олег без запинки перечислил всех участников, мысленно расшифровывая ставшую уже привычной комбинацию.

– У меня больше нет вопросов, – он повернулся к членам экзаменационной комиссии.

Апробация схемы прошла успешно, но дальнейшего применения в практике сдачи экзаменов она не получила. Серьёзные науки доверять мягкому, обманчивому пластику ручек не хотелось, да и отношение к ним было нешуточным – от их усвоения зависело будущее.

Словосочетание «богеве почеру» с тех пор на некоторое время устойчиво вошло в лексикон приятелей, напоминая об этом забавном случае. Как знать, может быть и по сей день оно бы перекочёвывало с одного комплекта шпаргалок на другой, не случись всего того, что произошло со всеми нами чуть позже.

КУРЯТНИК

В академии развёрнута борьба с курением. Обычно для перекуров в просторном здании академии используются площадки между широкими лестничными пролётами, каждая из которых своей вместительностью может легко посоперничать с иной аудиторией. В перерывах между занятиями здесь довольно вольготно чувствуют себя не менее двух десятков воздыхателей аромата табачного тления, и при этом на площадке останется ещё достаточно места для использования лестницы по прямому назначению.

В последнее время здесь особенно оживлённо. Место это как нельзя лучше подходит для обсуждения последних событий, происходящих в стране в ходе перестройки, и горячий обмен мнениями прекрасно заполняет паузу между сигаретными затяжками.

Автор идеи оздоровления атмосферы в помещениях академии остаётся неизвестным. По мнению многих, затронутых новшеством, это весьма осмотрительно с его стороны. Потому как форма реализации этой идей крайне антигуманна.

Во дворе академии, на достаточном удалении от главного входа в здание, сооружается крытый деревянный помост размером с половину волейбольной площадки. Ветераны утверждают, что в прежние времена именно это спортивное сооружение здесь и располагалось, собирая в свободные от занятий часы любителей этой игры. Рядом, под сенью тополей, выстраивалась многочисленная армия болельщиков —этот вид спорта, наряду с футболом, пользовался тогда большой популярностью. Наслаждаясь действиями игроков, подтрунивая над неудачниками и давая всем ценные советы – большинство не играющих считало себя настоящими знатоками волейбола – зрители с удовольствием затягивались сигаретой. Может быть, в этом и прослеживается преемственность в выборе места для нового культового сооружения.

В среде любителей табака возведённая конструкция с лёгкой руки одного острослова нарекается «курятником». Сбитый из обрезной доски пол, жёрдочки по периметру площадки, обозначающие перила, да и вся концепция строения, в целом, вызывают именно эту ассоциацию. А вот некурящие пренебрежительно называют её резерваций для бледнолицых – в их среде бытует широко распространённое заблуждение, что цвет лица у курильщиков не отличается повышенной румяностью. Они почему-то не принимают в расчёт тот факт, что те теперь проводят больше времени на открытом воздухе – «курятник» тому немало способствует.

Но есть во всём этом и некий скрытый смысл. По наивному замыслу инициатора нововведения, одобренного командованием академии, неудобство осуществления перекура, особенно в зимнее время, должно с неизбежностью привести к сокращению количество выкуренных сигарет и тем самым благотворно скажется на здоровье военнослужащих. Ага, сейчас!

На деле же в новых обстоятельствах курильщики начинают прибегать к всевозможным уловкам. В летнее время это проявляется не столь активно, но с наступлением осени поиск альтернатив «курятнику» становится заметнее.

Первыми осваиваются площадки у подъездов. Сюда и идти ближе, да и стоять теплей, нежели чем на открытом пространстве. Некоторым припоминаются школьные годы, когда с сигаретой в руке, этим символом мужественности и независимости, они щеголяли, в местах, недоступных для большинства учителей – в туалетах. Исключение, как правило, составляли физруки и трудовики, но постоянное вылавливание нарушителей в туалетах по просьбе женского персонала школы им претило. И вот это забытое чувство кажущейся защищённости снова толкает постаревших школяров искать убежище для удовлетворения своих потребностей в этих облицованных кафелем интимных пространствах.

