Закаленные бурей 5

– Ось же брехун, допомогти мені хотів. Я і попросила: «Раз прийшов, Ігорьок, піди раз до озера, та води набери. Він набрав, на тому і помирилися».

Снова народ заржал, смакуя отдельные обороты речи, а я спросил у парня.

– Игорёк, ты чего такой резкий? Поухаживал бы сначала за дамой, а то, действительно, словно метеор, сразу с презервативом в гости пришёл.

– А мы, моряки, вообще, народ резкий. Девушка мне нравится, вот я и подумал, чего попусту буйреп за конец дёргать, лучше сразу пришвартоваться к причалу. Ты же не против, командир?

– Ради Бога, только этот вопрос ты с Юлией выясняй.

– Вот в том-то и загвоздка – не любит она моряков.

Так что по смеху бойцов найти девушку в расположении отряда было несложно. Через несколько дней снова попал на смех.

– Чего смеёмся?

– Сырники ищем.

– Серёга сырники приготовил на ужин?

– Нет, Юля попросила сирники найти, потом шваблики, вот мы и ищем что это такое.

– Товариш командир, я, щоб розпалити в грубці вогонь, сірники шукала, а вони іржуть як коні і з сирниками тепер пристають.

– Учи русский язык, Юля, а то твои нацюцюрники со швабликами дислокацию отряда смехом демаскируют. А может быть, и правда сырники получится сделать – давно не ели такого блюда.

Учитывая то, что украинский язык являлся солянкой языков разных народов, да ещё вставлялись слова из разговорной речи, а не литературного языка, то иногда проскакивали словечки, звучащие довольно забавно. В самом начале появления в отряде украинцев, включая Юлиного родственника Михайло, дело дошло до драки. Маленький росточком, но крепенький Глобус напал на ничего не понимающего здоровяка Михайло с криками: «Ты как с начальством разговариваешь, гадёныш!» Когда бойцов разняли, стали выяснять в чём дело. Оказалось, что Михаил, служащий счетоводом и снабженцем в отделении поваров Михаил, обратился к начальнику отделения со словами: «Пан Глобус, ти підрахуй, скільки у нас солдатів в строю, а я порахую, скільки докупити крупи».

Глобусу перевели сказанное.

– Тьфу ты, так бы и сказал, что попросил пана Глобуса, то есть меня, подсчитать, сколько солдат в строю, чтобы докупить нужное количество крупы. А то бормочет непонятно что!

Когда Михайло объяснили, за что на него напал начальник, тот лишь оправдывался.

– Пан Глобус, друзі, я не знаю переклад на російську, ось і кажу як можу.

– Михайло, не надо ничего перекладывать, пусть всё лежит, как я положил.

– Глобус, ты хоть угомонить, переклад – это перевод по-украински.

Серж получил задание из штаба Брусилова притащить из-за линии фронта штабного. А дело было в том, что авиаторам показалось, что в районе Торчина шло накопление австрийских сил. На разведку отправились Корж, Данила, Збигнев, Чеслав, Горд и Поль. Первые косили под местных, и являлись разведкой, а последние осуществляли силовую поддержку. Чтобы пройти линию фронта требовалось пересечь два ряда натянутой проволоки. Ближняя к нам была под напряжением, о чем говорили висячие на ней трупы зайчиков и даже молоденькой косули, а на второй ничего такого не наблюдалось. Думали перекинуть парней ночью самолётом, но было непонятно, где садиться бомбардировщику, поэтому решили, что группа подготовит себе проход под колючкой. Подготовили провод, прикрученный к металлическим захватам типа «крокодилов», рогатые штыри-подставки, проволочные кусачки, потренировались днём на организованном макете, а в ночь ушли за линию фронта. Длинным запасным проводом сделали обводную петлю, чтобы не разрывать цепь и у австрийцев не сработала лампочка, говорящая о разрыве проволоки, которую накинули на рогатины. Затем вырезали туго натянутую проволоку с 220 вольтами, подрыли немного землю и аккуратно, не зацепив вторую нить, преодолели первое препятствие. Под вторым проволочным заграждением парни просто подкопались, прикрыв подкоп взятыми с собой веточками и травой. В Торчине они выследили австрийского офицера в чине полковника, решив, что такая шишка должна знать обстановку. Спеленав его, на следующую ночь группа возвращалась тем же маршрутом. Однако попали на патруль, отчего пришлось разделиться – двое уводили патруль, отстреливаясь, а другая часть команды, смогла проскользнуть тем же маршрутом, притащив пленного.

