Колыбельная для моей звездочки

Про Егорку, Бармалейку и Чёрта

Не знаю, братцы, как там где и кто, а вот у нас раньше бабы красиво песни пели, а теперь – мужики. Не-е, может, мужики поют и не так красиво, но зато очень стараются. И то, когда раньше мужикам песни было распевать, если они на хозяйстве целый день топчутся? И коровку подои, и бельишко простирни, и избёнку подмети, и ребятёнку сопельки подотри, а когда баба домой вернётся, ты уже должен во всей красе перед ней предстать – борода причёсана, рубашка оглажена, портки… в общем, тоже оглаженные. А то баба – она ведь такая! Не ровён час, разлюбит и к другому мужику ухлыздит… Более опрятному во всех отношениях.

Так что, пока мужики труд домашний работали, бабы в это время бражку попивали с подружками, когда в домино им резаться наскучит.

А когда натрескаются, бывало, женщины бражки, так и давай выспрашивать друг у друга:

– Ты меня уважаешь, Валя?

– Уважаю. А ты меня, Света, уважаешь?

– А то! Не понимаю, куда мой деньги девает.

– И я не понимаю, Валя… Вот-те крест – не понимаю!

Сойдутся на том, что обе они уважаемые и обе не понимают, обнимутся и, покачиваясь, чешут с песнями по домам. И по дороге так задушевно мелодии выводят, что Чёрта аж завидки берут.

Вот, бывало, брякает Чёрт в аду клавишами своего чертенячьего клавесина. Чёртов клавесин, братцы, – это такой адский инструмент, специально созданный, чтоб досаждать грешникам. Его молоточки не по струнам лупят, как это происходит в обычном инструменте, а чешут грешникам пятки. Естественно, грешники от щекотки повизгивают. Только всё не в такт повизгивают. Всё негармонично как-то. Фальшивят нещадно, грешные души, и оттого у Чёрта в зубах оскомина заводится. Тогда, для утешения, нечистая сила обвязывает от зубной боли лицо компрессом и кидается к перископу, чтоб на мир земной посмотреть. И что она, нечистая сила, там видит и слышит в своём перископе? А видит, как весёлые бабы возвращаются домой с красивыми песнями, вот что она, сила эта нечистая, видит и слышит.

Виновата ли я, виновата ли я,

Когда пела ему про любовь!

– забирают бабы, и ни одного фальшивого словечечка…

– Эх! Вот ведь как надо петь! – восклицает Чёрт, поворачиваясь к притихшим грешникам.

И однажды случилось, или, иными словами, произошло: в очередной раз раздосадованный бабьими песнями, Чёрт решил положить окончательный конец бабьему песенному безобразию. И выдумал он вот такую каверзу. Нашёл слабое место… И в чём оно? А в том, что уж больно бабы бесшабашны! Вредности в них маловато, что ли, или жадности? Или того и другого сразу? И послал Чёрт одному мужику специального закала бабу. Выбрала нечистая сила бобылька Егорку, и на тебе – не успел тот оглянуться, как обнаруживает в своей кровати женщину. Ляпнулася, аж одеялко к потолку подлетело, и уже спит.

«Следовательно, жена, – подумал проснувшийся Егорка, – кому же ещё сюда ляпаться…»

Вот кот у Егорки проживал по имени Бармалейка, знаменитый тем, что был в два раза поперёк морды своей шире, даже если считать его толщину вместе с усами и хвостом. Так жену Егорке Чёрт послал, во-первых, шире самого раскормленного кота, во-вторых, такая её нежность кожи в глаз Егорке бросилась, а в-третьих, всё прочее такое у неё обнаружилось, что Егорка наш, не при детях будет сказано, как-то даже оробел. И попятился из спаленки. Прикрыл плотнее дверь, чтоб супружнин сон не нарушить, и стал хозяйство приводить в порядок, чтоб, следовательно, когда жена проснётся, был у Егорки во всём полный аллюр. Бармалейка, естественно, ему помогает.

Бельишко они стремительно простирнули, полы подтёрли, с полок-кладовок на стол варенья разные, соленья мечут, а тут как раз Егоркина жена проснулася и из спаленки вышла. Ну, кот по команде «смирно» ей честь отдаёт. Егорка промаршировал к столу и приглашает жену откушать. Однако баба Егорке досталась непростая.

