Темна вода во облацех. Научно-фантастический роман

3

Н-да, действительно, положение сложилось интересное.

Надо признаться, хотя бы самому себе, что ранее Банник представлялся ему крайне односторонне. Выходит, чуть ли не шаржировано. Теперь же, при ближайшем общении, он постепенно начал вырисовываться, так сказать, более рельефно. Получается, все далеко не однозначно… Вроде матрешки. На первый взгляд – будто цельная фигура, расписная и понятная. А присмотришься – ан, нет, внутри-то еще одна, и уже другая, непохожая. И что дальше ожидать, не знаешь. Вдруг откроется третья, четвертая… И какая из них истинная, настоящая?..

Ну и, по логике вещей, предыдущими чудесами день закончиться не должен. Наверняка у Банника припасен еще какой-нибудь сюрприз.

– Да-а, Николай Осипович, удивить ты меня удивил, скрывать не стану, – медленно произнес Баринов. – И все же, и все же… Кидай уж все карты на стол.

– Вот что… Предлагаю эксперимент. Сейчас ты проведешь сеанс – короткий, диагностический. Или ознакомительный – считай как хочешь. Ну, ты психотерапевт, ты знаешь. Легенький сеансик, в одно касание. Посмотришь сам, что у меня в мозгах. Годится?

Баринов недоверчиво посмотрел на собеседника. Предложение не просто неожиданное, скорее, из разряда невероятных.

– Очередная хохма или как?

– Я шутить не умею и не люблю, хотя шутки понимаю. Так как?

– Без ассистента, без подстраховки? А вдруг я попробую…

Банник отстраненно махнул рукой.

– Не болтай ерунды. Давай, валяй. Надо же когда-то начинать.

Свою силу гипнотизера Баринов знал, без ложной скромности принимал место в негласной тройке по Средней Азии и Казахстану – по оценке коллег. Хотя практикой не занимался, разве что в исключительных случаях, по настоятельным просьбам. К гипнозу он прибегал только по необходимости как экспериментатор. Например, с той же Афанасьевой.

Правда, случились в жизни периоды, когда приходилось проводить по нескольку сеансов подряд и ежедневно.

Элементами гипноза он, как все старшекурсники, естественно, владел. Но по настоящему, поначалу смутно, потом все четче, смог осознать свои возможности только в одной из экспедиций «гребенки» по выявлению скрытых экстрасенсов – в Пензе или в Воронеже, сейчас Баринов уже и не помнил.

Обычно трое-четверо сотрудников лаборатории ехали в намеченный город, с недельку штудировали истории болезней в местной «дурке», если она была, а также в психоневрологическом диспансере, отбирая потенциальных «клиентов».

Откровенные психи и маразматики не годились. У кого нервишки разгулялись, кто розовых слонов и зеленых чертей периодически наблюдал – тоже отсеивали. Гребенкой вычесывали других – «странных». Если человек утверждал, что строит вечный двигатель второго рода, или сделал на коммунальной кухне выдающееся открытие оборонного значения, или в соседях у него маньяк, который каждую ночь из своей квартиры облучает его «лучами смерти», или он сам – второе воплощение Будды, или, скажем, прошлой осенью в колхозе на картошке ему сама Богородица явилась – вот это был их клиент… Разумеется, не обходили вниманием известных в местном народе знахарей и знахарок, «колдунов», «ведьм» и гадалок.

Без особого шума, под благовидным предлогом, перспективного человечка быстренько госпитализировали, а как набиралось три-четыре палаты, выезжала в город Энск бригада уже узких специалистов… И начинался отбор под видом медкомиссии из столицы.

Баринова использовали как лаборанта – запиши, подай, оформи…

Однажды очередной «клиент» никак не хотел впадать в гипнотический транс, а Михайлов, руководитель группы, то ли устал, то ли перебрал накануне – начал сердиться, кричать, ругаться, еще больше его нервируя… Баринов не выдержал, сунулся по молодости: «Станислав Соломонович, можно мне попробовать?»

