Виталий завистливо глянул на Тойоту-Короллу, тормознувшую у кирпичного дома напротив. Из автомобиля вышла грозная и грузная старуха и заорала почти баритоном, увидя свою миниатюрную старинную подругу:
– Надька! А помнишь…
Писать то, что она кричала на полдеревни невозможно, ибо, литературных слов там было не более двадцати процентов.
Таня, не выходя из машины, тронулась к дому Котелкиных, она припарковалась по соседству с «жигуленком» и «москвичем», стоящими близ лиственницы. В огороде и внутри жилища чувствовалось оживление. Присутствующие с интересом рассматривали вновь прибывшую даму, солидную, красивую и одетую в вызывающе импортное платье.
– Почёт и уважение, – выскочил пьяненьким скоморохом Стрекач, – давно ждём.
– Витя, Балон, здравствуй! – Таня обрадованно крикнула, узрев, наконец, первую знакомую физиономию.
Остолбенелый, но польщенный Витька, глядел на шикарную женщину с восторженным непониманием.
– Таня, – Лёшка спустился с крыльца – вот уж не ожидал тебя увидеть.
Они тепло и по-доброму обнялись, под косые взгляды Лёшкиной жены.
Балон был глуп, но сообразителен. Он торопливо, насколько позволяло его полупьяное состояние, подбежал к монументальной московской красавице и тоже попал в приятные и неожиданные объятия. От Тани исходил благоухающий аромат «Шанели».
– А где Вася?
В объятия представительной дамы пытался пробраться и Стрекач, но был твёрдо и деликатно отвергнут.
– Вася-то где? – Настойчиво спросила Таня.
– Нет Василия. Сорок дней сегодня отмечаем. – Лёшка грустно склонил голову.
Женщина подняла руку к подбородку, и задумавшись смотрела в ни куда:
– Да, перебор, двадцать два…
Лёшка не понял:
– Что?
– Двадцать два года пролетели, надо было мне прошлым летом приезжать. И всё-таки я обещание выполнила когда-нибудь вернуться.
– А ты поплачь, – посоветовала жена Петровича Клавка, – легче будет.
– Дождь поплачет, а мне и так не тяжело, а лишь грустно немного.
Тут выпрыгнул хитрющий Балон:
– Тань, а ты как живёшь?
– Да как – сейчас одна в трёхкомнатной квартире. Работаю в Министерстве, там сплошная рутина, а в остальном – однообразно и скучно веселюсь. У самого-то семья, дети?
– Да, как сказать, один вот, а дети… дочь, а может и не одна.
– Ты не альфонс случайно? Ой, это же сам Пират Степанович, совсем не изменился, даже глаз новый не отрос.
Лёшка предложил съездить на кладбище, но Татьяна покачала головой:
– Нет, он мне живой был нужен.
– Какая у тебя машина интересная. Можно поглядеть изнутри? – Лукавый Балон решил поговорить с женщиной без свидетелей, кое-что скумекав остатками мозгов.
Маневр удался частично. Пират «упал на хвост» и потащился за Витькой.
– Не женатый говоришь, – Таня мгновенно раскрыла его поползновения и не подав вида, подыгрывала – наверное умелый и работящий.
Балон гордо вскинулся:
– Водитель – профессионал, на любой машине могу, даже таксистом в Москве был.
– Ну! Тогда стоит рассмотреть твою кандидатуру. Усаживайся в машину. Да не за руль, рядом садись!
Пират несмело напомнил о своём существовании:
– А я? Может тоже на что сгожусь?
– Однако, господа! Неужели двух альфонсов содержать придётся? Открывай заднюю дверь, ныряй в салон.
Пират прошмыгнул на широкое заднее сиденье и осторожно захлопнул дверь, не веря своему счастью. Подковылял Стрекач, который краем уха уловил разговор, но непоняв ничего решил, что собутыльников пристраивают на некое теплое место:
– Меня тоже бери – всё могу, даже по печному.
Таня из-за приоткрытой двери поглядела на обладателя сапог с насмешливой уважительностью:
– Печник значит, да, сейчас в Москве это самая дефицитная профессия.
Балон с Пиратом ревниво и с оттенком брезгливости переглянулись (зачем мол нам такой напарник?), а Татьяна продолжила:
– Может вы и дымоходы чистите?
На что Стрекач гордо и с пренебрежительным превосходством заявил:
– Сантехник пятого разряда. Любой колодец, когда он говном забьется, тросом через трубу пробью и прочищу.
