– И вот я здесь, у вас в кабинете, – закончил я свой рассказ. Разумеется, деталь об убийстве решил опустить, поведав лишь «официальную версию», конечно, при условии, что я не вообразил вчерашнего и случилось нечто, которое надо было как-то трактовать.

– Хм, – протянула леди-доктор, откинувшись на спинку кресла, – довольно занятный рассказ.

В достаточно подробном докладе о событиях вчерашнего дня после нашего сеанса я опустил лишь деталь о «снах» про групповую терапию и разговор в подполе. Но зато содержание вчерашнего утреннего сновидения решил поведать, так как всерьез вознамерился восстановить утраченные воспоминания и понять, как оказался в лечебнице.

– Что же изменилось? – улыбнувшись, спросила психиатрша, словно прочла мои мысли.

Какое-то время я молчал, но потом ответил:

– Немного устал от путаницы в голове. – «Немного устал от безумия», – подумал я про себя.

– Что ж, хорошо, – произнесла она. – Стоит, пожалуй, сказать, что пациентом, поднявшим путч, были вы. Вергилия, о котором вы рассказывали, не существует, а умерший старик действительно скончался, как показало вскрытие, от разрыва сердца.

Сказанное поразило меня, хоть и нельзя сказать, что сильно.

– А теперь расскажите мне то, что решили скрыть. – продолжила она. – Какие детали вы сочли нужным опустить? – как ни странно, и это меня не удивило.

Но я не поспешил выложить ей все как на духу. У меня возникла иная идея:

– Хорошо, та девушка, которую я в вас увидел на вчерашнем сеансе…

– Да? – поддержала доктор.

– Мне кажется, это из-за нее я здесь, она значила для меня очень много. В какой-то момент я думал, что она посещала меня, но, как выяснилось чуть позднее, посетителей не было.

– Хм, интересно. – проговорила дама-психиатр, после чего погрузилась в задумчивое молчание. Так продолжалось какое-то время, а потом что-то произошло.

Вся комната внезапно погрузилась в полумрак, на столе зажглась лампа, я смотрел на лицо докторши, которое уже не было ее лицом. Это снова была Она, и на этот раз я вознамерился разобраться в том, что со мной происходит.

– Привет, – сказал я.

– Привет, – ответила она без намека на издевку или иронию.

– Кто ты? – спросил я прямо.

– Ты знаешь, – ответила она, расплывшись в улыбке.

– Если бы знал, не спрашивал. – холодно произнес я.

– А это ты помнишь? – спросила она и вытянула перед собой руки ладонями вверх, показывая перекрестные шрамы на запястьях. Но не они напугали меня, а вертикальные кровоточащие порезы во всю длину вскрытых на руках вен. Голову пронзила боль. Лицо девушки, сидевшей напротив, вновь изменилось: на этот раз передо мной была другая. Вероятно, та, что лежала в женском отделении этой клиники. Та, что покончила с собой два года назад. Воспоминания накрыли меня с головой.

Какое-то время я был пациентом этой лечебницы, куда попал три года назад. То, что привело меня сюда, сильно травмировало. Блуждая по коридорам желтого дома, я встретился с ней. Не менее травмированной, чем я. Мы разговаривали, сидя на пуфах в общей комнате.

– Я думаю, люди просто заканчиваются, понимаешь? – сказала она как-то, в то время я в основном молчал, поэтому в беседах играл роль лишь внимательного слушателя. – Это тяжело только сначала, когда не можешь привыкнуть к этой мысли, но потом, со временем, осознаешь, что это даже не гипотеза, а просто аксиома. Люди заканчиваются, как и все в этом мире, всему есть свой срок. Батарейка – апофеоз всех человеческих изобретений, ведь она являет собой воплощенную метафору бытия, наглядно изображающую его суть.

Как я и сказал, в то время я не был особо болтливым, а потому вся суть обратной связи с моей стороны состояла в едва различимом языке тела и взглядах, которые я периодически бросал на собеседника. Что интересно, это идеально подходило всем тем, кто заговаривал со мной, возможно, это то, что нужно каждому: немой собеседник, не осуждающий и не перебивающий, лишь молча внимающий и всепонимающий.

