Яна

– Схожу. Думай, Женя, где взять на ставку, думай!

– Будь я её отцом, – сказал он и почесал за ухом, – я бы не дал ей ни копейки, но… может, хотя бы ещё десятку.

– Ты о чём? – спросила Яна.

– О Наташке! Это же «Интер»… Ну, в смысле… твоя подруга.

– Наташка, – повторила Яна и с глубоким вздохом плотно сомкнула губы. – Не хотелось бы, конечно, но Наташка может и сотню… Наташка.

Яна бросила сигарету в окно, нашла в списке контактов нужный номер и сделала вызов.

Глава 3

На следующий день в кафе с иностранным названием LIBERTAS, где посетители обычно пили кофе, Яна с Наташей заказали мартини. Официант, молодой человек лет двадцати пяти, хоть и не атлет, но размеров внушительных, видимо, успешно освоил движение с подносом и между столиками скользил уверенно, попутно исполняя заказы клиентов.

На столик у окна он поставил две чашечки на блюдцах.

– Ваш кофе, пожалуйста! – вежливым басом произнес он.

– Спасибо, родной, – эпатажно улыбаясь, сказала Наташа.

– Приятного дня, – пожелал вежливый бас и чинно удалился.

– Какой огромный! – восхитилась Наташа. – Такие ручища, и не расплескал!

– Мы же просили мартини! – удивилась Яна.

Наташа рассмеялась.

– Такой огромный, и такой тупой! – сквозь смех сказала она. – А, между прочим, он молодец, ведь я же за рулем, хотя плевать.

– Но я хочу мартини! – возмутилась Яна.

– Плевать, – повторила Наташа. – Короче, слушай дальше, – сказала она и пригубила кофе. – Такое чувство… Я до сих пор… такое волнение… Сердце стучит… это что-то… Потрясающе! Я уже снова хочу что-нибудь украсть! Кстати…

Спохватившись, Наташа брезгливо принялась выкладывать на стол пачки купюр.

– Ты просила – держи. Хочу от них избавиться. Они как чужие, грязные. Зачем взяла?! Но это было круто!

– Взяла хотя бы рюкзак, – с досадой сказала Яна, складывая деньги в свою сумку. – Мы же говорили о сотне, Наташ, это ни о чём.

– Давай ограбим твой банк! А, птенчик? Залезем ночью…

– Наташа, ты обещала попросить, занять, я не знаю… хотя бы сотню. Через неделю – клянусь!

– Не грузи. Обещала – возьму.

– Теперь он не даст тебе ни копейки.

– О чем ты? Он даже не заметит! Всё, хватит о деньгах. У нас это неприлично – дурной тон.

– У вас всё наоборот, не театр, а какой-то…

Слово «бордель» Яна не произнесла, но Наташа поняла.

– Презренное ханжество профана! – снисходительно сказала она и продолжила, словно взойдя на сцену: – Жизнь – это буйство плоти! Вулкан страстей и половодье чувств! Убей в себе ничтожество. Прочь предрассудки! Когда заходит солнце – всё едино. Томление плоти, трепет ожидания. Великое безмолвие… И вдруг! Неистовый, срывающий оковы, брутальный образ Диониса! Ты вся дрожишь, и крик истомы, и пафос обретенья бытия! Потом свобода!

– Забавно, – одобрила Яна. – Из новой роли, да? Наташ, как насчет папика?

– Ты опять?! Птенчик, вспомни о сцене, девочка моя! Любовь и смерть! Игра страстей! Медея, Дездемона, Клитемнестра! Брось эту жажду ничтожных тщетных благ!

Наташа откинулась на спинку стула и сменила тон на небрежный.

– Папик даст мне любую сумму, – сказала она и вдруг изменилась в лице. – Чёрт! Я же обещала, у него же суд… был… вчера. А если его посадили?

Наташа посмотрела на часы и поднялась.

– Куда посадили? – спросила Яна.

– В тюрьму, – сказала Наташа. – Надо бы срочно узнать.

– В тюрьму… – пытаясь понять, что это значит, повторила Яна и вдруг поняла. – Наташ, а как же деньги? – теряя надежду, спросила она.

Наташа что-то прикинула в уме.

