– Иди за трактором, подцепишь подсанки.
Дождавшись возвращения трактора, влекшего на жёсткой сцепке небольшие металлические сани с коробом из листовой стали, в котором с независимым видом сидел Макар, мастер велел загрузить часть оборудования, чем вызвал у крикливого помбура новый взрыв эмоций.
– Это для второй бригады? Да я им чо, грузчик? Я им не нанимался, пускай сами идут и грузят. Вот, кажинный раз, то грузи им, то разгружай. Вот, у нас не буровая, а перевалочная база.
Причитания работяги, раздражённого необходимостью выполнять работу, выходившую за круг прямых обязанностей, не вызвали у мастера никаких чувств. Спокойно, словно рядом и не раздавались возмущённые матерки, Иванов велел Мезенцеву забрать рюкзак, добавив:
– Дальше на этом такси поедете.
Поддержание жизнедеятельности бурового участка, находящегося на удалении от базы, на котором персонал живёт здесь же, всегда требует выполнения разнообразных работ, связанных и с техническим обеспечением, и хозяйственными нуждами. На каждое телодвижение наряд не составишь, а делать-то надо. Макар, проработавший на буровых десяток лет, прекрасно это знал, но таков уж характер у человека, без брюзжания и шагу ступить не мог. Но в восприятии Мезенцева за ним прочно утвердилась характеристика скандалиста и рвача.
Ивушкин отказался от еды, и, сидя у столика с радиостанцией, пил чай. Поглядев на Мезенцева, закидывающего за плечо рюкзак, выплеснул недопивки под печь на песок, и споро вышел следом.
У работавшего на холостом ходу трактора стоял Игнат со сбитой на затылок шапкой, и сетовал на судьбу.
– Заколебала эта дорога. Только и знаешь, туда-сюда, туда-сюда, уже голова от тряски отваливается. Не мог ты, Данилыч, с утра приехать. Я час, как со второй с перевозки вернулся, и опять колотиться.
Ивушкин, которого остановил каким-то вопросом Иванов, закончил разговор с мастером, нетерпеливым жестом правой руки прервал причитания тракториста.
– Ладно, не ной, сам съезжу.
Игнат от удовольствия, снял шапку, пригладил пятернёй волосы, ушёл в вагончик.
Трактором Иван Данилович управлял уверенно, но резко. Пока ехали по профилю, изредка потряхивало на оставшихся кое-где стволах деревьев, уже порядком измочаленных гусеницами тракторов и полозьями саней. Когда же через километр свернули на лезущую в гору каменистую дорогу, Мезенцев нашёл сетования Игната вполне справедливыми. Сила у сотки была немереная, трактор швыряло на камнях и выбоинах, звон патрубков катавшихся по металлическому кузову вплетался в рёв двигателя. Руки Ивушкина уверено двигали рычаги фрикционов, лицо было бесстрастно, словно с комфортом катил в «Жигулях» по всесоюзной трассе, а не пробирался на безрессорной железяке по козьим тропам. Через полчаса перевалили через гребень отрога, дорога стала мягче, но с облегчением Мезенцев вздохнул, когда свернули на профиль и впереди замаячил расцвеченный лампочками копёр.
Из буровой доносился глуховатый рокот дизеля, обе створки двери были распахнуты настежь, виднелся грязный вращатель, лежащий на полу фарштуль. На широком трапе громоздились короткие обсадные трубы. Ивушкин ругнулся:
– Опять в тыщу засели, хоть милиционера ставь, чтоб гонял.
Обитатели вагончика никак не могли не слышать рокот подъезжавшего трактора, но приезда начальства не ожидали. Иван Данилович ошибался, в карты никто не играл. Ночная смена отдыхала. Старший читал потрёпанную книгу, младший курил, пытаясь сотворить из дыма кольца. Сосредоточенность написанная на лице его говорила о важности занятия, но из вытянутых трубочкой губ вылетали не кольца, а округлые клочки дыма. Дневная смена сидела за заставленным грязной посудой столом и пила чай. У рослого парня в заляпанной рыжей глиной робе, появление начальства не вызвало никаких эмоций. У его товарища выражение лица неуловимо изменилось, приобретя признаки неуверенности и растерянности. В глаза бросалась не сама растерянность, а усилия, с которыми она скрывалась. Поздоровавшись, он тычком безымянного пальца поправил очки, закурил болгарскую сигарету, вытряхнув последнюю из лежавшей на столе пачки. Из пачки выпало три сигареты, и одну очкарик протянул Ивушкину, но тот от сигареты отказался, и, усевшись монументом на табуретку, закурил собственный «Беломор». Обведя обоих ироническим взглядом, язвительно спросил:
– Что уже наработались? И давно сидим?
