– Надеюсь, остальное такое же, – растеклась мыслью Алёна Дмитриевна.
– Конечно, маточка, для вас только, того, лучший товар, – немного запнулся прапорщик.
– Ладно, грузите апельсины бочками, братья Карамазовы.
В этот момент служивые стали загружать ящики с автоматами и цинками патронов в багажники «Жигулей», а что не поместилось – в салон, накрыв их предусмотрительно заготовленными коврами. Под грузом корма «пятёрки» просела, чем никто не озаботился. Гении транзитных перевозок решили, что каждая машина после «стрелки» отправится своим маршрутом, и все они встретятся в назначенное время в назначенном месте. Через семь минут погрузочные работы завершились и, поболтав за политику, Алёна Дмитриевна отдала прапорщику набитую «зеленью» спортивную сумку.
– С вами приятно иметь дело, мать моя. Если не секрет, куда вам столько оружия? Хотите отправиться добровольцами в Никарагуа?
– Нет, Валерий Николаевич, в ДОСААФ хотим передать. Пусть молодое поколение привыкает держать оружие в руках, им скоро понадобится.
– Ладно, маменька, Дмитрию Николаевичу передавайте мой физкульт-привет, – смеясь, ответил Валерий Николаевич.
По окончании деловой встречи люди в форме погрузились в «УАЗики» и удалились в обратном направлении. Алёна Дмитриевна подошла к своему оруженосцу с полопанными ушами и сказала: «Серёжа, передай братве, действуем по старому плану. Завтра в девять вечера встречаемся с залётными в промзоне возле железнодорожного депо». Серёжа кивнул, и все погрузились в покинутые тарантасы.
– Как всё прошло? – спросила женщина-крокодил.
– Как по маслу, Нинель Григорьевна.
– Какой-то этот прапор слишком слащавый, базарить любит не по делу, как-то не по-военному, – посеяла тень сомнения Нинель Григорьевна.
– Человек он такой, общительный, сама понимаешь, в части особо ни с кем не побазаришь. Да и какая нам разница, пусть хоть стихи читает, Бродского там какого-нибудь, лишь бы товар хороший был без всяких там хвостов. Серёжа, поехали в «Голубую лагуну», отдохнём немного, а то всё работаем и работаем, как на заводе.
– Будет сделано, Алёна Дмитриевна, – отозвался Серёжа.
Проехав просеку, «Жигули» свернули направо к городу, когда как «девятка» свернула налево и поехала дальше по трассе, делая приличный круг в целях конспирации. Кому-то казалось, что подобные мероприятия излишни, что в городе бояться некого, но «шеф» стояла на своём. Оправдались предпринятые меры или нет, показало время. Вообще же, в масштабах областного города П. группировка Алёны Дмитриевны считалась после «чёрного передела» власти если не самой крупной, то точно самой влиятельной, ибо имела высокое покровительство в органах. На волне перемен Дмитрий Николаевич Калашников решил перестроиться в духе времени, наладить связи с нарождающимися преступными группировками. Делал это умело, по принципу «разделяй и властвуй», отдавая предпочтение группировке своей любимой дочурки. Как говорится, узы узами, а деньги врозь. «Официально» организацию возглавлял бык Серёжа, который отдавал распоряжения от своего имени и ездил в качестве главы организации на стрелки с братвой. Однако он всего лишь исполнял чужую волю, именно волю дочери милицейского полковника. В «консильери» у неё числилась её давняя, ещё с института, подруга Нинель Григорьевна Акопян, вдвоём с которой они вели дела. Женщиной она слыла хитрой и недоверчивой, имела армянские корни и в силу какой-то генетики вся покрылась морщинами уже к тридцати. Благодаря чему в криминальных кругах и милицейских сводках проходила под «погремухой» «губка». Подобно пожарной каланче она выделялась из потока коренастых молодчиков в кожаных куртках, из-за чего в известных кругах имела известность также как «небоскрёб».