– Насчет денег… Жди здесь, если всё нормально, я привезу, – сказала она и пошла к выходу.

– … если всё нормально, – глядя ей вслед, повторила Яна. – Серьезно? А если нет? – вслух подумала она, прикуривая сигарету. – А я как дура жди?! Хорошо, жду, – согласилась Яна и стряхнула пепел. – Это я опять… сама с собой?

Она украдкой оглянулась по сторонам и приоткрыла сумочку. «Три с половиной умножить на два, это будет семь миллионов. За неделю неплохо», – подумала Яна.

– Стоп! – сказала она вслух и прикрыла рот рукой.

«Женька же поставил пятерку, значит, плюс ещё десять, это будет семнадцать миллионов. Если бы ещё Наташка, то есть Павел Янович. Ян-ов-ич. Видимо, отец у него был Ян. Вот, а я кто? – Яна. Это же знак! Но если его посадили… Да нет. Ну, кто ж его посадит? Это же Павел Янович, он человек известный, значит, всё должно быть нормально. Надо верить, и всё получится», – решила она и, поерзав на стуле, взглянула на дисплей телефона.

Цифры отображали текущий курс рубля: 30.154; 30.179; 30.192. «Ух ты, как ползет! – подумала Яна. – Павел Янович, держись. А мне нельзя терять ни секунды».

– Время! – сказала она и ткнула сигарету в пепельницу.

***

В административной высотке, на самом верхнем этаже, в своем кабинете президент холдинга «Интер групп» Павел Янович, комфортно расположившись в кресле, дымил сигарой.

Управляющий «Такер банком» Лев Таккере, поправляя очки, курсировал вдоль стола.

В свои сорок четыре он выглядел лет на тридцать, и ролью младшего партнера пользовался весьма умело. Ему прощали шалости, принимая их за ошибки, по-отечески журили и прикрывали.

С Павлом Яновичем они работали давно и не всегда в рамках закона, что Льва Таккере никогда не смущало. Однако в этот раз он чувствовал, что зашел слишком далеко. Дело было не в законах – пересекались интересы крупных структур, а это чревато большими неприятностями. Ему хотелось соскочить, но деньги есть деньги.

– Я делаю всё, что в моих силах, но я не волшебник! – оправдывался Таккере. – К тому же газеты пишут о поджогах… умышленных, и…

– Лёва, пострадали люди! – сказал Павел Янович. – Самое время проявить милосердие. Помоги деньгами, кредитом, а закладные сюда, на стол.

Павел Янович убедительно ткнул пальцем в подлокотник кресла, откинулся на спинку и пыхнул сигарой.

– Я ценю ваш масштаб, Павел Янович, – сказал Таккере, – но в свете последних событий… – Он развел руками и глубоко вздохнул. – Я действую в ваших интересах, и свое умножаю, да, но под угрозой моя репутация!

– Лёва хочет поторговаться? – усмехнулся Павел Янович.

– Вы же знаете, что мой банк! – Таккере всегда как-то преображался, когда говорил о своём, светлел и бронзовел одновременно. – Мой банк, вся моя жизнь…

– Вся твоя никчемная жизнь, Лёва, не стоит и гроша, – перебил Павел Янович, – а я тебе плачу, за что, Господи, за вывеску!

Он умел опустить собеседника на землю, а иногда и на пару метров ниже.

– Павел Янович, сейчас главное верфи, – убеждал Таккере, – я сосредоточен на контракте с немецким правительством, а потом…

– Здесь я решаю, Лёва, – вновь перебил Павел Янович, – что главное, а что потом.

Он уже подустал от ставшего пустым разговора, но вставая, вполне дружелюбно добавил:

– Не забывайся, Лёва!

– Ситуация меняется, – не унимался Таккере. – Эти сделки…

– Эти сделки не стоили тебе ничего! По закладным получишь реальные деньги.

Павел Янович подошел к столу, что-то прикинул на калькуляторе, пыхнув сигарой, приобнял Таккере за плечи и повел его к выходу.

– За леспромхоз получишь два миллиарда, – сказал он, подводя Таккере к двери. – Два, Лёва, два… миллиарда. Вопрос закрыт?

– Павел Янович, я строго следую договоренностям. Я очень надеюсь… я… – Лев Таккере разволновался и не мог подобрать слов. – Хорошо, – сказал он. – Да, я понял, хорошо.