Здоровяк и ухом не повёл, инсинуации начальства его словно бы и не касались. Очкарик отёр тыльной стороной ладони пот со лба, и с ухмылочкой, не вязавшейся с минутной растерянностью, принялся многословно объяснять:
– Зашли только, Иван Данилович. Передохнуть, чайку попить. Вон, Олег уж на ногах не стоит. Замаялись с обсадкой, не идёт ни в какую.
– Да я вижу, работать – мёрзнем, чаи гонять – потеем. Что на скважине, толком рассказывай, – сердито потребовал Ивушкин, глядя на очкарика твёрдым, раздевающим взглядом.
Тот поёжился, деревянным жестом поднёс ко рту сигарету, глубоко затянулся, выпустил дым в потолок, блюдя достоинство, вздохнул.
– Забурились в одиннадцать. Я бурил, Олег перевозку заканчивал, сани цеплял, отцеплял, – в пространных объяснениях сменного угадывалось желание скрыть туманом слов что-то неприятное для него, за что его непременно отругают. – Направление воткнули четыре метра. Всего уходки 12 метров, обсадили – восемь. Вот, восемь метров затолкали, и дальше встало. И с расходкой пробовал, и с вращением, встало и всё. Я виноват, не идёт, если? – закончив объяснения сменный, выжидательно смотрел на начальство.
Рентгеновский взгляд Ивушкина читал мечущиеся мысли, проникал в подоплёку событий, прикрываемых словоблудием. Очкарик как ни пыжился, чувствовал себя неуютно, часто облизывал губы, взгляд его пугливо отскакивал, встретившись с глазами технорука.
– В общем, онанизмом занимаетесь. Тебе, Валера, сколько раз объяснять, обсадка в глине должна идти вслед за забоем. У тебя скважину затянуло, и твои двенадцать метров коту под хвост.
– Ага, чтоб трубы забородило? – задиристым тоном воскликнул сменный и нервно загасил окурок в банке из-под тушёнки.
– Ты, когда буришь, какую расходку делаешь? – вздохнул Ивушкин, вынужденный повторять прописные истины.
– Ну, двадцать-тридцать соток.
– Вот именно. Так с чего трубы забородит? Ладно, идём на буровую.
Смена, предвкушая неприятные для себя минуты, предводительствуемая техноруком отбыла на буровую, на нового члена бригады никто не обращал внимания. Мезенцев потоптался у печки, отнёс рюкзак в дальний угол вагончика и отправился следом, знакомиться с местом работы.
Представшая перед глазами картина, повергла в тихий ужас. Цепные ключи, вилки в беспорядке валялись у устья скважины. Пол, вращатель покрывали лужицы и кляксы красноватой глины, перемежающихся на гидроцилиндрах с грязными потёками масла. Щитки лебёдки и пульта, как ненужные предметы роскоши валялись у стенки тепляка. Свободное пространство у гидрораспределителя занимала промасленная ветошка, из-под которой вытекала тёмно-коричневая струйка. Грязные лампочки освещали тепляк тусклым красноватым светом. Место работы производило удручающее впечатление. Где-то на Марсе составлялись разработки по научной организации труда. За все свои три производственные практики подобного надругательства над оборудованием Мезенцев не встречал. В железорудной экспедиции, проводившей работы в промышленном районе, где проходила последняя, преддипломная практика, последующая вахта не принимала смену, не только из-за пролитого раствора на буровой, но из-за грязи на трапе. Чистоту станка можно было проверять едва ли не носовым платком. Вид буровой вызвал оторопь.
Очевидно, Ивушкин гневливо высказывался именно на тему грязи и беспорядка. Валера поправлял очки при каждом слове, нёс бессмыслицу о занятости, бесполезности ограждений, слесарях, которые должны вовремя производить ремонт. Олег равнодушно поддакивал.