Едва заметная улыбка в уголках губ, мелькнула у женщины:
– Кого, кого, а говночиста у меня ещё не было.
Отъехав на сто метров, где она оставила тетку, Таня предложила претендентам посидеть на скамейке, пока она сходит за родственницей. Те недовольно согласились.
– Не доверяет – ворчал Пират, – как будто мы воры какие (он и был, по сути, вор)
– Приучим, – оптимистично успокоил Витька, – дай только время.
Через десять минут Таня уезжала в Москву одна. Тётка решила до вечера посидеть с подругой, а неудачникам альфонсам было предложено написать заявление на имя Татьяны Ивановой, которое она заберет в следующий приезд.
– Надо вам кастинг пройти, ждите.
Пират отправился сдуру писать заявление, а Витька, который всё понял, вернулся в дом Котелкиных допивать…
Двадцать первого июня изнывая и маясь целую безалкогольную неделю, Стрекач с Пиратом, в духе времени, покумекав размытыми спиртным мозгами, решили организовать замечательный бизнес. Одна могучая фирма, из тех, что гроздьями возникали в столице, выкупила школу с парком под дом отдыха. Парк и школьный сад огородили забором из сетки-рабицы, а внутри помещения сделали ремонт. Крыша школы сияла оцинкованным железом необычайной толщины.
Генка Пират числился гвардейским сторожем оздоровительного комплекса, с приличной, по деревенским представлениям зарплатой, и, хотя инфляция галопировала, а ценники в магазинах менялись чуть ли не еженедельно, его доходы компенсировались прибавкой раз в месяц, что позволяло содержать двоих дочерей. Жена Пирата сбежала осенью прошлого года с блестящим заезжим наркоманом, а подрастающих наследниц помогала растить тёще-пенсионерка.
В марте фирма благополучно разорилась, и Генка остался не то, чтобы без средств (небольшая пенсия по инвалидности у него имелась), но в крайне затруднительном положении. Они со Стрекачем и раньше проворачивали аферы – набивали мешки сырым снегом, сыпали сверху пять горстей комбикорма и впаривали доверчивым старушкам. Тот бизнес быстро сошел на нет – через неделю их уже били. Железо обещало долговременный стабильный доход, его вполне хватило бы на десяток приличных домов.
Руки новоявленных бизнесменов явно росли не из того места. Побаиваясь забраться на высоченную школьную крышу, они решили выламывать листы через чердак. «Умельцы» целый день провозились и с огромным трудом добыли один помятый, изуродованный экземпляр.
Продавать потащили в дом, где не иссякали запасы самогона. Стрекач вволок огромный и тяжеловатый лист в калитку, а Пират залёг в крапивные заросли напротив. Бывший сантехник пятился задом, а в это время собака Линда, помесь овчарки и водолаза тяжелой поступью сходила по ступенькам навстречу ему.
– Почёт и уважение, – бухнул обычное приветствие Стрекач, я вот …
Он обернулся, увидел, что разговаривает с собакой и плюнул с досады.
Старший самогонщик увидел в окно ноги Пирата, неумело замаскированного крапивой и вышел на улицу:
– Ты что припёр великий хроник?
– В лесу нашел, – Стрекач отряхнул пораненные руки, – еле от земли очистил, блестит, как новый.
– Не городи. Где ты его так помять и порвать сумел?
– Я же говорю – еле откопал.
– Вот дуремар. Что я слепой что ли? Металл новенький, только испорчен до страсти, кроме тебя так изуродовать лист никто не способен. Говори честно – со школы лист? Кто там в крапиве лежит, не Пират?
Вскоре горе-предпринимателям налили по пол-литра браги, не желая расщедрится на самогонку, а через пять минут из Пирата вытрясли сведения о ликвидации фирмы.
Скорость распространения деревенских новостей изумлению подобна. 22 июня, трезвые и пьяные, здоровые и калечные налетели на крышу как воронье. Самые шустрые уже наверху делили участки для раскрытия. Крыша была сорвана подобно урагану…
Прошло очень короткое время и люди, принимавшие участие в мародерстве, с недоумением приходили на заросший сорняком пустырь, который ничем не напоминал бывшую школу (даже кирпича не осталось) и задавали сами себе вопрос: «Что это было?» (Подразумевается массовое сумасшествие).
Накануне Троицы в Колычёве объявился Вовка Котелкин. Он совершенно не был похож на себя – тупой, отсутствующий взгляд, полная безучастность. Его ограбили по дороге из Германии – отняли деньги, документы, машину, хорошо ещё, самого оставили в живых, что случалось не так часто – обычно свидетелей ликвидировали.
