«Ученик чародея»
Все началось с Джуны Давиташвили, если вы помните или знаете, кто она такая. А она вряд ли меня помнит.
Это было лет 20 или 25 назад, когда я намеревался уйти из медицины. Но не мог, потому что это был постоянный заработок, и неплохой. Я начал подрабатывать в газете «Известия» и через нее попал к Джуне.
В традиционную медицину я уже мало верил.
Она тогда жила в хорошем доме рядом с Театром Вахтангова. Это скрывалось от публики, а услугами знаменитой целительницы пользовались многие высокопоставленные начальники, включая членов тогдашнего политбюро. А квартиру ей помог получить, кажется, Промыслов, председатель Моссовета.
Нетрадиционная медицина официально не признавалась. Но Джуна верила в то, что она делает, и огромное количество людей были ей благодарны.
Я, неимоверно стесняясь, вошел в ее дом, но все было не так, как я предполагал. Мне открыла дверь обаятельная грузинского вида женщина, а точнее – ассирийка. В доме была куча людей. Дверь, похоже, вовсе не запиралась. Меня тут же попытались чем-то угостить. Я отказался и попросил разрешения просто понаблюдать за работой Джуны. Она много говорила по телефону и как будто ничего не делала, но в какие-то промежутки времени вдруг звала очередного человека и делала какие-то пассы. Я внимательно смотрел, хотя ничего не понимал и очень во всем сомневался. Она потрогала мои руки и сказала, что у меня очень сильная энергия.
Я стал учиться, но оказался «учеником чародея»: у меня все получалось наоборот. Ведь энергией нужно уметь управлять, а у меня человек, который приходил со стенокардией от моих пассов хватался за сердце. Жена как-то попросила снять ей приступ мигрени и чуть не хлопнулась в обморок.
Как-то я пришел к ней, и в это время ввалились иностранцы с переводчицей. Телевидение Люксембурга. Джуну на западе знали тогда лучше, чем в СССР. Им нужно было интервью. А ей, видимо, все это уже надоело. И она вдруг брякнула, показав на меня:
– Вот мой ученик. Поговорите с ним.
У меня отвалилась челюсть. Конечно, приятно, когда тебя снимают для иностранного телевидения. Но и идиотом себя чувствовать не хотелось. Я судорожно искал выход из положения и в итоге сообразил. Я сказал:
– Вы не слушайте, что она говорит. Я никакой не ученик. Я представитель КГБ и приставлен за ней присматривать.
Нужно помнить те времена. «Люксембург» мгновенно от меня отвалил. А Джуна укоризненно на меня посмотрела.
Вскоре я это занятие забросил, но все же однажды позвонил Джуне и поздравил ее с 8 марта. По-моему, ее это, к моему удивлению, тронуло. Ходил-то я к ней, может, всего месяца три.
В итоге я вернулся к своей обычной профессии.
А потом началось послабление с выездом за границу. Перестройка. И моего близкого друга по работе, который в служебной иерархии занимал более высокое положение, отправили в недолгую командировку в Камбоджу укреплять местную медицину. Тамошние кхмеры только что освободились от коммунистического диктатора Полпота, но все еще шла партизанская война.
В целом их государство тогда еще не отказалось от коммунистических идей и пускало в страну только представителей социалистического лагеря.
Мы загрузились коробками с какими-то лекарствами, благотворительной помощью и полетели. Как выяснилось, с нами были еще несколько женщин из института эпидемиологии.
Все-таки те времена были удивительными.
Мы с приятелем отправились заграницу в первый раз.
Полет в Камбоджу длинный. Где-то 18 часов. Самолет для дозаправки сделал остановку в Индии, в Бомбее. Пассажиров, как принято, попросили выйти, и мы, приехавшие из унылой, тогда уже горбачевской Москвы, оказались в сумеречно освещенном зале, который вдруг расцвел ярким светом. Мы попали в «дьюти-фри».
Наши глаза полезли из орбит. Чего там только не было. Услужливые индусы наперебой предлагали разные товары.
Но все было не так просто. Для нас это был просто музей. Мы могли только посмотреть. В том советском прошлом никто не удосужился дать нам хотя бы 10 долларов в дорогу. Просто на мороженое. Мы пускали слюни, но ничего купить не могли. Рубли были не в ходу.
В конце концов добрались до Пномпеня. Никто не встречал нас с цветами. А точнее, не встречал никто. Мы долго и тупо, начиная волноваться, сидели в аэропорту, если этот большой барак можно было так назвать. Наконец, с большим опозданием, приехала какая-то машина.