– Порядок наводить техничка должна. Смена кончится, ключи приберу, а пол пусть техничка моет, я не обязанный.
Ивушкин смотрел волком, ничего не отвечал. Скинув короткий полушубок, велел сменному:
– Добавь оборотов.
Валера, обрадованный окончанием выволочки, вьюном скользнул за спиной технорука, двинул рычажок у топливного бака, дизель ответил мощным рокотом. Иван Данилович медленно повернул пластмассовое колёсико дросселя. Мезенцев глянул на манометр, перевёл взгляд на дрилометр. Давление в гидросистеме определялось по наитию. Стрелка на манометре безвольно повисла головой вниз и тряслась в унисон с содроганиями станка, на дрилометре застыла посередине шкалы, и стояла как приваренная. «Господи, как же тут работать? – сама собой возникла мысль. – Колдовать, что ли?» Станок, между тем, вставал на дыбы, дизель не рокотал, а ревел, как смертельно раненый зверь. Ивушкин, выдержав пару минут, и удостоверившись, что вниз трубы не идут, сбросил давление, успокоив двигатель. Заглянув на устье, сплюнул, бросил язвительно сменному:
– Как же ты, не подсоединившись, расходку делал и вращение давал? Подсоединяйтесь.
Матерясь сквозь зубы, Олег вышел наружу, и полез под тепляк. Валера опустил в проём переноску, подал ключи. Пока помбур, установив на трубы переходник, выбирался из-под тепляка, сменный, открепив нижний патрон, завернул шпинделёвку в переходник. Ивушкин велел закрепить оба патрона, и, сопроводив свои действия тяжким вздохом, Валера исполнил указание. Подготовительные работы были выполнены, и Иван Данилович принялся упражняться. Станок стонал, вставал на дыбы, падал на колени. Из-под гаек гидроцилиндров, из пульта ручьями текло масло. Подобное издевательство мог вынести только тяжеловесный ЗИФ-650А, у нового станка непременно что-нибудь да лопнуло, оторвалось, сработал предохранительный клапан. У бедолаги, над которым изгалялся Иван Данилович, предохранительный клапан во избежание нежелательных эксцессов, очевидно, был завёрнут до упора. Но не выдержал и ветеран. Кончились упражнения технорука неожиданно. На пульте лопнула трубка, и упругая струя ударила Ивушкину прямёхонько в лицо. Приторно запахло горячим маслом. На несколько мгновений технорук застыл изваянием, затем качнулся влево, отжал фрикцион. Валера втянул голову в плечи, присел, и сбавил обороты дизеля. Перед Ивушкиным уже стоял невозмутимый помбур с комом чистой ветоши, и заботливо вытирал начальству лицо. Ивушкин, едва не оттолкнув Олега, забрал ветошь, вытер лицо, шею, геологическую куртку, надетую поверх пиджака. Удалив кое-как масло, оглядел себя, рывками стянул куртку, бросил на рундук.
– Пиджачок-то, Иван Данилович, тоже того, – проговорил Олег, и совершенно искренне добавил: – Жалость-то, какая!
Позже, пересказ этой сцены с совершенно необходимыми в подобных случаях добавлениями, украсил фольклор Глухарного участка.
Непредвиденный казус не лишил Ивана Даниловича самообладания, лишь утишил гнев. После масляной ванны технорук словно помолодел, – кожа лица блестела и лоснилась.
– Запасная трубка есть? – спросил у сменного, словно ничего не произошло.
Валера ушёл в дальний угол тепляка, порылся в ящике под верстаком, вернулся с изогнутой медной трубкой, на концах которой болтались накидные гайки. Ивушкин повертел трубку в руках, резюмировал:
– Вот этот конец нагрей и развальцуй получше.
Валера согласно покивал, и, сбив на затылок лыжную шапочку, спросил:
– А со скважиной кого делать, Иван Данилович?
– Ты направляющую на 196 посадил? – Валера кивнул удручённо, и Ивушкин продолжал назидательно: – Сколько тебе, Валера, можно говорить, чтобы ты за метрами не гнался. Боком выходят твои рекорды. Всё, моё терпение лопнуло, с Нового года все ваши бригады перевожу на котёл. Будете работать, как все люди.
