– Желание уберечь её от всех невзгод мира, укрыть от палящего солнца или дождя, носить на руках через лужи, сажать на колени в парке, читать ей что-нибудь вслух сидя под деревом на земле. Целовать руки и лоб, один раз обнять и больше никогда не отпускать. Это странно, как считаете? – глядя за моё плечо, произнёс он.

– Нет, что Вы, это вполне нормально.

– Для подросткового возраста, забыли добавить, док, мне уже почти сорок пять. Мне, кажется, не нормально в таком возрасте придаваться романтике.

– Понятие нормальности сильно исковеркано. Для примера пять лет назад было нормально заряжать телефон от розетки через специальные блоки и провода, пятнадцать лет назад было нормально иметь домашний телефон. Вы со своей лабораторией сдвинули эти понятия, телефон теперь вообще заряжать не нужно, он работает напрямую от сети. Это же можно применить и к нравственным рамкам, они сдвигаются со временем, если они вообще есть или были когда-то. Однополые браки, свободные отношения, сожительство, лет пятьдесят, семьдесят назад это было дикостью, сейчас это в порядке вещей. А романтика, она была везде, во все времена, в разных проявлениях. Как показывает практика, в этом заведении нормальных людей на много больше чем за забором. Почему Вы так давно виделись с Яной?

– Она погибла через несколько дней после нашей встречи.

– Очень жаль, и за пять лет Вы так и не смогли её забыть?

– Нет. Я пытался, заводил новые знакомства, но длились они не долго, новые девушки мне довольно быстро надоедали, не было в них чего-то, что было в ней. В каждой не хватало какого-то маленького штриха, но именно он и не позволял сойтись в целую картину. А когда разочаровывался в очередной из них, уходил с головой в работу, на полгода, иногда на год.

– Как она погибла?

– На собственной свадьбе, платье загорелось, ожог восьмидесяти процентов тела, врачи ничего не смогли сделать.

– Вы сказали на собственной, она выходила не за Вас?

– Нет, мы решили, что так будет лучше для нас обоих, и ошиблись.

– Вы были на похоронах?

– Нет, не смог.

– Видели могилу?

– Тоже нет, я не знаю, где её похоронили, хотя, вообще должны были сжечь, она так хотела.

– А Вы не думали, что стоит сходить к ней, и тогда она Вас отпустит? Она ведь до сих пор с Вами?

– Да, стоит за Вашей спиной и показывает мне язык. Она при жизни покоя мне не давала, периодически появлялась из ниоткуда переворачивала мою жизнь вверх дном и исчезала в тумане, как ёжик. А сейчас просто не отходит от меня ни на шаг, одно, что в кровать со мной не ложится, сидит в палате на стуле, и смотрит то на меня, то в окно. Бессмысленно, не отпустит, она никогда меня не отпустит, что бы я не делал, куда бы не убегал. Она всегда прощала и всегда возвращалась, может через месяц, может через год, или пять лет. А сейчас, после смерти ей вообще нечем заняться, кроме того, чтобы быть со мной, поэтому она не оставит меня.

– Вы понимаете, что сейчас, здесь кроме меня и Вас в кабинете нет никого?

– Да, она не в кабинете, она в моей голове, иначе, зачем бы меня сюда привели?

– Да, действительно. Я думаю на сегодня достаточно. До завтра Николай Васильевич.

– До свиданья, док.

День третий

Я включил диктофон.

– Добрый день, пациент триста сорок два.

– Привет, док. Опять с изобретений начать?

– Да, я приобрёл Ваш приёмник, поставите?

– А сами не в состоянии?

– Я не силён в технике, иногда даже с пультом от телевизора проблемы возникают.

– Как всё грустно, – он улыбнулся, – хотел бы сказать, что гуманитарии бесполезны, но по факту Вы мне оказываете помощь там, где, к сожалению, сам я бессилен со своим техническим складом ума. Отвёртки не найдётся? Ваш диктофон стар, на столько, что отсек с батарейками на шурупе.

– Есть карманный нож с отверткой, ножницами и кучей не нужных приспособлений, подойдёт?

– Да тут в принципе и сам нож подошёл бы. Но раз там есть отвёртка, замечательно.

Я достал из ящика стола нож и протянул мужчине.

– Всё ещё хуже, чем я предполагал, здесь стоит «крона», – покопавшись пару секунд, произнёс пациент.

– Ваш аккумулятор не подойдёт?

– Подойдёт, он подходит ко всему, что можно запитать, в этом его прелесть. Но он разных модификаций, как знаете, есть различное расположение батареек, параллельное, последовательное, для крон мы тоже сделали свой вариант, но Вы купили не тот, что нужен.

– Это проблема?

– Нет, если у Вас есть какой-нибудь ненужный кусочек провода, немного фольги и клей, желательно эпоксидный.

– И всё?

– В идеале паяльник, но так как здесь Вы его точно не найдёте, то всё что перечислил.

Я опять открыл ящик стола.

– Есть провод от зарядного устройства, клей и фольгу сейчас спрошу на вахте.

– Отлично, пока я вожусь с проводом, можете сходить за всем остальным, я никуда не денусь, не переживайте.

