Колыбельная для моей звездочки

Только штатный полковой мудрец, этот хитрый старикашка, растерянно улыбался, отводя взгляд.

– Как… Как же так?! Рюф?! Ты солгал мне?! Да? Отвечай!

Рюф неловко попятился и прижался спиной к дереву, словно ища защиты.

– Да?! Да-да-да-да… ох… – И принцесса впервые, кажется, в своей жизни заплакала навзрыд.

Гвардейцы смущённо отвернулись и постарались как можно незаметнее исчезнуть. Мудрецы, не поднимая глаз, тоже ушли. Парк опустел. Неожиданно пошёл снег. Это был первый снег в этом году. Он крупными хлопьями ложился на чёрную землю и тут же таял. Он таял, и теперь уже вовсе нельзя было понять: слёзы это текут по щекам маленькой принцессы или капли талого снега. Рюф, прижимая принцессу к себе, запрокинул ей голову и стал вытирать слёзы.

Он бормотал что-то, и если бы мы могли расслышать, то это были бы такие слова:

– Кто же знал… Всё пройдет. Ничего. Будет ещё у тебя своя сказка. Кто же знал…

– Уйди! Ты предатель!.. – Принцесса резко отстранилась от сержанта и бросилась бежать.

Невесть откуда взявшаяся мартышка, возбуждённо размахивая руками, смеялась, яростно скаля зубы.

– Да… пошла ты… к мудрецу, – прошептал сержант и остался стоять неподвижно: большая неуклюжая фигура с растерянно растопыренными руками.

***

Сколько можно бежать? Принцесса остановилась и осмотрелась. Парк больше не был волшебным и прекрасным. Он был заброшенным и старым. Принцесса повернулась и пошла к замку, почерневшему от дождей и времени. Волшебство кончилось. Мхом порос фундамент, и кое-где змеились трещины вдоль стен. Петли дверей заржавели и визжат. Паутина в углах. Чудесные фрески и мозаика, украшавшие потолок, выцвели.

Принцесса села в кресло у камина, и оно жалобно заскрипело в иссохших суставах.

Урождённая Лизагу де Сак зябко поёжилась и накинула на себя плед. От пледа исходил затхлый запах нафталина. По углам собиралась чернота…

– Эй! – голос принцессы гулким эхом разнёсся по замку. – Есть здесь кто-нибудь?! Эй!

За дверью послышались шаркающие тяжёлые шаги, створки приоткрылись, и вошёл Рюф.

– Я здесь, моя госпожа.

– А где все? Почему не зажигают свечи? Где пажи, слуги?

– Все ушли, моя госпожа.

– Куда?

– Домой, – устало вздохнул Рюф и опустился в кресло у двери.

– А ты… – поперхнулась принцесса, – почему не ушёл?

– Я? – удивился Рюф.

– Конечно.

Пытаясь сгладить неловкость, после некоторой паузы принцесса попросила:

– Рюф, сходи в библиотеку и принеси сюда книгу, о которой мне докладывал разведчик. Помнишь, я тебе рассказывала?

Когда Рюф вышел, принцесса встала и зажгла свечи. Сержант вернулся быстро. В руках у него была толстая книга. На первой титульной странице было выведено: «История города, прозванного Счастливым».

Принцесса жадно перевернула страницу и прочла: «У вас в руках последний лист с самого высокого дерева этого королевства…»

Принцесса только сейчас разжала судорожно стиснутый кулачок и положила себе на колени помятый дубовый лист.

«…Посмотрите внимательно. Он потому упал последним, что был крепко пришит к ветке, и, пока от непогоды не истлели нитки, вы ждали…»

Принцесса пригляделась: действительно, у основания листа виднелся пучок истлевших ниток.

«…Решайте».

На этом надпись обрывалась, и все остальные листы в этой странной книге были чистыми.

– Что решать, Рюф? – спросила принцесса.

– Не знаю, моя госпожа, – пожал плечами сержант.

– А если бы ты был на моём месте?

– Сжёг бы, наверное… и дерево, и всё.

