Так начался третий курс, но был ещё замечательный летний промежуток после окончания второго. Сдав экзамены, большая институтская компания с палатками поехала на Каролино-Бугаз. В районе Нагорной на пустынном берегу разбили палаточный городок.

Беспощадное южное жгучее солнце, яркая синяя с блестящей рябью вода открытого моря. Мелкий, словно рассыпанная манная крупа, раскалённый песок раскинувшегося на десятки километров вправо и влево молочно-жёлтого сонного берега. Редкие стрелы тощих неизвестных растений, с длинными и колючими листьями, прорастающими прямо из песка. С заходом солнца бездонное чёрное небо с россыпью хорошо различимых звёзд и загадочно улыбающейся Луной, солидарно и торжественно освещающих ночную жизнь. Тёплая морская вода в любое время суток. Лёгкий ветерок, случайно залетевший на мгновение и дыхнувший желанной свежестью, чтобы исчезнуть на долгие несколько дней.

Это и есть среда обитания для счастливого отдыха, продолжительность которого напрямую зависела от количества пищи и косвенно от наличия денег на вино по рублю за кило у местных жителей.

Конечно же, вино привозили с собой тоже, немного, на первое время хватало. Пеший турист ограничен в возможностях перемещать на себе тяжёлые грузы, особенно жидкие, в увесистых стеклянных бутылках. Они рвали тонкий, натянувшийся, хиленький от старости брезент забитых до отказа рюкзаков. Позвякивая в авоськах, растирали запястья неокрепших рук и всегда некстати разрывали обмотанные синей изоляционной лентой ручки спортивных сумок. Но без бутылок никак нельзя – это груз стратегический, двойного использования. Приехали, поставили палатки, открыли пару бутылок, разлили, выпили, одним словом, отметились, и бегом искать питьевую воду. Пустые бутылки никогда не выбрасывали. В освобожденную от горячительного содержания ёмкость наливали местную артезианскую невкусную слегка солоноватую воду, закупоривали родными пробками и закапывали в песок у кромки воды, охлаждая её в еле шевелящемся морском прибое. Другой воды, кроме морской, не было.

Ну что? Нашёл воду?1973 год. Ю.Любецкий (Профессор), В.Бондаренко (Виталик)

Местное вино было дешевле городского государственного, но намного хуже. Нет, что касается удара по мозгам, то ему равных не было. Стакан местного сухого вина по силе пьянящего воздействия опережал стакан казенной водки. Это ноу-хау местных виноделов – подмешивать в вино табак и поднимать его крепость, не повышая градуса. А чтобы действие этой гремучей смеси не убивало на месте и имело некоторое пролонгированное воздействие на организм, винное пойло щедро разбавляли всё той же, солоноватой, из артезианских колодцев, водой, доводя вкусовые ощущения от выпитого вина до абсурда. Даже трудно передать вкус горько-солёной розовато-прозрачной с запахом гнилого винограда алкогольной воды.

Поглощение вина не являлось самоцелью отдыха – это всего лишь дань устоявшейся на Каролино-Бугазе традиции, которая с лёгкостью нарушалась. И вместо кило противной бурды на заветный рубль покупались буханка серого хлеба, три банки бычков в томате и помидоры, а это ещё один день свободы на Бугазе для десяти-пятнадцати человек.

Кроме вина, местные жители приторговывали овощами с огорода и сильно страдали от диких туристов, варварски разбирающих для костров их деревянные заборы.

Первоочередная задача прибывших на Бугаз – поиск дров для вечернего костра. Один из законов туристов, если такие существуют, гласит: отсутствие обжигающего дымного чая в металлических кружках, печёной картошечки в золе и песен под гитару убивают романтику звёздного ночного неба и лунной дорожки, дрожащей на мелкой волне. То есть небесные объекты в наличии, как бы есть, а романтики нет.