Я сразу повёз полкана в ставку Брусилова, который рассказал, что свежих частей на этом участке фронта не было, а проводилась локальная перегруппировка двух полков. Вернувшись днём в часть, оказалось, что под утро прибыли Даня и раненый Чеслав. Чеслава сразу определили в лазарет с простреленной спиной, а Даня рассказывал, перемежая русские слова и местного диалекта.

– Возвращаемся домой по лесу, парни тащат пленного, а тут патруль. Началась стрельба. Поль скомандовал разделиться, Он, Горд и Збигнев пленного підтягли до проходу, а ми стали стріляти, уводя австрияков в лес. Патруль ми пострілявши, а тут слышим команды на немецком, мол, окружай русских. Ну, мы драпака и дали. Побегали по лесу, а часа через два вернулись назад к фронту. Найти не можем ориентиры прохода, пришлось ждать, когда начнёт светать. Тогда поняли, куда ползти надо, сунулись, а тут «секрет» австрийский в кустах. Они Чеслава и ранили, а Корж їх гранатою вбив. Чого робити – не ясно. Чеслав ранен, и австрийцы по окопам бегать стали. Ещё темновато было, поэтому ми поповзли до підкопу у дроті, а Корж от нас немчуру уводить стал. Мы перешли, а Корж так и остался за дротом. Чого з ним далі стало, того не ведаю.

Народ стал смеяться, и я в том числе, а Даня озадаченно спросил: «Товариш командир, чого смішного?»

– Учи, русский, Даня.

Коржушенко, уставший и голодный, вернулся следующей ночью. Народ сразу принялся его подкалывал, мол, Коржик, тяжело за дротом быть или нормально? Игорёк так и не понял, чего народ смеялся: «Да, ну вас, ржёте, як кони, непонятно с чего. За колючкой страшно, от австрияков насилу убёг».

Юля, Михайло и остальные наши хохлы под руководством Збигнева учили русские слова, а Даня вообще «влёт» осваивал чужой для этой местности язык, вскоре достаточно правильно разговаривая по-русски. В конце месяца я подозвал нашего сына бригады Данилу, вручив ему кошелёк.

– Служил ты честно и исправно, вот тебе гомонец с первой официальной зарплатой рядового жандарма.

– Рад стараться, товарищ командир.

Полным ходом шло революционное разложение армии и военно-морского флота. Морячки первыми поддались анархии. Если в 1914-1915 году они ещё подчинялись командирам, то позже все больше и больше становилось случаев дезертирства, неподчинения офицерам и откровенных вооружённых бунтов. Мародёрство и бандитизм людей с оружием расцветал махровыми цветами. Солдаты оставляли позиции ротами, матросы расстреливали офицеров, объявляя себя очередным независимым революционным отрядом.

На заседании штаба бригады я махал приказом и настаивал на сворачивании её действий с передислокацией в Якутию. Выступил Серж: «Командир, на нас надеется Брусилов. Мы в какой-то степени являемся цементом армии на этом участке фронта. Я не имею права бросить фронт, несмотря на приказ».

– Хорошо, тогда я убываю в Петербург. Там скоро начнутся большие дела.

Глава 2. Февральская буржуазная революция

В самом конце февраля начался стихийный порыв народных масс в условиях острого политического кризиса власти, резкого недовольства либерально-буржуазных кругов единоличной политикой царя, «брожения» среди столичного гарнизона, присоединившегося к революционным массам. На совещании в военном министерстве Николай довёл командующим свою волю.