Стал перед седым дядькой с помятой мордой, пористым носом и оттопыренными ушами – зубным техником, изобретателем подводной лодки, способной также выходить в космос – глянул ему в лицо, провел раскрытой ладонью перед глазами… Дядька звучно икнул, расслабился на стуле, даже щеки одномоментно обвисли, и – уснул!

У Михайлова челюсть отпала.

Но надо отдать должное – немедленно взял Баринова под личный патронаж. Учил гипнозу практическому, с множеством тонкостей и нюансов, в том числе абсолютно ненаучных, однако действенных. Искренне радовался, когда очень скоро ученик превзошел учителя… И неустанно повторял, особенно подшофе: «Запомни, парень, гипноз – дубина о двух концах. Может откликнуться стократнее, чем сам аукнешь… И всегда помни: когда лезешь к кому-то в мозги, то совершается самое страшное, что только возможно – насилие над личностью. Тыщу раз подумай, тыщу раз прикинь – а надо ли?»…

Баринов пристально посмотрел на Банника, и что-то похожее на сочувствие шевельнулось внутри. Это ж как требуется ушатать мужика, чтобы сам, добровольно…

– Ну что ж, – сказал он негромко. – Раз так – садись поудобнее. Начинать действительно когда-то надо. Как себя вести – знаешь. Готов?.. Приступим.

В транс Банник вошел быстро, на удивление. Видимо, помогал сам. И Баринов недовольно поморщился – надо было все ж напомнить, чтобы не суетился, не бежал впереди паровоза. В таких случаях помощь пациента только мешает, мажет объективное восприятие. Его подсознание начинает услужливо подсовывать не то, что есть на деле, а то, что желает гипнотизер… Ну да ладно, зондаж сегодня не глубинный, а прикидочный, ознакомительный. Удастся хотя бы начерно набросать эскизы зон и областей его личности, и то, слава богу.

Открыв глаза, Банник первым делом глянул на часы.

– Двадцать минут… Немного… Что скажешь?

Что, что… Первое, медик медику врать не станет, второе, с какой стати ему щадить Банника? Есть и третье с четвертым-пятым…

– У тебя, Николай Осипович, не мозги, а слоеный пирог, – ворчливо ответил Баринов, потирая виски. С отвычки в голове ощущалась некоторая напряженность. – Сплошные барьеры, блоки, недоступные зоны. Я откровенно не понимаю, где среди всего этого прячется твоя личность. И как она вообще может функционировать.

Банник помрачнел.

– Настолько серьезно?

– Я провел только первичное сканирование, – уклончиво ответил Баринов.

– Плохо. Что-то вроде этого я и подозревал последнее время. Еще Барковский предупреждал – не занимайся самогипнозом, ничего доброго не получится.

– Как? – удивился Баринов. – Кирилл Витольдович знал?

– Вычислил меня в Бехтеревке, – нехотя ответил Банник. – Отец водил на консультацию по поводу снов, а у старика там имелись информаторы. Я как раз школу заканчивал.

– И что, сеансы проводил?

– Очень давно, на заре туманной юности, так сказать, – усмехнулся Банник. И сказал, предупреждая следующий вопрос: – Результатов не знаю, Барковский не говорил. По-моему, он даже записей не вел, все держал в голове.

– А что с самогипнозом?

– Да так, кустарщина, – уклончиво ответил Банник. – Пробовал медитировать, входить в транс, погружаться в нирвану… ну и другие благоглупости.

– Ладно, приляг, отдохни. Можешь вздремнуть. Подробности – попозже.

Банник вяло махнул было рукой, но передумал и лег тут же, на диване.

Баринов открыл дверь в смежную комнату. Так и есть, здесь что-то наподобие кухни-буфетной.

Он сел перед окном, забранным кованой массивной решеткой.

Вот как получается.