– Да я что, против? – с некоторым подобострастием поддакнул Валера. – Шишкин не согласится в котёл работать, он же у нас самый опытный. Из-за него же каша заварилась.
– Да уж на счёт гонору, вы с ним два сапога пара. Что Шишкин? Против всего коллектива пойдёт, пусть работу в другом месте ищет.
Ивушкин, не застёгивая, надел полушубок, намереваясь покинуть буровую, но Валера остановил его, не желая брать на себя ответственность за дальнейшие события.
– Так кого со скважиной-то делать?
– Трубы доставай, либо на 216 забуривайся, либо сто семьдесят третьим разбуривай и опять сади.
– Так я как их вытащу? Не идут же, сами видели.
– Двойной тягой, Валера, гидравликой и лебёдкой. Не получится, иди за трактором и передёргивай.
Технорук словно забыл про молодого специалиста, Мезенцев хотел напомнить о себе, но в дверях Ивушкин остановился и кивнул на него:
– Вот его три смены постажируешь.
Рявкнув, выпустив клок густого дыма, трактор развернулся, и укатил прочь.
– Ну её на хрен, бурёжку эту, идем, чай допивать! – объявил Валера, и первым зашагал к вагончику.
В вагончике за кружкой чая Валера в лицах представил происшествие, случившееся на буровой. Рассказчик импровизировал, и действующие лица выглядели несколько иначе, чем в действительности. Ивушкин словно бы искал у него, Валеры, совета, даже как бы растерялся, но потом техноруку вожжа под хвост попала, «знаете же Данилыча», и, не прислушиваясь к голосу разума, взялся сам исправлять положение, за что и поплатился. Гвоздём репризы явилось воспроизведение сцены с двумя действующими лицами – Ивушкиным и Олегом. Ивушкин предстал с хлопающими глазами, разинутым ртом и нечленораздельным мычанием. Илька, помбур ночной смены, хохотал до упаду, Семён, бурильщик, качал головой и фыркал. Сам Валера, злорадничая, кривил тонкие губы, запрокидывал голову и победоносно оглядывал зрителей. Мезенцев надеялся узнать от опытного бурильщика способ разрешения аварийной ситуации на скважине, но Валера обошёл этот момент.
В шесть Валера вспомнил, что смена ещё не закончилась, и вдвоём с помбуром отправился на буровую, поднявшемуся стажёру снисходительно бросил:
– Да ты-то куда? Сиди, ещё наработаешься.
Вернулись они около восьми. На вопросительный взгляд сменщика Валера ответил небрежно:
– Гидравлику подшаманили маленько, сейчас не так течёт. На трубы уж времени не осталось.
Известие о том, что ему предстоит исправлять чужие грехи, Семён встретил равнодушно.
– Ладно, исделаем чего-нибудь.
После ужина сели играть в тысячу. В этой игре Мезенцев был слабоват, поэтому осторожничал и оставался на нулях. Валера с Олегом поминутно собачились, доходя до высоких тонов. Правила игры, как конституция древних спартиатов, были не писаны, и в отсутствии геронтов, хранителей обычаев, вызывали горячую дискуссию. В спорах побеждал Валера, но «носы» все три раза бил Олег. В двенадцать пришла ночная смена передохнуть и перекусить. Напившись чаю, Олег улёгся спать, а Валера уговорил Семёна сыграть разок. Немногословный Сеня пару раз удачно «затемнив», через полчаса щёлкал картами по носам партнёров. Про скважину Семён объяснил кратко:
– Трубы подняли, скважину прочистили, сейчас обратно сажать будем.
Валера почему-то не поинтересовался, каким образом сменщику удалось выправить ситуацию. Мезенцев расспрашивать постеснялся, лишь подосадовал, что сел играть в карты, а не пошёл на буровую.
Лежбище устроил на верхней полке. В вагончике нашлись три свободных матраца, подушка, и два суконных одеяла. Не обошлось без фантазий Валеры на тему ночного «пи-пи». Поддерживая шутки, Мезенцев ухмылялся, но Валерин юмор ему разонравился.
Глава 2
1
– У тебя шарик не играет, – объявил Валера, глядя на медленно, по миллиметрику, ползущий вниз направляющий шток вращателя. – Залип видать. Чаще расходку делай. Когда шарик играет, при расходке скачок происходит. Понял? – и повторил снисходительно: – Всё, не будет толку, подымайся.
