Валентин пошел в кабинет, дверь в который была по правую сторону от входа. Этот кабинет он демократично делил с Ириной. Помещение было небольшим, стол хозяина стоял прямо против входа, места для заместителя едва хватило у стены напротив окна. Между ними в углу с трудом разместили шкаф с документами. То есть общение волей-неволей было тесное, кричать необходимости не было. За креслом хозяина висела картина «Девочка с персиком» Серова, которая выдавала его несовременные вкусы и скрывала сейф.
Валентин уселся за стол, положил на него принесенный из машины ноутбук – компьютер на столе не держал, стал что-то выкладывать из ящичков. Ирина вошла в кабинет через несколько минут с подносом, на котором были две чашки кофе, салфетки, блюдце с орешками. Это была принятая ею добровольная обязанность, «девочки» кофе не подавали.
Затем она открыла верхнюю дверцу шкафа с документами и вынула красивую бутылку армянского коньяка – там оказалось еще две-три бутылки с аналогичным содержимым, налила в чашку Валентина две ложи, себе – одну. Это тоже был ритуал.
Они с удовольствием пили кофе. Разговор начал Валентин.
– Кажется, мы с тобой остаемся без работы.
Договоры на покупку квартиры оформляли они, подписывал Валентин – если не был в отпуске. А аренду оформляли «девочки». Раньше было проще, а сейчас даже на аренду целый пакет документов. Все учтено: и порча имущества, и гарантии, и самые различные обстоятельства, включая форс-мажор, – тлетворное влияние заграницы.
– И отлично, а где можно отдохнуть, как не на работе? Дома, со свекровью?
Валентин понял: она хотела сказать «и с мужем», но сдержалась.
Помолчали. Кофе был вкусным, Ирина это умела.
– Валя, мне нужно подойти к Алексютину, он в суд подает. Что-то у него обвалилось…
– Допьем кофе, и иди. Да, кстати, тебе привет от Нины.
Ирина усмехнулась.
– Не забывает. Почему ты меня не уволишь? Ей будет спокойнее.
– Не хочу, чтобы она расслаблялась и потеряла форму. А вот почему ты не уволишься?
– По той же причине: не хочу, чтобы Денис…
Валентин ее перебил:
– Ты мне льстишь, твоему Денису даже в голову не приходит, что я могу быть его соперником.
– Валя, он везде видит соперников.
Ирина огорченно покачала головой.
Они помолчали. Молчать тем, кто проводит вместе так много времени, совсем не трудно. Никто никого не собирался увольнять, и никто не собирался увольняться. И их половины в общем не слишком волновались. Нина Валентину доверяла, а Денис действительно не считал его достойным соперником. И они были правы. Точнее, почти правы. Все-таки года три тому назад у них было, несколько раз. Правда, Ирина тогда была еще не замужем. Так получилось. И получилось очень даже неплохо, впечатляюще, поэтому, наверно, Ирина больше не хотела бога гневить, рисковать. А Валентин… Знаете, Валентин легко сходился и еще легче расходился.
В это время послышался шум за дверью, выделялся грубый мужской голос, но о чем идет речь, было невозможно разобрать. Ирина вскочила.
– Наверно, Бочков явился. Посмотрю.
Она вышла, но через пару минут вернулась, давясь от еле сдерживаемого смеха, закрыла за собой дверь и прыснула.
– Ой, Валя. Конечно, это неприлично. Чужая беда… Но… но… не могу. Ты, Валя, пророк! Как ты сказал, ой, не могу. Кто-то ему его откусит…
– Что, кому…
В дверь проскользнула, зажимая рот ладошкой, Оля.
– Ох… Валентин, вы как в воду смотрели, – она пыталась сдержать смех. – Он сунул его в клетку, и гиена ему откусила. Где… ох… где он нашел гиену?
Дверь снова распахнулась, и на пороге появился красный и возмущенный Бочков.