– Молодец, – сказал Павел Янович. – Ступай и помни, пока ты… со мной… – Павел Янович сделал многозначительную паузу. – Ты не в накладе, Лёва, пока ты со мной, – закончил он, надеясь, что намек понят правильно.

– Хорошо, – закивал Таккере, – хорошо, рад был повидаться, да, всего доброго, да, до свидания!

Павел Янович уже знал, вернее, чувствовал, что Таккере ведет двойную игру. Пока это вроде бы не мешало, но долго продолжаться так не могло, и пускать на самотек тоже было нельзя.

Когда Таккере, пятясь, закрыл за собой дверь, из соседней комнаты вышел Анатолий.

– Лёва прав, – сказал он, – ситуация меняется.

– Не ситуация меняется, – возразил Павел Янович, – а Лёву пора менять.

– Да, но… ещё пару лет назад… кто бы мог сунуться? А теперь? Аж, до суда дошло!

– Это сигнал, Толя, – разминая косточки, пояснил Павел Янович. – Кто-то двигает локтем. Кто? Вот в чём вопрос!

– Я имел в виду всю систему, – сказал Анатолий.

– Ну-у… – протянул Павел Янович. – Система… только тронь – всё посыплется, – заверил он и посмотрел на часы. – А где Наташа?

– Она не придет, – сообщил Анатолий. – У неё поменялись планы.

– Поменялись планы, – понимающе кивнув, повторил Павел Янович и встрепенулся. – Что значит, поменялись планы?! У неё есть что-то важнее, чем сто миллионов?!

Глаза Павла Яновича так несвойственно для него округлились от удивления, непонимания и даже обиды.

– Толя, убери-ка деньги, немедленно! Ничего не получит, ни копейки! У меня тоже могут меняться планы! – Павел Янович шагнул к выходу, остановился, замялся и обернулся. – Толя, располовинь… убери половину, пусть знает… – сказал он и, грозно погрозив указательным пальцем в пол, вышел из кабинета.

***

Двумя часами ранее, когда Лев Таккере ещё только собирался на встречу с Павлом Яновичем, Яна прибежала в банк и спешно оформила кредитный договор на Евгения, который уже подъехал к головному отделению «Такер банка» и, сидя за рулем своего серебристого джипа, ждал условного сигнала от Яны по смс.

По первому сигналу он должен был зайти в банк, по второму – заглянуть в кассу. Евгений держал в руке телефон и ждал.

Управляющий Лев Таккере торопился на встречу с Павлом Яновичем и подписал все бумаги не глядя. Вот почему Яне даже не пришлось ничего пояснять, хотя весь набор аргументов у неё был тщательно подготовлен, выверен и выучен наизусть. Когда Лев Таккере уехал, Яна отправила смс Евгению, сгребла бумаги в охапку и в кабинке с надписью «касса» торопливо передала документы кассиру.

– Люда, на выдачу, я тебе говорила.

– А где он? – спросила Люда-кассир, листая паспорт.

– Там же всё есть, Люд, ордер, паспорт, – торопила Яна, – всё подписано.

– А сам-то он где? – не унималась Люда. – Кому выдавать?

– Мне выдавать, Люда. Я за него, Люда, не тупи! Распишусь идентично, – заверила Яна и отправила Евгению второе сообщение.

Евгений тут же заглянул в кабинку.

– Вот он! Жень, распишись, – распорядилась Яна.

Люда-кассир внимательно посмотрела на Евгения, сверила физиономию с паспортом и сунула в лоток бумаги для автографа. Евгений расписался в нужных местах и, по утвержденному ранее плану, сразу покинул кабинку.

– Ну, чего ждем? – спросила Яна Люду-кассира, которая недоверчиво вздохнула, и за стеклом, в кассе, зашелестел счётчик банкнот.

***

На парковке у банка Евгений подхватил у Яны пакет с деньгами.

– Сколько здесь? – спросил он, взвешивая пакет в руке.

– Четыре и три с половиной от Наташки, – ответила Яна, пытаясь прикинуть грядущую прибыль.

– Негусто, – шутливо сказал Евгений и небрежно бросил пакет на переднее сиденье своей машины.