Вот тебе и лавры первооткрывателя. Не то чтобы щелчок по самолюбию, но ощущение не из приятных. Выходит, просто выпал такой билетик – посчастливилось наткнуться на Афанасьеву и поработать с ней полтора года… А кое-кто этой темой начал заниматься еще двадцать лет назад. Или даже больше. Но похоже, с таким же успехом… Впрочем, кто знает? Тут же у них сплошные секреты с тайнами…

Что же касается конкретности – голова шла кругом.

Помнится, у Афанасьевой он нащупал на уровне подсознания три мощных барьера-блока. Ну, по крайней мере – три, придирчиво поправил он себя. Что за ними скрывалось, так и осталось загадкой. У Банника же при первом легком зондаже их обнаружилось не менее шести… Эх, как не вовремя исчез с горизонта тот молодой парнишка из Свердловска, Артюхов, кажется. Провести с ним хотя бы один, такой же легкий сеанс – как бы много это сейчас дало! Но втягивать человека в такое дело ни под каким видом нельзя. Может быть, позже. А пока спрятали его подальше, не выдали Баннику – и очень правильно сделали.

Ладно, не получилось с Афанасьевой и с тем парнем, примемся за Банника… Похоже, жизнь дает еще один шанс, и упустить его было бы исключительной глупостью. Все ж остальное – от лукавого…

Однако, поспешим. Пациент скоро должен очухаться полностью.

Он сварил кофе, из холодильника достал полуторалитровую бутылку «Фанты» – сейчас от спиртного им обоим полезно воздержаться.

Банник лежал на диване с открытыми глазами.

– Вздремнул? Ну и отлично. – Баринов поставил поднос на стол. – Поднимайся, наливай, рассказывай – как дошел до жизни такой.

4

Расстались они, как говорится, «при своих». Довольно мирно и без особой напряженности, как коллега с коллегой после обычного научного разговора. Правда, от обсуждения многих моментов Банник по-прежнему уклонялся, но это дело житейское – куда же он свою природную «сучность» денет? Его надо принимать таким как есть… или не принимать вовсе.

Обед в столовой подали вполне качественный, особенно неплох оказался тушеный кролик. И обслужили на уровне, как начальство положено – отдельный столик, официантка, льняная салфетка…

Прогулявшись по пустынным аллейкам – рабочее время, как-никак! – Баринов направился к себе «домой».

Помнится, кое-кто из его знакомых всерьез утверждал, что под алкоголем работается раскованнее, лучше и продуктивнее. Упор делался на поэтов да писателей, художников да актеров, а также ученых и изобретателей. На творческую личность, словом.

Баринов не спорил, лишь хмыкал скептически. Допускал с натяжкой, что актерам – может быть. И то, ежели стакан-другой перед выходом на сцену выводит их на определенный кураж. Трудновато без куража натурально изобразить Отелло или Турандот, Катерину или Фигаро, Офелию или Чацкого.

Для остальных же… Винцо да водочка иногда способствуют, конечно, полету фантазии, поэтому идею, сюжет, мысль подарить могут. Однако подшофе длительную, довольно нудную и кропотливую работу едва ли сделаешь нормально, как положено. Киркой и лопатой – куда ни шло, а «Войну и мир» или «Онегина» напишешь едва ли. А уж «К вопросу о функции ретикулярной формации головного мозга» – тем более…

Поколебавшись, Баринов убрал на место коньяк, достал бутылку «Посольской». Надираться нужно водкой, а лучше спиртом, но не коньяком, и тем паче не вином или пивом. И не рюмками, а стаканами.

Алкоголь – штука универсальная. Если вывести за скобки негатив, многое может – и утешить, и поддержать, и направить, и успокоить… и кое-что еще. Одного только никогда не даст – верного решения проблемы. И все же, и все же…

Он плеснул в стакан на три пальца.

Ох, мягко стелет Николай Осипович! Ох, мягко!..