Встреча была вежливо равнодушной. Мы не были инспекционной комиссией. Мы, в принципе, вообще там никому не были нужны, но все же поселили нас в красивом месте. Представьте себе странного почти красного цвета реку, название которой я не помню и которая не вызывала желания в нее окунуться, а на ее берегу – деревянные домики, построенные в виде пагод, причем со всеми удобствами внутри. А вокруг тропическая, но ухоженная природа с пальмами, цветами и т. п. Просто рай.
Вы помните, как раньше ездили русские заграницу. Со своими консервами, кипятильниками, чаем. Мы были такими же. И поскольку не имели ни гроша, то это нас, голодных представителей великой державы, здорово выручило. Но через пару дней нам в консульстве выдали деньги на месяц из расчета 18 долларов в день. И к тому же за жилье платить было не нужно. То есть каждый получил по 540 долларов карманных денег. И мы для постполпотовской Камбоджи вдруг оказались очень состоятельными людьми. Если пересчитывать их местные деньги, реалы, в доллары, то средняя зарплата коренного жителя составляла в месяц только 4 бакса.
Мы прошли строгий инструктаж: как себя вести, куда можно ходить, а куда нет. В принципе, оказалось, что никуда, кроме больницы. Впрочем, нам показали рынок, где мы могли тратить деньги. Для поездок по городу за нами закрепили какой-то задрипанный джип.
Мы познакомились с колонией русских врачей, которая, как бы сейчас сказали, в качестве гуманитарной помощи обслуживала бывший французский гопиталь: Камбоджа в прошлом – колония Франции.
Русские врачи говорили на плохом французском, который знали многие кхмеры, а мы не понимали ни бельмеса.
Вскоре выяснилось, что мы со своей двухмесячной командировкой скорее крутимся под ногами и мешаем, чем помогаем: все прекрасно справлялись и без нас. Нам тогда было лет по 30, и мы были намного младше тех, кто там работал, хотя оба были кандидатами наук.
В результате, мы, может, пару раз что-то и сделали по профессии, а в сущности просто приходили в больницу отмечаться. Привезенные нами благотворительные лекарства украли на второй или третий день нашего пребывания. Но удостовериться, что они существуют, можно было еще долго. Напротив госпиталя стояли ряды лавочек, где продавали все, включая лекарства. И скоро мы увидели распакованные коробки с русскими надписями.
Не думаю, что это был прибыльный бизнес.
Вообще, я до сих пор не понимаю, зачем кхмеры госпитализировались. Они не принимали таблетки, которые им прописывали доктора. Они верили в свою народную медицину, и мы не сразу поняли, почему у некоторых больных три круглых синяка на лбу, а на животе следы ожогов. Кхмеры ставили «банки», как в России, но не на спину, а на лоб. Или прижигали живот. А порядочную кхмерскую женщину, чтобы осмотреть, вообще нельзя было уговорить раздеться. И мы, грубо говоря, работали как шаманы, не понимая, что происходит.
Но кхмеры, выздоравливая, тепло благодарили. Слава богу, от многих болезней выздоравливают и так. Но потом выяснялось: аккуратно собрав в целлофановый пакет выдаваемые им лекарства, местные жители продавали их следующему пациенту, объясняя, что это панацея.
Естественно, что местные традиции и порядки за столь короткий срок мы не могли понять. Но с русскими врачами, которые вначале отнеслись к нам довольно высокомерно, я решил «разобраться». И решил сыграть на том, что все тогда держались зубами за свои долгосрочные контракты.
По чистой случайности через несколько дней пребывания в стране нам предложили вместе с персоналом сняться на видеокамеру. И я решил воспользоваться тем же трюком, что и с телевидением Люксембурга. В несколько ином варианте.
Когда на меня направили объектив, я строго сказал, загородившись рукой:
– Ребята, извините. Нам сниматься нельзя. Запрещено.
Бог ты мой, как они все сжались. Так вот кто на самом деле эти парни, выдающие себя за врачей, как видно подумали они. И даже стали приносить кляузы… А мы с приятелем ржали полночи.
Не стоит говорить, что после этого наши взаимоотношения с «аборигенами» изменились в лучшую сторону, и мы даже могли себе позволить разговаривать со всеми чуть строже.