– Так себя нормальные люди не ведут. Интеллигенция! Я не позволю…
И он по привычке вытянул руку вперед. Вместо указательного пальца там была аккуратная наклейка. Валентин похолодел, он почувствовал, как между лопатками течет прохладный ручеек. Все поплыло перед глазами. Он ухватился за стол. И отчетливо вспомнил: это было сразу, как только он вышел на работу после болезни, – надоевший всем Бочков вышел из офиса, помахав на прощание перед ним указательным пальцем, и Валентин громко сказал «девочкам»: «Не удивлюсь, если кто-нибудь ему этот палец откусит». Тогда же в сознании промелькнула картинка, такая, как перед ним сейчас: ладонь и вместо указательного пальца аккуратная наклейка.
Наверно, он побледнел, потому что Ирина испуганно сказала:
– Валя, тебе плохо? Что случилось?
– Н-ничего, – с трудом выдавил он. И знаком показал: мол, уведите его.
Ирина поняла.
– Бочков, видите, человеку плохо. В офисе поговорим.
Наверно, вид Валентина подтверждал, что это не симуляция, иначе Бочков не позволил бы Оле без сопротивления себя увести, пробурчав недовольно:
– Что смешного? Пошел с дочкой в зоопарк…
Ирина осталась.
– На тебе лица нет. Ты такой чувствительный?
– В-все в порядке. Наверно, утром перекачался. – Голос был хриплым. – Дай мне, пожалуйста, немного коньяку.
Ирина торопливо выполнила просьбу, налила пол кофейной чашки. Он взял бутылку, долил доверху.
– Да что с тобой? Если сердце, тогда…
– Коньяк расширяет сосуды. – Он выпил. – Спасибо, Ирочка. Ты собиралась к Алексютину?
– Ты уверен? – В ее голосе были обида и тревога: поняла, что он хочет остаться один. – Ладно, телефон с тобой… В случае чего звони…
Она немного хлопнула дверью. Не сильно – все-таки человеку было нехорошо.
Ему было не просто нехорошо. Он был испуган, испуган по-настоящему, до дрожи в коленках. Главное слово было – «откусит»! У человека откусили палец! Откусили! Насколько вероятно, что у человека кто-то откусит палец? Такое совпадение невозможно. Ну, отрезать, разбить… Но откусить!
С ним в лучшем случае не все в порядке. А в худшем…
Это, с ужасом подумал он, второй случай за последний месяц. И Спиридон к нему прицепился, а у алкашей – он где-то вычитал – очень сильна интуиция. Он это не связал бы с Бочковым, если бы не было повторения. Тоже вслух пожелал и тоже увидел картинку. И исполнилось!
Он встал, достал из шкафа бутылку – достаточно было руку протянуть, – налил еще чашку, сел, отпил половину. Прислушался к себе: кажется, полегчало.
А вывод? Перед выводом он допил коньяк, еще немного расширил сосуды.
Валентин, разумеется, не верил, что желания могут волшебно исполняться. Невозможно видеть будущее, можно только его угадать – это относилось даже к Нострадамусу и Ванге, не говоря уже о нем, грешном. А он не только предвидел, но и увидел еще не сбывшееся. Такое в реальной жизни невозможно. Да, определенно с ним не все в порядке.
Коньяк помогал сохранить трезвость ума. Он решил проверить немедленно, а был ли мальчик, в смысле – Бочков. Встал, открыл дверь и спросил сидящую ближе к нему Рену:
– Бочков ушел?
– Ушел.
– С пальцем?
«Девочки» дружно рассмеялись.
– В смысле – без!
– Вы, Валентин, как в воду…
Он закрыл дверь. Значит, либо это правда, либо галлюцинации продолжаются. Посоветоваться бы. Чтоб человек посмотрел со стороны. Может, он действительно слишком много внимания уделяет чепухе. Хотя не только это. А сны? Нет, основания для беспокойства имеют место быть.
– Имеют место быть, – повторил он вслух. Прозвучало солидно. Сосуды определенно расширились.
И главное – чтобы об этом не узнали, особенно дома. И тут, на работе. Сознание, что рядом… скажем… не совсем нормальный человек, создает напряжение.
Сашка! Сашка – это кладбище моих секретов. Надежней сейфа!
С Сашей Гулько Валентин просидел за одной партой со второго по седьмой класс, пока их не рассадили по росту. Саша отправился в первые ряды, к маленьким. Его профессия – журналист – позволяла быть в любое время в любом месте.