Пусть не к месту, но вспомнился вдруг некий прокурор из числа приятелей Сереги Щетинкина. Рассуждали на «четверге» на очередную «вечную» тему, и тот сначала отмалчивался, а потом сказал нервно и выстрадано, почему и запомнилось: «Никогда ни в чем не верь преступнику. Пусть он клянется кем или чем угодно, хоть богом, хоть сатаной, хоть мамой, пусть размазывает по харе слюни пополам с соплями и ест землю – не верь! Лучше потом объясняться со следователем, чем с ключником Петром у небесных врат…»

Не этот ли сценарий сейчас разыгрывается? Тебя, Баринов, поматросят и бросят. В лучшем случае.

И все же, крути ни крути, а решать эту дилемму придется абсолютно однозначно: или работать или не работать.

Вопрос – на кого? Можно ведь, строго говоря, не на чужого дядю, на себя.

В запретные темы не лезть, сосредоточиться исключительно на «эффекте Афанасьевой-Банника». В конце концов, задета не только его профессиональная гордость и добросовестность. До сих пор подспудно преследует чувство вины перед Афанасьевой. Она ему доверилась, а он ничуть не облегчил, скорее, серьезно осложнил ей последний год-полтора. И теперь, после ее нелепой гибели, разобраться во всем его долг уже даже не столько как ученого, но просто человека.

Баринов с отвращением посмотрел на стакан, который так и держал в руке, не сделав ни глотка. «Пьянству бой – копейку в дом!» Встал из-за стола, выплеснул водку в мойку, смыл из крана… Нет, сейчас мозги требовали не этого.

«Динаму, значит?.. Ну-ну… Ладно, Николай Осипович, будет тебе динама». И не обижайся потом.

Он прошел в кабинет, сел в кресло. Вздохнул, потянулся за голубеньким скоросшивателем, который так и не стал убирать в сейф прошлым вечером.

Итак, вот он, предлагаемый план экспериментов. Но в таком виде он совершенно не годится. Поэтому первым делом его надо упорядочить и детализировать, вторым – развить и существенно дополнить.

Когда глаза начали слипаться, он придвинул к себе телефон.

«Так, домашние номера у них, вроде бы, с девятки», – и набрал почти наугад: девять – ноль-ноль-один.

– Слушаю, – почти сразу, после третьего гудка ответил нужный голос – Банник, видимо, тоже засиделся допоздна.

– Добрый вечер, Николай Осипович. Что звоню – предупредить, что с завтрашнего дня, то есть с субботы, ты спишь в лаборатории под моим присмотром. Такой вариант устраивает?

– Безусловно, – ответ последовал без малейшей паузы, словно был запланирован. – Долгополова озадачишь сам или мне подключиться?

– От тебя требуется одно – быть на месте в двадцать один час. – Баринов усмехнулся в трубку: – Для очередного собеседования… На этом все. Спокойной ночи, нормальных снов.

– — – — – — – — – — – — – — —

*См. роман «Сны во сне и наяву»

Глава 4

1

Неделя получилась плотной.

Давненько, весьма давненько не приходилось работать с такой интенсивностью и напряжением. Прямо-таки с ожесточением. Ну, случалось такое в студенчестве. И, пожалуй, первые годы во Фрунзе. Когда еще не приелась эта игрушка взрослых людей – наука. Когда еще любознательность хлестала через край, еще было запредельно интересно – а до каких таких жгучих тайн смогу докопаться лично я?..

Задача была поставлена – объяснить эффект Афанасьевой-Банника, и ее надо было решать. Причем, желательно – по понятным причинам – как можно скорее.

Оборудование имелось – наипрекраснейшее, наиновейшее и наисовременнейшее.

И Долгополов оказался ассистентом толковым и грамотным, даром, что заместитель директора. Инициативы не проявлял, но в качестве ведомого пришелся очень даже к месту. Правда, иногда слегка раздражал ярко выраженным стремлением к услужливости – такие и зажженную спичку вовремя поднесут, и креслице пододвинут, и за пивком сгоняют… Но информирован и знающ был в достаточной степени и, получив, видимо, соответствующие инструкции, охотно и исчерпывающе отвечал на все вопросы Баринова.