– Знаешь, когда я училась на режиссера, у меня родилась идея. Я хотела снять фильм, в котором герои будут систематически умирать, но суть в том, что за всю их короткую жизнь на экране они не будут показаны с лица, мы будем видеть только их спины. А лица их мы увидим, только когда они будут мертвы. И, знаешь что, для съемки лиц я собиралась снять настоящих трупов. Однако идея всем жутко не понравилась, мне начали говорить что-то вроде того, что в кино должна быть правда, но не натурализм, все должно быть естественно, но как бы не слишком. Этого я так и не смогла понять. Должно быть, поэтому в итоге и оказалась здесь.

Я слушал ее, временами мне и правда было интересно, но то, что произошло потом, все равно крайне удивило меня. Можно даже сказать, шокировало. Помню, я сидел на пуфах в общей комнате, и она все не приходила. Хотя я и полу-отсутствовал все то время, эта деталь болезненно врезалась мне в мозг, вызывая какое-то недомогание и, казалось бы, беспричинное беспокойство. Периферическим зрением я заметил волнение, происходившее вокруг, какую-то суету. Я медленно поднял голову, словно аутист, и увидел бегущих мимо, явно чем-то серьезно обеспокоенных медсестер. Чисто инстинктивно я поднялся с пуфа, на котором сидел, и последовал за ними. Меня как будто не замечали. Я спокойно прошел сначала вглубь общей комнаты, куда обыкновенно не совался. Потом вышел в такой же длинный коридор, как тот, что был на моей, то есть северной, стороне здания, если я вообще правильно ориентировался, если понятия частей света работали так, как я себе представлял.

Обнаружение источника всеобщей суеты не заставило себя долго ждать. Через несколько дверей по левой стороне коридора, которые, очевидно, принадлежали женским палатам, была одна открытая, в проеме которой толпился персонал клиники и несколько пациенток из соседних комнат. Они подходили, заглядывали внутрь через плечи друг друга, увеличивая толпу еще больше. Мое апатичное настроение в тот момент сменилось нарастающим испугом, сердце начало биться чаще, и вот я уже проталкивался сквозь скопление зевак, дабы моему взору открылось то, что я так боялся увидеть. Мертвое тело моей собеседницы, которая вскрылась на полу своей палаты с помощью обычного деревянного карандаша. Сложно представить, что кто-то убил себя таким необычным орудием. И тем не менее это было так.

Я оказался в центре комнаты, стоя совсем рядом с мертвым телом девушки, и смотрел в ее пустые, безжизненные глаза. Не помню, что произошло потом. Упал ли я в обморок, отвели ли меня санитары куда-то в другое место. В любом случае, воспоминание подошло к концу, я снова был в кабинете психиатрши. Она смотрела на меня, сидя в своем кресле, совершенно серьезными и спокойными глазами. Ни прежней улыбки, ни загадочности, в ту секунду они были неуместны, и она была в состоянии это понять.

– Расскажите о том, что вспомнили, – будто бы предложила она, настолько ненавязчиво звучала ее реплика. Скорее совет, чем просьба или врачебная рекомендация.

Не пытаясь думать о том, могла ли она знать, какие воспоминания я увидел, я рассказал. После мы оба погрузились в задумчивое молчание, но едва ли ей как моему терапевту было дозволено оставлять меня наедине со своими мыслями в разгар сеанса, а потому она вновь нарушила тишину:

– Что вы обо всем этом думаете?

– А что я могу думать об этом? – ответил я вопросом на вопрос.

– Как вы себя чувствовали, когда увидели вашего друга мертвой?

– Не знаю, можно ли назвать ее другом, – только и смог сказать я.

– Вы сказали, что хотите разобраться, но отчаянно этому сопротивляетесь. – заявила леди-доктор.

«Откуда ты знаешь, что это Твое воспоминание, а не навязанная тебе идея?» – услышал я голос Вергилий в голове.

– Понимаю, – вдруг сказала дама-целитель, – для вас увиденное – как отрывок из фильма, который вы никогда до этого не смотрели, не так ли?

Удивившись точности аналогии, я ответил:

– Пожалуй, что так.

– Что ж, давайте договоримся быть честными друг с другом до конца. Я – ваш врач, но не могу заставить вас пойти на поправку, если вы сами того не захотите. А для этого вам нужно принять окружающую действительность.

Я молчал, думая, что уже и так принял ее, но в глубине души понимая, что это не совсем так. «Не сдавайся, – говорил Вергилий, – еще есть выход, это не твое место».

– И что я, по-вашему, должен для этого сделать? – произнес я, чем вызвал улыбку на лице терапевта.

– Расскажите, что еще не рассказали.