Каролино-Бугаз. Приехали!!!1973 год. А.Шишов

Сошли с поезда, выбрали место, поставили палатки, чокнулись под палящим солнцем, отметив приезд на Каролино-Бугаз, и разделились на четыре группы.

Одна – женская, осталась обустраивать быт, вторая, прихватив опустошенные бутылки, отправилась на поиски надёжного источника воды.

Третья группа – группа смертников. Они должны найти вино. Лучшее из худшего. Такая группа, состоящая из трех-четырёх бывалых знатоков, обязательно комплектуется одним непьющим, таким, например, как Саша Грандов. Без него никак нельзя – он всегда помнит дорогу назад, это раз, сможет донести и не разбить два стеклянных бутыля с вином, это два, а в случае крайней усталости смельчаков, это три, ему не сложно самостоятельно вернуться в лагерь и позвать на помощь. После чего разведчиков-дегустаторов, взяв за руки и ноги, торжественно несут обратно, бережно складывают в палатки и не трогают до их полного выздоровления.

Четвертая группа, ведомая кем-то особенно безбашенным, таким, как Миха, собирается из лихих сорвиголов, вооруженных маленькими топориками. Они ещё из окна электрички приметили нерадивых хозяев с покосившимся деревянным штакетником заборов, требующими экстренной санитарной утилизации.

В тот незабываемый Бугаз в образе добрых ангелов-спасителей были именно они, Саша Грандов и Миха Костецкий.

Саша Грандов – худощавый юноша в очках, обязательно на солнце в белой кепочке с козырьком, правильный отличник, Знайка из сказки Носова – оказался самым вдумчивым, предусмотрительным и запасливым туристом.

– Ой, голова болит, – стонет Серёжка Подольский после дегустации табачных вин, – у кого-то есть таблетка о головы?

– Анальгин подойдет? – отвечает Грандов.

– Футболку порвал, – жалуется Толик Кочерженко, – есть чем зашить?

Бугаз, солнце, хорошо.1973 год. А.Кочерженко (Толик), А.Авручевский (Авруч), со спины М.Костецкий (Миха)

– Тебе белую или чёрную? – спрашивает Саша, раскрывая маленькую жестяную коробочку с нитками.

– Ой, мальчики, так сладенького хочется, – мечтательно говорит Нина Крупенина.

– Карамельки подойдут? – и из кармашка рюкзачка Саша достает несколько деформированных на солнцепёке конфеток.

Но вид их никого не смущает – на пятый день вкус липких подушечек кажется божественным.

– Только для девочек, – категорически заявляет Нина и забирает все конфеты.

– Музычку бы послушать, – задумчиво тянет Татьяна Иванова, – говорят, здесь хорошо Румыния ловится, приёмничек есть?

– Маленький, но зато длинные волны работают, – по-деловому отвечает Саша, – жаль, к нему только одна запасная батарейка, надолго не хватит.

– В волейбол хочется поиграть, – мечтательно думает вслух Саша Авручевский, и все посмотрели на Грандова.

– Есть волейбольный мяч, но его надо надуть, – и достает кожаную покрышку и к нему камеру с чёрной длинной трубочкой, – вот, ещё верёвочка, чтобы мяч зашнуровать.

Самый запасливый и предусмотрительный. 1976 год. А.Грандов (Саша Грандов)

После этого Сашу Грандова торжественно объявили самым ценным членом общества. Но это ещё не всё. За смекалку, сообразительность, дальновидность, интеллигентность, скромность, незаменимость и незаурядный ум Саша Грандов был удостоен почётного прозвища, как никогда точно подчёркивающего его выдающиеся способности. Его наградили именем самого популярного многосерийного персонажа 1973 года в СССР и Восточной Европе. Ёмко и лаконично – Штирлиц.

Мишка тоже отличился. Это случилось в другой, потерянный во времени, выжженный солнцем и просоленный морем, день, предпоследний перед оставшейся луковицей, буханкой чёрствого хлеба и медными копейками на электричку, предусмотрительно собранными Штирлицем и закопанными в известном только ему одному месте.