На удивление, с самой лучшей стороны проявил себя старый знакомец Шишков. Расторопный, понятливый, исполнительный. С несколько замедленной реакцией, но это несущественно, работе не мешало… Помогали ему четверо лаборантов, все молодцы до тридцати. Молчаливые, внимательные, достаточно профессиональные, чем-то неуловимо похожие друг на друга. То ли спортивностью, то ли строгим и невозмутимым выражением лиц… Поначалу Баринов специально приглядывался, но особой военной выправки ни у кого не заметил. И все же во внешнем виде принадлежность их к определенному ведомству чувствовалась. То ли в безликости, то ли в стандартности – бог разберет!.. Шишков в свое время каждого из них представил по именам, но, честно говоря, Баринов запомнил плоховато, иногда путался.

Наличествовал, естественно, и подопытный – сам Банник собственной персоной. Кстати, относился он к своему участию в экспериментах спокойно и невозмутимо, как любой другой уверенный в себе подопытный, а уж их-то Баринов насмотрелся. Вечером к назначенному времени приходил, утром, приведя себя в порядок, вежливо попрощавшись, уходил. И отличался от обычных «кроликов» и «морских свинок» одним-единственным вопросом на прощанье: «Павел Филиппович, сегодня я тебе буду нужен?»

Но в его дневном участии в настоящий момент необходимости не усматривалось. Пока ничего нового Баринов привносить не собирался. Он словно повторял пройденное, только ускоренно, на рапиде, заранее зная, что получит на том или ином этапе.

Черновая работа.

Существенно помогало, что имелся уже наработанный огромный, правда, бессистемный объем первичной информации. Тут были и самые общие, и узко специфические анализы конкретного объекта, километры энцефалограмм в состоянии сна и бодрствования, а также при воздействии на него алкоголем и галлюциногенами.

Баринов читал ленты самописцев и легко вычленял в биоритмах знакомые пички и тремор, флуктуации и аномалии…

«И повторится все, как встарь»… Только на другом, следующем витке спирали.

Всю эту неделю он дежурил в лаборатории, когда там, в шлеме цереброскопа, обвешанный датчиками, спал Банник. И ждал того сна. Почему было так важно самому зафиксировать этот момент, он и сам не очень отчетливо понимал, однако ждал.

Может, потому, что Банник до сих пор категорически избегал говорить о содержании своих снов. Таких же самых, что мучили Афанасьеву. А что они были такими же, Баринову стало ясно с самого начала, он эту мысль даже не подвергал сомнению. На соответствующих ЭЭГ Банника он сразу же обнаружил шестую фазу. И если сравнивать с ЭЭГ шестой фазы Афанасьевой, которые Баринов помнил наизусть, то, не считая чисто индивидуальных отклонений, они были один в один.

И он ждал – вдруг Банник, разбуженный после этого сна, забудется и проговорится о его содержании… Зачем это было надо, Баринов тоже отчетливо не представлял, но почему-то был уверен, что информация будет далеко не лишней.

Но не везло, нужного сна не случалось.

А в субботу после обеда Банник зашел в его кабинет и сообщил с досадой:

– К сожалению, Павел Филиппович, придется на время прерваться. Я ведь, как ты знаешь, не только ученый, но и злобный администратор, и закоснелый бюрократ. Хочешь – не хочешь, а большое хозяйство требует постоянного присмотра. А тут в Красноярске очередные сложности. Ты уж извини, потерпи несколько дней, хорошо?

– Рванешь в Красноярск?

– Нет, в Москву. Объясняться надо тут, а в Сибири без меня управятся, кому надо хвосты накрутят.

С отъездом Банника он словно споткнулся на бегу, и ощущение это было не из приятных.

Не работалось. Вернее, работалось, но как-то наперекосяк, непродуктивно. Отчеты, протоколы экспериментов, ленты электроэнцефалограмм… вдруг все стало навевать какую-то вселенскую тоску. Сухо, пресно, безвкусно. Форменная жвачка, а живого дела не видно.

В довершение вдруг появилась бессонница.