Навернув хороший крюк, белый экипаж наконец-то въехал в черту города. «Серёжа, включи чего-нибудь для души, а то надоел твой рок», – вежливо, но в то же время повелительно проговорила Алёна Дмитриевна. Без лишних слов на ближайшем светофоре лысый коренастый мужчина вынул из магнитофона кассету с песнями Depeche Mode и вставил сборник песен Высоцкого. Промчавшись пару широких улиц, которых в городской черте действительно имелась пара, они быстро домчались до единственного приличного заведения – ресторана-кабаре «Голубая лагуна». Данное заведение в силу своего профиля, подчёркнутым относительно высокими ценами и относительно широким ассортиментом блюд, пользовалось репутацией довольно «статусного» – вечером трудного дня здесь собиралась техническая интеллигенция с местного электротехнического завода, всякого рода начальники и даже какие-никакие писатели, поэты, музыканты. Для души услады присутствовала культурная программа, представленная местным оркестром из местного же ДК «Железнодорожников». Оркестр на заказ исполнял песни из «Утренней почты», а по отдельному тарифу и зарубежные хиты групп вроде Modern Talking или C. C. Catch. Звучало это довольно посредственно из-за «отличного» знания иностранных языков, но невзыскательной публике и то считалось за откровение. Бывали здесь и люди при больших деньгах, как тогда говорили, с нетрудовыми доходами; вели они себя шумно и вызывающе. Когда же их набиралось больше одного, то вечер обычно заканчивался дракой или поножовщиной. В общем, приличное культурное заведение.
Любила сюда заезжать и Алёна Дмитриевна в сопровождении своих опричников. Она зашла щеголеватой походкой в фойе заведения, отдала свой плащ и шляпу гардеробщику, перекинувшись с ним парой фраз за здоровье его болеющей жены, вместе с тем дав ему пятак на чай. Гардеробщик работал при интеллигентной наружности, будучи бывшим сотрудником какого-то НИИ, на гребне волны перемен решившего стать кооператором. Ожидания были следующими: продать свою «копейку» и на полученные деньги купить бобриковые шапки. Но дело с самого начала в гору не пошло, отчего новоиспечённый коммерсант разорился. Поэтому, дабы не начать побираться и есть хлеб с водой, он стал гардеробщиком в местном кабаре. Не в НИИ же возвращаться, чтобы воистину не есть хлеб с водой.
Алёна Дмитриевна громко опустилась на кожаный диванчик, немного поёрзала и расплылась в широкой улыбке, подзывая официанта. На клич «обслужите работников ножа и топора» подкатил прыткий молодой человек, который сделал пару комплиментов знойной даме и попросил сделать заказ. На выпад молодого человека Алёна Дмитриевна ответила заказом всей честной компании борща и гречки с гуляшом, а на десерт пожелала отведать штоф водки. Когда официант собрался отчалить, она отвесила ему вдогонку хороший шлепок по мягкому месту, на что тот обернулся и снисходительно осклабился. После мадемуазель Калашникова разгорячилась, достала пачку «Мальборо» и крикнула оркестру через весь зал: «слабо «мурку»?» Те, прекрасно зная норов постоянного клиента, немедленно заиграли заказанную композицию.
Опосля комплексного обеда и половины выпитого штофа горькой Алёна Дмитриевна захотела подвигать туловищем. Заказав любимую песню Семёна Горбункова, она устроила импровизированный канкан с каким-то пьяным сопением с претензией на попадание в ритм музыке. При этом грузное тело маятником шаталось из стороны в сторону, пока в конце концов не грохнулось на стол компании из двух дружинников. На справедливое замечание «закусывать надо, шелупонь подзаборная» леди не сдержалась и выписала по морде одному из них. Да так, что заставила того отпрянуть к стенке. Завязалась драка. Но тут подтянулись молодчики в кожаных куртках – стоит ли говорить, что разделали они парней с красными повязками как бог черепаху.