– Господа, я получил заверения министра внутренних дел Протопопова о том, что ситуация в столице полностью под его контролем. Арестованы члены Центрального ВПК, занимавшиеся подготовкой массовой демонстрации, запланированной на 14 февраля – день открытия новой сессии Госдумы. Министр абсолютно уверен, что нам удалось подавить революцию в зародыше. В связи с этим 22 февраля я убываю в Ставку Верховного главнокомандующего под Могилев. Пора готовить наступление на фронте.

Несколько человек переглянулись, сказав глазами: «Нам тоже пора приводить свой план в исполнение». План заговорщиков был прост и воплотился в жизнь 1 март во время поездки государя в Могилев. Люди Рузского задержали царский поезд и, арестовав царя, заставили его отречься от престола. Рузский, Родзянко, Михаил Алексеев, родственнички – все навалились на императора с просьбами и требованиями отречься. Николай хотел отречься в пользу братьев, затем сына, но такой вариант не устраивал никого из новых лидеров. Кроме «Акта об отречении» Николай II подписал ряд других документов, отправив в отставку всех министров, назначив князя Львова председателем нового Совета министров, а великого князя Николая Николаевича Верховным главнокомандующим.

27 февраля началась всеобщая забастовка, переросшая в вооружённое восстание. Войска, перешедшие на сторону восставших, заняли важнейшие пункты и правительственные здания столицы. Разрозненные и немногочисленные силы, сохранившие верность царскому правительству, не справились с охватившим столицу хаосом, а несколько частей, снятых с фронта, даже не смогли пробиться к городу. За актами Николая II и его брата, Михаила Александровича, последовали публичные заявления об отказе от своих прав на престол других членов династии Романовых.

В итоге власть в стране перешла к Государственной Думе. Практически одновременно буржуазно-демократическими силами был сформирован параллельный орган власти – Петроградский Совет. В столице получилось двоевластие. Петросовет являлся органом революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства, опиравшимся на регулярные запасные полки Петроградского военного округа. Несмотря на пролетарское название, власть в нем держали не рабочие и солдаты, а буржуазия. Главой Исполкома совета стал Чхеидзе – лидер меньшевиков, его заместителями – меньшевик Скобелев и эсер Керенский. Все трое являлись членами IV Государственной Думы и высокопоставленными масонами. 14 марта новая власть была установлена в Москве, а в течение марта во всех крупных городах страны. Весь март новые руководители совещались, деля портфели и формируя Временное правительство. Отречение от престола Николая II поставило крест на 300-летнем правлении династии Романовых.

Всю власть в стране взяло Временное правительство под председательством князя Георгия Львова, тесно связанное с возникшими в годы войны буржуазными организациями: Всероссийским земским союзом, Городским союзом и Центральным военно-промышленным комитетом. Временное правительство объявило амнистию политическим заключённым, гражданские свободы, замену полиции «народной милицией», реформу местного самоуправления. При этом активно взялось за бывшего царя и его имущество.

5 марта 1917 года исполком Петросовета постановил арестовать всю царскую семью, конфисковать их имущество и лишить гражданских прав. В Могилев была направлена специальная комиссия во главе с комиссаром Временного правительства Бубликовым. Перед отъездом Николай II издал прощальный приказ войскам, в котором завещал «сражаться до победы» и «повиноваться Временному правительству».

8 марта новый командующий войсками Петроградского военного округа генерал Лавр Корнилов лично арестовал императрицу, главным образом спасая от возможного самосуда со стороны царско-сельского гарнизона. 9 марта Николай II прибыл в Царское Село не в качестве императора, а как полковник Романов.

Следующими должны были полететь головы всех его назначенцев, включая мою. Так и случилось. Одним из первых указов Временного правительства был «Указ о ликвидации жандармерии». Мне это напомнило действия советского правительства 1992 года о ликвидации «Альфы», реформировании КГБ на несколько независимых ведомств: ФАПСИ, ФПС, ФСБ.