Из стрессового состояния он начал выходить лишь к осени, но окончательно не оправился никогда.
Покраснели клёны. Листья берёз за оврагами принимали всё более золотистый оттенок. Лёшка приехал к младшему брату, сраженному меланхолией:
– Вас пятеро в доме. Чем живёте, что едите? Не работает никто, а пенсию получает мать, да Ирка.
Он хотел сказать твоя Ирка, но осекся, щадя чувства Вовки. Да, так уж нескладно получилось, что вдова перешла по наследству к брату, хотя была старше его на пятнадцать лет…
Во время пикового противостояния парламента и президента, Володя Котелкин неофициально устроился на подсобное хозяйство. Потом был московский бунт 3 октября и последующий расстрел парламента, многочисленные жертвы с репрессиями в отношении рядовых возмущенных граждан и мягкие репрессии для высокопоставленных бунтарей…
Зима дала знать не морозами, а гигантскими сугробами.
До нового года либеральные властишки (властью их назвать невозможно, ибо, они всецело зависели от заокеанских хозяев), провернули два крупных дела: провели внеочередные выборы парламента и, по-быстрому, не то сляпали, не то сварганили конституцию-насмешку. Нет, на словах там всё было прекрасно, а что касается дела… О каком деле можно говорить, если начались в стране смерти от голода (!), а призывников-доходяг отправляли в откормочные (!) роты. В основном законе говорилось: каждый человек имеет право на жилище, но даже не намекалось, как это право можно реализовать. Ничуть не лучше складывалась ситуация в так называемой, бесплатной медицине. Обнищавшие больницы не имели не то, что денег на еду, а даже, на посуду…
Правящий кагал уже банкеты запланировал, – отметить победу «демократии», как грянул гром – победила партия крикуна Жириновского, знаменитого своим высказыванием, что мама у него русская, а папа – юрист…
Через три года вакханально-алкоголического правления Ельцина, личности, крайне сомнительных качеств, едва не наступил дефолт и доллар взлетел в цене, по отношению к рублю в космические выси. Чуть позже, к третьей годовщине кончины СССР, началась давно разжигаемая первая чеченская война…
Вовка свыкся с ненормальной домашней обстановкой, притёрся к Ирине и племяннику. Мать уже не была трезвой, приобретя типичные черты алкоголички. Стрекач окончательно потерял остатки разума, которого у него и так набирались крохи.
К весне 1995 года, Тамара окончательно слегла и ее безмозглый муж, нутром чуя, что его скоро попросят из дома, решил заработать если не на жизнь, то хотя бы на выпивку. Пришел он бить челом в строительную бригаду. Тогда только бандиты, коммерсанты-барыги, да строители-шабашники процветали.
Олуха знали как облупленного, поэтому решили его использовать в качестве «подай-принеси». Стрекач запросил в виде аванса бутылку водки. Ему налили стакан, усадили в ЗИЛ-157 и поехали воровать лес. Шла середина апреля. На полях снег сошел с неделю назад, а в лесу ещё местами лежал. Лес тогда не воровал только ленивый. Как выражался известный егорьевский лесной делец Витя Соловей:
«Если я не украду два лесовоза в день, значит этот день – неудачный». Да, далеко было тем ребятам до последующих миллионокубовых краж и афер чиновников…
За спинкой сидения «колуна» (ЗИЛ-157) пряталась двуручная пила, не создающая шума при валке, а под ним два топора. Стрекач проявил себя асом идиотизма. Если пара виртуозов лесной кражи, управлялась за час с семью сосновыми стволами, деленными суммарно на тридцать пять резов, то у бригадира с отставным сантехником времени ушло в три раза больше.
Весенняя прель распространяла неповторимый аромат. Идиотистый Стрекач бросался бежать за полминуты до того, как дерево начинало падать, причём мчался именно туда, куда валился ствол. Бригадир бешено, но негромко матерясь (чтобы не привлекать криками внимание), в ускоренном темпе один допиливал до начала падения. Слова на Стрекача не действовали, как оказалось и подзатыльники тоже. Измученный бригадир рычал:
– Надо по городам развесить театральные афиши и призывать население посмотреть на тебя – выдающегося дурака.
На седьмом стволе Стрекач продемонстрировал незаурядную прочность черепа; такой отличался кроме него, разве что Виталий Королев. Сухая макушка, весом килограммов пятнадцать-двадцать, с треском рухнула на его безмозглую башку и разлетелась на две части. Шапка слетела, сам упал, даже не почесав ушибленное место.