Алёну Дмитриевну штормило: рассудок её помутился, действия превратились в бессмысленное барахтанье на диванчике. Закончилось всё грохотом буйной головы на обивку и испусканием притом слюны. Докончив штоф, опричники взяли тело шефа под руки и потащили в сторону выхода. Всё это время Нинель Григорьевна покуривала «Кэмел» через мундштук и попивала чёрный несладкий кофеёк. Когда началась потасовка, она потушила окурок о дно чашки и потянулась к выходу. Оттащив бездвижное тело к белому экипажу, его с трудом усадили на заднее сиденье. Но массивная туша никак не хотела поддерживать заданное положение, в связи с чем нашло себе опору в лице Нинели Григорьевны. «Мальчики, довезите меня до дома и можете везти её обратно в вытрезвитель», – отшутилась последняя, и белый экипаж двинулся в путь.
Через десять минут галантный кавалер провожал высокую женщину армянской наружности до двери подъезда. «Долго не возитесь, у нас завтра ещё дела. Адьё, командир», – отдала напутствие она и тут же исчезла во мраке подъезда. «Эй, притормози, мне чё-то хуё…» – просипел кто-то из салона. Через минуту из открытого проёма задней двери послышался ужасный рёв медведя-шатуна и звук мощной струи, запачкавшей часть сиденья, порога и куска резины на полу. Всё действие продолжалось минут пять и сопровождалось нескончаемыми звуками сплёвывания и высмаркивания. Наконец-то тот же сиплый голос заключил: «твою мать, вроде пронесло, трогай, шеф. Да не меня!» Выбросив недокуренные сигареты, два молчаливых спутника сели по местам и покинули поле брани. В салоне послышался раскатистый храп, из-за которого завибрировали стёкла и руки водителя. Ещё несколько минут езды в «погремушке» по ночной дороге привели эту интересную компанию к началу тёмного переулка, напоминавшего въезд в туннель. Здесь находилась фатера Алёны Дмитриевны.
Ночная тьма разверзлась от ближнего света фар аки море перед Моисеем. Машина погрузилась на самое дно переулка и остановилась у подъезда. Неожиданно спутники заметили подозрительную «шестёрку», стоявшую в метрах пяти прямо перед ними. В ту же секунду напарник Серёжи закричал с пассажирского кресла не своим голосом: «Ложись!» Мгновенно раздалась пара длинных автоматных очередей. Серёжа упал замертво на руль, и фрагменты его головы обновили дизайн приборной панели и передних кресел. Компаньон Серёжи по прозвищу «Гвоздь» оказался более вёртким, но и ему не удалось уйти от пули, попавшей в шею. Не теряя времени, он достал из бардачка две «Ксюхи», взвёл затвор у обеих и не поднимая головы повернулся назад. До роковой остановки мирно дремавшая Алёна Дмитриевна со звуками стрельбы очнулась, будто давешней попойки и в помине не было. Оценив обстановку как неблагоприятную, она взяла предложенный Гвоздём автомат и затаилась. «Эй, Сиплый, пойди глянь, сдохли эти сволочи или нет», – послышалось с улицы. Раздался щелчок дверного замка и звук быстро приближающихся шагов. Тогда же Гвоздь резким движением поднялся и разрядил весь «рожок» в приближавшегося убийцу. Послышался звук замертво упавшего тела. Через секунду в Гвоздя были выпущены две длинных очереди. Человек с автоматом Калашникова оказался последним, мелькнувшим перед ним в этой жизни.
В те тревожные секунды Алёна Дмитриевна не издала ни звука. Несколько пуль просвистело у неё над головой. Она готовилась к погибели. Не раз ей приходилось сталкиваться со старухой с косой, от встречи с которой её порой отделяли мгновения. На сей раз она осталась с ней наедине. В разгар раздумий послышались мерные шаги, и они быстро приближались. Алёна Дмитриевна заняла позицию, то есть изо всей силы вжалась в диван и стала целиться в оконный проём чуть выше окровавленной головы Гвоздя. Убийца всё приближался. Сначала он очутился у тела своего коллеги и окончательно убедился в гибели последнего. Данный факт разгорячил его, от бдительности не осталось и следа. С криком: «Ах, вы суки!» он расстрелял остатки магазина в трупы на передних сидениях. У передней двери киллер трясущимися пальцами принялся искать в кармане куртки запасной магазин. Как только он оказался на линии огня, Алёна Дмитриевна открыла стрельбу. Тотчас горе-ликвидатор с криками упал на холодный грунт. В этот момент всё ещё хмельная девушка открыла левую дверь и быстро вывалилась на улицу. Раненный оперативно отреагировал стрельбой, но из-за боли и волнения ни о какой прицельной стрельбе речи не шло. В какой-то момент кончились патроны. Послышалась неотвратимая поступь бывшей жертвы. Увидев своего убийцу, несчастный воскликнул: «ну давай, мочи меня, сука!». Его просьба немедленно была исполнена. Расправа выдалась быстрой, и крики прекратились. Настала гробовая тишина.