Ночью, угревшись под суконными одеялами, перебирая перед сном первые впечатления, Мезенцев обнаружил в дебрях памяти «безнасосный способ бурения», при котором с помощью шарикового клапана за счёт расходки создавалась призабойная обратная циркуляция промывочной жидкости. При таком способе отпадала необходимость в снабжении буровой промывочной жидкостью, и обеспечивался высокий выход керна. Но годился этот способ, который не совсем точно ещё называли бурением «всухую» лишь для малых глубин и имел невысокую производительность. Действительно, «безнасосный способ» они изучали, но изучали ещё в начале курса, скорее не как практический способ, а как эпизод из истории развития бурения. Двойные колонковые всевозможных конструкций, эжекторы, последняя новинка – снаряд со съёмным керноприёмником, существовали где-то в другом мире, на Глухарном время остановилось на вчерашнем или даже позавчерашнем дне. «Вот это я влип, – подытожил Мезенцев скудные познания о дедовском способе бурения, и подумал с неприязнью: – И зачем, спрашивается, им инженер понадобился?» После этой мысли ему даже стало жалко себя. Конечно же, для такого бурения нужно не высшее образование, а навыки, опыт, которых у него нет, и которые за три смены стажировки он навряд ли обретёт. Но обратный билет ему никто не выдаст, причитания о превратностях судьбы вызовут только презрение, поэтому нечего кваситься.
Мезенцев аккуратно, фиксируя каждое действие, левым вращением отсоединил шпинделёвку, отвернул струбцины, отодвинул станок от устья. Подъём инструмента производил осторожно, фарштуль опускал, когда помбур отходил в безопасное место под крышу. Олег не выдержал, и, не считаясь с чужим самолюбием, прикрикнул:
– Ну, с тобой заснуть можно, так не то, что на масло, на хлеб не заработаешь, – и зарычал на сменного: – Давай сам подымай! Я вам чо, подопытный кролик? Третий день тренируете!
Колонковую поднимал Валера, перехватывая рукоятки лебёдки, бросил поощрительно:
– Ты смелей, кого боишься? Руку на тормозе держи и следи за фарштулем. Тормоза у нас хорошие, не боись!
Глина залепила колонковую, как пластилин, и вываливаться наружу не желала. Валера бухал трубой о плаху, Олег с Мезенцевым поочерёдно колотили по трубе кувалдой, оставляя на металле вмятины, из колонковой выпадали лишь комки глины. Глина на этой скважине вышла не зелёная, и не синяя, а какого-то отвратного цвета.
– Самая поганая, – определял Олег. – Красная, та более-менее выколачивается. А эту, блин, молотишь, молотишь, руки отобьёшь, колонковую изуродуешь, пока выбьешь.
В колонковой что-то гукнуло, глина пошла гуттаперчевым столбиком, за которым вылился наработанный раствор. Олег едва успел подставить под мощную, густую струю «парашу». Разложив керн в ящик, Валера объявил чаепитие.
У дальней скважины возле ящиков с керном сидела женщина.
– Наконец-то! – воскликнул Олег. – Геологиня пожаловала, думал, заездку отработаю, так категорий и не увижу.
– Чего ещё наставит, – проворчал Валера.
Следующим рейсом отбили контакт, Олег едва успевал перекрепляться.
– Идёт как в масло, тут главное затереться, чтоб керн не растерять, – пояснил Валера.
Песчаных отложений оказалось шесть метров. Характер бурения вновь изменился, уходка замедлилась, снаряд дёргался и погромыхивал.
– Разруха пошла, – объяснил Валера, и добавил с сожалением: – Геолог тут, побурить не даст, а самая категория пойдёт.
Олег ушёл варить обед, Мезенцев его с готовностью подменил, Валера снисходительно позволил постоять у станка, и пройти рейс, но затирался сам.
Над двумя объёмистыми эмалированными мисками поднимался духовитый пар, словно привлечённая запахом пищи, в вагончик вошла высокая крепкая женщина с открытым добродушным лицом некрасовской героини. Буровики, давно поджидавшие её, хором воскликнули:
– Здравствуй, Валентина Матвеевна!
Женщина улыбнулась.