Валентин позвонил ему и предложил встретиться в кафе рядом с его домом в двенадцать часов.
– Припекло?
– Припекло.
– Буду.
Валентин решительно поднялся, с сомнением посмотрел на бутылку – нет, хватит. Поставил ее в шкаф. Позвонил Николаичу, извинился, сказал: «Что-то съел не то». Закрыл ноутбук, взял сумку и вышел.
– Девочки, скажите Ирине, что я сегодня не вернусь.
– Вы на машине? – удивленно спросила Рена, наверно, почувствовала запах коньяка. С этим очень строго!
– Нет, оставлю на стоянке. До завтра.
Остановка автобуса была на трассе, туда нужно было пройти какое-то расстояние, не пять-семь минут, как писали в рекламе квартир, а пятнадцать-двадцать, потом спуститься по ступенькам. Там, как и писали в рекламе, были и магазины, и кафе, рестораны, аптеки. Вроде действительно недалеко, но и не рядом, да еще туда под гору, а обратно наверх – за всякой мелочью не находишься. А в новостройках – жители правы – об инфраструктуре никто не заботится.
Львовский автобус был хорош. Прежде всего – удачный маршрут, есть остановка в полутора кварталах от дома. Правда, будет немногим меньше часа езды, но на машине было бы еще больше. И сиденье в автобусе удобнее, и рулить не нужно, и амортизация лучше. И выпить можно! Зачем они мучаются, частные собственники? Инерция мышления. Жаль, что не взял планшет, нужно носить в сумке, подумаешь, триста граммов. А тут для него специальная рамка на спинке переднего кресла и подлокотник с покрытием, для мышки. Добрая половина пассажиров сидела в наушниках и с планшетами – прогресс!
Ладно, ему есть о чем подумать без Интернета, хотя, может, неплохо бы и отвлечься, не впадать в истерику. Может, еще обойдется. Бывают и не такие совпадения – впрочем, это утешение его по-прежнему не очень убеждало. Он вспомнил о снах, которые преследуют его после… да, пожалуй, после гриппа. Один на всю ночь бесконечный и бессмысленный фильм, с повторяющимися эпизодами и одними и теми же действующими лицами. Если он просыпался, то потом этот же сериал продолжался. Трудно было понять, с какого места, как поймешь, если нет ни смысла, ни содержания, ни экшена. Но фильм тот же, и он непременный участник. Именно повторение и бессмыслица угнетают. Валентин где-то вычитал, в серьезных источниках, что такие сны – это тревожный сигнал состояния психики. И, кстати, потом он у знакомого психолога – как бы невзначай – поинтересовался, тот был еще более категоричен.
Нужно с Сашкой поговорить. С ним только одна проблема: он заглядывает жене в глаза и даже виляет хвостом, но, если попросить, не расколется. Он секреты держать умеет. Да их у него и у самого полно. В этом журналисте и по совместительству неплохом, хоть и не раскрученном писателе противоречий на двух-трех нормальных людей хватит. Ну вот, к примеру, при таком подобострастном отношении к Любе он вполне может забежать налево, при этом не колеблется, не сомневается ни до, ни после. На вопрос, не боится ли погореть, отвечает: «Боюсь, еще как боюсь, я очень боюсь ее потерять, а если проколюсь – тебе известен ее характер! Но без опасности нельзя почувствовать жизнь. Ты знаешь, что сказал Вольтер? “Человек рождается, чтобы жить в судорогах беспокойства и летаргии скуки. Третьего не дано”».
Саша был человеком начитанным. Он и в журналисты пошел, чтобы испытывать судороги беспокойства. И острый язык приносил ему дополнительные ощущения. Его даже в дом ближайшего друга со второго класса не пускали больше года. Это случилось не так давно, на каком-то дне рождения Валентина, тогда, когда его мать Софья Михайловна жила еще на Гоголя, была еще Лавровой и пока не ушла к новому мужу. А его отец тогда уже жил в Польше. Приятный вечер приближался к концу, когда гости стали обсуждать, на кого похож Валентин. Это было нелегкое задание, потому что скорее у Нины было сходство с Софьей Михайловной: и внешне, и рост, и фактура – их часто на улице подозревали в родстве. А отец Григорий Петрович был среднего роста, крепкий, плотный, довольно светлый русак, чьи мускулы мало-помалу переходили в жирок.