Алёна Дмитриевна осмотрела поле брани. Трупы, кровь и битое стекло предстало её взору. Перед ней встала необходимость действовать. Она кинула автомат между двумя мёртвыми спутниками и пошла к багажнику, из которого достала канистру с бензином. Обильно облив им салон, она сделала дорожку метра на три, достала спички и зажгла импровизированный бикфордов шнур. Через несколько секунд столб огня озарил ночное небо. В те тревожные моменты в тёмном переулке никого живого уж не виднелось.
Ночной город пустовал, и горящие фонари только подчёркивали эту пустоту. Почти во всех окнах не горел свет, в остальных же царило веселье, слышались песни, чоканье стаканов и гитарные переборы. Однако весь «шум» остался незамеченным для одинокого странника в чёрном плаще и чёрной шляпе. Когда он выходил из тьмы на свет, запёкшаяся кровь начинала отдавать контрастными бликами на чёрном глянце. Лицо же путника имело очертания молодой девушки с диссонирующими с ними морщинами и седыми корнями волос. Как зачарованная двигалась она по ночным улицам – мысли покинули её голову, в глазах смешались пережитый страх и недоумение. Источник недоумения крылся в факте того, что она живая шагала по тротуару вместо мертвенного остывания в своей «девятке». Попытки обдумать сей чудесный факт не привели к какому-либо положительному результату – голова с седыми корнями будто бы стала громоотводом для мыслей. В какой-то момент ночной пришелец сообразил о движении не в ту сторону. Однако куда идти, было решительно непонятно. Тогда одиночка остановилась посереди ночного города. Почувствовался холодный ветер, застучали зубы, как вдруг поникшее лицо озарилось краской мыслительного процесса. Странник развернулся на сто восемьдесят градусов и куда-то быстро зашагал.
***
В то солнечное утро Алёна Дмитриевна проснулась в не своей кровати. Кто-то завесил все стены коврами, полы застлал коврами, и вообще чувствовалось, что хозяин ценил хороший ворс. В комнате помимо восточного убранства стоял стол с двумя стульями, на одном из которых висел знакомый чёрный плащ с не менее знакомой чёрной шляпой. В один момент Алёна Дмитриевна сообразила свою полную несостоятельность памяти относительно вчерашнего. Складывалось ощущение, будто в голове происходят боевые действия, а во рту за ночь образовалась огромная пустыня под знойным солнцем. Подняться не представлялось никакой возможности, поэтому оставалось лишь созерцать новую для себя обстановку.
В таком положении прошло минут пять. Наконец послышался звук открываемой двери, и в комнате появилась высокая женщина восточного вида с подносом с располагавшимися на нём кофейником, пустой чашкой и баранками. Всё перечисленное богатство расположилось на столе. Обернувшись, она воскликнула:
– Сестрица-Алёнушка, ты очнулась! Как себя чувствуешь?
– Чувствую себя так, словно меня каток переехал, – сделав видимое усилие над собой, выговорила Алёнушка.
– Ты помнишь о случившемся за ночь? – озабоченно спросила её собеседница.
– Нет, ни хрена не могу вспомнить.
– А случилась попытка покушения, «мокруха», говоря по-нашему. Весь город из-за неё на ушах стоит. Менты рыть уже под нас начали, тачка-то твоя была. Но не переживай, я уже позвонила твоему отцу, он говорит, на тебя ничего нет, документы на убитых быков переоформили задним числом. Короче, для нас всё в ажуре.
– И кто же этой «мокрухой» решил заняться? Не залётные ли фраера?