Работать на деревообрабатывающих станках Стрекач оказался не в состоянии, а при возведении крыши дважды был с позором изгнан из бригады.
Беда редко приходит одна. Вскоре скончалась Тамара и буквально на следующий за похоронами день его вышвырнули из дома, с которым он за семнадцать лет сроднился и которому принёс столько бедствий.
Вынырнул Стрекач в поселке Павлово, где числился больным, а фактически стал истопником при поселковом медицинском учреждении…
Вовке зажилось гораздо веселее, особенно когда съехал повзрослевший племянник.
Осенние выборы в Госдуму выиграли коммунисты и мстительно стали готовить импичмент алкоголику Ельцину. Продолжалась война. Человек двести боевиков из Чечни захватили Буденовск, перебили местную милицию и согнали огромное количество людей в местную больницу в качестве заложников, предъявив ультиматум властям. В ультиматуме стояло требование прекратить все боевые действия со стороны российской армии и немедленно вывести войска из мятежной республики.
Президента в Москве не было, а трусоватый глупец, премьер-министр Черномырдин (тот ещё ворюга), поднял свои крысиные лапки перед обнаглевшими бандитами.
Действительность жутко контрастировала. Засверкали десятками окон дворцы вельмож и нуворишей, на фоне крайней нищеты деревень, поселков и небольших городов. Обезлюдивал Север…
В январе рейтинг Ельцина упал до предела статистической погрешности, почти до нуля. Самым популярным политиком России на тот момент стал неоднозначно-сомнительный Григорий Явлинский.
Кроны высоких гладкоствольных сосен покрывали шапки снега. Вовка, пропустив пару стаканчиков, топил печку, не думая и не заботясь о будущем. Деревня потеряла почти всех жителей – на двух ближайших улицах едва набиралось десять-двенадцать человек. Скотину извели напрочь. Районные власти, выполняя неведомо кем данные установки, костьми ложились, чтобы уничтожить остатки коров в частных руках. Местная газетёнка «Знамя труда», от имени уездной администрации сокрушалась: деревенские жители совсем распоясались – продают молоко в Егорьевске, того гляди кого-нибудь отравят.
Приближались выборы президента России. Ельцин не имел никаких шансов, но провернуть махинацию взялся Чубайс. Последовали скандалы, подтасовки, манипуляции, несбыточные обещания и заигрывание с народом. В газетах мусолили мутную историю с коробкой из-под ксерокса, набитую долларами. Её выносили из дома правительства два «чубайсёнка» – Лисовский и Евстафьев и были задержаны на выходе «Коржаковской» службой. Чубайс пришел в бешенство, устроил истерику у президента (не первую), и ближайший соратник алкоголика, довереннейшее его лицо, мигом лишился своего поста. Коржаков, с горя, уселся писать скандальные мемуары.
Почему не стал президентом Зюганов, так и осталось до конца непонятным. Это можно объяснить разве что его рыхлостью и мягкотелостью, как политика.
Генерал Лебедь, человек не лучших моральных качеств, во второй раз сдался президенту Ельцину на милость, и, частично обеспечив ему победу, стал секретарём совета безопасности.
Сепаратисты Чечни захватили Грозный и, унизив российскую власть, заставили подписать капитуляционный мир с собой. Вошедшие в историю Хасавюртовские соглашения подписывал Александр Лебедь.
Так, в дрязгах, интригах, миллиардерском чванстве, где первую скрипку играл Борис Березовский, обнищании страны, с уничтожением передовых и конкурентноспособных предприятий, доползли до дефолта 17 августа 1998 года.
Последовал правительственный кризис. Премьер-министр – знаменитый «киндер-сюрприз» из Нижнего Новгорода Сергей Кириенко полетел в отставку со своим кабинетом. Негодяй Чубайс нацелился на захват электроэнергетики страны. Из пыльного, вонючего мешка истории, вновь был вытащен бездарный ворюга Черномырдин. На встрече с Ельциным они обнялись по старой дружбе и, казалось, он вновь проскочит в правительство, как его глава… На сей раз Госдума встала монолитной стеной на пути проходимца.
Серия думских и правительственных скандалов закончилась выдвижением в премьеры Евгения Примакова, личность которого всех устроила.
В Колычёве завелись московские дачники, а у них кое-какие деньжонки водились. Они были ещё лопушистыми, озирались на каждый шорох и абсолютно не разбирались поначалу в деревенских людях. Первое время в друзьях москвичей числились исключительно аферисты типа Пирата.