Постепенно пришли к выводу, что ни в мать, ни в отца. Софья Михайловна была недовольна. А Саша задумчиво проговорил:
– Что я могу сказать, глядя на Валю? Только одно: проезжий молодец был евреем.
Только после того, как мать переехала к новому мужу, Саша стал снова вхож в их дом.
Они многое друг о друге знали, наверняка больше, чем их жены. Саша, например, единственный, кто знал о существовании Милы Росевой и когда-то даже был с ней знаком, кроме, разумеется, бабки по отцовской линии Валентины, живущей в селе Болгарка под Одессой. А, кстати, сам Валентин в честь этой бабы Вали и был назван.
Все эти мысли беспорядочно бродили в голове Валентина, пока он задумчиво смотрел в окно, смотрел и не видел. Но отвлекся и трястись почти перестал. Вот уже и самоирония появилась – хороший признак.
А за окном показались знакомые места, дорога стала ощущаться даже через «вторые в мире и первые в Европе» амортизаторы. Скорость замедлилась местами до нуля. Въехали в бывший «центр».
Валентин из окна автобуса с сочувствием смотрел на знакомые улицы старого города. О дорогах я уже говорил, но и фасады зданий имеют потрепанный вид, а тротуары и дворы просто ужасные, они остались такими, какими были во времена юности Валентина и даже юности его матери. А некоторые – и их немало – даже бабушки.
А ведь очень многие здания в Одессе являются, без преувеличения, памятниками архитектуры девятнадцатого и начала двадцатого веков, их строило богатое и уважающее себя население. Почему же так запускают исторический центр? Парочку центральных кварталов для туристов еще поддерживают – и на этом все. И туристическим центром знаменитая во всем мире Одесса не стала. Львов стал – еще доберись туда. А тут и море, и история, здесь Одесса! Но город приводить в порядок и создавать инфраструктуру туризма никому не хочется, проще поднять пару высоток – и поделить результат. А легендарную Аркадию превратили даже не в муравейник – в термитник.
Валентин с Ниной осенью были в Лондоне, туманном, дождливом, вечно сыром, и какой там ухоженный исторический центр, старые дома скорее можно назвать вечно молодыми. А в солнечной Одессе, по истории, прошел Мамай в лице четырех мэров. Интересно, почему?
Автобус полз по улице Преображенской, забитой до отказа всеми видами транспорта в обе стороны, включая трамвай. Когда Валентин вышел на своей остановке, то его сосуды – он чувствовал – снова сузились. Придется опять расширять с Сашей. Утешало только одно: на машине ему досталось бы больше.
Возле дома – это означало в кафе на углу Некрасовского переулка и Гоголя, столики на улице. Это хорошо, с утра было прохладно, а сейчас приятно. Саша уже ждал и испытывал нетерпение. Он всегда испытывал нетерпение, видимо, считая это разновидностью беспокойства.
Я обратил внимание, что называю героев Валентином и Сашей? Почему не Валей? Мне кажется, Валя звучит слишком по-домашнему, панибратски, а Саша – нет, ничего, нормально.
Шаманство
Саша был небольшого роста – говорил, что метр шестьдесят восемь. Валентин знал, что метр шестьдесят шесть, но никогда эти сведения посторонним не выдавал. А ему возражал, ему можно. У них было принято подзуживать друг друга, но силы были неравны. У Саши солидное преимущество.
Я упоминал о противоречиях в характере Саши. Вот одно из них. Он абсолютно не страдал комплексом Наполеона, говорил, что сейчас в моде маленькие. И доказывал это на практике. Но напоминаний об этом не любил. Прическа у Саши короткая, сантиметра два-три, не больше, волосы темные, сейчас выгорели, неопределенного цвета – он зимой и летом ходит без шапки. Спереди, увы, скажем прямо – не густые, он потихоньку лысеет. То, что осталось, стоит дыбом, вроде непослушные. Вроде. Но почему он тогда их ерошит, а не приглаживает?