– Приятный аппетит!
Её тут же наперебой, пригласили к столу. Илька по команде Валеры достал из тумбочки глубокую металлическую миску. Валентина Матвеевна не торопясь, положила на табуретку полевую сумку, сняла вязаную шапочку, геологическую куртку с капюшоном, оказавшись в коричневом свитере крупной ручной вязки. Освободившись от верхней одежды, тщательно вымыла руки, от обеда не отказалась, но прежде чем приступить к еде, сполоснула под рукомойником ложку. Илька тут же завёл речь о категории, но Валентина Матвеевна небрежно отмахнулась.
– Погоди, поем. С утра чаю попила, уже живот подвело.
К Ильясу Фахрутдинову относились насмешливо, среди буровиков котировался легковесным болтуном, и прозвище имел соответствующее – Ботало или того пренебрежительней – Боталка. Был Илька на год, полтора постарше Коли Снегирёва, за короткое время снискавшего славу остряка, но снегирёвские шутки звучали к месту и попадали в яблочко. Илькина же болтовня раздражала, вызывала в памяти изречение Козьмы Пруткова, сам Илька не мог понять причины, и злился, когда предлагали заткнуться. Ему бы помалкивать, но по привычке легковесных, недалёких людей, Илька старался изобразить из себя толкового, знающего человека, лез со своими замечаниями в любой разговор.
К категории, а именно о ней не терпелось поговорить всем присутствующим, вернулись за чаем.
– Что есть, то и ставлю. Будто первый раз на буровой. Глина седьмой категории не бывает, – добродушно отвечала Валентина Матвеевна.
– Так что, седьмой вообще нет? – быстро спросил Семён.
– Ну, почему нет? По разрухе, по коренным седьмую ставлю, кое-где восьмая проскакивает. Только вы доверием злоупотребляете, мальчики. Ну, я скажу вашему Попову, и Иванову. Договорились на участке по очереди жить, так надо за обеими вышками приглядывать. У вас на одной скважине пять метров коренных. Это куда годится?
– Так ты шибко быстро керн описываешь, Валентина Матвеевна, – вставил Валера. – Я за тобой приглядывал. Вот она там сидела, глядишь, уже на другой точке. Конечно, так как категорию углядишь?
– А кого глядеть, да рассусоливать? – хохотнула геологиня. – Всё одно и то же. Чай, не первый год замужем. – От натопленной печки веяло жаром, горячий чай согревал изнутри. От тепла Валентина Матвеевна подобрела, смотрела дружественно. – Ну, натопили прямо, как в бане, ажно упрела. Конечно, все мы люди, все человеки, всё понятно, каждому заработать хотца, но порядок есть порядок. Лишку вы бурите. И метры с вас списывать жалко, и как участковому объяснять не знаю. Вот в третьей бригаде порядок, ни метра лишнего не набурено.
– Ну, ещё бы! Там и мастер над душой стоит, и трактор там. А мы что, простаивать должны, пока трактор придёт?
– Так это ваши проблемы, Валера. У вас вечно что-нибудь да не так, то трактора нет, то сломался. Почему геологи ваши грехи должны покрывать? Ты же грамотный человек, в техникуме учишься, должен понимать, не ради метров бурим.
– Нам, какое дело? – хмыкнул Олег. – Мы за метры деньги получаем. И вообще, мы буровики, работяги. Это пусть начальство решает, пусть ещё один трактор дают. А нам за простой две копейки платят. Вот погоди, завтра Шишкин приедет, категорию из горла выдерет, про перебурку только заикнись, так по кочкам понесёт, маму вспомнишь.
– Фи-и! – Лицо Валентины Матвеевны тронула презрительная гримаса. – Что мне Шишкин? То ли я сама матюкаться не умею? Пошлю куда подальше, пусть хоть лопнет. Вот, испугалась я Шишкина, пусть он меня боится. Носитесь с ним, как дурни с писаной торбой. Горло драть-то он мастер, и что за человек, только бы хапать, да хапать. За копейку горло перегрызть готов.
– Он же, Шишкин, избу собрался ставить, вот и рвёт, – пояснил Олег.
– Какую избу? Кого несёшь-то? – тут же возмутился Валера, ставивший под сомнение любые слова своего помбура. – Он в своей избе живёт, зачем ему ещё одна? Буровишь, чо попало.