В целом все было вначале интересно, а потом стало скучно. Мы, конечно обалдели от рынка и сразу купили по японскому двухкассетному магнитофону и какие-то шмотки для жен. При наличии денег получить здесь можно было все, что хочешь. Товары были контрабандой, но высокого качества. Вот только мы тогда не знали, что надо было еще и торговаться. Много переплатили. Но, в конечном итоге, не пожалели. Вещи служили нам много лет.
Но если для женщин-эпидемиологов посещения рынка были милым развлечением, то нам с приятелем это скоро надоело. И чем мы могли себя занять после необременительной работы?
Очевидная наша ненужность через какое-то время дошла и до сведения камбоджийского министерства здравоохранения, и приставленные к нам его представители куда-то исчезли, прихватив симпатичную переводчицу. А затем стал регулярно пропадать и работавший на нас кхмер, водитель джипа, и нам чаще приходилось ходить пешком. Потому что пользоваться каким-то другим транспортом, включая рикш, нам категорически запретили. Впрочем, на рикшу я бы и сам не сел. Я видел как в одной из них везли прикрепленную ремнями здоровенную свинью.
Как-то вместе с женщинами мы вышли прогуляться. Хорошо походить по красивому, хотя и загаженному городу. Но ведь надо было и возвращаться обратно. А было ужасно жарко. У меня кончилось терпение и, увидев какой-то грузовичок, я начал голосовать.
– Что ты! Что ты! – зашикали на меня женщины. – Запрещено.
Грузовичок остановился. В нем сидел европеец и водитель-кхмер. На плохом английском я спросил его, не могли ли они нас подвезти. Тот спокойно сказал:
– Залезайте.
Я спросил остальных, присоединятся они ко мне или пойдут пешком дальше. Никто не отказался. Мы с приятелем подсадили женщин и вскоре оказались в своей гостинице. Европеец, живший там же, был венгром, каким-то инженером. Я дал его водителю немного денег, хотя венгр говорил, что не надо. С тех пор я испытываю к мадьярам большую симпатию.
Как выяснилось чуть позже, в гостинице жили три группы иностранцев. Немцы из бывшего ГДР – вокально-инструментальный ансамбль, венгры-инженеры и мы. Никаких отношений мы не поддерживали. Видимо, у них были такие же строгие инструкции, как и у нас. В конце концов, мы с приятелем начали умирать от скуки. А я к тому же страдал от страшной ностальгии.
Конечно, там была классная местная банановая водка, называемая «Баньон». Но сколько можно было ее выпить?.. Хотя бухали в Пномпене все иностранцы.
В итоге мы начали по вечерам петь.
Приятель пел очень хорошо, а я плохо. И репертуар был специфический. Это были песни или военных лет, типа про танкиста, «Враги сожгли родную хату», или блатные, вроде «Таганки». Представляете, сидят два подвыпивших мужика и орут во весь голос. Мы всех поставили на уши. Кхмеры запутались. Кто же приехал на гастроли? Немцы или мы? А нам было пофигу.
Правда, скучно было на самом деле не всегда. Запомнились некоторые встречи с местной живностью.
Врачи, приехавшие по контракту, жили в отдельном доме на территории больницы. Как-то нас пригласили в гости, и по дороге в жилой корпус между нашими ногами проскользнула крупная змея. Сказать, что мы не труханули, было бы преувеличением.
Русские доктора держали здоровенного мохнатого пса, привезенного из Союза. Сами кхмеры относились к собакам плохо, может, и оправданно: местные породы выглядели, как большие крысы.
Мы рассказали о происшествии доктору, который нас принимал. Он спросил:
– А какого размера змея была? И цвета?
Я сказал, что черная, толщиной в мое запястье.
– Так это же кобра, – спокойно объяснил доктор. – Вы думаете, для чего мы пса держим? Он змей отпугивает и не дает им заползти в дом. И нас о них предупреждает.
Ничего себе успокоил! С тех пор мы стали чаще смотреть под ноги.
Есть и другая история.
Если помните, мы жили в домике наподобие пагоды, стоящем на земле. Однажды мы пришли домой и хотели помыться, но в ванной сидел паук. Не паучишка. Противное мохнатое чудовище с мою ладонь, к которому были прикреплены длинные, сантиметров в десять, лапы. А я вообще страдаю арахнофобией. Ни мне, ни приятелю трогать эту дрянь вовсе не хотелось. Хотя, может, она вообще не была ядовита. Но выбора не было.