Весной вернулся с четвертой отсидки Богдан – Сашка Яснов и стал рыскать в поисках старых дружков и средств существования. Сперва он встретил Беса, пригласил его в гости, и они провели вечерок, за бутылкой, купленной Витькой. Приятель ему не понравился – после выпивки, по привычке, начал хозяина всячески критиковать. Богдан, без церемоний слегка набил физиономию Бесу и обратил взор на Пирата.
Генка ещё неделю назад получил заказ на изготовление забора в соседнем доме, где поселились дачники. Аванс он, разумеется, уже пропил и собирался выступить посредником, то есть, передоверить работу другим, имея с данного дела процент.
Богдану было предложено соорудить забор из штакетника и резную калитку. Тот почесал затылок и уныло заявил, что молоток сроду в руках не держал, а где взять штакетник – понятия не имеет. Неунывающий Генка предложил план:
– Пойдём к Вовке Котелкину, он договорится с Сашкой и Мишкой. Они разрешат ему напилить штакетник, а калитку резную на их станках запросто можно сварганить. Ты Вовке поможешь, деньги поделите.
– А ты?
Увертливый Пират обосновано уклонился:
– Я москвичам насвистел, что у меня имеется бригада, сам я, мол, только руковожу… Доить их можно долго.
– Так, подожди, а деньги?
– Все себе возьмёте, ну меня угостите и дело в шляпе, я же не жмот.
И он назвал сумму, впечатлившую Богдана, хотя она была вдвое меньше запрошенной у хозяев.
– Тогда проси аванс, – Сашка, в предчувствии выпивки необычайно возрадовался, – потом к Вовке пойдём.
Генка нырнул к соседям, выпросил денег на три бутылки, и они помчались к Котелкиным.
Ирина когда-то училась в одном классе с Сашкой и встретила его обрадованно-приветливо.
После коротких переговоров Володи с владельцами станков, четверка рванула на дело через магазин. Пират купил две бутылки и с напутственной речью отправил Богдана, Вовку и Ирину в лес. На выходе из магазина к ним прилепилась «Баба яга», засекшая спиртное, пилу 2кремлёвку» и топор в руках троицы. Пират остался в магазине, купить ещё пузырёчек себе.
«Бабой ягой» дразнили непонятно за что молодую, симпатичную, любвеобильную и хорошо сложенную женщину, единственную дочь аферистичного лодыря Ивана, по прозвищу «Вдовий сын». Звали её Люба и любила она охотиться на мужиков.
Для начала расположились на травяной полянке близ ельника. Ирина достала двухсотграммовый стакан. Решили выпить за зачин. Сашка Яснов быстро прикинул в уме, что стакан водки остается лишний:
– Вовка, давай махнёмся на сегодня – тебе лишних двести граммов, а мне – бабу твою.
Он уже побывал на днях в страстных объятиях Ивановой дочери, высушившей его до дрожи в коленках и ему, хотелось более спокойного времяпровождения с женщиной.
– Да я ему свой отдам, -непонятно заявила Ирина, – мне не жалко.
– Тогда и я отдам свою долю Сашке, а напарником возьму Володю.
Люба демонстративно обняла младшего Котелкина, а он, в растерянном недоумении хлопал глазами. Потом Люба с Ириной о чем-то шепнулись и захихикали…
Через час, подпитые и утомленные мужчины валялись на траве, вяло переборматываясь, а энергичные дамы ловко орудовали пилой…
Забор можно было сделать за один день, но процесс растянулся на две недели, за которые гонорар пропили начисто, причем калитку так и не сколотили.
Пьяный Богдан с двумя умыкнутыми бутылками потихоньку ушел и заперся в доме, а Вовка с двумя подручными женщинами, кое как доколотя штакетник и даже не пытаясь приступить к калитке, увёл дам в свои владения.
В этот вечер Сашка Яснов спалил по пьяни собственный дом, пытаясь сжечь в нём своего антагониста Пана из конкурирующей криминальной семьи. Критически пьяный Пан, он же Владимир Ксенофонтов, двоюродный брат известного физика, сумел выбраться через подпол, протиснув тело в лаз для засыпки картошки, но далеко не отполз, уткнувшись в забор в десятке метров от горящего строения и, сидя под электрическим столбом, смотрел неосмысленным взглядом на пламя. Глуповато-недогадливые зрители, вытащить его не сообразили. Пан умер через два дня, а Богдан перебрался в общежитие деревни Юрцово, где вскоре сгинул не то от голода, не то от побоев…
Калитку москвичам собрали и навесили на петли владельцы станков, посмеиваясь и хуля промеж собой работу предшественников. Красивое фигурное изделие нелепо смотрелось на фоне кривобокого заборчика.