Он теперь не засиживался за полночь, а как все нормальные люди заканчивал работу не позже восьми. Ужинал, смотрел программу «Время», полчаса прогуливался перед сном… Но как только за окном брезжил рассвет, просыпался и уснуть уже, несмотря на все усилия, не мог. А к химии прибегать очень не хотелось.

То ли на третье, то ли на четвертое подобное утро он вышел из коттеджа.

Ночью прошел дождь – спокойный, крупный, теплый. Такие дожди в народе называют грибными.

Сразу на крыльце почувствовалась утренняя летняя свежесть. Солнце только-только поднялось и еще не начало заметно пригревать. По-над землею стелился холодный влажный воздух, и, попав в его струю, Баринов невольно поежился. Прямо таки по песне: «Холодок бежит за ворот…» Помнится, пели в пионерском детстве.

И с удивлением вдруг осознал, что, вообще-то говоря, уже конец августа…

Баринов неторопливо вышел на центральную площадь.

Дворники, похоже, пошабашили. В дальней перспективе аллейки промелькнул, завершая свой маршрут, утренний патруль с могучей овчаркой на поводке. А жители коттеджей, пожалуй, еще и не просыпались. Спешить не приходится, до места работы – три минуты неспешного ходу. Это у тех, кто жил на территории. А тех, кто за оградой, из Москвы или из поселка, «вольняшек», как их с оглядкой и вполголоса называли, хотя какие они вольные, скажем так, расконвоированные, привозили без четверти восемь. Автобусы гуськом, минуя проходную, въезжали в сетчатый загончик, наподобие баскетбольной площадки, и пассажиры, предъявив пропуска у такой же сетчатой калитки, прогулочным шагом расходились по рабочим местам.

Территория, куда хватал глаз, была пустынна. Светла, чиста, уютна и пустынна. Словно в одночасье человечество исчезло с лица земли, но оставило все, как было, нетронутым и не разоренным.

Он присел на скамеечку.

Позади парадный вход в административный корпус, впереди – бронзовый вождь мирового пролетариата на постаменте: вид со спины. Полы пальтишка порывисто взметнулись, кепка на затылке, правая рука революционно выброшена вперед… Баринов невольно усмехнулся, вспомнив анекдот, чрезвычайно похожий на правду – как перед главным зданием некоего райцентра стоял вождь вот в такой же позе, в левой руке комкал кепку, а вторая красовалась у него на голове. Долго стоял, может, десятилетия, пока какой-то дотошный зевака эту пикантную деталь не углядел и не озвучил.

…Ну да ладно, бог с ним, с вождем. Продолжим утренний моцион. Вон по той аллейке, что ведет в сторону от коттеджей, Баринов еще не гулял.

Он не торопясь прошел метров двести-триста, и аллейка вдруг кончилась, почти упершись в стену из бетонных плит, которая, как он понимал, охватывала по периметру весь научный городок.

Баринов пригляделся – стена не достигала и трех метров, а в отдельных местах, там, где природой предусмотрены разного рода неровности в виде пригорков и ложбинок, даже поменьше. Скажем, два с небольшим.

Некогда он неплохо выпрыгивал над сеткой, ставя блок. Тренер хвалил.

Итак, разбежаться посильней, оттолкнуться, используя как трамплин вот эту лысоватую кочку, ухватиться за верх стены… Смотри-ка, с первого раза… А подтянуться труда не составит. Колючей проволоки вроде не видно, поверху из бетона битое стекло и бутылочные горлышки не торчат…

Ага, вот и сюрприз-объяснение. Охрана объекта ориентирована на защиту от несанкционированного проникновения, а не от побега. По ту сторону прямиком у стены ров, вернее, рукотворная лощинка поболее метра глубиной, да с крутыми откосами. Так что вернуться тем же манером не получится…

Да и ладно. Есть ли смысл возвращаться? Надо – сами вернут.