– Что?! – возмутилась Яна. – Молчи лучше!

Она игриво замахнулась на него кулаком. Евгений то ли подставил щеку, то ли потянулся к ней с поцелуем.

– Цыц! Женя, окна! – строго сказала она. – Паркуйся подальше, там, где-нибудь за углом. – Указав направление, Яна набрала номер телефона. – Наташ, ты где? Я же жду! Что? … Я так и знала, Наташа! Ну как так? Сижу тут, жду как дура! … Что? … К тебе, когда? … Точно? … Хорошо. – Яна отключила вызов. – Вечером будут настоящие деньги, надеюсь, – сказала она и посмотрела на часы. – Пока доеду…

– Яна! – прозвучал женский голос со стороны центрального входа.

Яна обернулась. К ней из банка с папкой документов в руке бежала сотрудница Лена.

– Езжай, теряем время, – бросила через плечо Яна и шагнула навстречу сотруднице.

– Ты же не взяла! – удивленно воскликнул Евгений. – По долгам… платить не собираешься? – спросил он.

– Подождут.

– Чревато, – предупредил Евгений.

– Испугался, что ли? – усмехнулась Яна. – Поезжай, не бойся. Теряем время, Женя! Время – деньги!

Пока Евгений садился за руль, к Яне уже подошла сотрудница Лена и протянула ей папку с документами.

– Лев Давидович просил это в особом порядке, срочно, – торопливо сказала она.

– Что за пожар? – спросила Яна и открыла папку. – Разве была заявка?

– Не знаю, Лев Давидович просил срочно, – повторила Лена и уже не спеша, как по линейке, виляя бедрами, отправилась в обратный путь.

Яна полистала кредитный договор, взглянула на сумму.

– Триста миллионов рублей. Что? Триста… – удивилась она и обернулась. – Жень!

Серебристый «Лексус» уже скрылся в уличном потоке.

– Триста лямов… – повторила Яна и направилась к своей машине.

Она ещё не успела открыть дверку, как в сумке зазвонил телефон.

– Да, Лев Давидович! – сказала она. – Да, у меня. … Да-да, слушаю. … Кошмар! Нет, хорошо, конечно… поняла… Сегодня, конечно, – заверила Яна, открывая дверь своего «БМВ». – Еду, я уже еду, Лев Давидович. … Да, невозврат под залог, я поняла. Лёва, а…

Яна хотела спросить о своей ипотеке, но Таккере уже отключил вызов. Он, конечно, обещал решить проблему с бандитским агентством, но обещать, это ещё не значит сделать. В наше время это вообще ничего не значит, хотя…

Когда сегодня утром Евгений привез её домой, они осторожно вместе поднялись по лестнице на девятый этаж – бандитов не было, значит, Лёва всё уладил. «Это хороший знак», – подумала Яна и спокойно приняла душ, переоделась, но перед тем как выйти из квартиры, всё же с опаской посмотрела в глазок. На площадке всё было тихо. Они спустились на лифте и без проблем сели в машину. Евгений подбросил Яну к бару на встречу с Наташей и уехал по своим делам.

Наташка, как ни странно, приехала вовремя и с легкостью пообещала сто миллионов. С кредитом на Женьку всё получилось. Если Яна подпишет у отца закладные, а она подпишет, то это ещё триста миллионов. А если Лёва уже сдержал обещание, то останется только списать как невозврат, снять обременение и забыть все эти мелкие проблемки вместе с Лёвой. «Как невозврат, – вспомнила она его последние слова, – хотя и под залог».

– Поняла… – кивнула Яна и села за руль. – Так, сначала к Наташке, – решила она, положив папку в портфельчик. – Триста умножить на два… плюс Наташка, плюс остальное… это уже веселее…

Яна повернула на себя зеркало заднего вида, чмокнула своё отражение и запустила двигатель.

***

Одна из гостиных в огромной квартире Наташи напоминала древнегреческий андрон. Колонны, диваны, ложе-клине. На низких столиках выпивка и закуска, в канделябрах горящие свечи. Среди общего шума голосов слышны невнятные звуки гитары.

Хозяйка зажгла потухшую свечу и прошлась по залу между небрежно одетыми, пьющими, жующими, курящими артистами эстрады, театра и кино. Довольно интимное общение некоторых пар создавало атмосферу пофигизма, равнодушия и распущенности.