Ответ был более чем предсказуем, но по какой-то причине я не решался пойти на этот последний шаг. Как будто от этого зависела моя жизнь, словно это была страховка, которую я не хотел отпускать. Единственным, что я знал наверняка, было то, что мне нужна была какая-то определенность. Я больше не хотел блуждать в потемках, а потому решил заговорить.

Последним, что я услышал от Вергилия в своей голове, перед тем как отдаться на попечение реальности лечебницы в лице моего терапевта, было: «Это был ты, тот человек в проходной реальности, о котором я тебе читал, тот, что молился столбу, когда я нашел его. Это был ты».

Глава 12.

И вот терапия началась. Настоящая терапия. Самоубийца стала вдруг моей давней подругой, по которой я очень скучал. Подобное кататонии состояние, в котором я якобы пребывал на протяжении почти трех лет, я принял как данность. Вергилий превратился в плод моего воспаленного воображения, которое «не отпускало меня в реальность окончательно», как выразились доктора. Мой психотерапевт стал не единственным, кто приходил на беседы – к ней иногда присоединялся главврач. Наконец, спустя недели на очередном сеансе она подняла острый вопрос:

– Ну, что же, давайте поговорим о том, почему вы здесь. Что-нибудь вспомнили?

Я не был готов к такому вопросу, а потому чуть помедлил с ответом. Пытался собраться с мыслями и вдруг осознал, что и правда могу что-то вспомнить. Ощущение было удивительным: будто я наткнулся на клад с сокровищами.

Казалось, что все в моей жизни встало на свои места, точно все шестеренки вошли в пазы и работали, как надо. Я позволил себе погрузиться в воспоминания, как делал уже не раз, находясь в кабинете терапевта.

Впервые за долгое время увидел Ее и почувствовал дикое отвращение. Жуткий дискомфорт: как будто мой успокоенный и только что починенный мир сотрясали землетрясения. Я отмахнулся от транса и вскочил на месте, как когда начинаешь засыпать и вдруг резко просыпаешься.

– Что-то не так? – обеспокоенным голосом спросила Мисс В, как я стал ее называть в последние недели.

– Если вы не против, я хотел бы прервать сеанс и немного отдохнуть.

– Что? Отдохнуть? Боюсь, так не пойдет, прошло только десять минут от положенного часа. – ее голос, холодный и настойчивый, показался мне странным, я не ожидал услышать от нее подобного.

– По-вашему, отдохнуть сейчас, после продолжительной работы и достижения такого прогресса, непозволительно? – спокойно произнес я.

– О каком прогрессе вы говорите? Мы и близко не продвинулись! Пока вы не вспомните, пока ты не вспомнишь, как оказался здесь, вся работа ничего не стоит.

Меня охватило тревожное чувство не совсем необоснованной паранойи. Я разозлился:

– Знаете, теперь у меня вовсе пропало желание находиться здесь, пожалуй, вернусь в свою палату. – я встал с дивана, направился прямиком к входной двери и вдруг услышал:

– Думаешь, у тебя есть выбор? – сказано это было как будто внутри головы, нежели кем-то поблизости, нельзя было определить, кому принадлежал голос: мужчине или женщине. Я оцепенел и вдруг осознал, что нахожусь не в лечебнице, а на открытом воздухе. Очевидно, я отходил от какого-то места, и меня окликнули.

Оживленная городская улица, достаточно разреженный поток автомобилей на проезжей части по левую сторону от тротуара. Из окна второго этажа выглядывал человек, который окликнул меня. Что именно он сказал и кем именно был этот человек, я не знал, стоя к нему спиной на тот момент, когда «очнулся» в воспоминании.

В этот раз я был уверен, что находился именно в воспоминании, а не во сне. Был ли тому причиной отказ от безумной реальности сновидений как таковой или же, напротив, то, что память не имела ничего общего с неким истинным образом существования и «вселенской» правдой? На этот вопрос я бы не смог ответить и за тысячу лет, но в тот момент он и не возник у меня в голове. Стоя на незнакомом тротуаре, в глубине души я знал, где именно оказался, но лишь в самой глубине.

По какой-то причине я «оставил» Мисс В и Вергилия, а также желтый дом где-то там, далеко за пределами действительности, но по-прежнему помнил о них. Контролировал ли я свои действия в воспоминании, как делал это во снах, или окружение само управляло мной, делая закономерной частью на холсте туманного мира памяти? Я не мог понять, так как не ощущал разницы. В следующее мгновение я развернулся на окликнувший меня голос и увидел выглядывающую из окна второго этажа голову знакомого. Я не знал, откуда знал его, но не был удивлен видом его физиономии или чем-либо еще: все казалось абсолютно органичным.