За многими высокопоставленными жандармами началась охота новой милиции. Их вызывали на допросы и некоторые господа жандармы переезжали на поселение в Петропавловскую крепость. Там же оказался и генерал Реннекампф – слишком хорошо воевал. Ерофеев, прилетевший домой после допроса, с порога заорал: «Надя, срочно собирайся, берём только самое ценное!»

– Что такое, Иван?

– Чую, посадят меня. Надо бежать в Якутск.

Не желая быть арестованным, я маскировался и находился в городе под чужим именем. Мне оставалось только проконтролировать передислокацию отряда из столицы в Якутск и бежать вместе с ними. С такими думами я брёл по Невскому к своей гостинице, вдруг нос к носу столкнувшись с давним знакомым. С внутренним ожиданием я спросил его: «Иван Васильевич, здравствуйте! Как вы, где служите?»

Меня смерил высокомерным взглядом капитан первого ранга Иван Васильевич Ларин.

– В Петрограде служу-с. Я теперь при штабе Временного правительства, отвечаю за российский флот. Тяжёлые нынче времена наступили, агитаторы заполонили флот, а враг стоит у порога. Сволочи, предатели России!

– Так это агитаторы Временного правительства разложили армию и флот, и вместо поддержки императора и консолидации усилий, ударили ему в спину.

– Увы, мой друг, вы многого не понимаете. Император слаб, он не способен вести за собой страну к победе.

– Насколько я знаю историю, Иван Васильевич, ни один русский император не умел командовать. Пётр Первый и тот опирался на генералитет, а про остальных стратегов даже говорить не хочу. Они кроме вреда ничего стране не принесли. Всё делали полководцы, а император лишь парады принимал. Он – флаг государства.

– Вот как вы мыслите, Алексей Николаевич. Жалеете о монархии?

– Ничуть. Ради процветания государства правители, неспособные управлять страной, должны уйти сами или быть сметены. Вопрос в том, кто придёт на смену. Как сказал один известный гражданин: «Правительство – это не тот орган, где можно только языком». А во Временном правительстве собрались одни болтуны. Они не контролируют ситуацию, оторваны от реалий, считая, что убрав императора, стали хозяевами страны.

– Одни болтуны? Они смогли взять власть в государстве, а вы говорите – болтуны. И кто же, по-вашему, хозяин?

– Большевики. Скоро они возьмут власть в свои руки, возьмут жёстко и надолго. Где Юлия?

– А вы, молодой человек-с, где теперь служите-с – на гражданке чиновником или литератором?

– Вы, видать, совсем газет не читаете, раз не знаете, кто я такой?

– Нет-с, не имею интереса читать сплетни. Правда, слышал, что ваш однофамилец больший чин имеет. Ещё подумал, надо же какие бывают совпадения. А вам я скажу, что в это время место мужчины на фронте. Вы, случаем, не собираетесь туда?

– На фронте? Иван Васильевич, а вы сами отчего не на фронте, а при штабе штаны протираете?

– Я в распоряжении. Должен же кто-то руководить флотом.

– Что-то я не слышал о каких-либо успешных действиях флота на Балтике за годы войны. Руководство бездарное или я снова чего-то не понимаю? Так, где Юлия?

– С моей супругой и Екатериной с детьми она живёт в Кронштадте.

– Увезите их оттуда. Видите, что кругом анархия. Во всей своей кровавой беспощадности она проявится среди моряков. Скоро в городе станет очень опасно. Многие семьи офицеров могут оказаться убитыми.

– Ерунда, Кронштадт – это оплот флота.

– Не будь дураком, увези их в Сестрорецк, Тихвин, куда угодно!

– Я разберусь, благодарю за беспокойство. Прощайте, Алексей.

– Упрямый дурак!