Делается это на первых порах довольно робко – процесс стартует с периферии, и в нём участвуют наиболее заядлые курильщики-профессионалы, для которых походы в курятник и обратно занимает если и не львиную, то весьма приличную долю рабочего времени. Их реакция на открывающуюся в туалет дверь поначалу отдалённо напоминает поведение застигнутого врасплох ученика. Сигарета невольно прячется за спину. Но постепенно робость уходит, процесс легализуется, и в него вовлекаются уже и любители, выкуривающие какую-то жалкую треть пачки в день. Движение набирает силу, ширится и захватывает новые плацдармы.

С наступлением холодов запах табачного дыма уже начинает ощущаться в туалетах, непосредственно примыкающих к коридорам власти. И даже меры административного характера не способны сдержать напор испытывающих никотиновое голодание масс.

Слушатели, наиболее законопослушная и дисциплинарно уязвимая категория личного состава академии, тоже не остаётся в стороне от этого процесса.

Как-то в один из перерывов между занятиями Олег со своим приятелем заходят в туалетную комнату и застают там своего одногруппника Колю Абрамова, с недавнего временм Колика, смачно затягивающегося папиросой. Прежде при появлении посторонних нарушитель порядка немного конфузился, а некоторые даже выбрасывали бычок в унитаз – дежурной службе было вменено в обязанность следить за выполнением установленного регламента. Реакция Колика довольно неожиданная. Стоя спиной и выпуская облако дыма, он вальяжно поворачивается к вошедшим, и при этом ни один мускул на его лице не приводится в тонус. Видя, что товарищи вовсе не собираются разделить его компанию, он искренне возмущается.

– Вы что здесь собираетесь делать? Идите во двор, вам для этого там будку сколотили!

Олег воспринимает это циничное заявление, как провозвестник окончательной победы стихийного движения над непродуманным использованием административного ресурса.

Весной, не простояв и одного сезона, «курятник» исчезает, оставляя на память о себе срытую клумбу и стойкий, характерный запаха сигаретных «бычков». Земля вокруг плотно пропитана пеплом и остатками несгоревшего табака.

Лестничные площадки оборудуются урнами, и они вновь превращаются в забытое на время в место традиционного обсуждения последних политических новостей и планов на выходные.

Непобедимый у нас всё-таки народ.

Владивосток, без десяти 2000

Ночную тишину нарушил гул запущенных турбин. Лайнер слегка дрогнул, преодолевая загадочное сопротивление трения покоя, нехотя тронулся с места и медленно покатил по бетонному полю аэродрома, направляясь в сторону взлётной полосы.

Олегу с товарищами предстоял девятичасовой беспосадочный перелёт во Владивосток в компании почти полутора сотен офицеров тихоокеанского флота, большинство из которых успешно прошли вступительные экзамены в академию и возвращались домой, в расположение своих частей. Теперь поступившим надлежало в недельный срок сдать дела и обязанности, упаковать свои чемоданы и убыть к новому месту службы. Да-да, именно службы. Ибо обучение для офицера – что сон для солдата. Он учится, а служба идёт. Некоторые офицеры умудряются «за партой» провести чуть ли не треть срока своей службы. Прикиньте сами – пять лет в училище, потом два, а то и все три в академии, ну и прочие разные курсы. Так что пропорция, примерно, та же.

Через неделю этим же бортом большинство из здесь сидящих снова возвращалось в Ленинград.

Для Олега это было уже второе посещение Дальнего Востока на борту служебного лайнера. По заведённой традиции командование Тихоокеанского флота каждый год выделяло служебный самолёт для перевозки будущих слушателей академии, существенно упрощая им решение транспортных проблем.

Прошлым летом Олег случайно узнал об этой практике из разговора со своим знакомым, преподавателем с авиационного факультета. Тот занимался составлением полётных ведомостей, и на спонтанно возникший у Олега вопрос о возможности оказаться в числе пассажиров он ответил утвердительно.

– Сам понимаешь, пропуск на борт – через гастроном, – пояснил он и кивнул на окно. Денежный эквивалент благодарности в офицерской среде никогда не котировался.

В ходе этого разговора Олегу вдруг вспомнился недавний телефонный разговор с однокашником, который, вернувшись после обучения в академии на своё прежнее место службы на Тихоокеанский флот, приглашал его посетить дальневосточный край России.