– Что слышал, то и говорю, – ответил Олег повышенным тоном. – Он не себе, а сыну. Лесобилет уже выписал. Хотит сына сюда, в Глухарный переселить, так люди говорят.
– Т-хе! Поедет сын в нашу глухомань. Он же в городе, на автобусе пашет. Автобусники хорошо заколачивают. Шишкин, вот, сам хвастался, как сын хорошо в городе устроился. Ну, живёт только в общаге, так квартиру обещали скоро дать. Да Шишкину уж на пенсию пора. Ему то ли нынче, то ли на будущий год пятьдесят пять стукнет. Охота была на пенсии хребет ломать. Он же вот, весной месяц на больничном с радикулитом промаялся.
– Вот он и хотит сыну избу поставить, потом на пенсию идти.
– Да чо, сын дурак, что ли? На автобусе целый день в тепле, смену отработал и домой. Дома ни печку не топить, ни воду по морозу не таскать, ни со скотиной управляться, лежи на диване, телевизор смотри. И всё бросит, и в Таёжный поедет? На кой он ему сдался? Зря Шишкин хлопочет. Куда он тут пойдёт? На буровую?
– Он вроде договорился на БелАЗ его устроить.
– А чо, на БелАЗах тоже хорошо заколачивают! – Илька, наконец, дождался случая вставить и своё слово. Илькину сентенцию встретили фырканьем.
Шишкинские проблемы задели Валеру за живое. Вначале раздражила вероятность строительства совершенно ненужной, по его мнению избы, затем возмутила возможность устройства сына в рудоуправление на завидную должность. При этом Валере не было абсолютно никакого дела ни до новой шишкинской избы, ни до шишкинского сына. Но уж таким несносным характером обладал Валера.
– Вот, прямо его сразу и возьмут на БелАЗ. Свои мужики по году дожидаются, а тут только приехал, и сразу, пожалуйста, на БелАЗ посадят. Да сроду его никто сразу на БелАЗ не посадит.
Олег по своей въевшейся привычке принялся возражать и доказывать своё, спор перешёл в плоскость бестолковых и пустых словопрений, когда оппоненты не устанавливают истину, а из принципа перечат друг другу.
Валентина Матвеевна успокоила разошедшихся не на шутку спорщиков.
– Ладно вам. Распетушились, прям, будто какое дело до Шишкина. Всякий сходит с ума по-своему.
Пора было идти на буровую, но Валера тянул минуты отдыха.
– Ты у нас долго пробудешь?
– Пока не управлюсь. Что сегодня сделаю, к вечеру в первую пойду, заездка кончается, Порфирьев по рации голос сорвал, геолога требует. Потом к вам вернусь, и на третью.
– В первую? Она ж на картировке, а ты по золоту. А Лизавета где?
– Да нам, техникам, какая разница, золото или картировка? У Лизаветы дитя приболело. Попросили. В общем, на неделю.
Валера не отставал с вопросами, даже закурил новую сигарету.
Выяснилось, что приехала Валентина Матвеевна вчера, до темна описывала керн в третьей бригаде, к ним припёрлась пё-хом. Вогул занялся трактором, и вообще заявил, что трактор не такси, и геологам положено на своих двоих путешествовать. Через реку переправлялись уже на тракторе, можно было бы и на машине, но Невзоров строго настрого запретил. А когда отправлялись с базы, от злости чуть не лопнул, что из-за одного геолога приходится машину гонять. Маслякова на три буквы послал, дело до начальника и главного геолога дошло.
– Ой, смотри, Матвеевна, заездка заканчивается, мужики заскучали, как бы в Дикой бригаде чего не вышло. И как тебя мужик с ночевой на участок отпускает?
– Ништо! Знал, кого замуж брал. У меня дома кровь закисает. Материм работу по-всякому, а я вот в камералке не смогла бы работать. Три дня дома пробуду, на участок тянет.
– К мужикам! – Валера ткнул геологиню в бок локтём, и поспешно отстранился. Та замахнулась кулаком, изображая гнев.