– Зачем?

– Это место лишает человека надежды.

Принцесса встала и, приблизившись к Рюфу, села у его ног и заглянула в глаза.

– Рюф, ты ведь так не думаешь? Правда?

Рюф смущённо отвёл взгляд.

– Не знаю…

– Если всё сжечь, что же останется? – прошептала принцесса. – Что останется тем, кто ни-ко-гда не сможет попасть сюда? Зачем отбирать надежду? Пусть живёт. А? Пусть. Давай пришьём этот лист обратно… в конце концов…

– В конце концов… – тяжело вздохнул Рюф, – при чём здесь какие-то листья? Есть в мире более надёжные вещи. Верно?

***

Дорога, круто изогнувшись, уходила за перевал. На вершине холма стояли двое.

– Есть более надёжные вещи? – рассмеялась принцесса и оглянулась.

– Конечно, – улыбнулся сержант. – Например, дружба. Разве дружба не достаточно надёжная вещь?

Там, откуда они только что ушли, виднелись город, замок, парк. Было раннее утро, и из-за узорчатых шпилей вставало солнце. Друзья повернулись и пошли… Длинные ломаные тени провожали их, пока синяя черта горизонта не поглотила и замок, и город, и парк, и осталось только небо да солнце, да ещё ветер, который всегда мчится впереди нас…

31.12.1984 г.

Колыбельная для моей звёздочки

Алёнка появилась, как всегда, бесшумно. Виновато посапывая, она несколько раз прокатилась за спиной работающего Леся, пытаясь привлечь к себе внимание. Плутовская улыбка на её лице лучше всяких слов говорила, что работать Лесю сегодня больше не дадут. И он сдался на милость победителя – отодвинул на край стола стопку исписанной бумаги и, потянувшись, отхлебнул из громадной чашки чая. Отхлебнул чая и облокотился о подоконник. Оранжевые пятна от заходящего солнца упали на его лицо, отчего оно враз стало бронзовым и каким-то чуть незнакомым. Словно вот, вернулся из дальних странствий славный родной человек, безжалостно обветренный и прокопчённый дымами костров. И нос вроде тот, ан нет, вот складка новая, и глаза как будто те же, да не те. Или просто морщин прибавилось у переносицы… И ты смотришь – и узнаёшь, и не узнаёшь.

Так сейчас Алёнка смотрела на Леся, а Лесь смотрел в окно, и в комнате было тихо-тихо. Мириады невесомых пылинок плясали в солнечных лучах и уже больше не хотелось шевелиться, чтобы ни звуком, ни даже дыханием не разрушить эту волшебную тишину.

– Па, ты думаешь о чём? – наконец спросила Алёнка.

– Да вот… солнце садится, – шёпотом ответил Лесь.

– Ложится… – поправила его шёпотом Алёнка.

– Ложится, – согласился Лесь.

– Куда?

– За леса, за луга.

– И за моря?

– И за моря…

– Да, – вздохнула печально Алёнка, – и никогда не ляжет.

– Почему это? – оторвался Лесь от подоконника.

– Так Земля ведь круглая.

– Рациональная… Это же ведь только так говорится.

– Что солнце встаёт и ложится?

Вдруг всё растворилось вокруг. Вначале исчез потолок, затем – стены и пол. Последними растаяли большие напольные часы.

– Это ты? – спросил Лесь.

– Я, – ответила просто Алёнка.

– Могла бы пол оставить.

– Зачем?

– Действительно…

– А мама не узнает, – быстро проговорила Алёнка, внимательно наблюдая за лицом Леся. – В конце концов, мы же с тобой взрослые люди. Правда?

– Взрослые-то взрослые…

– Ну, па-а-а… Конечно, мы ей расскажем, но только после. Хорошо?

– Ну ладно, – согласился Лесь с сомнением в голосе.

И они полетели.