– Почти. Абреки против нас выступили заодно с гастролёрами. Твой отец сказал, они теперь под ними ходят, с кем мы сегодня должны на «стрелку» ехать. Предатели сраные.
– А какой им резон меня мочить?
– Хороший вопрос. Мне кажется, шлёпнули бы тебя, тогда бы мы не поехали на стрелку, из-за чего нам бы предъявили «кидок», и был бы конкретный «шухер».
– Вот суки, мочить их надо, как щенят недоношенных. Братва одобрит, ведь наших ребят положили, да и товар можно будет толкнуть кому-нибудь менее прыткому.
– Это ты, Алён Дмитриевна, хорошо придумала, но они ведь тоже не дебилы конченые, понимают, чем дело пахнет. Абреки на «стрелку» или не приедут, или подготовятся к ней конкретно. Надо как-то застать их врасплох.
На сей мажорной ноте жертва ночного происшествия призадумалась. Засуху во рту после пару чашек кофе с баранками как рукой сняло, и серое вещество озарилось мыслительной деятельностью. Немного пораскинув мозгами, она выдала на-гора мысль:
– Слышь, Нинель Григорьевна, где эти сукины дети сейчас кантуются?
– Наверное, в местной кооперативной кафешке на выезде, которую они крышуют. Когда они под твоим отцом ходили, каждый день проводили там светские рауты с утра до ночи и с ночи до утра. Слышь, я, наверное, ребят пошлю на разведку. Пусть глянут, чё по чём, – окрасился мыслью лик Нинели Григорьевны. За чем та сделала телефонный звонок от имени Алёны Дмитриевны, послав пару «шестёрок» разведать обстановку.
Через полтора часа раздался звонок. Во всё это время две подруги пили кофий и играли в преферанс, беседуя на актуальные темы. Алёна Дмитриевна подтянулась к телефону. «Алло, Алёна? Короче, эти гастролёры в натуре кантуются в кафешке. Сейчас у них там чё-то типа совещания по поводу вчерашнего. С ними там находится их шеф, Толя «Ворон», поэтому можно их прямо в кафехе нахлобучить». Алёна Дмитриевна парировала: «Ладно, Мишенька, не горячись, собирай братков покрепче, пусть возьмут «игрушки» потяжелее и выдвигаемся на место через час. Кстати, тачку мне подбери незаметную какую-нибудь, «жигу» или «баржу» накрайняк. Когда всё будет готово, звякни сюда по таксофону. Всё, отбой».
***
Смеркалось. В кооперативном кафе «Радуга» наблюдался аншлаг: вдоль дороги стояла куча наглухо затонированных тарантасов; в самом же помещении заседали криминальные «бароны» всякого пошиба. Самым «авторитетным» из них восседал серьёзного вида мужчина по имени Анатолий Мамаладзе, по прозвищу «Толя Ворон». Данная «погремуха» досталась ему за вороную масть волос, а также за какой-то гипнотический взгляд, нагонявший на обыкновенных смертных ужас. Он имел грузинские корни, но сам себя считал русским, хотя обладал хорошо выраженными южными черты и говорил немного с акцентом.
Среди присутствующих речь шла о том, что делать с «бессмертными» клиентами. Кто-то кричал: «да мочить их надо и дело с концом». Кто-то отвечал: «нужно сделать вид, будто ничего не произошло, и попытаться добазариться». Третьи замечали: «нужно заманить их на стрелку и там всех грохнуть». Молчал лишь Толя, напряжённо перебирая в голове варианты развития событий. В таком виде длилась процессия часа три. Тем временем на улице столпились рядовые члены группировок, также активно обсуждавшие текущие события. И среди них не существовало единого мнения. Один из «шестёрок» докурил сигарету и посмотрел в сторону трассы. Ничего особенного он не обнаружил. Только вдалеке слышался отдалённый звук какого-то грузовика на форсаже. Это его заинтересовало, пока через минуты две на горизонте не появился сам источник шума. «Пьяный, наверное», – заключил рядовой бандит. После того как он отвернулся, дабы принять участие в беседе, бортовой КрАЗ свернул в сторону кафе, не сбавляя скорости. «Пацаны, атас!» – раздался крик из толпы. В ту же секунду грузовик почти на полном ходу протаранил кафешку, снеся её фанерный фасад и полностью обрушив здание. Грузовик пронёсся ещё метров десять, пока не врезался в дерево. Водитель оказался камикадзе – видимо, не подрасчитал. За сносом здания к нему подтянулись машин пять, из которых тут же открылся шквальный огонь по всему живому. Многие рядовые преступники после теракта оправиться полностью не успели: кого-то застрелили в попытке встать, кто-то достал пистолет и принялся стрелять в набежавшую кавалькаду, кто-то спрятался за машину и отстреливался из автомата. Однако за нападавшими было преимущество внезапности. Одни палили по растерянным, другие забрасывали гранатами припаркованные автомобили, убивая окопавшихся стрелков.