Ларин пошёл в сторону Адмиралтейства, я же метнулся в порт, где уселся на катер, идущий в Кронштадт. На мне была гражданская одежда, ибо появляться в форме жандарма в городе было опасно. Катер прибыл в порт Кронштадта, и я по сходням сбежал на пирс. Город бурлил, анархические настроения расползались по флоту, словно вирус, дух вседозволенности витал в воздухе. Несмотря на военное время, по городу шатались пьяные матросы, на площадях, возле собора, на набережной стояли группы гражданских и моряков, слушающих агитаторов. Левые и правые, эсеры и анархисты, меньшевики и большевики вербовали себе новых сторонников. Всё было, как в Петрограде, только с учётом большой концентрации военных моряков. На некоторых кораблях уже прошли кровавые расправы с офицерами, дело шло к общему взрыву.

Из порта я отправился в отдел кадров Кронштадской военно-морской комендатуры. На входе меня тормознул дежурный мичман.

– Кто и куда?

Хотелось сказать ему: «Я и туда!», – но вместо этого достал ксиву жандарма. Мичман холодно ответил: «Вам туда, пятый кабинет, господин генерал-майор». Я направился в указанном мичманом направлении, услышав разговор мичмана со вторым дежурным.

– Кто это такой?

– Жандарм, прихвостень царизма.

Узнав в кадрах адрес дома, где проживал Ларин, я бодро зашагал на квартиру. Мне хотелось увидеть эту женщину. Сколько лет прошло с тех пор, как я встретил её молоденькой девушкой, а память не отпускала. Зайдя в «парадное» двухэтажного доходного дома, мне очень не понравились голоса, которые раздавались этажом выше. Я открыл кобуру и нащупал тяжёлый «Люгер», затем расстегнул пальто, приготовив к быстрому выхватыванию из плечевой кобуры второго пистолета «ТТ». Достав пистолет, поднялся на второй этаж. Двери обеих квартир были приоткрыты. В одной квартире раздавался женский крик, и в обеих слышался детский плач. Метнувшись в квартиру, где кричали, в прихожей наткнулся на бабку, лежащую на полу. Крови не было видно, но и следов жизни бабка также не подавала. Возможно, жива, но потеряла сознание. В спальне два морячка на кровати разложили женщину. Похоже, это она и кричала. В зале плакали двое малышей, а трое балтийцев занимались тем, что шарили в серванте, вытаскивая серебряную посуду и деньги из запирающегося на ключ ящика. Пистолет с глушителем отработал чётко, три хлопка организовали три трупа. Двум морякам в спальне было явно не до меня, поэтому я рванул на кухню. Там никого не было, зато из второй спальни высунулась голова в бескозырке. Наши глаза встретились, после чего со лбом матросика встретилась пуля из моего пистолета. В этой спальне больше никого не оказалось, как и в санузле. Проверив комнаты, я занялся оставшимися в квартире бандитами. Два тихих хлопка и секс-террористы отправились в мир иной неудовлетворёнными. Снова раздался крик молодой мамаши. Сбросив с женщины труп матроса на пол, успокаивающе проговорил: «Тихо, они убиты. Закройте за мной квартиру».

Женщина стала прикрываться и, всхлипывая, закивала головой.

– Мои дети живы?

– В гостиной.

Затем я сменил обойму, достал второй пистолет и побежал в квартиру, куда направлялся изначально. Там слышались грубые голоса, потом пощёчина и ответный удар, женский вскрик и падение тела. Затем послышался голос девушки: "Забирайте всё, только не трогайте нас и детей".

– Хорошая курочка. Не беспокойся, мы всё заберём, а ты всё отдашь. Братва, тащите обеих офицерш на кровать, поиграем, а остальные пока займитесь сбором добра. Потом будет ваша очередь.

Не видя противников, я не мог ворваться и начать стрелять. Вначале требовалось разобраться в обстановке, чтобы не пристрелить, кого не следует.

Запричитала мама девушек: «Да, что же вы творите, ироды!»

– Заткнись, бабка! Хотя, пошла вперёд, тоже вспомнишь молодость, ха-ха-ха.