Медленно поплыли над самой землёй. Слабый в этот вечерний час, ветер нёс, покачивая, две серебристые пушинки над пшеничным полем. Или не серебристые, но это всё равно…

Так они плыли над пшеничным морем, а им вслед бежали пологие пшеничные волны. Их гребни с тихим шорохом затухали и вновь вспыхивали далеко впереди – и катились, катились, может быть даже к самому солнцу, наполовину окунувшемуся за край земли. То колоски поудобнее укладывались на ночь… И кроме этого тихого шороха, да ещё одинокого перепелиного «подь-полоть, подь-полоть», безмолвие царило над землёй. И покой.

– А мы их догоним…

Алёнка бросилась к волне и, распахнув руки, ухватила волшебный мерцающий свет. Но тот, испугавшись, ловко выскользнул из Алёнкиных объятий и вспыхнул вновь, но уже далеко-далеко впереди.

– Дорога, – прошептала Алёнка.

Действительно, поле разрезала дорога. Обыкновенная, просёлочная. Вытянув руку, Алёнка принялась пальцем чертить на ней полосу. Тогда, спасаясь от безжалостного Алёнкиного пальца, дорога вдруг нырнула в неизвестно откуда взявшийся лес. И побыстрее распалась на десятки маленьких, поросших мятликом и разным бурьяном дорожек. Или не дорожек, а тропинок, но это всё равно…

– Какая недотрога, – обиделась было Алёнка на дорогу, но тут же забыла о ней – так всё таинственно было вокруг.

Устоявшиеся запахи прелой листвы и смолистый сосновый дух окутали Алёнку и Леся с головы до ног, словно они окунулись в другой, таинственный мир. И тишина здесь была своя – особенная, какая-то загадочная. Может быть, оттого, что стволы деревьев и листва сузили пространство, не позволяя видеть, что делается там, за ними. А что-то делалось, потому что время от времени оттуда, из глубины леса, доносились неизвестно кому принадлежащие шорохи, какое-то попискивание и даже будто чьи-то шаги. К тому же здесь, внизу, уже почти совсем стемнело, и, лишь запрокинув голову, можно было видеть золотящиеся верхушки берёз и сосен.

Однако что это? Впереди, в колючих зарослях малины, кто-то сидел. Сидел и шевелил ушами. Вот так дела…

– Кто это? – шёпотом спросила Алёнка.

Лесь пожал плечами и на всякий случай спрятался за ближайшую сосну.

– И молчит…

– Молчит, – выдохнул Лесь, осторожно выглядывая из-за ствола.

– Это… волк?

– M-м-м… Нет. He похоже. Скорее медведь… – предположил Лесь.

– Ага, медведь! – фыркнула Алёнка. – Да ты посмотри, какие у медведя длинные уши. Тоже мне, медведь. Ну? Подумай. Это… за… за… За-яц!

– Не может быть. Откуда здесь зайцы? Зайцы ведь в Африке. Охотятся на этих… на сусликов. Носят детишек в сумках…

Пo мере того как Лесь описывал зайца, у Алёнки округлялись глаза. Казалось, ещё вот-вот – и они выпадут, и блестящие, словно росинки, затеряются в траве.

– Ну, па… Ну… – от возмущения Алёнка долго не могла подобрать слов. – Ты всё перепутал. Это кенгуру носят своих детишек… – Алёнка вдруг запнулась и пристально вгляделась в лицо Лесю. – Да ты опять шутишь! Шутишь? Ну хочешь, хочешь, я сейчас подойду и поглажу его? Хочешь? Подойду и поглажу.

Лесь растерянно огляделся и начал медленно сползать по стволу сосны вниз.

– Алёнка, не делай этого. Я не переживу. От страха. Вот, уже не пережил. Всё. Я умер.

С этими словами Лесь отцепился от ствола и вытянулся в воздухе, раскинув руки и состроив печальную мину на лице.

– Ага, люди не умирают. – Забыв про зайца, Алёнка подлетела к Лесю и бесцеремонно потянула его за ногу.

– Умирают, ещё как умирают… – проворчал «мёртвый» Лесь и для убедительности закрыл глаза.