«Ты не метр с кепкой, – в пикировке иногда говорил ему разъяренный Валентин, – ты метр шестьдесят восемь с прической».
Это даже между ними считалось запрещенным приемом. Как тогда быть с Наполеоном?
Саша был скорее кругло-, чем яйцеголовый, во всяком случае, круглолицый и в общем довольно симпатичный. Глаза серые, всегда насмешливо прищуренные – Валентин толком не мог понять, он ехидный или ироничный. Саша отвечал, что это одно и то же, только «ехидный» – бытовое название. Немного портили лицо результаты юношеского увлечения. Учитывая рост и характер, Саша не мог не принять меры – он серьезно занялся боксом и стал кандидатом в мастера. Нос ему попортили, не слишком, чуть-чуть, а вот губы разбили. Оказывается, и губы тоже от бокса страдают, теперь его улыбка даже без старания кажется ехидной.
– Почему попортили? – не соглашался он. – Шрамы мужчину только украшают. – Если судить по успеху у женщин, он был прав. И утверждал: в наше время мужчине не нужно охотиться, нужно только не сопротивляться.
А, кстати, знаете, почему он бросил бокс? Надоело отвечать, в какой категории он выступает – в наилегчайшей.
Так комплекс или только противоречия?
На работе Саша занимался экономическими проблемами, а когда становилось скучно, то подключался к журналистским расследованиям, отчего становилось «весело» не только ему, но и редактору. Редактор связывался с Любой и спрашивал, дорожит ли она мужем. Иногда помогало. Но Саша чаще переходил на нелегальное положение. Увы, и в новой, довольно успешной, Украине «всегда есть место подвигу».
Может, вам образ показался слишком эксцентричным, ничего не могу поделать – какой есть, такой есть.
– Ну, что стряслось? Валя, у меня мало времени. Через два часа планерка. Если я не найду чего-нибудь жареного, пожарят нас. Сгорим. Тираж падает.
– Все газеты падают, – Валентин думал не о газетах.
– Ну конечно, для тебя все падают. А я – не все. Но дело не в этом. Тебе нужно поговорить. Но у меня тоже есть желание.
Валентин понял его обиду, но переключиться на другую тему не мог.
– Саш, я понимаю и хочу, чтобы твое желание исполнилось. – Он остановился. – Но… у тебя одно на уме. Мне сейчас не до этого. Извини, ты пока ничего не заказывал? Давай тебе сто коньяка, мне – пятьдесят. Я уже причащался. И кофе. И по бутерброду.
Валентин знал, что Саша ездит общественным транспортом или, если припечет, на редакционной машине, с шофером. Он говорил: если бы был за рулем, то получал бы ноль информации. Не было бы контакта.
– Заметно, что причащался, аромат… С утра, в рабочий день, Лавров! Мой журналистский нюх говорит, что не зря приехал. Понял. Переключаюсь на тебя.
Пока они заказывали, пока им принесли, пока выпили коньяк и отхлебнули кофе, Валентин мрачно молчал. Саша вопросов не задавал, хотя время от времени ногой постукивал. Он знал, что в интервью нужно уметь ждать, как на охоте. Он умел владеть своим темпераментом.
И действительно, шлюзы открылись, Валентин рассказал со всеми подробностями то, что вы знаете. Пока Саша слушал, на его лице был только все возрастающий интерес, никакого скепсиса или сомнений, в этом тоже проявлялась журналистская школа. Исповедь нельзя прерывать.
Когда Валентин закончил, на выразительном лице Саши пробежала целая гамма чувств, но насмешки, как ни странно, не было.
– Ну как? Ты думаешь, чепуха? Мнительность?
Ответ был неожиданным:
– О снах ты мне не говорил. Валя, я помню у тебя с такими снами было какое-то время после Милы Росевой. Я правильно помню?
Валентин вздрогнул.
– Черт, как же я мог об этом забыть.
– Вот в этом деле я тебе помочь не смогу, обратись к Гольдбергу. – Имелся в виду тот психолог, о котором я уже упоминал.
– В этом не можешь, а в остальном?