Наташа остановилась у низкого массивного стола, на котором теснились тарелки с фруктами, ягоды россыпью, бокалы и бутылки с вином. Она залпом осушила серебряный кубок, небрежно отбросила его на мраморный стол и плюхнулась на диван в объятия Юноши, на шее которого висел коптский крест, инкрустированный кристалликом висмута. Необычный крест поверх наполовину расстегнутой рубашки бросался в глаза своим размерным несоответствием этому юному телу. Он явно мешал пылкому Юноше бесконечно целовать Наташу во все доступные места. Она позволяла и даже отвечала на поцелуи, хотя, в общем, была равнодушна.

С другой стороны стола, в кресле с гитарой, сидел обвешанный амулетами певец. Он лениво перебирал струны, затем взял несколько вступительных аккордов и запел:

Только дым сигарет в эту странную ночь,

Для заблудшей души, под цыганские струны…

Каблучки на столе, звон монет золотой,

Веселей во хмеле мне прощаться с тобой.

В конце зала, устроившись на диване, Яна терпела на своем плече руку едва знакомого соседа.

Так прощай же, прощай, родная,

Юность вольная – всё позади.

Свеча ярче горит, сгорая,

Так гори же, смелее гори!

Пусть гитара всю ночь, ножки по хрусталю!

Глупость – общая дочь, захочу – полюблю!

Кто со мной, кто не прочь! Пир во время чумы!

Нам сумеют помочь только вещие сны.

Наташа, оторвавшись от поцелуев Юноши, вскочила на стол-подиум, смела ногой посуду и, притоптывая каблучком, пустилась в а-ля цыганский танец. Гости, хлопая в такт, окружили подиум.

Так прощай же, прощай, родная,

Юность вольная – всё позади.

Свеча ярче горит, сгорая,

Так гори же, смелее гори!

Веселье набирало обороты: шампанское рекой, как водится, сверх всякой меры, наперебой, а то и вразнобой, стучали по паркету каблучки, мелькали вздернутые юбки, открытые манили плечи, с отчаянным восторгом гасли свечи, и в наступившей полутьме во власти Певец добавил хрипоты и страсти:

Я горел до утра, разрывал темноту!

Только дым от костра прикрывал наготу!

Бесконечная мощь превращается в прах.

Нам уже не помочь – это крах!

Обнимающий Яну сосед убрал с её плеча руку, захлопал в такт.

Так прощай же, прощай, родная,

Не печалься – всё позади.

Пользуясь случаем, во время припева и всеобщего разгула Яна вышла в прихожую, быстро собралась и оставила веселье в самом разгаре.

«Слушай, выхода нет», – тихо шепчет туман.

Наступивший рассвет обнаружил обман.

Был приказ «По местам!» И все кинулись прочь.

Лишь стучит по вискам эта странная ночь!

Я ж горел до утра, разрывал темноту!

Только дым от костра прикрывал наготу!

Оседает на дно, то ли прах, то ли страх,

Несомненно одно – это всё-таки крах!

***

Звуки припева провожали черный «БМВ» седан, который с зажженными фарами уже мчался по трассе из города.

Так прощай же, прощай, родная,

Не печалься – всё впереди.

Свеча ярче горит, сгорая,

Так гори же, смелее гори!

За рулем Яна смотрелась особенно амбициозно. Предвкушая начало новой жизни, она стремительно двигалась к цели и, как всегда, по неизвестно откуда взявшейся привычке, говорила сама с собой:

– Что ты себе мнишь? Сиди, жди, сиди, жди. Я тебе кто? О'кей! Обойдемся. Сборище моральных уродов!

Яна свернула с трассы на дорогу местного значения. Теперь главное не пропустить поворот, иначе придется пилить вокруг, через поселок, а это ещё километров так… одним словом, в общем, прилично.

– Триста миллионов умножить на два… плюс двенадцать пятьсот, это будет шестьсот двадцать пять… шестьсот двадцать пять миллионов! Ого! А если умножить на три? Это уже о-го-го! Так, – Яна с нетерпением набрала номер телефона: – Женя, алло, слышишь меня? Утром сразу ко мне, понял? Что-что – сюрприз! Всё, целую, пока.