– Увольте, Егор Тимофеевич, от вашей еды. Может, это замыливание глаз, – говорит. – Хочу для начала, прежде чем стать вашей навек, хозяйство ваше оглядеть. Какие такие достатки у вас. Или, может, чего не хватает по сравнению с другими мужчинами? А?

– Полный достаток! Всего хватает по сравнению! – испугался Егорка, не подозревающий о странных поворотах внутри женского характера.

Да и откуда ему было подозревать, холостяку от рождения, о таких странностях?

Пошла Егоркина жена по подворью хозяйство смотреть и осталася очень довольна. Куры приветливо делают ей книксен. Поросята в фарфоровых улыбках застыли. Хвостиками и так, и эдак и просто чёрт-те что выкобенивают. Не оторви глаз.

Коровка вежливо приветствует:

– Жирность парного молока сто один процент!

Все здоровы и упитаны и стремятся доставить удовольствие хозяйке. Бармалейка почётным эскортом позади следует, чтоб хозяйка, значит, не ступила куда не следует, если на дороге всё-таки попадётся что не следует.

Огляделась баба – вроде всё у Егорки есть. Но тут её взор через забор на улицу нечаянно обратился. А там как раз чужие мужики мечутся. Кто вёдра на коромысле тащит, кто сено на возу сопровождает, кто просто так, по своим делам, шляется.

– Ах! – взялася за сердце Егоркина жена.

Егорка и Бармалейка во фронт: что такое, изволите, значит ваше «ах»?

– Как же так?! – Егоркина жена пришла в сильное волнение.

Егорка с Бармалейкой переглянулись – чувствуют, сюжет повествования разворачивается в непонятную для них сторону.

– У всех мужиков борода как борода, а что это у вас за крысиный хвостик вместо бороды? Чувствуете разницу?

Ну, Егорка сдуру и отвечает:

– Нет. Не чувствую.

– Ах, не чувствуете?! – воскликнула супружница и как взвизгнет, как хватит Егорку за волоски на его подбородке. Как поддёрнет. Как…

Короче, кабы не сомлевший от таких страстей Бармалейка, что ляпнулся в обморок прямо на ногу Егоркиной хозяйке, непонятно, чем бы дело кончилось.

Ну а так схватилась та за ушибленную ногу и помчалась в избу строить истерики по всем правилам. В смысле строить красивый припадок.

– У других мужчин борода как борода, а только у моего непостижимое что-то! Без пушистой шикарной бороды хозяйство нецельное! – доносится из избы, аж ставни хлопают. – Как жить, когда в хозяйстве самого нужного нету?! Самого необходимого?! Говорила мне мама! На кого я лучшие годы?! Что это за жизнь – с бородой из трёх волосков! У других мужчин их мильон! Три и мильон – чувствуете разницу? – высунулась в окно жена.

– Чувствую! Чувствую! – шарахнулся, наученный горьким опытом, Егорка.

Так Егорку посетил неразрешимый вопрос: где взять бороду?

Время движется – жена Егорку бородой изводит. Вернее, её отсутствием. Отощали Егорка с Бармалейкой. С лиц сдвинулись внутрь, аж кости наметились от мыслей – как быть и где, скажите на милость, взять нормальную, полноценную бороду?!

Настаёт Новый год. Народ гуляет – эх! Музыки, шум, гирлянды разные. Подарки друг другу граждане делают и угощения всякие…

Бармалейка и Егорка с женой за праздничным столом сидят. Всё у них как у людей. Сидят, граммофон слушают. Бармалейка лапами тени разные от лампы на стенку пускает – словом, весело.

Тут Егорка жене колечко протягивает:

– Вам подарок, любезная жена!

– Очаровательно! – примеряет супруга колечко, а сама: – Только, наверное, оно невозможно дорогое?

Испугался Егорка, что жена его за пустые траты пилить станет, и отвечает:

– Да нет, это не я купил. Это Дед Мороз вам принёс! И Бармалейке тоже кое-что передал.

Сказал Егорка и протягивает коту мельхиоровую мышеловку, украшенную гравировкой: «Вовек и прочее. Твой Егорий». Но жене надпись читать недосуг, потому как она, незаметно от сидящих за столом, ружьишко из угла потянула.

Это ей казалось, что незаметно, но Бармалейка и Егорка заметили. И от этого супружниного замаскированного движения у них челюсти отпали.