Услышав крики и звуки борьбы, я заскочил в санузел. Мимо него из гостиной матросы потащили женщин в три спальни. Когда двери закрылись, я зашёл в зал, где прихлопнул обоих моряков, копающихся в белье. Тут же сидели на полу и плакали малолетние детишки Кати. Я заходил в спальни и стрелял в насильников. В этой квартире оказалось семь трупов.

– Милый Лёша, это ты! Как же ты вовремя.

– Что вы здесь делаете? Почему не в вашей квартире в Питере?

– Когда Ивана перевели с Кронштадт, мы все сюда и переехали. В это неспокойное время решили жить все вместе. Муж Кати, капитан пехотного полка, воюет под Вильно.

– Так, барышни, сейчас уложим трупы в прихожей и отправимся в Петербург. Там ещё у ваших соседей такая же беда.

– Бедная Сима!

– Пишите записку мужу, а я потаскаю тяжести. Надо быстрее бежать, пока сюда не заявились товарищи убитых.

Обе семьи написали записки родным, оставив их на столе, после чего, собрав необходимое, большим табором выдвинулись в порт. Там сели на катер, идущий в столицу. В пути я не разговаривал с Юлей, общаясь лишь по делу. Девушка не навязывалась, но я все время ловил на себе её взгляды. В порту, взяв извозчиков, доехали до отеля "Астория". Я оплатил номера на неделю.

– Девушки, поживёте пока здесь. Вот вам пара тысяч рублей «на покушать» и прочее, а я пока занят делами. Отдыхайте, а завтра пообщаемся и решим, что делать. Рекомендую подумать о переезде в Якутию. Там хорошо, хотя и холодно.

В холле отеля меня ждал гонец от Ценка, просившего прибыть на базу. Перед уходом, обратившись к женщинам, произнёс: «К десяти вечера я подойду и решим, что делать». Однако в отель у меня получилось вернуться лишь вечером следующего дня. Я возвращался в хорошем расположении духа, планируя свой разговор с Юлей и программу действий. Беря ключи, администраторша отдала мне заклеенный конверт. Поднявшись наверх, я обнаружил, что оба номера пустые. Я прочитал записку, где Юля сообщала, что приехал отец и забрал их. К соседке также прибыл муж, так что они тоже уехали. Я сжёг записку в пепельнице.

– Что же, как гласит народная мудрость: «Всё, что ни делается – к лучшему».

Получивший приказ о расформировании Корпуса, комендант базы Ценк отдал приказ о её свёртывании. Курсанты, проходящие обучение, были распущены по домам, чтобы забрать родных и быть готовыми отправиться в Якутск. Забрав супругу, первым же поездом Ерофеев готовился отправиться в наместничество. Серж, ознакомившись с приказом, рванул с бригадой в Питер, чтобы забрать отрядное имущество, решить текущие и семейные дела и отправиться в Якутию.

При встрече я зло высказал Ерофееву и Сержу свои соображения о долге и обязанностях.

– Господа, взрослые уже люди, давно пора научиться расставлять приоритеты, по отношению к которым требуется соблюдать долг. Когда можно было все сделать спокойно, вы водили му-му, руководствуясь своими соображениями. Зато сейчас героически бегаете по городу, прячась от полицейских и спасая специмущество.

Титовский, Ценк, бригада и курсанты с семьями, собрав учебные пособия и тренажёры, поездами уезжали в Москву, а оттуда в Иркутск. Ананьев со многими своими коллегами по работе также перебрался в Якутск, поступив на службу в местное жандармское управление.

В наместничество пришла депеша: «Наместнику Семенову приказываю прибыть в Санкт-Петербург для передачи дел. Председатель правительства князь Г. Е. Львов». Аналогичная депеша пришла о снятии Джека. Джек проигнорировал её, дожидаясь меня. Прибыв в Якутск и прочитав приказ, я посмеялся.

– Ёмкое слово на три буквы знаешь? Вот его и положи на их распоряжения. Отпиши в столицу: «Слушаюсь, будет исполнено», – и забудь об этом. Мы тут хозяева, пусть придут и попробуют нас снять.