Яна положила трубку. Вот он – поворот на лесную дорогу, чуть не проехала. Та ещё дорога, ямы да колдобины, бездорожье, три-четыре километра фигурного вождения, зато близко и прямо к дому.

Но вскоре дорога стала совсем непроходимой для седана. Яна остановила машину, вышла и посмотрела на колею.

– Чёрт, так и знала! – топнув ногой, сказала она. – И не объехать ведь ни справа, ни слева.

Яна достала из машины портфельчик и, срезая угол, пошла по лесу пешком, подсвечивая бездорожье телефонным фонариком. Стараясь подавить страх, она шла аккуратно, чтобы не дай бог ни споткнуться, не упасть, но всё же споткнулась, каблук, как назло, увяз в глине, туфель слетел с ноги. Где же он? Чёрт бы его… Вот, слава Богу, нашла! Яна надела туфель и вдруг услышала сбоку какой-то шорох, явное присутствие жизни. Яна замерла, затаив дыхание, осторожно направила фонарик на звук.

Ветки кустарника раскачивались, сначала нехотя подрагивая, затем всё сильнее прогибались, уступая превосходящей силе. Нечто сопящее живое, будто проснувшись, пыталось выбраться из кустов.

Яна попятилась и перешла на бег. Казалось, что Нечто следует за ней попятам, казалось, вот-вот догонит, схватит за волосы. Яна бежала, бежала, но каблуки, лес, ночь.

Запыхавшись и уже выбившись из сил, она отчаянно развернулась и направила фонарь в темноту. На тропинке стоял огромный сопящий хряк. «Опять испугалась», – подумала Яна и погрозила поросенку кулаком.

Тяжело дыша и постоянно оглядываясь, Яна вышла на опушку леса. Впереди, за забором, контуры отцовского дома. Она подошла к деревянной калитке, что справа от больших ворот, потянула за веревку и вошла во двор. В доме горел свет, значит, отец ещё не спит. Успокоив дыхание, Яна поднялась на крыльцо и вошла в дом.

В прихожей её встретил ротвейлер Перри.

– Привет, Перри! – сказала она и потрепала пса за холку. – Помнишь меня? Молодец, собака злая, помнишь. Злюка ты, злюка! – Яна трепала его за уши, тискала и гладила по шерсти.

Когда Лесник, исполняющий обязанности председателя леспромхоза, вышел из комнаты, то не сразу смог поверить своим глазам.

– Яна! – растерянно прошептал он. – Дочка, здравствуй!

– Привет, папуля! – сказала она, продолжая ласкать собаку.

Ротвейлер крутился и путался под ногами.

– Да что ж ты тут… – стараясь не наступить ему на лапу, сказал Лесник. – Место, Перри, место! – приказал он, и пёс послушно удалился. – Ну, здравствуй, дочь! – раскинув руки, повторил Лесник.

Яна как никогда была рада видеть отца, и они обнялись. Два родных человека обнялись после долгой разлуки, и для каждого из них на всём белом свете не было в этот момент никого, кто был бы дороже и ближе. От этого чувства родства глаза Лесника потекли, увлажнились.

– Яна, дочка, родная моя… – шептал он сквозь слезы.

И было так радостно тихо, что даже прошедшее время прислушалось, встало, вернулось и молча смотрело на это короткое счастье. Время всё знало, и будь его воля, вот так и стояло бы вечно. Но долго стоять ему было нельзя, время смахнуло слезу, улыбнулось, вздохнуло и двинулось дальше.

– Что же мы так, у порога… – будто очнулся Лесник. – Проходи, проходи, сейчас чаю…

Кухня была в двух шагах от прихожей. Лесник сделал шаг и, глядя на Яну, как-то смешно, суетливо топтался на месте. – Ты проходи, проходи, сейчас чаю…

Протерев свои туфли от грязи, Яна бросила тряпку под ноги, прошла, осмотрелась.

– Эх, печурка, печурка, родная моя, что же ты так постарела, облезла… – Яна с грустью похлопала старую русскую печь и, чтоб не расплакаться, крепко взяла себя в руки.

– У меня мало времени, – тихо, но твердо сказала она.