У нас, запасливых русских, была кастрюля с ручкой. Я ею накрыл паука, хотя гадкие лапы продолжали торчать наружу. И скоренько выкинул из номера. Мы вздохнули с облегчением…
А потом мы случайно познакомились с другой русской колонией – с летчиками. Не помню даже как. По-моему, кто-то услышал, что приехали доктора из Москвы, и попросил посмотреть какого-то родственника.
У летчиков жизнь была намного более свободной и вольготной, чем у докторов. Они были пофигисты побольше, чем мы с приятелем, и не слабонервные.
Их пофигизм по отношению к посольским запретам был объясним. Если врачи выполняли гуманитарную миссию, несмотря на то, что там были и свои врачи, то летчиков в Камбодже не было. Вся их авиация обслуживалась русскими. Не Камбоджа была нужна им, а они Камбодже. Конечно, они тоже держались за свои контракты, но чувствовали себя намного свободнее других. Они и жили лучше, чем врачи, и, в общем, делали, что хотели.
Как-то один из них в благодарность за какую-то медицинскую консультацию позвал нас в гости. Встретили прекрасно. Но существует известный всем докторам феномен. Как только вы приходите к кому-то, он считает долгом поделиться с вами, что у него болит. И изменить это нельзя. Хотя доктора – такие же люди и пришли просто отдохнуть.
Так произошло и в этот раз. Когда мы уже хорошо поддали, вначале один отвел меня в сторону и стал рассказывать, что у него проблемы с эрекцией, а потом второй долго говорил, что у него после травмы боли в спине, и никакие лекарства не помогают.
Что я мог сделать? Ведь они оба замечательные ребята.
– Мужики, – сказал я, – я сегодня выпил. Давайте договоримся на завтра.
На следующий день они повезли меня к себе.
Чуть отвлекусь.
Кто не забыл то время, знают: после окончания контракта и того, и другого воздушного извозчика ждали те же «малокалиберные» квартиры в СССР. Но для них авиаторы купили все, какое можно, престижное барахло и технику. Один послал домой даже самшитовую дверь. Знаете, дерево такое. Приятно пахнет и твердое как сталь. Представляете, самолет несколько тысяч километров везет дверь. Они ездили на японских машинах, и я первый раз в жизни проехался в «Ниссане».
Кстати, про машины летчики рассказали смешную историю.
Они сильно что-то отпраздновали и стали разбредаться по домам. Один из них сел в машину, а руля нет. Он, бедолага, ничего не понял, но в ней, в машине, и уснул, потому как был сильно пьян. Через несколько часов очухался. Видит – руль есть. Он забыл, что из экономии купил машину с правым рулем, предназначенную для Гонконга.
Да, хотя «Ниссан» и очень хороший автомобиль, я по дороге к новым приятелям испытывал ужасную тревогу. Потому что осознавал: проку от меня, как от козла молока. Я ничего не понимал в лечении потенции и болей в спине, тем более что лекарства уже не помогли. Все это далеко от моей специальности.
Но летчики надеялись. Все-таки доктор из Москвы.
И вдруг я вспомнил про уроки Джуны. Чем черт не шутит, подумал я. Попробую, не поможет – скажу, что нужно еще несколько сеансов. А там, глядишь, и моя командировка закончится.
Но шарлатаном себя чувствовать не хотелось.
Меня привезли в двухэтажную виллу. Как выяснилось, летчик с болями в спине был каким-то большим начальником.
Первое, что я спросил:
– Слушай, а ты не боишься здесь? Все-таки неспокойное место. Партизанская война. По ночам стреляют.
И это было правдой.
Тот невозмутимо ответил:
– Это не наша война. Кроме того, у меня авиационный пулемет на крыше.
Интересная страна Камбоджа.
Я какое-то время поразмышлял, каково оно жить с пулеметом на крыше, но мы выпили по рюмке, и я перешел к непосредственной цели визита. Я объяснил летчику, что если традиционная лекарственная медицина не помогла, то нужна или операция на позвоночнике (он сразу категорически отрицательно замотал головой), или что-то другое, нетрадиционное. И рассказал про Джуну. Кто она, он знал и мгновенно согласился.
Я уложил его на кушетку и, потея от опасений, сделал, как меня учили, сеанс пассов над его поясницей. Потом сказал, что немедленного эффекта ждать нельзя, скорее всего нужно будет повторять процедуру, и попросил доложить мне на следующий день о самочувствии.
Дальше я ехал уже в другой машине к пациенту номер два.
История почти полностью повторилась, только пассы я делал вокруг детородного органа. И хотя я был уверен только в одном, что не нанес вреда, меня все же мучили угрызения совести, что я обманываю хороших людей.