Поскольку никто в столицу для передачи дел не прибыл, через месяц пришла очередная депеша за подписью Львова, в которой нас известили о назначении новым наместником графа Мясоедина и предписывали в кратчайшие сроки прибыть в столицу. В Иркутске к кортежу графа подошёл человек в кожанке, какие одевают авиаторы, а в будущем станут носить чекисты.

– Господин граф, я начальник Северо-Восточного жандармского управления граф Михаил Владимирович Азовкин.

– Здравствуйте, граф. Разве у вас не упразднили жандармов? Граф Мясоедин Аристид Софоклович, я новый губернатор Северо-Дальневосточной губернии.

– Именно по этой причине я прилетел в Иркутск. Возвращайтесь в Санкт-Петербург, граф, не тратьте своё время.

– Не понял вас, граф?

– Князь Семёнов дал указание встретить вас и проинформировать о том, что князь плевать хотел как на само Временное правительство, так и на его распоряжения.

– Как вы смеете!

– Молчать! Отправляйтесь назад, если не хотите оказаться под арестом.

После этих слов Рыбак махнул рукой и к гостям стали медленно приближаться люди в чёрных куртках с автоматами наизготовку.

– Значит, так вы! По-хорошему не хотите.

– Это вы называете "по-хорошему"? Семёнов в пустой тайге и тундре поднимал промышленность, строил инфраструктуру, а ваши думцы ему только палки в колеса ставили. А теперь, видите ли, ему «надлежит явиться для передачи дел». Придите и заберите свою должность, а если кишка тонка, тогда не лезьте, куда не просят.

– Я доложу об этом на заседании правительства.

– Хоть доложите, хоть наложите. Прощайте, граф Мясоедин.

Несостоявшийся губернатор в расстроенных чувствах возвратился в Санкт-Петербург. На заседании Временного правительства, прошедшего в мае 1917 года, граф Мясоедин докладывал о возникшей ситуации. Реакция министров была предсказуема.

– Выскочка! Князем стал без году неделя, а мнит себя пупом земли. Будем направлять войска и конфисковать всё его имущество, а самого Семенова под арест.

– Простите, князь Львов, я ещё не закончил. Граф Азовкин напоследок сказал, что в случае репрессий с нашей стороны Семёнов оставляет за собой право уничтожить всех причастных к этому решению министров правительства.

– Сволочь, совсем потерял чувство реальности.

Поднялся начальник штаба русской армии Алексеев.

– Господа, я имел возможность соприкасаться с Семеновым на фронте. У него очень опасное подразделение из жандармов, причём, крайне озлобленных на нас из-за вашего приказа о расформировании Корпуса и аресте ряда его руководителей. Так вот, господин Милютин, я отказываюсь голосовать за санкции против Семенова. Я солдат и не боюсь смерти, но вовсе не хочу проснуться ночью едущим на его шахты в Якутию или, чтобы меня нашли с перерезанным горлом, как немецкого генерала Грубеша, применившего газы против русских войск. А ведь генерала охранял полк рейхсвера.

– А если мы направим войска?

– То в городе мы его не найдём. Он уйдёт в леса и начтёт против нас боевые действия. Лично я хочу жить, господин Гучков.

Взял слово министр Борис Савинков.

– Насколько я знаю, Семенов обычный диверсант и убийца. Он является создателем отряда специальных операций, который провёл много громких акций по подавлению восстаний. Его нужно либо убить, как и всех его соратников-боевиков, либо не трогать.

– Хорошо, мы займём нейтральную позицию. Проинформируйте Семенова о сохранении всех его полномочий. К тому же у некоторых из нас есть деловые отношения с предприятиями Семенова. А с ним разберёмся позже, когда укрепим свою власть.

Джек получил правительственную телеграмму с уведомлением о сохранении всех положений о наместничестве, действующих при императоре. В ответ он отбил письмо: «Благодарю за доверие. Будем и дальше работать на укрепление России».