Когда уносили стамески с отвертками, мимо них, в сторону магазина, проследовал Вовка под руку с «Бабой Ягой».
Мишка спросил с ехидцей:
– Вовка! Да у тебя новая жена?
Тот ответил без тени смущения:
– Старая тоже при мне.
Когда очередная партия москвичей заехала приглядеть и прикупить дачку, они увидели идиллическую картину: Володя Котелкин держал под руки двух женщин, у каждой из которых в свободной руке находилось ведро с водой. Старая московская дура пробормотала в мистическом заблуждении, сидя на переднем сиденье Опеля-Астра:
– А нам ещё говорят о деревенском пьянстве и безработице. Смотрите, какая идиллия, какое сохранение традиций. Наверняка у этих селян имеется корова – станем покупать у них молоко натуральное…
В августе началась вторая чеченская война. Уже дважды смещались главы правительства – вместо Примакова был назначен Сергей Степашин, очень скоро смененный Владимиром Путиным.
В Дагестане образовалась так называемая Кадарская зона, живущая по своим законам и абсолютно не подчиняющаяся центральным властям. Шамиль Басаев отправился в поход на Дагестан, надеясь оторвать республику от России. Положение армии, либералистическая власть довела до критически-ахового. Пришлось вооружать простых дагестанцев и кое-как, через пень-колоду, совместными усилиями нападение отбили.
31 декабря, спасая шкуру, Борис Ельцин убрался в отставку, выдвинув преемника…
… Внешне, в доме Котелкиных царила иллюзия счастливого бытия. Вовка больше не работал – заботливые жены кормили его, а он, понемногу выпивая, слабел с каждым месяцем. Молодой организм сдавался медленно и долго. Четыре года спустя, когда в стране и государстве произошли значительные изменения, с катастрофами, взрывами домов и метро, бегством за границу некоторых олигархов и, даже, чиновников, Володя Котелкин уже не обращал внимания на политические и экономические новости; он едва передвигал ноги, ни о чем не думая и ни к чему не стремясь. Остатки местных жителей вымерли, а летом приезжали егорьевские, раменские и московские дачники. Правда появилась молдавская семейка, на «птичьих правах» поселясь в необитаемом доме и юные сыновья виноградной республики принялись регулярно поджениваться на жительницах окрестностей, а то и московских дачницах.
Вовка умирал. Сначала он ещё выходил на лавочку, любуясь буйством весенних красок, подолгу сидел молча, думая о чем-то своём. Может быть он сожалел и раскаивался в чем-то, а, возможно, вспоминал свою жизнь. Во всяком случае, он никогда и ни с кем откровенно не разговаривал, а лишь улыбался грустно и непонятно.
Скончался Владимир Иванович Котелкин в день знаменитой аварии (скорее катастрофы) в РАО ЕЭС, когда обесточились центральные области России, включая саму столицу. Сумму убытков (неимоверную» и количество жертв (в основном косвенных, из-за отключения больниц, остановки метро, электричек и лифтов, где отдали богу душу немало инфарктников и инсультников) от народа как водится скрыли.
Не стоит описывать пьяно-фальшивые, горестные причитания «вдов». Похороны и поминки вышли скромные и унылые.
На этой грустной и мрачноватой ноте можно было бы и закончить, но жизнь преподнесла неожиданный сюрприз. Неделю спустя, едва покойницкий дух выветрился из помещения, наследники (дети Лёшки) выселили вдовушек, а дом сдали негритянке и двум её сожителям, грузину и молдаванину.
Скептически настроенный читатель может заявить: «Чушь какая-то. Можно и получше и посмешнее придумать». Главная странность в том, что в повести нет выдумок, а только голые факты, слегка обработанные литературно.
Бывшие колычевцы, а ныне – дачники, шутили:
«Да, осталось в деревне три местных жителя».
Ранней осенью толстенькая негритянка исчезла с колычевского горизонта, прихватив с собой молдаванина. Грузин, помаясь неделю, переехал в дом «Вдовьего сына», пристроясь под бочок к «Бабе Яге» и они дружно занялись водочным бизнесом.
Северо-западные ветры обрывали багряную листву клёнов и осин.
28 июня 2020г.