Я в подробностях описал вновь пережитые события и закончил свой рассказ на моменте своего «пробуждения». Мой лечащий врач смотрела на меня долгим пытливым взглядом, прежде чем сказать:

– Ну, это чушь.

Столь неожиданный и довольно резкий ответ удивил меня. Я даже слегка отпрянул, но мне все-таки было интересно, что же она имеет в виду:

– Простите, что вы имеете в виду?

– А что тут непонятного? – произнесла врачиха. – Это чушь. Я вижу, что вы не лжете мне, вы вообще были крайне откровенны со мной все это время, но не с самим собой. Видите ли, я устала от этого вашего бегства, а потому отвечу услугой за услугу: поведаю вам о методе моей терапии.

Почему-то внутри меня в эту секунду как-то похолодело, не знаю, как сказать точнее. За прошедшие недели я перестал ставить под сомнение действительность клиники, включая мотивацию ее персонала и обстоятельства каждодневной рутины. Все, вплоть до особенностей архитектуры и внутренней обстановки желтого дома. И сейчас, когда мой лечащий врач решил «поведать мне о методике лечения», я вдруг снова почувствовал себя не на месте. Но интерес превозмогал малодушие, связанное с перспективой «неустойчивости».

Какое-то время в молчании проследив за мной взглядом, леди-доктор продолжила:

– На нашем первом сеансе вы не ошиблись: я действительно ввела вас в транс, используя особые методики. Когда вас передали мне, сказали, что вы совершили прорыв и готовы начать лечение, мне отдали вашу историю болезни, но я не прочла ее, поначалу. Сперва я решила подобраться к вам с другой стороны, не апеллируя к фактам вашего прошлого, ведь именно от него вы и бежали. Мне нужна была только одна подсказка, один единственно действенный инструмент, и я ее получила. Понимаете, все ваше состояние, столь сметенное и запутанное, сводилось к одному человеку, о ней я узнала все, что смогла. Ключ действительно работал, вас это тормошило, но даже слишком, поэтому требовалось время и терпение. Сейчас, когда мы подошли к поворотному этапу, крайне важно говорить напрямую и избавиться от самообмана. Вы не хотите вспоминать, вы боитесь, поэтому ваши фантазии вмешиваются и путают воспоминания. Не стану лгать, впоследствии я прочла вашу историю болезни, я могла бы вам все рассказать, но это не поможет, вы просто сведете все к галлюцинаторным фантазиям. На сегодня мы закончили, завтра продолжим, и завтра вы не станете убегать, вы смело взглянете в бездну, чтобы, наконец-то, твердо встать на ноги.

Выйдя из кабинета, я был сам не свой, шел по коридорам клиники с тяжелой опущенной головой, размышляя обо всем услышанном. Мир вокруг казался замедленным фильмом, когда я проходил через общую комнату, наполненную психами самых разных мастей, мимо коридора южного туннеля, принадлежавшего женскому отделению. Я прогулялся до столовой, куда давненько не захаживал, и увидел пациента-хохотуна, который еще в незапамятные времена рассказывал мне о посетителях, якобы навещавших меня. Он сидел все на том же месте, где и когда-то, как будто был изваянием, никогда не покидавшим свой пост. Я решил подойти к нему.

– Привет, – сказал я.

Он не сразу поднял голову, будучи сильно занятым своим капустным салатом, но через какое-то время все-таки обратил на меня взор, как будто звуки доходили до него с отставанием:

– Приветствую, ххааааххх, – сказал он, расплывшись в улыбке.

– Помнишь меня? – спросил я, присев за стол напротив него.

– Конечно, спящая красавица, ххааахх!

– Ну да, почему ты сказал мне, что у меня были посетители, пока я лежал здесь? – произнес я.

– Хм! А разве их не было? – сказал он с почти наигранным удивлением, почесав затылок. Потом снова засмеялся, покачал головой и принялся за еду.

– Нет, их не было, – уверенно ответил я. – Я многое теперь помню и знаю, что за три года меня никто не навещал.

– Три года? Интересная цифра! Ххааааххх, – ответил столовный сумасшедший и затрясся от накатившего смеха.

Я быстро понял, что вряд ли смогу добиться от него чего-то путного, а потому, обреченно выдохнув, встал из-за стола и направился восвояси, но, когда я уходил, хохотун сказал:

– Передавай ему привет, спящая красавица!

Я остановился, как вкопанный, затем развернулся и подошел к нему:

– Кому я должен передать привет?

– Твоему приятелю, – ответил сидящий с набитым капустой ртом. – У которого пасть не закрывается никогда.