– У меня здесь всё схвачено, – уверял его Сергей. – служебный катер, акваланги. Рыбалка и охота обеспечены. А природа какая! Не пожалеешь!

В его искренности Олег совершенно не сомневался. Мало кто после обучения в академии согласится возвернуться на обратно, на флот, да ещё и с понижением в должности. Многие рассматривают академический диплом как трамплин для карьерного роста или способ найти более тёплое место службы вдали от моря, по соседству с благами цивилизации. В случае с его однокашником было не совсем так. В нём билась наивная и редкая жилка человека, болеющего за своё дело. Нужно было ещё многое наладить и поправить там, откуда он уехал, не оставляя всё на самотёк. Ну и, конечно, он прирос душой к этим краям, и нередко рассказывал о них своим однокашникам.

Олег благодарил его за приглашение, произносил какие-то, приличествующие ситуации, слова, улыбался и кивал в трубку, словно тот мог видеть его реакцию, но всерьёз этот разговор как-то не воспринимал. И вдруг – такая оказия. Через пару дней Кондратьев уже значился в полётных списках.

Посёлок Тимофеевка, где проходил службу его приятель, находился в нескольких сотнях километров от Владика, как местные называют Владивосток, и туда Олег с женой – а она присоединилась к нему несколько позже, прилетев во Владивосток обычным рейсом – добирались пассажирским теплоходом с романтическим названием «Любовь Орлова».

Само путешествие и своеобразная, резко отличающаяся от привычной европейской дальневосточная природа произвели на него неизгладимое впечатление, и на следующий год Олег решил повторить этот опыт.

В этот раз формат поездки изменился – жена не испытывала энтузиазм по поводу довольно утомительного перелёта с несколькими промежуточными посадками, да и бизнес, в который она стремительно окунулась с головой, безраздельно завладел ею и не допускал утраты контроля за ним даже на короткие периоды времени.

Зато Виталий, соратник по адъюнктуре и добрый приятель Кондратьева, с большим воодушевлением откликнулся на это предложение. Ключевым для него было пресловутое разнообразие тамошней морской фауны. С недавнего времени он пристрастился к подводному плаванию и даже слегка изменил форму усов. Так меньше подтекала маска. Виталий со свойственной ему обстоятельностью принялся составить подробную программу визита.

Третьим к их компании примкнул Володя, друг детства Олега, когда-то сосед по лестничной площадке. Также, как и он, флотский офицер, в ту пору сотрудник одного из военных институтов. У каждого из приятелей Кондратьева на Дальнем Востоке служили друзья, и скучать там никто не собирался.

В полётные списки друзья попали известным способом. Находчивость и изобретательность русского человека не знает границ. Олег думал, что если бы число желающих воспользоваться такой возможностью превысило количество посадочных мест в самолёте, а здоровье формирующего списки позволило бы ему освоить объём причитающихся за свою услугу благодарностей, то для решения задачи был бы выбит, как минимум, ещё один борт.

Самолёт оторвался от земли и стал набирать высоту. На табло загорелись привычные надписи: «Не курить» и «Пристегнуть ремни», но на них мало кто обращал внимание. Впрочем, если запах дыма сигарет явно и не ощущался, то количество вольно прогуливающихся по салону пассажиров, находящихся в различной степени трезвости, едва ли не превышало число сидящих в креслах.

Стюардесс, обслуживающих пассажиров и следящих за порядком, штатное расписание экипажа не предусматривало, и распитие веселящих напитков счастливчиков, отмечающих своё поступление в академию, никем не пресекалось. А если вспомнить, что досмотр вещей при посадке на борт не производился, а к самолёту и вовсе подвезли на автобусах, укомплектованных согласно спискам ещё у стен академии, то происходящее было вполне объяснимым. Правда, и здесь не обошлось без накладок, свойственных гражданской авиации. Перед посадкой в самолёт них несколько раз возили из «Пулково-2» в «Пулково-1» и обратно, пытаясь наилучшим образом организовать их допуск и погрузку в лайнер. В итоге этой «хорошо продуманной» организации они оказались на борту часа через четыре после прибытия в аэропорт.