Минут через пять после террористической акции стрельба стихла. Алёна Дмитриевна задвигалась по окровавленному асфальту к разрушенному зданию. Ей предстала страшная картина: кто-то лежал задавленный колёсами, кого-то придавило остатками конструкции, других застрелили при попытке к бегству. Но большинство были или ранены, или в состоянии шока ползали на карачках, отчаянно пробуя что-то нащупать. В правом крайнем углу лежал шеф организации, который опёрся об обломок стены и держался руками за окровавленный живот. Открыв глаза, «Толя Ворон» увидел со вчерашнего дня своего самого заклятого врага. В отчаянии он дёрнулся к рядом лежащему ПМу, но Алёна Дмитриевна немедля пресекла самоволку. Она в праведном гневе с подлёта ударила его ногой в лицо. Тот упал и на минуту потерял сознание. Очнулся он от того, что шеф конкурирующей организации активно бил его в живот. «Ты меня заказал!?» – спросила она. В ответ на вопрос «Ворон» харкнул кровью ей на ногу и прохрипел: «у папаши своего лучше спроси». После этих слов он кончился. «Ах ты курва!» – крикнула Алёна Дмитриевна и разрядила ему в голову обойму своего ТТ.
По окончании вышеописанных действий она покинула остатки барной стойки, вместе с тем крикнув: «ребята, кончайте с этим садоводством!» Тут же ребята выхватили бутылки с горючей смесью, зажгли фитили и закидали бывшее кооперативное кафе «Радуга». Оттуда послышались истошные вопли горевших заживо конкурентов. С горизонта начали доноситься звуки милицейских сирен. «Ребята, тикаем!» – громко отдал приказ директор предприятия. Все оперативно погрузились в свои авто и удалились как прежде – каждый своим маршрутом…
***
Алёна Дмитриевна очнулась от мятежного сна. Бармен Русланчик отчаянно пытался разбудить нерадивого посетителя, который громко кричал и ворочался во сне, распугивая посетителей. Старая женщина вся вспотела, как будто разгружала вагон с презервативами с той лишь разницей, что пот был холодным. «Алёна, с тобой всё в порядке?» – осведомился бармен. «Да, более чем», – ответила Алёна. Когда успокоившийся бармен отошёл, она за один раз серией глотков осушила остаток нагревшегося пива. «М-да, приснится же такое», – с этими словами жертва страшных снов положила на стол бумажку с видами Архангельска и направилась на выход.
Улицу огласила тишина. Морось закончилась, но ветер, как и прежде порывисто, продолжал сотрясать окружающие деревья. Алёна Дмитриевна открыла дверь «шестёрки», села на пассажирское сидение, закрыла дверь, откинула спинку сидения и свою собственную. Через минуту из салона доносился только безмятежный храп.
Глава 3. Учат в школе…
Подле кровати на столе разрывался на части будильник. В кровати ворочался худощавый юноша, пытаясь спрятаться от неугомонного устройства и выиграть ещё несколько минут в тёплой постели. Наконец ненавистная канонада смолка. «Ладно, пора вставать, иначе опять будет драма», – нехотя просипел он. На телефонных часах было две минуты девятого утра.