Через пять минут у инженера было уже всё необходимое. А ещё через три он уже собрал и включил диктофон с новым источником питания.

– Вероятно, Вы слегка приуменьшили свою гениальность, – глядя на работающий диктофон произнёс я.

– Ни сколько.

– Вы только что подключили к диктофону конца девяностых годов элемент питания нового поколения, за несколько минут с помощью куска провода, фольги и клея.

– Это гениальность для Вас? Долгая и кропотливая работа, по созданию адаптивного приёмника тока, подключить его сейчас может любой ребёнок из кружка по физике знакомый с паяльником. Здесь нет гениальности. Для меня это всего лишь навык, видеть устройство и приблизительно знать, как оно работает, не более того. Для меня гениальность – это написание музыки, прозы или стихов. Из наборов всем известных звуков или букв создавать, что-то новое, что ещё никто никогда не играл или не читал. Или обогнать век, в котором живёшь, как это сделали да Винчи или Никола Тесла. Или сделать свой век как его сделали Джобс и Маск, это гениальность.

– Для каждого свой критерий гениальности.

– Но для себя не смейте путать гениальность с обыденностью, ведь то, что для меня обыденность, для Вас показалось гениальным, умейте в этом разобраться и найти что-то действительно достойное на фоне куч мусора.

– А Вы хотите сказать, что разобрались? По Вашему мнению, каждое написанное или сыгранное является гениальным?

– Каждое достойно внимания, но гениальность присутствует далеко не везде, в каждом музыкальном жанре или письменном есть обыденность, когда будь то музыка или письмо, поставленные на поток. То есть создавалось не как что-то исключительное, с вложением туда переживаний, волнений, чувств автора, а как средство для зарабатывания денег, кинематограф сюда в принципе тоже можно отнести, слишком много посредственного и обыденного снимают, пишут, поют в наше время.

– Достойное мнение. Но Вы хотите сказать, что Вы наш век не сделали, как и они?

– Я хочу сказать, что это был не я один.

– А, Выши лавры не только Ваши, но и Вашей лаборатории, правильно я понимаю?

– Не совсем, – он взял со стола пачку сигарет, которую я выложил из стола перед началом беседы, вынул одну, прикурил, – моя лаборатория слегка поправляла и дополняла мои расчёты, грубо говоря, девяносто процентов всего, что мы выпустили в мир это моя работа.

– Теперь я совсем ничего не понимаю. Вы говорите, что девяносто процентов изобретений Ваши, но не Вашей лаборатории, тогда кто ещё в них участвовал?

– Она.

– Яна тоже инженер?

– Откуда Вы знаете её имя?

– Ваши сотрудники рассказали, когда привели Вас сюда, с некоторыми Вы видимо были очень близки, раз они её знают.

– Да, она была знакома с некоторыми из моих коллег.

– Была? Что случилось?

– Знаете, док, ей постоянно в чём-то не везло, совершенно в невероятных местах и моментах она умудрялась не увязываться настолько жестко, что другие неудачники нервно курили в стороне. Как-то она залезла на велосипед и сразу с него упала, при этом сломав два пальца. Погибла она примерно так же, поскользнулась в ванной комнате и разбила голову об порог душевой.

– Как давно это было?

– Около шести лет назад.

– И с тех пор Вы не пытались завести новые знакомства? Или пытались, но ничего не выходило, потому что никто не был даже приблизительно похож на неё?

– Пытался, но всё как Вы сказали, никто не был так на неё похож, как она сама.

– Печально. Так она помогала Вам в разработках?

– Не совсем так, или совсем не так.

– Поясните.

– Она меня на них вдохновила, все, что я изобрёл и к чему стремился, всё было ради неё.

– Но, вы почти ничего не заработали на этом.

– А кто говорил про деньги? Они ей никогда не были нужны.

– Тогда для чего это всё было?

– Док, Вы когда-нибудь меняли что-нибудь ради другого человека? Причёску, привычки, предпочтения в еде может быть?

– Да, была как-то одна, всё во мне ей периодически надоедало, то, что я ем, что ношу, что слушаю.

– И что Вы сделали?

– По началу менял еду, гардероб, одних мертвецов в плеере на других, когда пошёл второй или третий круг, когда ей опять всё надоело, я сменил номер телефона, город проживания и партнёра.

– Видимо всё совсем плохо было, раз пришлось город сменить?

– Не то что бы. Но как раз из-за неё я уже не смог оставаться на одном месте слишком долго, она приучила меня к постоянной смене окружающих вещей и людей, в целях внутреннего развития, а в итоге мы пришли к тому, что я сменил её, потому что она всё это время оставалась на месте.

– Хорошая шутка.

– Согласен. Что изменили Вы в себе для неё?

– Ровным счётом ничего. Во мне её почему-то всегда всё устраивало. То, что я курю, иногда пью, неказист внешностью, постоянно ходил в каком-то непонятном барахле, старые растянутые ещё в институте футболки, рваные джинсы тех же годов, и то что у меня того и другого ровно две пары. На всё это ей всегда было плевать. Как и на деньги, ведь у средней руки инженера их почти никогда нет.