Недалеко от нас компания из пяти человек разбила три палатки. У них, как говорится, своя свадьба, у нас своя. Точек соприкосновения у нас не было, и мы мирно сосуществовали. Однажды, закопавшись в раскалённый песок после заплыва на дальнюю косу, я блаженно лежал с раскинутыми руками и рассматривал редкие высокие облака, угадывая в них скрытый смысл фантастических фигур. Чья-то тень на мгновение упала на глаза, и я услышал незнакомый голос:

– Тебя можно на минуточку?

Скосив прищуренный глаз, я увидел, как Миха поднимается и отходит в сторону вместе с парнем из соседних палаток. Развернувшись на бок и убедившись, что разговор проходит в мирном ключе, я продолжал в полудреме лежать, лениво глядя на их беседу, завершившуюся дружеским рукопожатием и похлопыванием друг друга по плечам.

Минут через двадцать, проплыв быстрым кролем первые пятьдесят метров и перевернувшись на спину, мерно гребя мельничными махами, я услышал рядом чье-то фырканье и, не успев остановиться, сильно ударился обо что-то твердое. Чем-то твердым оказалась Михина голова.

– Убьешь на фиг, а мне еще работать надо, – выплевывая воду, пробурчал Миха, поворачивая к берегу.

– Где работать? Это тебе сосед работу предложил? Колись, – и, взяв его за плечи, попробовал притопить.

Пытка с пристрастием не понадобилась, его и так распирало с кем-то поделиться, и пока мы неторопливо плыли к берегу, он мне пересказал состоявшийся разговор.

Военный совет.1973 год. А.Шишов, М.Костецкий (Миха)

Соседняя компания приехала из Москвы, два парня и три девушки, третий парень по каким-то причинам остался дома. Отдыхают, купаются, загорают – очень довольны, целый год собирались, запасов у них ещё на две недели. Но тут возникла проблема. Начала истерить свободная девушка – все по парам, а ей, видите ли, тут одиноко.

– Мы ночью по палаткам расходимся, – рассказывает Михе парень, – у нас там любовь, всё по-взрослому, а её это раздражает. Вчера эта дура открыла нашу палатку и в самый ответственный момент облила меня водой. Кричит, что ей всё надоело, немедленно собираемся и возвращаемся в Москву. А одна возвращаться не хочет, говорит, все вместе приехали, все вместе и уедем. Мне здесь скучно, вы все трахаетесь, а я должна подушкой голову закрывать, чтобы ваши вопли не слышать. Я бы её сам отоварил, честное слово, лишь бы успокоилась на пару дней, но моя против. Достала… А нам тут всё по кайфу, людей мало, песок чистый, море теплое. Что ей ещё надо? Короче, я смотрю у вас тут ребят много, может… поможешь?

– В смысле поможешь? – еще не врубаясь в просьбу, спросил Миха.

– Ну, ты так… посолидней остальных, может, вечерком зайдешь к нам, мы тебя с ней и знакомить не будем, она и так согласна.

– А почему это он тебя выбрал? – уязвлено, с обидой не выдержал я, перебивая Миху.

– Потому что я солидный. Они же постарше нас, ты сам видел.

На Каролино-Бугазе. По хлеб и воду… 1973 год. М.Костецкий (Миха), А.Шишов

Тут он прав, Михина солидность однозначно подчеркивалась буйной растительностью и его взрослым видом: густые бакенбарды ниже мочек ушей, жёсткая недельная щетина, мохнатая грудь, намечающийся животик и пара крепких спортивных волосатых ног.

– А ты что? – согласившись с неоспоримым выбором соседа, спросил я.

– Я ему и говорю, – продолжает Миха, – а посмотреть на неё можно?

– Да что там смотреть, – отвечает москвич, – баба как баба. Мы как костёр потушим на ночь, так сразу и приходи, только тихо. Я тебя встречу, к ней в палатку заведу, дальше уже сам разберешься.