На следующий день, под вечер, приехали оба летчика. Довольные. У одного прошли боли, а другой получил то, что хотел.
С тех пор наша с приятелем жизнь в Пномпене изменилась коренным образом. Мы вышли из замкнутого круга посещения больницы, рынка и распевания песен. Летчики показали нам другой город. Нас повезли в ресторан, где я впервые попробовал лягушек. Между прочим, очень вкусно и не противно. Хотели предложить змею, но мы решили, что экзотики уже хватит.
Не думайте, что летчики все время платили за нас. Встречаясь, мы это делали по очереди. Да и стоило это копейки. Нужно было знать Камбоджу того времени. Как-то нас позвали в китайский ресторан, где мы, четыре здоровых бугая, от души поели лобстеров и выпили прилично водки, а я заплатил за всех 10 долларов, включая чаевые. Представляете уровень цен?!
Мы побывали в каком-то древнем музее восточной культуры, и я до сих пор удивляюсь, как он уцелел при Полпоте.
Однажды нас повезли в центр города в какой-то парк, где кхмеры проводили свободное время. И я увидел удивительную игру. Они развлекались чем-то, что по дальней аналогии можно назвать подобием того, как, например, в России, играют в кружочек волейбольным мячом. Только играли они ногами и не мячиком. Они перебрасывали нечто вроде бадминтонного волана, хотя более тяжелого, потому что он летал быстро.
Я, отвесив челюсть, стоял и смотрел минут пятнадцать, а те, увидев это, стали откалывать такое, что в цирк ходить не надо. Диего Марадона рядом не стоял. А потом кхмеры меня куда-то позвали. Там стоял слон. Они знаками предложили мне на него влезть и сфотографироваться. Я было подошел и посмотрел ему в глаза. Замученное, грязное животное с жалкими глазами. И отказался.
Кстати, летчикам я обязан и еще одним своим, последним, свиданием с экзотической фауной страны.
Авиаторы своими руками на территории так называемого международного аэропорта построили себе маленькую сауну. Ее зданьице было вдали от прочих его помещений. Был график: день мальчиков, день девочек – когда парилку посещали жены летчиков.
Как-то в нее пригласили и нас с приятелем.
Я мужественно высидел, сколько положено, хотя при температуре воздуха под сорок снаружи не скучал по жаре. Большее удовольствие я получил от маленького холодного бассейна.
Следует сказать, что дверь в сауну не закрывалась, и я не помню, была ли она вообще.
И вдруг туда вползает какая-то тварь. Рептилия размером с варана. Нас там было человек десять в одежде Адама. Гляжу, а летчики вдруг прыг – и на скамейках. Но я же новичок, к тому же любопытный. Стою разглядываю. Варан-то он варан, только спина покрыта рядами красных точек, и в пасти зубы, как у крокодила. Пока я занимался своей исследовательской деятельностью, один из летчиков схватил швабру и ткнул это существо. Оно мгновенно в нее вцепилось.
Это надо было видеть. Абсолютно голый мужчина вышел из сауны на территорию летного поля. Он сделал из швабры с этой гадостью подобие винта вертолета и закинул подальше. А потом объяснил мне, что хотя тварь не ядовита, ее сложно отодрать, если укусит, а раны не заживают годами.
Презанятная страна Камбоджия.
А потом летчики свозили нас на другой рынок контрабанды, куда из соображений безопасности русским было ходить запрещено. Мы и от разрешенного рынка очумели, поражаясь непривычному изобилию и дешевизне. А тут он был в три раза больше, и все было еще дешевле.
В итоге мы отоварились за эти два месяца по полной программе. Сейчас это уже никого не удивит, а тогда было что-то…
Наконец командировка кончилась, и мы отправились домой. Тот из летчиков, который был начальником, велел пересадить нас из туристического в бизнес-класс. В «Аэрофлоте» того времени это не имело большого значения, кроме одного: было больше места, и можно было свободно расправить ноги. А для 18-часового полета это немаловажно.
Однажды, уже в Москве, я принимал этих летчиков с женами у себя дома. Традиционная советская встреча на уровне салата оливье. Больше после этого я их не видел. Надеюсь, что у них все в порядке. Но все равно сохранилось ощущение, что чем-то я этим людям помог. Может, на неделю, может, на месяц, может, на год. Не знаю. В традиционной медицине часто говорят формальное «спасибо», за которым ничего не стоит. Но в этот раз было что-то другое.
Наверно, благодаря Джуне.
2007