Молодой человек пребывал в квартире в полном одиночестве – мать ушла в половине восьмого, другой виновник его бытия без десяти. Только их детище никуда не торопилось, чувствуя себя полноценным хозяином положения. Властелин обстановки поднялся, громко зевнул и нацепил заляпанные жиром «домашние» трико. Свершился необходимый туалет, совершён поход в кухню, где своего часа дожидался завтрак. В меню присутствовали куски хлеба с кусками докторской колбасы, или же просто «бутерброды», или на западный манер «сэндвичи». Всё это добро съелось без лишней спешки и запилось сладковатым чаем. «М-да, негусто сегодня бог послал», – заметил молодой гурман и двинул обратно в спальню. Там он надел рубашку синего цвета, заправил её в чёрные брюки, натянул носки и пошёл в прихожую. Накинув поверху светло-серую олимпийку, потому как на улице было прохладно, бейсболку цвета хаки и чёрные туфли, хозяин положения пару раз провернул ключ в замке и переступил порог жилища.
На улице после вчерашнего дождика дорога превратилась в сплошную грязную лужу, из которой лишь кое-где выдавались крохотные островки. Даже маленький каприз стихии обычно превращал провинциальную дорогу в большое море с кучкой мелких архипелагов. «Это определённо не Рио-де-Жанейро, это какой-то Тихий океан», – заметил юный географ. Часы показывали двадцать две минуты, до начала урока оставалось восемь минут. «Драма сегодня определённо будет», – в довесок подумалось ему. Путь от дома до «лицея» представлялся интересным тем, что издалека напоминал игру «сапёр», только в ускоренном режиме. Имея в виду не наступить в лужу, применялись всякого рода ухищрения и акробатические этюды различной степени сложности. Но и они не спасли – на брюках всё равно завиднелись следы грязных капель. Попытка выиграть несколько лишних минут успехом не увенчалась. Когда спринтер впопыхах добежал до двери кабинета, стрелки часов показывали без двадцати девять. Переведя дыхание, он тактично, но отчётливо постучал и открыл дверь, войдя в кабинет со словами: «не велите казнить, велите слово молвить!» Все присутствующие обернулись, дабы лицезреть очередное зрелище.
– Надеждинский, опять ты буффонаду разыгрываешь. Как же ты меня уже замучил своим несносным поведением. Почему опять опоздал? – вопрошала учительница, уставшая сносить подобные представления.
– Как всегда, сначала переводил бабушку через дорогу, потом раздавал голодающим гуманитарную помощь, – с гордостью отчитался нарушитель спокойствия.
– Что-то твоя бабушка слишком часто на одном месте в одно и то же время тебя поджидает, может быть, ты ей понравился? – сделал предположение педагог, – авось, поженитесь, она превратится в царевну, заведёте семью и переедете на радостях в большой замок…
– Никак нет, Виктория Игоревна, суть ситуации заключается в том, что у бабушки плохая оперативная память, но хорошая мышечная, вот она и наворачивает каждый день круги. Я же не могу смотреть с равнодушием, у меня, знаете ли, позиция… – в этот момент защитник прав бабушек пустил слезу.
– Ладно, хватит там стоять, а то встал на пороге, как лист перед травой. Семён, вот честно тебе говорю, всю душу мне извёл, засранец, то своими опозданиями, то дурацкими выходками. Ты почему отсутствовал на физкультуре в среду? – задала резонный вопрос Виктория Игоревна, усаживаясь на стул.
– По религиозным убеждениям – у меня был шабат, – отвечал и одновременно протискивался к своему месту Семён.
– Когда ты уже успел стать верующим?
– Видите ли, недавно один мой знакомый раввин…
– Всё, хватит, закрой рот, и чтобы до конца урока я тебя не слышала, – отрезала Виктория Игоревна.
– Хозяин барин, – действительно замолчал недавно уверовавший.