– А если она не захочет? – продолжал сомневаться Миха, ещё не веря в своё на ша́ру счастье.

– Она уже хочет. На тебя показала и говорит, что ты и больше никто. Понял, ну, давай. Жду. Запомнил, костер погас – это сигнал.

Но Миха ему уйти так просто не дал. Оценив свою исключительность в данном интимном деле, Миха спросил москвича чисто по-одесски:

– И шо я буду с этого иметь?

Москвич ошеломленно задумался, почесал затылок, что-то прикидывая, и тихо проговорил:

– Ты, главное, приходи. Не обидим.

Река Турунчук, день рождения Серёжи Чебана.1973 год. И. Лозанов (Игорёшка), А.Шишов. За спиной делает "рожки" А.Кочерженко (Толик)

Рано утром следующего дня мы только вылезли после душной ночи из плотно закрытых изнутри от комаров палаток и поплелись освежиться в слегка остывшем за ночь море, как появился Миха.

В руках он нес авоську с картошкой. Под восторженные крики он небрежно поставил авоську на песок в тени палатки и, упреждая вопросы, пояснил:

– Соседи поделились, лишняя она у них. Девочки, а вы картошечку переложите, авоську вернуть надо. Вечером я её сам отнесу.

И самодовольно, радуясь двойному успеху, хитро подмигнул мне и завалился спать.

6.4. Поехали! Случайные встречи, или Скорые расставания

Многолюдный и шумный харьковский вокзал неожиданно вселил в Миху дополнительный заряд уверенности. Наших ребят, оставшихся ловить бронь, нигде не было – видимо, прямой поезд на Одессу уже час, как уехал вместе с ними. Мы разделились. Миха отправился «решать вопрос» с билетами, а я, толкая ногами наш багаж, медленно полз в длиннющей очереди за пирожками с мясом. Пирожки заканчивались – давали не более двух в руки. Моя очередь ещё не подошла, когда я увидел Миху с ребёнком на руках. Он что-то вкрадчиво, наклонив голову и лукаво сощурившись, говорил молодой симпатичной женщине, глядящей на него сияющими от счастья глазами. В своей белой шубке и белой меховой шапке она смотрелась ярким пятном радости.

«Кого-то встретил, – подумал я, – родственницу что ли?».

Он бережно передал женщине ребёнка, она, поставив мальчишку рядом, порывисто обняла Миху, расцеловала и быстро, с чемоданом в одной руке и с ребёнком в другой, пошла в сторону перрона.

Мишка обалдело смотрел ей вслед. Медленно провёл рукой по расцелованной щеке, зачем-то понюхал ладонь, затем сделал в её сторону нерешительный шаг, затем второй, более уверенный и побежал.

Сквозь мелькающие спины торопящихся к выходу на перрон людей мне всё же удалось рассмотреть, как Миха догнал женщину, обнял, и они замерли в поцелуе. Забавно они выглядели – высокий Миха согнулся, обняв её за невидимую под свободной, не застегнутой шубой, талию. Она же, привстав на цыпочки, прижала его к себе свободной от ребёнка рукой, с зажатым огромным и, видимо, тяжёлым, перевязанным багажными ремнями, чемоданом. Продолжительный поцелуй окончился грохотом выпавшего из окончательно расслабленной женской руки фибрового монстра, выбившего из мраморного пола сноп искр хромированными металлическими уголками; испугом ребёнка, громким плачем и паникой проходивших мимо пассажиров. Короткая, почти театральная, пауза – прощальный взгляд друг другу в глаза. Миха подхватил упавший чемодан, женщина подняла на руки мгновенно умолкшего ребёнка, и они торопливо, почти бегом, поспешили в проход под большой вывеской «Выход к поездам».

– Родственница? – подозрительно спросил я появившегося вскоре Миху, уступая перед собой место в очереди, чтобы взять четыре пирожка. – Что с билетами? Достал?