Я же засел в Якутске, занявшись развитием наместничества и координацией деятельности наших филиалов в США, Никарагуа, Эмиратах. Месторождения разрабатывались, добывались золото и самоцветы, цветные и черные металлы, материалы для строительной и нефтехимической отрасли. Заводы работали, выпуская продукцию военного и мирного назначения, развивалось тепличное сельское хозяйство, животноводство и рыбная промышленность. На высокий уровень поднялись медицина, образование и культура в крае. Железная дорога связала Якутск, Охотск, Магадан, Мирный и Иркутск. Построенные аэропорты позволили запустить ежедневные авиарейсы пассажирских самолётов «Илья Муромец» между Иркутском, Якутском, Магаданом, Анадырем, Петропавловск-Камчатским, Охотском и Мирным. Легкие самолёты «К1» и первые вертолёты летали между приисками и дальними заставами, осуществляя поддержку геологических партий и рыбаков. Построенные на верфях края кораблики курсировали между морскими портами региона, а торговые корабли и купленные в США сухогрузы ходили в Никарагуа и Эмираты.

Солдаты и казаки несли службу, тренировались и работали, выпускались новые «Осы» и бойцы отряда специального назначения, которому присвоили название самой ядовитой змеи мира «Тайпан». Выбор названия определялся «смертельностью» прототипа, хотя думали о пауках, оружии, растениях, птицах и даже японских названиях в духе «невидимые убийцы», предложенных Микадо. На самом деле смертельных вещей очень много, даже среди растений. Милые с виду, но ядовитые внутри, они прекрасно растут на приусадебных участках и в домашних горшках. Например, в палисадниках часто встречается привлекающая своим красивым видом клещевина обыкновенная. Растение содержит “рицин” – токсин, в шесть раз сильнее цианистого калия. Достаточно десяти семян клещевины для смертельного отравления человека, а получить этот яд в лаборатории несложно.

Развивались все наши анклавы, а Якутск финансировал эти проекты. Вместе с деньгами в регионы отправлялись мирные строители, врачи, учителя, рабочие и крестьяне, а для их защиты ехали солдаты, везущие новейшее оружие и технику. Всё активнее к реализации наших планов привлекалось местное население, а отобранные молодые парни из арабов и никарагуанцев проходили полный курс «Осы» в Мирном. Лучшие курсанты направлялись для прохождения дальнейшего обучения в «Тайпане».

Наступил июль 1917 года. Время неотвратимо бежало к новым, ещё более грандиозным событиям начала 20 века. Мне нужна была встреча с Лениным. Однако большевики были под запретом, отчего открыто с табличками «я – большевик» по городу не ходили. Но была одна зацепка, о которой я знал с детства. Инкогнито я вновь появился в Санкт-Петербурге. Собравшись словно на охоту: чехол со снайперской винтовкой внутри, два пистолета, гранаты в рюкзачке, индивидуальный меднабор и сухпай, я сел на паровоз и покатил в сторону Сестрорецка до станции Разлив. Погуляв по селу, нашёл дом станционного работника по фамилии Емельяненко, после чего стал следить за его жильцами. Под вечер с работы вернулся хозяин, а чуть позже он вышел с котомкой в руках и отправился в сторону Финского залива. Скрываясь, я двинулся следом. Выйдя на окраину станции, забрался на дерево и в бинокль стал наблюдать за маршрутом рабочего. Определив примерное направление его движения, стал осматривать территорией. Вдалеке между зарослей камыша поднимался дымок от костра. Я сполз с дерева, достал компас, взял азимут и продолжил свой путь. Через пяток километров вышел к нужной точке. Отчётливо тянуло запахом сваренной на костре ухи. Замедлившись и выглядывая из-за камышей, увидел шалаш. Возле него горел небольшой костёр, трещали дровишки, варилась уха и два человека разговаривали. О чём они беседовали, я не слышал, но мне это было неинтересно. Спрятавшись в камышах, я просидел с полчасика, пока гость не ушёл домой. Прождав ещё минут десять, я вышел к шалашу. Было время белых ночей, так что я видел «партизана» довольно хорошо. Сидящий ко мне спиной мужчина что-то писал.