Значит, так. Перво-наперво, выбраться на дорогу, голоснуть. Из ближнего Подмосковья, где бы он ни находился, любой колхозный водила за стольник доставит в Сосновку. В карманах пусто, однако у родни перехватит… Или в Подольск, там тоже имеются родственники и знакомые… А дальше – война план подскажет.

Баринов осторожно сполз на ту сторону, повис на вытянутых руках. Еще раз через плечо пригляделся ко дну лощинки и, что есть силы, оттолкнулся от стены ногами. Удар оказался достаточно силен, но, как и положено, он завалился на бок в невысокую траву. Помнится, на первом занятии фехтовальной секции тренер сказал, оглядывая строй: «Оружие я вам, ребята, пока не дам. Пока мы с вами будем учиться грамотно двигаться и так же грамотно падать. В жизни такая штука всегда пригодится»…

Не без труда он поднялся по крутому откосу к зарослям ежевики. Не удержался, кинул несколько переспевших сизо-черных ягод в рот. Забытый вкус, черт дери!.. Впереди, метрах в трех, сплошняком начинались деревья, вроде как лесополоса. Придется продираться сквозь них, а там еще и подлесок.

Поднимая ноги повыше, Баринов сделал несколько шагов по сплошному ежевичному ковру и все же зацепился за какую-то плеть. Дернул ногой посильнее и запоздало увидел, что это не ветка, не стебель, а тонкая стальная проволока. Справа раздался негромкий хлопок. Подвела вегетатика: надо было ничком бросаться на землю, а не поворачивать голову на звук. По глазам ударила вспышка – белая, ярчайшая, словно сто тысяч сполохов электросварки. Она не только ослепила, она сбила с ног и даже на какой-то миг заставила потерять сознание.

Он пришел в себя лежа на боку, неудобно подвернув руку, и ничего не видел – в глазах вперемешку плавали темно-фиолетовые и багровые пятна.

«Только бы не пожгло сетчатку, – почти испуганно подумал Баринов. – Если не ожег, через несколько минут зрение восстановится… Но вот дадут ли мне эти минуты?»

Плотнее зажмурившись, он принялся энергично массировать лицо – лоб, виски, переносицу, скулы…

Очень, очень самонадеянно повел он себя. Как сопливый пацан-недоучка. Недооценил местную службу безопасности, ох, недооценил. Так глупо и бездарно напороться на элементарную растяжку! Хорошо еще, что фотоимпульсный боеприпас, а не, скажем, противопехотная мина или обыкновенная «лимонка». Хотя конечно, убивать потенциального нарушителя в данном случае совершенно необязательно, достаточно парализовать взрывом световой гранаты. Подходи – и бери его, тепленького, голыми руками… Зря, очень зря он не стал в свое время слушать Арзыбова о системе охраны «объекта».

– Эге! – раздался откуда-то сверху негромкий голос. – Да это, похоже, наш товарищ директор!

Конфуз, в общем-то, случился изрядный.

И что больше всего било по самолюбию, никто его так и не спросил – а какого рожна врио директора режимного НИИ понадобилось рано утром, тайком, перелазить через забор этого самого режимного НИИ?..

Два охранника заботливо помогли встать, отряхнуться от всякого мусора, даже дали хлебнуть подкисленной лимонным соком воды из фляжки… Зрение к тому времени практически восстановилось, и Баринов разглядел на верху стены третьего, который прилаживал там веревочную лестницу вроде корабельного штормтрапа.

– Забраться сможете? – вполголоса спросил он и, увидев кивок Баринова, неслышно соскользнул на ту сторону.

Когда они вчетвером оказались на аллейке, кто-то из охранников, видимо, старший, не спросил, а предложил неуверенно:

– Может, в санчасть… Как вы?

– Нет-нет, спасибо! Лучше домой.

– И то верно, – легко согласился тот.

На пути они никого не встретили.

Перешагнув порог коттеджа, Баринов оглянулся. Трое крепких молодых парней в спортивных костюмах свободного покроя молча стояли на аллее, спокойно и серьезно смотрели ему вслед.