Услышанное повергло меня в шок. Неужели он говорил о Вергилии? Больше не о ком. Этот персонаж уже не в первый раз опровергал то, что мне говорили врачи, но сам он явно не был образцом рассудительности и адекватности.

Решив, что, чем дольше пробуду в столовой с ним, тем хуже, я ушел в направлении своей палаты. Для этого мне вновь потребовалось вернуться в общую комнату, где по-прежнему находилось множество пациентов, некоторые из которых уже препровождались сестрами и санитарами обратно в палаты или снабжались необходимыми лекарствами. Вновь я прошел по тому месту, где когда-то лежал убитый мной старец. Закатное солнце, лившееся через большое во всю стену окно, освещало комнату оранжевыми лучами, выхватывавшими в воздухе облака пыли, ежедневно втягиваемой легкими пациентов и персонала.

Наконец я подошел к выходу в северный туннель, такой знакомый и привычный. Я видел окно в противоположном его конце, и подумал о том, что давно уже не пытался пересечь этот коридор, подтвердив или опровергнув тем самым гипотезу о его бесконечной протяженности. В итоге, постояв несколько секунд на пороге общей комнаты, я решил не делать этого, чтобы не запутывать и не сбивать себя с «пути истинного» еще больше.

Я подошел к двери своей палаты. Перед тем как открыть ее, невольно еще раз посмотрел на туннель, который так и не смог пройти целиком. Мне подумалось, что окно, которым он завершался, не приблизилось ни на сантиметр за пройденный отрезок пути из общей комнаты, я вошел и закрыл за собой дверь.

Глава 14.

Той ночью я заснул, впервые за долгое время это произошло, что называется, «без сучка без задоринки». Никаких снов я не видел, по крайней мере, не помнил ничего такого к моменту пробуждения. А проснулся я от стука в окно. Столь явный звук, хоть мне и не часто приходилось его слышать, нельзя было спутать ни с чем. Открыв глаза, я продолжал его слышать: «тук-тук, тук-тук».

Все еще лежа в кровати, я испытал ощущение сковывающего страха, когда боишься пошевелить даже пальцем. Я боялся дать ситуации какое-либо развитие, довольствуясь иллюзией контроля над происходящим, как это обычно бывает при столкновении с иррациональным ужасом. Однако вопрос иррациональности его в данный момент был сомнительным, учитывая явный источник моего беспокойства. Непрекращающийся «тук-тук, тук-тук».

В итоге со мной случилось то, что случалось почти всегда: любопытство победило. Я достаточно быстро вскочил с кровати, убедив себя в том, что стук объясняется каким-то вполне будничным явлением, типа ветки дерева, стучащей по окну от ветра. Тот факт, что деревьев не было возле здания и в помине, я решил проигнорировать. Иной раз, только сознательно обманув себя, мы способны на что-то решиться.

Я медленно прошел мимо стоявшего у стены стола, на котором ничего не было, кроме пары листов бумаги с тупым карандашом, лежавшим на них: ни лампы, ни тем более пресловутой свечки – в общем, ничего из того, что давало бы какой-то свет и чем пациент мог бы себе навредить. Правда это не помешало одной моей знакомой убить себя, ей хватило и тупого карандаша.

«Почему стол не стоит под окном?» – вдруг задумался я, но вскоре вспомнил, что именно его я как-то швырнул в это самое окно. «Возможно, его отодвинули, чтобы не наводить меня на мысль о повторной попытке, хотя, кто его знает», – подумал я об этом достаточно быстро, двигаясь достаточно медленно, чтобы завершить внутренний монолог как раз к моменту моего сближения с окном в этом достаточно маленьком помещении.

Я посмотрел в окно, за ним, левитируя на высоте трех этажей, был Вергилий. Увидев меня, он засмеялся, от смеха схватился за живот, согнулся пополам и начал вертеться в воздухе. Смех его был беззвучным, что пугало еще больше. И по нему нельзя было сказать, что он насмехался надо мной, скорее, радовался. Он был рад видеть меня, был рад, что я вижу его. Возможно, я знал это, потому что он был плодом моего воображения, но я не стал задаваться этим вопросом. Смотря за тем, как он потешно по-детски кувыркается в воздухе, надрываясь от безудержного радостного смеха, я не мог не улыбнуться, но мгновенно осекся: я вдруг подумал о том, что это значило для достигнутого мной за последние недели прогресса, для проделанной скрупулезной работы над собой. Я отмахнулся от Вергилия, зажмурился и встряхнул головой, как бы сбрасывая это видение. Когда я вновь открыл глаза, за окном никого не было, Вергилий исчез, но в ту ночь я уже не смог спать.