– Думаешь, у тебя есть выбор? – словно бы просто эффекта ради повторил он. – Иди, покончи с собой – это все, что тебе остается. Если ты этого не сделаешь, у тебя все равно отнимут право выбирать. – закончив эту проникновенную, но короткую речь, он исчез в дебрях квартиры и закрыл за собой окно.

«Что я здесь делаю?» – казалось, эта мысль должна была появиться в моей голове, но вместо этого я подумал: «Надо поскорее зайти к ней». Затем я развернулся и пошел по знакомой-незнакомой улице. На перекрестке повернул направо, словно знал, куда идти, не зная этого. Дорога слегка поднималась вверх, и я чувствовал напряжение в ногах, идя по ней. Вскоре я вышел на небольшую площадь, пересеченную по центру трамвайными рельсами, и подошел к остановке, где сел на нужный мне трамвай. Стоя в салоне и держась за поручень, размеренно покачиваясь в такт виражам, проделываемым пассажирским вагоном, я не пытался пошарить по своим карманам в поисках документов, которые позволили бы определить мою личность. Я напряженно думал о чем-то вполне конкретном, о том, что привело меня сюда, в этот момент, в этот трамвай.

«Я должен попрощаться, – думал я, – я должен попрощаться и исчезнуть, пока еще не слишком поздно». Я смотрел на других пассажиров, смотрел в окно и чувствовал, что скоро мне придется со всем этим расстаться, скоро мне придется попрощаться со всем, что было мне близко и дорого. Моя остановка, я вышел.

Пройдя небольшое расстояние по внутренним дворам жилых блоков, я вышел к нужному подъезду, подошел к домофону и набрал «42». Мне вскоре ответили. Голос был женским, я хорошо знал этот голос:

– Да? – в нем слышалась сонливость.

– Это я, – ответил я как-то автоматически, будто не произнес слова, а услышал себя, произносящим их.

– Что тебе нужно? – тон сменился с вялого на резкий и какой-то холодный.

– Я зашел попрощаться, – снова услышал я себя, как если бы смотрел необыкновенно реалистичный фильм со своим участием.

К моему удивлению, которое так же, как и все вокруг, было, скорее, данностью, чем натуральной реакцией, я услышал характерный звук открывающегося электронного замка типовой железной входной двери стандартного подъезда многоэтажного квартирного дома. Войдя внутрь, я прошел к лифту, поднялся на нужный этаж и подошел к нужной квартире: в сущности, ничего не хочется описывать – настолько неестественно-естественным все казалось. Естественным и органичным, правильным, если можно так выразиться, таким, каким и должно быть. Может, так было с непривычки.

И вот дверь открылась, на пороге стояла Она, та самая она, но на этот раз это была просто она. Мое сердце не забилось чаще, я не ощутил смятения чувств, не ощутил ничего, и на этот раз реакция была настоящей, она принадлежала мне-вспоминающему, а не мне-переживающему. Как будто в тот момент, когда я столкнулся лицом к лицу со своей немезидой, своим мучителем и мистерией, я освободился от томительной неизвестности, некоего подобия власти, каковой ее образ обладал надо мной столько времени. Однако это откровение длилось недолго, происходящее в воспоминании перехватило мое внимание.

Холодные глаза девушки, к которой я заявился, сверлили меня с порога, немой вопрос «какого черта ты здесь забыл?» почти оглушал. Но вместо того, чтобы озвучить его, она сказала:

– Будешь чай?

– Да, буду, – ответил я. Она пригласила меня войти, помещение квартиры было мне знакомо так же хорошо, как и все остальное до сих пор, хоть я и понял, что не жил здесь, и даже больше: мне здесь были не рады. По-прежнему не имея представления о том, кем мы приходились друг другу, но притом зная это абсолютно точно, я прошел в оставленную открытой входную дверь. Хозяйка квартиры, не дожидаясь меня, уже ушла на кухню. Пассивно-агрессивный жест «чувствуй себя, как дома».

Я разулся и проследовал за ней на звук свистящего чайника. Стеклянная кружка с заранее приготовленным пакетиком стояла на столике рядом с ним. Сама же девушка, так хорошо мне знакомая и совершенно неизвестная одновременно, сидела за столом, покуривая сигарету. Сняв чайник с плиты, я налил кипяток в чашку. Все движения были механическими и выполнялись как будто не мной. Оставив чай остывать, я развернулся к ней и посмотрел ей в глаза. На долю секунды в них как будто блеснула теплая искра, но потом они вновь померкли и заледенели.