Лесник покопался в шкафу и вытащил пачку цейлонского чая.

– Ничего, ничего, сейчас чаю заварим, мы мигом. – Он вдохнул аромат и насыпал измельченные листья в заварочный чайник.

– Ты хоть знаешь, что свиньи у вас прямо по лесу гуляют? Я чуть не… это… честное слово. Кошмар!

– Так ферма ж сгорела. Хорошо хоть ворота успели… Да там и свиней-то… разбежались. Мужики вроде ловят. Мы с тобой сейчас чаю…

– Пап, у меня мало времени, – повторила Яна.

– Ты присаживайся, я сейчас…

Он включил электрическую плитку, поставил на неё кастрюлю с водой и накрыл крышкой.

– Пап, не надо чаю, я же тебе говорю, у меня мало времени, совсем нет, понимаешь?!

– Что ты, что ты! – сказал он. – Это у меня мало, у тебя ещё есть, есть ещё…

Яна присела за стол и открыла свой портфельчик.

– Пап, сядь, послушай, у меня к тебе дело, – сказала она, выкладывая на стол документы.

– Давай-давай, рассказывай! – Лесник с интересом присел к столу. – Как ты? Как Евгений? Вы поженились? – с надеждой в голосе спросил он.

– Слушай, всё это ваше хозяйство… и поселок, и всё остальное – всё снесут.

– Значит, не поженились… – с грустью сказал он.

– Ты слышишь меня? У вас всё отберут.

– Как это?

– Неважно, – сказала Яна и достала из портфельчика шариковую ручку с логотипом банка, на красном фоне которого угадывался стоящий на задних лапах лев. – Сейчас есть возможность, – оживленно говорила она, – пока ты как бы председатель, я от банка, в общем, есть возможность получить триста миллионов. Всё согласованно, то есть оформляем кредит, залог и всё!

– Что всё?

– И мы получим деньги!

– Кто мы?

– Мы с тобой, папа. Я их еще покручу, умножу, решим все проблемы и… всё о'кей!

– Мы с тобой? А пайщики, мужики-то как? А потом… кредит-то отдавать надо и с процентами!

– Ничего не надо отдавать, – сказала Яна. – Получим деньги и… – она указала рукой определенное направление.

– Взять и сбежать? Яна, я же не жулик.

В кастрюле закипела вода. Лесник выключил плитку и залил кипяток в чайник для заварки.

– Значит, не поженились… – со вздохом повторил он.

– Ты не жулик, поэтому всё отберут, – обреченно произнесла Яна.

– Как это отберут? – сказал он, поставив на стол тарелку с пряниками. – Ружье видела? Сейчас покажу.

– Видела, видела… Боже мой, ружье, сядь, папа, не тупи! Пойми…

– Да понял я, понял. Людей побоку, лес побоку, деньги в карман, и… – он повторил жест Яны в определенном направлении. – Это же как? А в глаза смотреть? Мужикам, людям… как?

– Каким людям? Поселок пустой. Нормальные люди все уехали.

– Нормальные остались, – сказал Лесник, разливая чай по кружкам. – И у нас планы, Яна, кой-какие наметки по бизнесу, – деловито сообщил он и поставил кружки с чаем на стол. – Давай с пряниками, вот… А бумаги убери, лишнее это.

– Не подпишешь? – растерянно спросила Яна.

– Нет, не надо это, убери.

Яна откинулась на спинку стула и снова подалась вперед.

– Пап, не валяй дурака. Я не знаю… пап, хватит гнить в этой дыре! Ты же ещё не старый, папа! Новый дом, новая жизнь, поживешь по-человечески, может, и жену какую… Короче, подписывай! Другого шанса не будет, пойми же ты, наконец!

– Знаешь, я же здесь, – сказал он. – Я ещё нужен, понимаешь, лесу нужен, людям, природе…

– Ты о чём? – Яна склонилась к столу и схватилась за голову. – Кругом слякоть, грязь, грубость и хамство. Кругом свиньи в прямом и переносном. Что ты возишься в этой безнадеге? Здесь всё сравняют с землей и глубже. Ты не понимаешь? Ферма сама сгорела? Её же сожгли! Неужели непонятно? Всё сожгут! Папа, у тебя проблемы! У меня долги. Да, мне нужны эти деньги. Я покручу и помогу тебе. Это же так просто! Короче, не морочь мне голову, или ты подписываешь, или… Я не знаю… У меня нет времени, пап, пожалуйста!