Глава 15.

Наутро после почти бессонной ночи я чувствовал себя, как, вероятно, себя чувствует подсудимый перед днем оглашения приговора. Каждое новое свидетельство о неумолимо приближающемся сеансе, на котором все должно было выясниться, нервировало и пугало меня. Я не мог понять, отчего так себя чувствовал, но ничего не мог с собой поделать.

Вот медсестра с подносом вошла в палату с фальшивой улыбкой и стандартным приветствием – пожеланием доброго утра. Вот я уже собрался из палаты, одетый в новую пижаму и халат: да-да, сегодня принесли новый комплект!

Вот я вышел в коридор, с одной стороны заканчивающийся общей комнатой, а с другой – никогда не заканчивающийся. Вот общая комната с душевнобольными самых разных мастей: кто-то ходит вокруг колонны, держась за нее одной рукой, кто-то апатично сидит в углу. И разве не так выглядит любое учреждение? Будь то школа, офис или общественный транспорт. Весь мир – огромный желтый дом.

Я прошел через общую комнату, не фокусируя взгляда ни на одном из моих товарищей по несчастью, поскольку, наверное, не считал их таковыми. Они были не более чем мебелью, закономерной, никак со мной не связанной частью окружающей действительности, а я был таким для них, и меня это не волновало.

Когда я пересек общую комнату, вышел в коридор, который вел к столовой, душевым и кабинетам докторов. Я знал, какая именно дверь была мне нужна, и шел туда уже практически на автопилоте. Я мог бы дойти туда с закрытыми глазами. Пока шел, почему-то подумал, что не удивился бы, увидев в кабинете своего лечащего врача электрический стул, на который мне сказали бы сесть. Как оказалось, я почти не ошибся.

Деликатно постучавшись в дверь Мисс В, я услышал «войдите» и открыл ее. В кабинете меня ждали леди-доктор и главврач.

– Прошу, молодой человек, – добродушно произнес главврач, подходя ко мне, разве что не протягивая руки для рукопожатия. Я чувствовал себя, как на какой-то важной бизнес-встрече. Он опустил руку мне на лопатку и легким толчком как бы помог пройти к дивану, куда я обычно садился.

Мой лечащий врач уже сидела в кресле напротив, скрестив ноги, на ней были элегантные полупрозрачные колготки, черная юбка и белая блузка под врачебным халатом, не сильно отличавшимся от того, что был на главвраче. Последний, в свою очередь, расположился на стуле в углу кабинета. Так же ненавязчиво, как и все, что он когда-либо делал.

– Итак, как спалось этой ночью? – спросила Мисс В.

– Нормально, – солгал я.

– Вы готовы?

– А это имеет значение? – произнес я с чувством тотальной безысходности.

Леди-доктор переглянулась с главврачом, и боковым зрением я заметил, что он кивнул. Впервые за долгое время, а возможно, что и впервые в жизни, я ощущал, что полностью нахожусь во власти какого-то Рока или даже какой-то реальности, меня словно пристегнули на аттракционе и лишили возможности сойти с него. Никогда прежде, даже в минуты абсолютной потерянности, я не чувствовал такого бессилия.

Атмосфера в кабинете вновь невзначай поменялась, своими разноцветными глазами дева-целитель снова посмотрела мне в душу и улыбнулась своей очаровательно-ядовитой улыбкой, она что-то говорила или просто артикулировала какие-то слова беззвучно, а затем ее голос приобрел оттенки не ее голоса, но голоса кого-то другого. Фразы, которые она стала произносить, половину из которых я просто не воспринимал, принадлежали не ей, а кому-то еще. Кому-то из моего прошлого, кому-то из моей жизни, жизни за пределами клиники, о которой я успел позабыть.

– Подайте, – вдруг сказала она. И я обнаружил себя в подземном переходе возле скрюченной бабушки, опершейся о стену с протянутой рукой. Как и в прошлый раз, чисто механически, будто не управляя собой, а находясь внутри кино о себе, я почувствовал, как полез в карман и извлек оттуда мелочь, которую высыпал в протянутую руку просительницы:

– Благослови вас Господь, – сказала бабушка тихим старческим голосом божьего одуванчика.

Я пошел дальше и поднялся из перехода наружу: оживленный трафик, снующие туда-сюда толпы. Очевидно, был час-пик. Разгар рабочего утра, когда все стремятся на работу или по каким-то там еще повседневным делам и заботам. Я осмотрелся, скорее всего, ориентируясь в пространстве, и, выбрав нужное направление, уверенно зашагал на северо-запад, если я, конечно, правильно умел определять части света.