– Итак, что на этот раз нужно нашему простофиле? – сказала она с явным оттенком злой иронии.

– Мне ничего не нужно, – спокойно ответил я, – просто подумал, что надо с тобой проститься.

– Ты не в первый раз прощаешься со мной, и каждый раз он оказывается не последним, что делает этот раз особенным?

– Кое-что случилось, – сказал я. Когда произнес это, меня сковали тоска и грусть, но, ощущая эти чувства вполне определенно, я не мог сказать, с чем именно они были связаны. Подобно зрителю необыкновенно реалистичного остросюжетного фильма, я с нетерпением ждал разъяснения таинственного хода событий.

– Что именно? Ты опять во что-то вляпался?

Мое сознание существовало как бы в двух проекциях: я испытывал эмоции и мог безразлично аналитически их оценивать со стороны. Вот и в тот момент, после того, как она сказала то, что сказала, я ощутил гнев, слепящую волну ярости и одновременно мог хладнокровно это оценивать.

– Ты всегда была груба ко мне, почему? – услышал я себя спрашивающим.

– Ты вроде пришел ко мне домой попрощаться, или ты хочешь выяснять отношения? – сказала она, испустив нетерпеливый вздох.

– Да, – произнес я, немного погодя. Затем прошелся по кухне с чашкой в руках, явно подбирая нужные слова, правда, что это были за слова, я знать не мог и просто ждал, когда произнесу их.

– Ну? – сказала она надменно-нетерпеливым тоном. – Хватит ходить вокруг, да около, раз пришел, говори уже!

И снова злость, снова ощущение мелочной обиды, подкрепляемой глубинным чувством бессилия и оскорбленного достоинства, во всяком случае, так я оценил эти чувства. Встав посреди комнаты, я, наконец, заговорил, стараясь сохранять спокойный тон голоса:

– Как ты знаешь, последние месяцы я работал в научно-исследовательской лаборатории, – начал я и крайне удивился столь неожиданному открытию о себе. – Так вот, ученые работали над крайне опасной формулой нового вируса, поражающего иммунную систему: организм при столкновении с ним не знает, как реагировать, потому что белые тельца в крови моментально умирают, не знаю всех тонкостей процесса, но одно можно сказать с абсолютной уверенностью: смерть неизбежно наступает в течение суток.

– Подожди, – вдруг перебила она, – ты говоришь, что работаешь в какой-то тайной правительственной лаборатории, разрабатывающей биологическое оружие? Больше похоже на сюжет какого-нибудь любимого тобой комикса или сериала, – насмешливо-скептически произнесла девушка.

– Ты дашь мне закончить или нет?! – вдруг вспылил я, повысив голос.

– Конечно, прошу, это даже интересно, – сказала она, и я невольно подумал, что мне и самому интересно, к чему я веду.

– Речь не о биологическом оружии, а о центре по контролю заболеваний. Я работаю там ассистентом лаборанта, иными словами, я никто, если тебе так легче, ни за что важное не отвечаю, в основном, чищу пробирки и отношу образцы. Разумеется, все стерильно, и я соблюдаю все необходимые протоколы, вот только в этот раз произошло нечто ужасное. Вирус был разработан случайно, насколько я смог понять, и, не найдя решения, меня попросили уничтожить образцы после окончания рабочего дня. Казалось бы, столь важная задача несколько превышала мои полномочия, но я не стал спорить. Я понес образцы в нужный кабинет, но каким-то образом один из них пропал. Его не было на месте, в ячейке, я все осмотрел, а когда увидел, было уже поздно.

Похоже, моя собеседница, да и я сам впрочем, не на шутку заинтересовалась рассказом:

– Что же было потом?

– Ампула оказалась за пределами чистой комнаты. Не знаю, как, но я упустил это из виду…

Внезапно я вновь очутился в кабинете терапевта. Не сразу сориентировавшись, первым делом я испытал досаду: меня словно оторвали от просмотра интересного кино в самый интригующий момент.

Я обнаружил себя сидящим на диване перед расположившейся напротив в кресле психиатрши. Несколько ошалелым взглядом я обежал столь знакомую комнату и вскоре «вернулся» в привычную мне действительность.

– Итак, расскажите, что видели, – спокойно произнесла Мисс В.