Товарищам отмечать было особо нечего, хотя возможность таковая и имелась. Каждый из них, согласно уговору, вёз с собой что-то из спиртного – на всякий случай. Приходить в гости с пустыми руками было не принято. Рассчитывать на покупку алкогольного напитка на месте не приходилось – горбачёвская борьба с зелёным змием это практически исключала. Приезжим талоны на спиртное не выдавали.

Приближалась полночь. Олег расположился в своём кресле в позе, максимально благоприятствующей погружению в сон. Обстановка гомона и веселья, царящая в салоне, временами перекрывала своим шумом рокот турбин и мало способствовала расслаблению. Его товарищей эти мелочи, похоже, совершенно не беспокоили, и через какое-то время они уже пребывали в царствии Морфея. Он вертелся в кресле и завидовал их способности абстрагироваться и совершенно не реагировать на внешние раздражители.

Напрасно считают, что это качество ценно только для профессии пожарника – в море тоже важно уметь использовать буквально каждую минуту для короткого сна в промежутках между вахтами и тревогами. Какие тревоги в мирное время – спросит непосвящённый. О службе на кораблях Олег судить не мог, но и там была своя специфика. И днём там, скорее всего, и без тревог не поспишь. На лодке же тревога объявлялась каждую ночь, уже через пару часов после отбоя. Делалось это для всплытия на сеанс связи. Почему так – одному богу известно. Скорее всего, в дневное время подвсплытие было чревато обнаружением лодки из космоса. Весь экипаж разбегался по своим боевым постам и неустанно бдел. Через час звучал отбой, а ещё через два вестовой тряс тебя за ногу – пора вставать для заступления в очередную смену. И какой тут сон? В общем, были у него тогда с этим проблемы. Вот и сейчас, сидя в кресле, он ворочался и тщетно пытался заснуть. Произошло это уже ближе к концу полёта.

Утро встретило их лёгким содроганием фюзеляжа, вызванным касанием шасси взлётно-посадочной полосы. Ставших уже привычными аплодисментов и сообщения командира о посадке и температуре воздуха в пункте прилёта не последовало. Публика вяло потягивалась на сиденьях и протирала глаза.

Дождавшись остановки самолёта и подачи трапа, товарищи сошли на бетонную полосу. Здесь их никто не встречал, и нужно было куда-то идти, повинуясь внутреннему чутью. Судя по отсутствию поблизости привычного здания аэровокзала, грузовых терминалов и иных атрибутов гражданского аэропорта, это территория принадлежала министерству обороны. И действительно, неподалёку Олег разглядел ангары и прочие строения, имеющие характерную защитную окраску.

Предоставленные самим себе, товарищи выбрали наиболее многочисленную группу своих попутчиков и двинулись за ней. Местные непременно должны были куда-нибудь их вывести.

Вскоре они поравнялись с группой сгрудившихся серых кирпичных построек. Проходя мимо одного из строений, по наличию газона и клумбы рядом с входом похожего административное, они, словно по команде, остановились и замерли в некотором замешательстве. Вслед за секундной паузой раздался их дружный гомерический смех.

Посреди клумбы возвышалась статуя вождя пролетарской революции. То, что это именно он, почувствовалось по лысоватой голове и бородке, а также по характерной позе статуи – вытянутой руке, указывающей на что-то светлое и справедливое. В остальном схожесть образа с оригиналом, известным всем по многочисленным статуям, портретам и плакатам, была исчезающе мала. Фигура Ильича, кряжистая и приземистая, несмотря на решительность позы, вызывала ощущение подавленности гнётом тяжких сомнений, вероятно, в правильности выбранного пути. Разрез глаз на лице имел явно выраженный азиатский прищур и лёгкую раскосость. В довершение всего, статуя была выкрашена в неожиданный, небесно-голубой цвет.

В совокупности всех этих признаков невольно просматривалось желание автора творения придать статуе вождя антропологическую и профессиональную идентичность месту её установки.