Снова вполне конкретная мысль возникла перед мысленным взором: «я должен спешить». Куда – этого я не знал. Пока я шел по улице, почувствовал, как в кармане вибрирует телефон. На ходу я достал его и увидел, что пришло сообщение следующего содержания: «Где тебя, черт возьми, носит?!».

«Скоро буду», – наспех напечатал я одной рукой и нажал «отправить». После того, как убрал телефон обратно в карман, действительно ускорил темп, продираясь сквозь толпу прохожих. И вот я был уже у нужного дома и набирал номер квартиры: «42». Как и в прошлый раз, ответил женский голос, до боли знакомый голос:

– Да?

– Это я, – ответил я и услышал характерный сигнал открывающегося электронно-магнитного замка.

Когда я поднялся на нужный этаж и подошел к нужной квартире, дверь мне открыла Она, абсолютно голая. Увидев это, я оторопел и залился краской, в эту секунду моя реакция как вспоминающего полностью соответствовала реакции меня-проживающего.

Ее это развеселило, она засмеялась и пригласила меня зайти. Нерешительно я прошел за ней в квартиру. Когда я закрыл за собой дверь, она спросила:

– Будешь чай?

Я молча кивнул, наверное, просто не имея сил что-либо говорить. Пока я разувался, она ушла на кухню и включила чайник. Когда я вошел туда, на ней был халат, она сидела за столом и курила сигарету, смотря куда-то в пустоту перед собой. Кружка с заготовленным пакетиком стояла возле закипающего чайника. Не зная, куда себя деть, я просто стоял посреди комнаты, как каменный гость.

– Ну что же ты, присаживайся, – сказала она, ехидно ухмыльнувшись. Я сел. – Какими судьбами тебя занесло в мою скромную обитель? – спросила она, и та часть меня, что вспоминала, отметила для себя, что сообщение на телефон, очевидно, было прислано не ей.

– Я зашел попрощаться, – ответил я тихо.

– Мм, попрощаться, – задумчиво проговорила она, смотря куда-то сквозь меня и выпуская дым через ноздри. – Куда уезжаешь?

– Пока не знаю, но я решил, что мне это нужно сейчас. – услышал я свой голос. Вдруг где-то в задней части квартиры послышался характерный звук слива, сразу после которого закипел чайник.

Заметив удивление на моем лице, она сказала:

– О, не бойся, это всего лишь мой парень.

Я-вспоминающий смог отрешенно и спокойно оценить испытываемые мной-проживающим эмоции: смесь смущения, ревности, ярости, досады и недоумения. В следующее мгновение в дверях появился парень, одетый в одни джинсы и накидывающий на себя рубашку:

– Приветствую, – сказал он спокойно, протягивая мне руку для рукопожатия, – Витя, – добавил он.

Я назвался в ответ, привстав и пожав ему руку. Моя бывшая мистерия поднялась со стула, подошла к нему, приобняла, поцеловала и сказала:

– Позвони, как освободишься.

В ответ он тепло ей улыбнулся, кивнул и сказал, просто из вежливости:

– Да, я бы с удовольствием остался и познакомился с тобой поближе, но мне надо бежать, срочные дела.

– Ничего, как-нибудь в другой раз, – спокойно ответил я, но тот я, что вспоминал, знал, что спокойствие было напускным.

– Налей себе пока чай, скоро вернусь, – она сказала это мне, даже просто бросила, уходя проводить своего молодого человека. Когда они вышли из кухни, я какое-то время посидел на месте, а после поднялся и налил себе кипяток в чашку, наблюдая за тем, как вода меняет цвет от завариваемого пакетика.

Дверь в коридоре закрылась, и послышались шаги, я вернулся на свое место и ждал, что будет дальше. Когда она вернулась, села на свой стул, внимательно на меня посмотрела и произнесла:

– Ну, ты, кажется, говорил, что собираешься уехать? – сюрреалистическое ощущение двойственности неожиданно прошло, я как бы полностью вник в процесс мышления и переживаний того себя после ее реплики. Когда она сказала то, что сказала, меня переполнила ярость, я подумал, что она никогда не перестанет меня мучить, никогда не отпустит меня, подумал о том, что все время чувствую себя полным идиотом из-за нее. Я возненавидел себя за мелочность глубокой обиды и жалость к себе, а потом погрузился в самоуничижение. Все эти переживания происходили одновременно: во мне будто произошел взрыв, который схлопнулся и разразился вновь, и так повторялось без конца. Я сидел там, не в силах произнести даже слово, испытывая весь этот спектр чувств и не испытывая ничего одновременно. – Эй, ты не заснул там? – насмешливо проговорила она, или насмешливость мне только послышалась.