– Aх, так! – нахмурилась Алёнка. – Значит, умирают?! Ему, бедненькому, наверное, просто спать захотелось. Вот он и разлёгся. Засоня!

– Кто это засоня?! – вскочил Лесь, но Алёнки уже не было.

Она стремительно уносилась вверх. Вспыхнув на солнце серебристой искоркой, она тут же растворилась в небесной синеве.

– Всё равно, всё равно, всё равно… – Лесь потерянно огляделся и, заметив задремавшего зайца, неожиданно зло швырнул в него шишкой. – Кыш, собака!..

Заяц взмыл в воздух и исчез, словно его и не было никогда.

Ещё какое-то время Лесь стоял неподвижно, прислушиваясь к чему-то, затем, встряхнувшись, медленно заскользил вверх.

Слившись с полем, растворился лес. На этой высоте, куда не залетали понапрасну птицы, ещё вовсю светило солнце, а горизонт был чист и ясен. И лишь неподалёку от Леся расположилась маленькая тучка-облачко.

Приблизившись к ней, Лесь проговорил, ни к кому не обращаясь:

– Если на всём таком большом-огромном небе всего одна маленькая тучка, то вот загадка-вопрос: где же мне искать непослушную дочь мою? А?

А из облака раздалось:

Я Тучка, Тучка, Тучка,

А вовсе не медведь,

Ах, как приятно Тучке

По небу лете-е-еть!

Ах, в синем-синем небе

Порядок и уют,

Поэтому все Тучки

Так весело поют!

– у Винни-Пуха не было мамы, – заметил Лесь. – Поэтому, хоть он иногда и не вовремя возвращался домой, ему за это… Да. Ничего ему не было за это.

– Нам уже пора? Да? – вынырнула из облака Алёнка.

– Почти да.

И они, взявшись за руки, начали тихо скользить вниз…

– А я знаю, почему ты умер, – вдруг сказала Алёнка. – Ну там, в лесу.

– Почему? – после некоторой паузы спросил Лесь.

– Просто ты не хотел, чтоб я шагала по земле. Да?

– Да…

– А я знаю, почему ты не хотел, чтоб я…

– Почему? – прервал её Лесь.

– А потому… Трава живая, – задумчиво проговорила Алёнка. – И если на неё наступать… ей же больно будет.

– Будет, – согласился Лесь.

А там, внизу, у земли, солнце уже село. И дали стали синими, и в этой синеве нет-нет да и вспыхнет огонёк, и понять невозможно, то ли это звезда взошла в озере, то ли это костёр или окно дома. А вот если это костёр, так у него лежит кто-то и, может быть, не спит. Конечно, не спит. Лежит он, запрокинув голову, и смотрит в небо. А если не у этого костра, то вон у того обязательно греется какой-нибудь охотник или путешественник… Лежит он и смотрит в небо. В небо, по которому летят две маленькие серебристые звёздочки. Приятно ему слышать, как потрескивают сучья в костре, приятно думать, что земля вся насквозь живая и тёплая… А над самым лицом лежащего, на шершавом острие травинки, переливается росинка. И в ней отражается и небо, и костёр, и две серебристые звёздочки в небе мерцают. И этот человек, конечно, счастливый…

Две серебристые звёздочки скользнули за горизонт и исчезли, но Земля ведь круглая…

Лесь взял уснувшую Алёнку из кресла-каталки и осторожно переложил её в постель. Укрыл одеялом и, подойдя к окну, распахнул створки рамы.

Мама где-то задержалась на работе. Вдалеке простучали колёса поезда. В комнату, на свет лампы, летели ночные бабочки и разные мотыльки. И бились о стекло абажура.

Наступала ночь. В полях протяжно покрикивал перепел, замученный бессонницей. А может быть, просто потерял свою прекрасную перепелиху в густосплетении трав, и никак ему не сыскать её в такой кромешной темноте.

Лесь поднял голову – по небу летели две маленькие серебристые звёздочки. Они нарочно летели так медленно – для того, чтобы каждый, даже самый неповоротливый, успел бы загадать своё желание.

Декабрь 1988 г.