Кот опять стал обморочные признаки подавать. Но Егор котейку под столом ногой пихает – держись, мол, милое животное. И многозначительно коту шепчет:

– Если бы супружница из жадности за растрату денег на кольцо и мышеловку сразу хотела нас застрелить, то не прятала бы ружьё за спиной.

А Бармалейка на это Егору тоже шепчет:

– С её, жадины, станется!

Неся на лице улыбку, а ружьё за спиной, супружница вышмыгнула из дома. Как бы по нужде. И тут Бармалейка не выдержал.

– Господи! Какие нервы нужно иметь! – воскликнул он и хвать с полки ножницы.

– Нет! – брякнулся Егорка на колени перед котом. – Только не это! Не зарежешься – покалечишься, за одни расходы на лекарства жена меня со свету сживёт!

– Что вы, в самом деле, как этот? – стукнул себя Бармалейка ножницами по лбу два раза – бац! бац!

А в ответ две бутылки шампанского на столе пробками в потолок – хлоп! хлоп! А со двора тоже донеслись оглушительные выстрелы – бах! бах! Вот такой эффект от всеобщего новогоднего потрясения!

– Страсти господние! – закричал Бармалейка и – чик, чик, чик ножничками по полоскам на своём теле. Чтоб мех однотонный выстричь.

Увидел это Егорка – как хватит открытую бутылку шампанского со стола да и выпил в сердцах всю из горлышка. А пока он её пил, кот состриженные с себя волосья в мёд обмакнул и к Егоркиному подбородку ловко приляпил. И получилась натуральная борода.

Егорка за бороду схватился, не знает, как на этот экспромтный демарш реагировать. А потом говорит:

– Ладно, скажу жене, что Дед Мороз бороду мне принёс в подарок! Иного не остаётся. Догадается если, то пусть примет за праздничную шутку.

И в этот момент входит с улицы Егоркина жена. И, ещё не замечая Егоркиной «бороды», опирается картинно на дверной косяк. Дымящееся ружьишко к ноге прислоняет и нахально сообщает:

– Ах! Горе какое! Подарков вам не будет: только что на моих глазах Дед Мороз у нас во дворе застрелился. Два выстрела в упор. Точно в сердце навылет. Вот вещественное доказательство, – и протягивает ружьё. – У нас спёр ружьишко дедушка, когда вам подарки приносил.

Это Егоркина жена придумала, чтоб на новогодние подарки для кота и Егорки не разоряться. Вот какая злыдня жадная. И тут она увидела «бороду» Егоркину, уставилась на неё, глазам поверить не может.

– Не может этого быть, чтоб Дед Мороз застрелился… – тем временем шепчет потрясённый Егорка, на которого хмель уже начал производить своё действо.

А Бармалейка, напротив, заявляет:

– Ещё как может!

И Егоркиной супружнице:

– Действительно, только вы во двор выбежали, как влетает Дед Мороз. Срывает с себя бороду и нашему Егору на лицо прицепил. И говорит: «Не могу смотреть на ваши страдания семейные без слёз». Потом схватил ружьё, выбежал во двор, и вот, полюбуйтесь – застрелился. Как вы об этом и утверждаете!

И Бармалейка небрежно показал хозяйке свою повреждённую ножницами шкуру:

– Когда Дед Мороз стрелялся… Обратите внимание, шрапнель прошла каким-то рикошетом – я чудом уцелел.

И тут захмелевший с шампанского Егор вспомнил, что он мужчина и вообще хозяин дома, вспылил, вошёл в раж и как крикнет:

– Что?! Из-за меня Дед Мороз застрелился?! Из-за этой мочалки, из-за бороды?! Извольте, сударыня, возьмите себе и клейте себе хоть… хоть на нос!

Срывает с себя Егорка «бороду» и кидает её супружнице.

Ну, естественно, «бороду» сквозняком в раскрытую дверь и вынесло. А на дворе ветер, метель. Подхватила позёмка клок Бармалейкиной шерсти и понесла за околицу.

Тут супружница как всхлипнет:

– Не позволю разорять хозяйство. Пускать на ветер!