– Ты знаешь, – сказал Лесник, – были ведь здесь уже люди, оттуда, от вас, приезжали… с бумагами тоже с такими же вот… И другие… тоже приезжали…

Вспоминая угрозы, погромы, пожары, он замолчал, нахмурился, лицо его стало суровым и жестким. «Да, – думал он, – председатель сбежал, и дома погорели, и люди разъехались – всё это так и, скорее всего, дочь права, всё снесут, всё сравняют с землей. Но не все же разъехались, есть ведь ещё и патроны, и ружья, и от бандитов можно бы отбиться, и какая-то надежда ещё есть, и люди, и вера, значит, мы ещё живы и будем стоять за своё, потому как иначе нельзя».

Лесник решительно вздохнул, словно сбросив тяжелую ношу, вскинул голову и высоко поднял брови.

– У нас задумка, Яна, – сказал он, – мы всё поправим, у нас планы… Мы…

– Да нет никакого «мы»! – перебила Яна. – Мы, мы… Каждый сам, понимаешь? Триста лямов, как с куста! Через неделю будет шестьсот! Выбирай место в лесу, в горах, у моря – где хочешь! И живи нормально, для себя, с комфортом, по-человечески!

– А я как?! Я всегда по-человечески… Яна, я прожил честную жизнь.

– Боже мой, прожил! Что ты видел в жизни? Чего добился? За всю свою жизнь… чего достиг? – Яна положила ручку на договор. – Последний раз говорю, подписывай!

Лесник опустил взгляд, затем с грустью посмотрел в сторону окна.

– Нет? – спросила Яна.

Лесник едва заметно мотнул головой.

– Ладно, – сказала она. – Хорошо, о'кей.

Яна встала и принялась собирать бумаги.

– Я, как дура, рву когти, еду, ночь-полночь… к отцу еду…

Она хотела засунуть бумаги в портфельчик, но со злостью бросила их обратно на стол.

– Ну и чёрт с тобой. Больше никогда к тебе не приеду. Слышишь? Никогда!

Яна решительно направилась к выходу, открыла дверь и обернулась к отцу:

– Ты даже ума не нажил! – прокричала она и вышла, изо всех сил хлопнув дверью.

Дверь, ударившись о косяк, со скрипом подалась назад. Подбежавший пес сунул морду в щель и оглянулся на хозяина. Лесник молча склонил голову и, глядя в пол широко открытыми глазами, погрузился в былое.

Яна росла удивительным ребенком. Её жизнелюбие поражало всех. Она радовалась солнцу, дождю, ветру, костру, снегу – всё, что попадалось ей на глаза, вызывало бурный восторг. Она светилась, дышала радостью. Казалось бы, чего ещё желать отцу и матери, но когда Яне исполнилось шесть лет, мать решила начать новую жизнь, бросила мужа и забрала её с собой в город.

Через два года чумазая и голодная Яна каким-то чудом вернулась домой. Где мать, что с ней и как? Яна не знала.

Когда их выгнали из съемной квартиры, мать оставила её на вокзале, сказала ждать и ушла. Яна ждала несколько дней и затем, сама не зная как, добралась до дома. Лесник ездил, искал, писал заявления… – пропала мать.

В школе Яна училась хорошо, вот только математика, физика, химия… а так четверки, пятерки. Жаль, школу закрыли, вернее, сначала перенесли в Марьино, правда, потом и там закрыли, но Яна успела получить аттестат, поехала в столицу поступать, и поступила. Навещать отца она стала всё реже, а потом и вообще перестала.

Удивительная была девочка. Выйдет из дома: «О, – солнце! – радуется. – О, – дождь!» – радуется, всему радуется.

Вспоминая былое, Лесник с опущенной головой сидел на табурете и тихо улыбался своему давно прошедшему счастью.

***

На крыльце, зажав сигарету в зубах, Яна долго копалась в своей сумочке, никак не могла найти зажигалку, наконец, нашла и прикурила. Триста миллионов… такой шанс!

– Идиот! – сказала она, бросила сигарету и вернулась в дом.