Этот период научной по преимуществу работы обнимает время до 1848 года. Умственная жизнь Чехии сосредоточивалась около учоных, как Юнгман, который в громадном, образцовом словаре собрал все литературные богатства чешского языка, Ганка, открывший «Краледворскую Рукопись» и издавший множество памятников, Шафарик, творец славянских древностей, Палацкий, воссоздавший историю чешского народа. К этим именам нужно присоединить Челяковского, Эрбена, Воцеля, Томка и др. Но недостаточно было восстановить прошлое чешского народа; нужно было уяснить ему его связь с великим славянским миром: ибо без этой связи что значила бы горсть чехов в центре западной Европы? Эта идея возникала и в людях прежнего поколения. Добровский изучал церковно-славянский язык и сравнивал славянские наречия; поэт Пухмайер сочинил русскую грамматику для чехов. С двадцатых годов та же идея проникает во всю литературу чешскую. Ее первый провозгласил Коллар в восторженной поэме своей «Дочь Славы», и потом развил в сочинении «О литературной взаимности между племенами и наречиями славянского народа» (1837). Таже идея одушевляла общественную деятельность и учоные издания Ганки; она выразилась наукообразно в «Славянских Древностях» и «Славянской Народописи» Шафарика, в «Сравнительной грамматике славянских наречий» Челяковского, в его «Отголосках славянских песен» и т. д.; словом, она не была чужда ни одному из чешских писателей этого времени.
Другая отличительная черта этой эпохи заключалась в крайнем разнообразии работ тогдашних чешских писателей. Людей было мало, цель была громадная и всем общая, и потому никто не посвящал себя исключительно тому или другому роду литературы, а переходил от одного к другому, для пользы общего дела. Юнгман переводил «Потерянный Рай» Мильтона и составлял учонейший словарь; учоные по призванию, как Ганка, Шафарик, Палацкий, писали лирические стихи; поэты в душе, как Нолар и Челяковский, трудились над древностями и филологиею, Эрбен писал баллады и издавал юридические документы, Воцель сочинял эпические поэмы и разработывал археологию.
Возрождение чешской мысли шло с таким успехом, что в 30-тых и 40-вых годах за этими первостепенными вождями шла уже целая группа литераторов. То были поэты: Хмеленский, Лангер, Бубек, Бамарит, Винарицкий, а из младших Маха, Яблонский, Рубеш, Небеский, Виллани, Штульц, Фурх; драматурги: Блицпера, Тыль, Миковец и др.; авторы романов и повестей: тот же Тыл, Хохолушек, Марфк, Сабина, Вожена Немцова и т. д. Их одушевляло одно стремление – будить в чешском народе самосознание и славянское чувство. Вся эта литература не произвела, правда, ни одного первокласного художественного творения; но она принесла огромную практическую пользу. Замечательно, что единственный из всех названных нами поэтов, которого произведения не служили общей патриотической цели, а имели чисто субъективный характер, Маха, вовсе не ценился своими современниками, не смотря на то, что художественными достоинствами превышал многих популярнейших тогда поэтов.
1848 год обнаружил, что усилия тружеников науки и литературных деятелей были не бесплодны. Чешский народ поднял голову и потребовал возвращения принадлежащих ему прав; он гласно заявил свою солидарность с славянским миром. Бомбардирование Праги (12 июня 1848) и осадное положение, провозглашенное австрийским правительством, придушили на время этот голос – и наступило десятилетие тяжелого полицейского гнета. Политическая литература, которую создал-было Гавличек, замолкла с его ссылкою в тирольскую крепость; его поэтические произведения, отличавшиеся необыкновенным остроумием, оставались неизданными; замолкло и слово Ригера, открывшего чешскому языку поле политического красноречия. Но работа продолжалась, приняв несколько другое направление. Вместо создания учоных работ, на первый план выступила популяризация знания. Младшее поколение произвело также замечательных учоных: Иречва, Гануша, Гатталу, Вертятко и других; но это не такие крупные двигатели науки, как люди прежнего времени, Юнгман, Шафарив, Палацкий. Даже в поэзии и беллетристике мы находим менее выдающихся имен; можем назвать Пфлегера, Галева, Иосифа Эрбена, Каролину Светлу, переводчика Пушкина Бендля и др. Главное же содержание литературы составляет масса работ для передачи чешскому народу результатов, достигнутых во всех отраслях знания. Продолжая самостоятельную разработку вопросов, касающихся непосредственно чешского края и отчасти всего славянского мира, чешские писатели в последнее двадцатилетие поставили себе, казалось бы, задачею – освободите чешский народ от подчиненности немцам в умственном отношении. И они этого достигли. В настоящее время немецкий язык перестал быть необходим чеху, как образовательное средство; он ему нужен столько же, сколько иностранные языки нужны нам русским, т. е. для высшего, так-называемого университетского образования; но чех может в настоящее время, не зная ни слова ни на каком другом языке, кроме чешского, получить общее образование по всем предметам. Он имеет по-чешски всеобщую и австрийскую историю в книгах Томка и Сметаны, всеобщую географию в изданиях Запа и Палацкого (сына), логику Марфва, зоологию и ботанику Пресля, физику и астрономию.