– Так, о чём это я… Ах да, молекула водорода…
Виктория Игоревна Сахарова была человеком непростой судьбы. Ей исполнилось всего тридцать пять лет, когда её муж знойной летней ночью полез пьяным купаться в озере и утонул, оставив супругу с пятилетним мальчиком сиротами. Поначалу она вздохнула с облегчением, так как прекратились пьяные загулы и пьяные же побои, однако одной воспитывать сына оказалось непростой задачей. Прежде всего финансовой. Будучи учителем химии, вдова решила стать завучем и взять классное руководство над 9 «А». Она звёзд с неба не хватала, жила скромно и по большому счёту безрадостно. В качестве единственного утешения у неё имелись дети. Что родной сын, что неродные девятиклассники – души в них Виктория Игоревна не чаяла. Иногда это приводило к не лучшим для неё последствиям, особенно если заступничество происходило за людей, чья вина лежала на поверхности. Однажды, вступившись за одного такого подопечного, ей сделали серьёзный выговор, что вкупе с чувствительной нервной системой привело к срыву. Стоит ли говорить, любовь эта была безответной, и обратная связь от учеников если и поступала, то только на нервы и большое сердце.
Именно так обстояли дела с Надеждинским. В преподавательских кругах большинство учителей его не любило, считая легкомысленным повесой, правда, не лишённым эрудиции и, возможно, некоторых способностей. Причиной очередных нападок стали почти каждодневные опоздания и сопутствующая им клоунада – серьёзных тёть данный факт заставлял излишне напрягаться. «И что вы нам прикажете с ним делать?» – хором негодовала немолодая сборная по недовольству. «Что тут поделаешь, понять и простить», – великодушничала Виктория Игоревна.
Тем временем интереснейшее повествование о гидролизе прервалось звонком. «Все могут быть свободны», – донеслось из-за кафедры. «Как птицы в клетке», – заметил опоздавший. Сложившие промокашки в рюкзаки школьники лениво и не торопясь освободили помещение. Коридоры, наоборот, заполнились человеческими массами. Все куда-то спешили. Одни спешили в столовую, чтоб без очереди купить втридорога какого-нибудь «хрючева» и запить приторно сладким чаем из гранёного стакана. Другие торопились поскорее взять куртки из гардероба и пойти смолить за угол отцовские сигареты. Третьи шли в кабинеты подготавливаться морально и физически к следующей интеллектуальной экзекуции. Ну а кто-то никуда не спешил, предпочитая наслаждаться переменой в коридоре. Таким и был Семён Надеждинский. Походкой Чарли Чаплина он добрёл до лавочки у большого панорамного окна, сложенной из досок на радиаторе отопления. Сел, скинул тяжёлый из-за гранита науки рюкзак и пустился в думы. Минуты через две к нему подоспели одноклассники: Влад Собакин, Игорь Рыбченко, Витя Фалафель и Захар Громов.
Влада Собакина все в школе знали как тучного юношу с крайне вспыльчивым характером, близким к неврастении. Из-за своей фамилии ему досталась оригинальная кличка «Пёс», но то была не единственная черта, за которую она к нему приклеилась. Владик любил, как говорится, «приударить» за прекрасной половиной класса, развязно пообщаться о том о сём, словом, любил «повилять хвостом». В детстве он держался более закрытым, вплотную приблизившись к Северной Корее. Как и она, приходя в истерику по любому поводу: начиная от очередной двойки вплоть до замечаний насчёт внешности. Однажды тучный мальчик получил плохую отметку за контрольную по математике, и первая его классная в суровых тонах приказала сдать ей дневник. Тот надул щёки и грозно отказался. Классная в воспитательных целях подскочила с места к нему, схватила дневник и пошла обратно. Начиркав на линованных листах «парашу», она пустилась распекать, по её выражению, «негодника», из-за чего тот взорвался и принялся с выражением материть пожилую женщину. Голос его срывался на крик, а крик на откровенно поросячий визг, переходя на лай ротвейлера. В финале он сам подскочил к учителю и вцепился в дневник зубами, но та без боя сдаваться не захотела, поэтому была укушена до крови за указательный палец. Расстроенный мальчик истерично захохотал, побежал к вещевому шкафу и спрятался там от причитаний классной руководительницы и смеха одноклассников. Истеричный смех перешёл в не менее истеричный плач. Пришлось даже вызывать родителей, дабы хоть они смогли успокоить разбушевавшееся чадо. И вся сцена, достойная Большого театра, закончилась только под конец учебного дня.