Миха победоносно посмотрел на меня, достал из кармана два маленьких картонных билета и неторопливо, делая многозначительные паузы после каждого предложения, рассказал:

– Подхожу к кассе, очередь человек сто. В самом конце стоит женщина с ребёнком, ну ты её видел, в белой шубке Симпатичная такая. Пацан уже взрослый, но все равно, ребёнок. Я подхожу и так вежливо спрашиваю, а почему вы, женщина с ребёнком, без очереди билеты не берёте. Не пускают, отвечает она, и вещи деть некуда. И так подозрительно на меня смотрит, мол, я ей сейчас предложу за чемоданчиком присмотреть, а сам его сопру.

– Короче, – поторопил я его, – очередь подходит.

– Короче… Спрашиваю, куда ехать, а она мне – в Уфу. Уфимский проходит здесь через день и осталось пятнадцать минут до отхода, представляешь. Она отчаялась на него попасть и уже решила, что будет брать билеты на послезавтра и ночевать две ночи на вокзале. Я ей говорю, щас. Поднимаю с пола пацана, сажаю на руки и бегом к кассе. Кричу, пропустите, я с ребёнком. Пришлось, конечно, кое-кому крепко ноги оттоптать, парнишка тяжёлый, две руки заняты. Но билеты взял… Ей до Уфы, а нам до Одессы. А ты говоришь, родственница. Я десять минут был отцом её ребенка, считай законный супруг, жаль, что судьба разводит в разные стороны. Знатная, скажу тебе, женщина, горячая… А что тут, с пирожками?

– Пирожки с мясом, две штуки в руки. Ты стой, не убегай, возьмём четыре.

Подошла наша очередь, Миха забрал последние два пирожка, и на том спасибо. Сегодня явно не мой день.

Через полчаса новосибирский поезд, как всегда вовремя опоздавший, без нарушения графика отставания, принял нас на боковые места плацкартного вагона.

Было поздно, в вагоне все спали. Уворачиваясь от вылезших в узкий проход из-под тонких колючих одеял и сероватых простыней ног, ещё в Новосибирске одетых в носки, безуспешно стремящихся, блестя заскорузлыми пятками и растянувшись скатавшимися резинками, освободить сонного хозяина и всех окружающих от своего пахучего присутствия, мы нашли свои места. Поезд тронулся.

В вагоне было тихо. Железнодорожная тишина плацкартного вагона – это нескончаемый проигрыш заезженной пластинки, где на фоне бесконечного стаккато большой терции заунывного перестука колес назойливо проскальзывает лязгающий звон буферов и ярко, самобытно звучит импровизационный храп пассажиров.

Миха в чистые стаканы в подстаканниках разлил поровну по сто двадцать пять граммов из шкалика водки, а я аккуратно очистил от прилипшей фольги плавленый сырок «Дружба» и, солидарно поделив его пополам, положил посередине столика.

– Ну, поехали! – во всех смыслах многозначительно сипло прошептал Миха, но я его остановил.

– Ты заслужил большего, – сказал я и перелил водку из своего стакана в его, оставив себе на донышке символический глоточек.

– Другой бы отказался, – заулыбался Миха.

Мы чокнулись, он в три глотка с удовольствием выпил содержимое стакана, и, не выдыхая, отщипнул маленький кусочек плавленого сырка, забросил себе в рот и задумчиво прожевал.

– Какая женщина… – с нескрываемой тоской в голосе выдохнул наконец-то он и, разочарованно посмотрев в пустой стакан, перевёл мечтательный взгляд на мутное окно.

Вместе с последним кусочком «Дружбы» кончился наш символический ужин. Осталось только перекурить перед сном, уснуть и проснуться за двадцать минут до Одессы, пока поезд не въехал в санитарную зону и можно ещё успеть полюбоваться в туалете, нажав на подпружиненную педаль, мелькающими шпалами через открытое жерло нержавеющего унитаза под оглушающий близкий грохот колёс и прорвавшийся ледяной сквозняк наружного воздуха.