И бросилась вдогонку за «бородой». От жадности забыла, что сама про Деда Мороза авантюру изобразила…

Попробуй догнать клок кошачьей шерсти, когда тот летит по ветру. Однако же супружница Егоркина пробует. Жалко ей, вишь ли, терять добро, о котором столько мечталось. Бежит баба по заснеженному полю, под ноги не смотрит. И вдруг – хлобысь! Зацепилась ногой за некий предмет странной формы, выторкнувшийся из-под снега на самом краю обрыва.

Конечно, откуда было Егоркиной супружнице знать, что это Чёрт опять свой перископ из ада выставил и на мир земной пялится. Но только не вовремя высунулся чертеняка. Поэтому и увидела нечистая сила в окуляре одну только здоровенную пятку, да ещё чью-то рожу, и в тот же миг разверзлась перед чертенякой темнота.

Грешники в аду испуганно притихли: не каждый день приходится видеть валяющегося в аду на полу Чёрта в бессознательном состоянии.

А как получилось. Запнулась на бегу Егоркина супружница за торчащий из снега чертенячий перископ, и тот, другим своим концом, врезал Чёрту промеж глаз. Женщина, естественно, с обрыва – кувырк! И, пробив с размаха дно оврага, очутилась в аду быстрее, чем я это вам тут рассказываю.

Оклемавшийся Чёрт и оклемавшаяся баба расселись на полу преисподней и медленно в сознание своё приходят. Осознают, так сказать, новую реальность.

И тут баба, разглядев наконец бородатую чертячью рожу, как крикнет:

– Ага! Так вот где она, моя борода!

И как вцепится Чёрту в бороду. И как давай отрывать. Чёрт от бабы удирать: казаны копытцами сшибает, клавесин набок опрокинул… Грешники от испуга блеют…

И такой тарарам в аду поднялся, что святой Пётр, дремавший на небесах на лавочке у райских ворот, проснулся, обеспокоился и в пароходный раструб как рявкнет:

– Аллё, в машинном отделении! Прекратить немедленно безобразию!

А в ответ ему из раструба бабьим голосом как визгнет:

– Дядя Петя! Скажите, нехай Чёрт бороду отдаст!

Бегает Чёрт по аду от Егоркиной супружницы и думает: «Сам, сам виноват! Зачем таку холеру Егорке в жёны подсунул?! Не иначе бес меня попутал… То есть сам себя попутал!»

А тем временем Бармалейка и Егорка за праздничным столом сидят, и непонятно им, радоваться или печалиться оттого, что баба исчезла. Тишиной наслаждаются, стало быть…

Но недолго наслаждались. Входная дверь вдруг скрипнула. Приоткрылася. И вот те вам – на пороге стоит Чёрт собственной персоной.

Глянули Бармалейка и Егорка и обмерли: Чёрт-то он Чёрт, да весь какой-то подержанный, пощипанный, от бороды три волосинки осталось, рога набекрень, на голове восхитительный шишак невообразимого размера, хвост узлом военно-морским завязан, под одним глазом «фонарь» тлеет, другой растерянно по сторонам бегает – пощады ищет.

– Здрасте… – Чёрт им.

– И вам не болеть, – в два голоса наши домочадцы.

– Вот что… – Чёрт смущённо повозюкал копытом по половику. – Ты это… бабу, это, свою… обратно, это… забирай.

– Снова?! – опешил Егорка.

– Опять?! – покачнулся на четырёх ногах Бармалейка.

– За это не беспокойся, – заторопился Чёрт, прикладывая сосульку к шишаку на лбу. – Мы там посовещались… – Чёрт поднял свой единственный глаз к небу, – и пришли к выводу. Всё будет по-другому! Сам не возражает.

– Сам? Ну тогда ладно, – нехотя согласился Егорка. – Если Сам даёт добро.

– Это ж уму непостижимо, какие нервы надо иметь… – прошептал кот Бармалейка, усаживаясь на лавку, – когда имеешь дело с женщинами.

И Егорка принял в объятия свою жену. Всё ж таки, кроме характера, у неё были другие разные достоинства…

И вот с тех пор, братцы, в мире земном всё переменилось. Теперь уже бабы бегают по хозяйству, за водой да за хлебом, а мужчины с друзьями домино зашибают. А когда надоест им домино, выпьют они бражки и с песнями идут домой. Оно, конечно, мужик не так красиво поёт песни, как раньше бабы, зато все при своих бородах…

И за то Чёрту спасибо!

2007 г.