– Ой, мужики, мужики! У вас у всех мозги на один манер скроены. Если женщина одна среди мужчин, так непременно греховодничать станет. – Валентина Матвеевна посмотрела искоса на Мезенцева, интересуясь мнением нового человека на щекотливую тему. Но тот промолчал, внутренне досадуя на разболтавшегося Васильева. Валентина Матвеевна насмешливо добавила: – Вроде у женщин одна мысль, как со двора, так побыстрей к мужикам.
– А то не бывает? – Валера ехидно ухмыльнулся. – Я не про тебя, конечно, я вообще.
– Ой, сказал! – Валентина Матвеевна всплеснула руками. – Да среди мужиков, если хочешь знать, таковских в десять раз больше, чем среди женщин. Чуть за воротник попало, всё, заблестели глазёнки, так и норовит к чужой бабе притулиться. Ладно, – Валентина Матвеевна повела плечами, пригладила волосы. – Пригрелась я, заболталась с вами, а работа ждёт.
Прежде, чем отправиться описывать керн на предыдущих скважинах, геологиня заглянула на буровую. Несмотря на недавние дружеские беседы, приговор был категоричен.
– Всё, всё, всё, – приговаривала Валентина Матвеевна, посмотрев на извлечённые последним рейсом «камушки». – Ещё рейс и скважину закрываю, – спускаясь по трапу, добавила: – Хоть на себе перевозите.
Хотя перевозка была выгодным делом, Васильеву до смерти не хотелось возиться с трубами, укладкой оборудования, и прочими неприятными работами, сопровождающих переезд на новую точку. Он уж подумывал, не устроить ли ему ремонт, или потянуть время с трубами, как старшему на смене ему надлежало принять какие-то меры. К Иванову можно отправить своего помбура, самому готовиться к перевозке, вернее, дожидаться прихода трактора. Что в одиночку сделаешь на буровой? Можно предупредить Семёна, пусть Боталку отправит. Вызвав едва скрытое раздражение, рассуждения изворотливого сменного прервал настырный стажёр, о присутствии которого Васильев забыл.
– Да вы добуривайте, к перевозке готовьтесь, а я за трактором схожу, – предложил Мезенцев, радуясь представившейся возможности принести пользу. – Времени-то уже порядочно.
Небо разъяснилось, воздух утратил сырость, и посвежел. Находясь весь день в помещении, он и не заметил смены погоды. Дышалось легко, воздух сам вливался в грудь, наполняя тело бодростью. Уныние, набегавшее чёрной тучей, исчезло. Не навечно же он попал в эту дыру. Закончится проект на золото, перейдут на бокситы, получат новые станки, начнётся настоящее бурение, и всё изменится. Интересно, как относится РГТИ к Глухарному участку. Будь он горнотехническим инспектором, позакрывал бы буровые к чёртовой матери, не переступая порог тепляка.
Солнечные лучи касались верхушек пихт, золотили редкую листву на берёзах, разнообразивших краснолесье. Мезенцев прибавил шагу, расстегнул ватную куртку. На перекрёстке просеки и таёжной дороги чудом сохранился вырвавшийся из гущины леса разлапистый куст боярышника. Тёмно-бурая листва почти облетела, голые ветки обильно усыпали коричневые ягоды. На нижних ветках сидела стайка обедающих снегирей. Мезенцев свистнул, но птицы лишь недовольно посмотрели на человека, и продолжали неторопливо склёвывать ягоды. Он подошёл к кусту, нарвал горсть ягод, снегири, покосившись на него, перебрались на верхние ветки.
У третьей бригады, сменившей две точки, стояли не один, а два трактора. Возле одного возился Игнат, крутивший мощным ключом с метровым усилителем стяжной винт на правой гусенице. Второй мирно тарахтел на холостых оборотах. Ко второму трактору были подцеплены сани с высокими бортами. В вагончике находилось четверо. Коля Снегирёв возлежал на рундуке, и читал толстую книгу. Иванов и незнакомый мужчина с длинной жилистой шеей, удерживавшей птичью головку с давно вышедшей из моды стрижкой «полубокс», пили чай, ведя обстоятельную беседу. У столика с радиостанцией примостился парень в чистой геологической куртке, и просматривал буровой журнал. Мезенцев доложил Иванову о причине своего прихода и вольно сел на лавку, чувствуя себя уже не гостем, а полноправным родичем таёжного братства. Мастер поморщился, обратился к собеседнику.