Перекур был коротким. Зимний тамбур лучшее место для разговоров, которые длятся не дольше выкуренной сигареты.

– Кушать хочется. Жаль, нам бы ещё по паре пирожков с мясом, – посетовал я и, неожиданно вспомнив Бугаз, со смехом добавил, – или авоську картошки. Помнишь, Мишка?

– Помнишь, – буркнул он и с обидой в голосе продолжил, – вы картошечку схавали и забыли. А я потом ещё полгода лечился.

– Да ты что! – не поверил я своим ушам. – И что это было? – выдавил я, обмирая от мысли, что сам мог быть на его месте.

Миха ответил, но в грохоте и лязганье ледяного с замёрзшими окнами тамбура я не расслышал мудрёного медицинского термина, а переспрашивать было неудобно.

– А ты помнишь, как мы ходили дружинить? – чтобы сменить тему захихикал Мишка.

– Это когда совпали первая стипендия и первая дружина?

– Ага, ещё в опорном пункте возле Нового рынка гулянку устроили.

– Нет, ты забыл. Мы тогда сначала пошли в цирк, дружинников с повязками на галерку бесплатно пропускали. Помнишь? А потом уже, пройдясь по маршруту, набрали винища в гастрономе на углу. И, кстати, не гулянка там была, а комсомольское собрание.

– Про собрание я не помню, – честно признался Миха.

– Здрасьте вам, не помню. А не ты ли меня в комсорги выдвинул? Забыл? Там же в опорном пункте меня и выбрали, между первой и второй, а может, между пятой и шестой, я тоже все подробности не помню.

– Зато я хорошо помню, как мы оттуда пошли на Приморский бульвар. Авруч с Мартыном бегали наперегонки, а ты крутил сальто.

– Не сальто, а переворот вперёд прогнувшись. Акробатика на асфальте.

Действие двухсот граммов водки на Миху и пятидесяти граммов на меня из состояния активного возбуждения неуклонно смещалось в сторону умиротворения и сонливости.

Досмеявшись и докурив, мы пошли укладываться. Громко хлопнула вагонная дверь, вернувшая нас из холодного прокуренного тамбура через отсек с неистребимым запахом туалета в тусклый склеп плацкартного вагона, выдохнувшего нам в лицо многодневный вдох спёртого и жаркого воздуха живых человеческих тел.

У меня к попутчикам в поездах отношение особое. В поезде я никогда не раскрываюсь перед незнакомым человеком, чтобы «облегчить душу», никогда никому не навязываю свою точку зрения, никогда не вру, приукрашивая себя и свои успехи. Это моя личная манера поведения.

Но я отдаю должное и другим, особым, попутчикам, после общения с которыми людям становится легче. Они в состоянии терпеливо выслушать так необходимые кому-то откровения и выжимают по утрам после долгого ночного монолога соседа свои воображаемые жилетки. Тем попутчикам, о которых в памяти вместо имён и стертых черт лица остается незабываемая тёплая волна доброжелательности. Тем попутчикам, которые не храпят. И тем, кто корректно даёт выспаться, беспокоясь разве что о том, чтобы ты не проспал свою станцию и вовремя попил горячего чая с лимоном.

Я люблю всех попутчиков, с которыми удалось без напряжения и раздражения, в неестественных для жизни условиях поезда, добраться из пункта А в пункт Б.

Одним из таких попутчиков был Миха. Не считая дружину, на которую мы вместе ходили, у него не было никаких известных мне соприкосновений с правоохранительными органами, чтобы о них рассказать, не выходя за рамки заданной темы.

Но, тем не менее, попал он в эту главу закономерно. Как замечательный попутчик из Харькова в Одессу, с которым здорово, удобно и весело было ехать в плацкартном вагоне нескорого поезда.