Я сидел на диване, укутавшись в одеяло, и слушал. Папа, напившись пива и валерьянки, спокойно спал. Окно светилось только у Витьки, но и он сейчас уснет, дочитав очередной детектив. А я сидел. Деревья и дома на противоположной стороне улицы, постепенно наливаясь чернотой, казались силуэтами на светлом фоне неба. Стоял июль…
– Крек! Крек! – раздался тихий голос.
А я знаю, кто это. Читал в «Лесной газете» Бианки. Есть такая толстая книга. Это птица дергач пешком притопала к нам из далекой Африки! Представляете? Я вначале тоже не поверил. Каждую весну пешком из Африки! Невозможно представить. Через границы и моря, обходя большие города…
Потом на западе, там, где светился розовый горизонт, потемнело. И без всякого грома белая ломаная черточка кольнула землю – молния.
Потом пришла Сашка. В одеяле. Я хотел было прогнать ее, но передумал. Все-таки скучно одному, да и если человеку спать не хочется? Пусть сидит.
– Это чем пахнет? – спросила Сашка.
– Это цветами, – принюхался я.
– Это грозой…
И мы опять молчали и сидели. А на западе все гуще кололи землю молнии…
– А я вот иногда страдаю, – сказала Сашка.
Я ее сразу понял, и на душе у меня стало немножечко неуютно.
– Конечно, – задумчиво продолжала Сашка, – как это пришивать кожу на затылке, чтоб морщины с лица растянулись? Это же больно.
На западе тихонько загремело… Подул свежий ветер и опять стих. Потом пришел дядя Витя. Ему тоже не спалось.
– Душно, – сказал он, словно оправдываясь. – Душно, как в Сингапуре. Помню, я там тэж мучился. Помню… – Тут дядя Витя замолчал и крепко сжал ладонями лицо. – Но почему-то, помню, там было весело… Почему-то хорошо. Но душно.
– Еще бы, – тихо сказала Сашка. – В Париже тоже хорошо.
– Не поэтому, – сказал дядя Витя, и я ему поверил.
И Сашка тоже, наверно, поверила – такой голос был у дядя Вити.
Потом мимо прошагал Петр-радиотехник. Это он от Переваловой со свидания возвращался.
Когда затихли его шаги, Сашка сказала:
– Я не дамся. Пусть свисают.
Дядя Витя не понял, что свисает и откуда, и Сашка ему объяснила, что морщины.
Музыка на дискотеке закончилась…
Потом неожиданно пришла Перевалова. Как будто она каждый день сидела с нами на диване у ворот. Пришла и села. И сказала:
– Это была последняя капля…
Но это были первые капли: по листьям тихо застучал дождь.
– Я выхожу замуж, – сказала Перевалова.
Дядя Витя принес большой кусок целлофана, чтобы укрыть мебель, но дождь, так и не начавшись, кончился. Прошел стороной, над городом. Там полыхали молнии и гремело… А мы еще довольно долго сидели, пока на восточной стороне не стало краснеть… Июль ведь – светает очень рано.
А еще через некоторое время вышел папа. У него опять болел зуб. Теперь уже другой, но тоже от нервов. Он завел машину, и мы с Сашкой напросились с ним…
Пока ему рвали зуб, совсем рассвело. И опять назад с замороженной челюстью мы ехали очень тихо… Папа пооткрывал все окна, чтобы ветер продувал нас насквозь. Асфальт блестел после ночного дождя. Но упрямые поливалки все равно чистили город.
– Это только в нашей стране, – ворчал папа, – и дождь, и поливалки.
– Это наша достопримечательность. Пусть. С поливалками как-то спокойнее, – сказала Сашка.
Не замечаемое людьми солнце вставало над городом. Тополя напоминали кисти, перевернутые вверх мазилками… Сами мазилки наполовину окунулись в желтую краску – так испачкали их солнечные лучи. И дышалось легко… И было зябко от утреннего ветерка.
– А какой номер у нашей машины? – спросила Сашка.
– Двадцать один – сорок три, – сказал я.
– Это славно, – обрадовалась Сашка, – а то я все время играю в номера. К примеру, какой такой год можно составить из номера? Вот из вашего можно, не напрягаясь, составить 2143 год, и я сразу сомневаюсь, что доживу. А вот в 1432 году меня еще не было. А если бы у нас в номере была девятка или нолик, можно было бы составить пореальнее какой-нибудь годик. Например, 2043-й. Его бы я, наверно, застала на земле.
– А вдруг и тот застанешь? Далекий? – спросил я. – Ты вот не знаешь, а Витька назначил тебя последним свидетелем. А по всем правилам последние свидетели живут значительно дольше всех. Чтоб потом вынырнуть откуда-нибудь из тумана и всем все рассказать. Ясно?
– Да-а… – протянула задумчиво Сашка. – Я бы как свидетель рассказала бы… Представляете, в 2143 году уже никто не вспомнит, откуда под Славутичем взялся такой шикарный, самый большой в мире, самый прекрасный заповедник. Это сейчас там радиация и людей нет. Поэтому в безлюдье все и сохранится. А представляете, какой сад там будет, когда радиация исчезнет? Исчезнет же она когда-нибудь?! А для будущих людей сохранятся зайцы. И лоси. И цветы. И вообще всё! – всплеснула руками Сашка.
– Какие у тебя мысли кошмарненькие, – прошептал папа.
А наш город, чистый и сверкающий, как новенькая игрушка, разворачивался перед нами. И очень хотелось свернуть такой город в трубочку и унести с собой, чтоб затем в любое время гулять по нему, сколько твоей душе пожелается. Просыпайтесь, и вы сами увидите, что я не вру. Особенно сегодня, когда июль остановился на пару дней. И по ночам идут дожди. И полыхают зарницы. И тонкие белые молнии колют землю. Просыпайтесь…
А еще я подумал, что когда я буду уезжать куда-нибудь далеко, то возвращаться домой нужно будет обязательно утром. Чтоб приближаться к дому по красоте…
А еще мне почему-то не хотелось спать, хоть я всю ночь прокуковал, только от утренней прохлады было зябко… Вот.
Эпилог
Так как нас не ограбили, папа мебель убрал в дом и потихоньку успокоился. Через несколько дней он спрятал свое ружье в шкаф под белье, чтоб мы с Витькой его не нашли… А мы его нашли, но решили больше папу не волновать. Хватит с него и одного ограбления. И так два зуба выдернул… Да и Витьку заинтересовала новая тема.
Как-то захожу, а он сидит на кровати, глаза навыпучку, а сам задумчивый, и говорит:
– Вот, Макс, занятное дело – любовь. Читаю тут один клевый детективчик, и, ты понимаешь, меня эта тема заинтересовала. Страшная штука эта любовь, Макс. Все герои теряют память, принципы и силу воли и такую чушь несут… Интересно было бы разобраться! А? И как-нибудь смоделировать. А? И как это получается, что вот он, самоотверженный и беспощадный, и вдруг такие делает глупости, что становится страшно за человечество…
Проговорил это Витька, а потом поглядел на меня и добавил:
– Слушай, Макс, ты не хочешь в кого-нибудь влю…
Он не договорил. Тут я ему так врезал в правый глаз! Правда, он мне чуть передний зуб не вышиб. До сих пор шатается.
А потом приехала из Кисловодска наша мама и начала наводить порядок. Но это уже не тема для интересного рассказа. Это скучный роман с бесконечным продолжением. Так что пока я закругляюсь, ну а если у нас еще случится что-нибудь занятное, то я обязательно вам расскажу. Не сомневайтесь.
Макс.