Олегу и раньше приходилось слышать, что, согласно установке партийного руководства, при изготовлении портретов и статуй вождя в различных уголках нашей необъятной и многонациональной родины допускалось и даже приветствовалось придавать облику Ленина характерные черты, свойственные представителям той или иной этнической группы, проживающей на данной территории. Не исключено, что именно это послужило отправной точкой развития популизма, глубоко укоренившегося ныне. Он вспомнил, что видел в каком-то журнале подборку соответствующих фотографий. Но столь откровенный образчик скульптурной мимикрии предстал его глазам впервые.

Итак, с антропологией было всё более менее понятно. Но вот с цветом? Впрочем, авиация у них всегда устойчиво ассоциируется с небом.

Потрясённое этим неожиданным зрелищем, сознание товарищей окончательно пробудилось ото сна. Они подхватили выпавшие из рук сумки и с утроенной энергией устремились к показавшимся невдалеке воротам. То, что это был выход с территории аэродрома, чувствовалось по оживлённому автомобильному движению, угадывающемуся за ними.

Сами ворота были выкрашены в тот же цвет, что и статуя вождя. Это наводило на мысль о том, что выбор цвета для памятника диктовался не столько замыслом скульптора или местной администрации, сколько проблемой материально-технического снабжения авиагородка в части обеспечения его лакокрасочными материалами.

Миновав проходную, располагавшуюся рядом с воротами, они оказались в посёлке Артём.

* * *

Владивосток встретил них уныло моросящим дождём. Для августа такая погода была не типична – сезон тайфунов здесь обычно начинался в сентябре.

Доехав до автовокзала, товарищи отыскали на схеме городского транспорта маршрут, ведущий к месту нашего предполагаемого обиталища. Сев на автобус, они поехали через город, по дороге огибая бухту «Золотой рог» и провожая пытливым взглядом проплывающие за окном городские пейзажи.

Вдохновлённые неординарным образом вождя, друзья были готовы к новым неожиданностям. И они не заставили себя ждать. В какой-то момент его взор выудил из мелькающих за окном видов табличку с названием «Улица 50 лет ВЛКСМ». Олег перевёл взгляд на схему маршрута и обнаружил, что эта улица брала начало от «Улицы 40 лет ВЛКСМ», которая после довольно крутого поворота переходила в улицу 60 лет всё той же организации. Пробежав глазами по карте, Олег констатировал для себя, что пятилетние интервалы здесь были не в чести, да и хронология юбилеев не сильно дружила и последовательностью улиц. Олег поделился своим наблюдением с Виталием.

– А комсомольского тупика у них тут не значится? – поинтересовался он с улыбкой.

– Тупик, скорее, подходит к названию состояния, в котором пребывает моя логика.

Слева, по ходу нашего движения, текла речка, именуемая «рекой Объяснения». Олегу пришло в голову, что для отыскания причинно-следственной связи в местной топонимике следовало, наверное, отведать её воды.

Вскоре они достигли в места назначения. Оно находилось в северной части города, на берегу Уссурийского залива. Адрес частной гостиницы, в которой планировалось остановиться, Виталию дал его приятель, клятвенно заверявший его в наличии свободных мест в любое время года. Ну и демократичностью прейскуранта.

К их удивлению по указанному адресу стоял многоэтажный жилой дом, и никаких отдельных строений, имеющих литеру при аналогичном номере и претендующих на роль отеля или на что-то похожее, поблизости не наблюдалось. Недоуменно пожав плечами, Виталий предложил нам обследовать здание и попытаться отыскать в его недрах хоть какой-то намёк на казённое жильё.

И действительно, в одном из подъездов они наткнулись на скромную табличку с надписью: «У Васильевны. Милости просим». Табличка висела на двери обычной квартиры. Больше на ней ничего не значилось.

Виталий нажал кнопку звонка. Дверь открылась, и на пороге появилась хозяйка – дородная миловидная дама средних лет.

Взгляд Виталия, до этого момента не выражавший ничего, кроме откровенного желания скорее добраться до койки, обрёл осмысленность. Глаза его заблестели.

– Могу ли я поинтересоваться, – начал он вкрадчивым, обволакивающим тоном, – Не найдётся ли у вас уголка для трёх усталых путников.

На его лице заиграла лукавая улыбка.

Васильевна улыбнулась в ответ и пригласила их войти. В прихожей их взору предстала стандартная квартира с тремя раздельными комнатами. Она указала на одну из них, вакантную на данный момент.