– В остальном могу. Это моя работа. Расследование. Нужно выяснить, было ли в действительности то, о чем говорят слухи. Ты – это и есть слухи. Ты их разносишь. Будем проверять.
– Как это?
– Очень просто. То, что с тобой произошло или кажется, что произошло, невероятно? В этом вся изюминка? То есть главное – не совпадение, а невероятность. Так?
– Да, примерно, – неуверенно поддержал Валентин. – Хотя пес мог умереть, палец могли откусить, но я не мог быть с этим связан. Мои желания.
– План такой. Ты на тех же условиях пожелаешь чего-то реального, но маловероятного, от тебя не зависящего. Но сделаешь точно так, как это было: пожелал, увидел картинку, что там еще – сплюнул через правое плечо…
– Никуда я не плевал и заклинаний не шептал.
– Ну и отлично. Когда убедишься, что ты не Илья-пророк, забудем об этой истории.
– Ты думаешь, что мне нужно изображать из себя идиота и что-то задумывать, желать?
– Уверен. Я психологию людей знаю. Хочешь забыть – сделай хоть глупую, но проверку. Чем глупее, тем лучше, потом будет неловко вспоминать. В комплекте и о проверке, и о твоем перепуге. Понял?
Саша имел влияние на Валентина, да и сама идея казалась правильной, будет потом над чем посмеяться. И над собой. Уже сейчас все происшедшее казалось курьезом. Хорошо, что обратился к Саше.
Они со смехом стали выбирать пожелания. В конце концов прошел вариант Валентина. Он так долго в автобусе думал о судьбе бедного, заброшенного власть имущими «старого города», что по инерции предложил:
– Давай пожелаю, чтоб в ближайшее время этот Некрасовский переулок привели в порядок. Дорогу, асфальт, тротуары, цветы. Такое возможно?
Они посмотрели на запущенный квартал, по которому даже транспорт почти не ездил, тупиковое место. А ремонта переулок не видел последних полстолетия наверняка. И вокруг таких запущенных, но более центровых мест море необъятное.
– Идет. Подходит, реально, но практически невероятно. Кому он нужен?
На том и порешили. Валентин хотел шаманство – так он назвал процедуру – перенести на дом, но Саша настоял:
– Здесь и сейчас. Во-первых, ты можешь передумать, а во-вторых, мне интересно.
Пришлось сдаться. Саша настроил его на серьезный лад: любое дело нужно делать ответственно и серьезно, тем более если это эзотерика, мистика! Они прыснули, пришлось настраиваться заново.
Наконец Валентин решительно повернулся к переулку лицом: вид был не из лучших – почувствовал раздражение и довольно сердито сказал:
– Я хочу, чтобы этот злосчастный переулок наконец привели в божеский вид, заасфальтировали и… – он неожиданно остановился. В глазах удивление.
– Ну, почему скис? – нетерпеливо спросил Саша.
– Я не скис, я увидел картинку. Каток на асфальте…
Саша насторожился, внимательно посмотрел на друга, потом успокаивающе проговорил:
– Вот и хорошо, условия соблюдены. Будем ждать результата.
Они помолчали. И Саша добавил:
– Но к Гольдбергу все-таки пойди.
Валентин согласно кивнул – он понял, почему это предложение прозвучало. Саша снова попытался поговорить о своих проблемах, но было ясно, что Валентин сейчас мало что может воспринимать.
– Ладно, ты зациклен, я понимаю. Давай завтра-послезавтра встретимся, у меня тоже есть чем тебя удивить. Договорились?
– Хорошо, созвонимся.
Валентин после кафе пошел домой, нужно было отдохнуть, немного поспать, снять напряжение. Правда, с этой целью они с Сашей взяли еще по пятьдесят – не помогло. Недалеко от своей парадной он встретил Спиридона, и это настроения не улучшило.
– За злодейство всем придется отвечать, – алкаш явно собирался произносить большой монолог. Валентин так посмотрел на него, что Спиридон осекся, повернул назад и засеменил во двор. Он определенно испугался. Но и Валентин пережил шок не меньше. Он с трудом удержался, чтобы не сказать Спиридону: «Заткнись, а то я отправлю тебя вслед за псом!» До чего дело дошло! Нет, без Гольдберга не обойтись.