– Нет, я тут. – проговорил я.

– Так что там с поездкой? – напомнила она.

– Да, я собираюсь уехать сегодня вечером, мой друг помогает мне в сборах, он ждет в нашей съемной квартире. – сказал я почти отсутствующим голосом, не имея адекватной возможности разобраться в ощущениях.

– Вот как, это на тебя не похоже, – произнесла она, закуривая новую сигарету.

– Почему? – спросил я, подняв глаза от чашки, в которую все это время смотрел, наблюдая за поднимавшимся паром.

– Потому что ты трус и потому что ты жалок, – спокойно сказала она.

– Это ты пыталась мне доказать? – спросил я, чувствуя, как из водоворота эмоций, гнев уверенно выступает на поверхность.

– Пожалуй, – произнесла она, улыбнувшись.

– Ты всегда была жестока ко мне, почему так?

– Почему ты пришел сюда сегодня? Хотел показать, что ты на что-то способен? Хотел поделиться со мной своими глупыми романтическими идеями, которые ты, наконец, решил воплотить в жизнь?

– Я хотел попрощаться, – ответил я, закипая от злости.

– Ну, кого ты, к черту, пытаешься обмануть? – сказала она. – Ты всего лишь малодушный самовлюбленный псевдоинтеллектуал, который пытается всем вокруг что-то доказать.

Ярость уже не просто переполняла меня, она рвалась наружу, пульсировала в венах, стучала в висках, слепила белым светом и глушила пронзительным ультразвуком.

– Как ты можешь быть такой стервой? – спросил я сквозь зубы.

– Как ты можешь быть таким жалким? – ответила она. – Сколько времени ты собираешься это делать: непонятно зачем доставать меня, ожидая каких-то подарков судьбы? Ты интересуешься только самим собой и все делаешь эффекта ради!

Я вскочил со стула и швырнул кружку с чаем о кафельный пол, горячие брызги обожгли кожу на моей руке, злость полностью застелила рассудок:

– А какого хера в тебе столько ненависти ко мне, а?! Разве ты не этого хочешь? Разве не этого добиваешься? Журишь меня, насмехаешься: да я для тебя бездонный источник веселья, так? Тебе бы только сидеть на своей заднице и смотреть, как я пляшу у твоих ног, но не дождешься, хватит! Я пришел попрощаться, хотел расстаться по-человечески, а ты решила устроить это блядское шоу! Да пошла ты, мерзкий, отвратительный человек!

Она молча смотрела на меня, в ее взгляде было легкое удивление, но оно быстро ушло, освободив место привычной холодности и надменной усмешке:

– Ты пришел ко мне домой, чтобы оскорблять меня и бить посуду? Каждый твой следующий шаг лишь подтверждает мое мнение: ты жалкий самовлюбленный тип, и не обманывайся, это не ненависть. Я презираю тебя. Ты никуда не уедешь, я точно знаю, ты навсегда останешься там, где ты есть сейчас, будешь копошиться в куче собственного дерьма и упиваться своим эго и своими жалкими фантазиями.

Я перестал быть человеком, я превратился в монстра, наполненного одним лишь гневом. Один единственный импульс заполнил мое сознание. Я накинулся на нее, схватил мертвой хваткой за горло и начал душить, она сопротивлялась, пепельница с окурками, упала и вдребезги разбилась, стол перевернулся. Пока мы боролись, поскользнулись на разлитом чае и упали на кафельный пол. Я навалился на нее и продолжал душить, не сразу осознав, что она уже не сопротивляется. Полы ее халата разметались, она была обнажена, но не это захватило мое внимание, а лужа крови, разливающаяся вокруг ее головы, мертвые, пустые глаза. Ее череп проломился от удара об пол, а я даже не заметил этого.

Ярость, гнев, злость, как ни назови, имеет удивительное свойство: она проходит, погасает, как пламя затушенного водой костра, быстро и бесследно. На ее место приходит нечто иное: сожаление. Я сидел на мертвом теле девушки, следы моих пальцев отчетливо виднелись у нее на шее. Мне стало холодно и одиноко, страшно, но более всего тоскливо. Мне было ее невыносимо жаль, я забрал ее жизнь и ненавидел себя за это. А потом я перестал что-либо чувствовать. Потом я просто исчез.