– В общем ситуация мне более-менее ясна. Сегодня же я начну измерительные работы. Мне поручено обмерить и разграничить не только спорные, но и все приусадебные участки в деревне, составить кадастровый план. Но займет это несколько дней. Где мне можно остановиться?
– Да можно было бы и тут, у меня, но семья у нас большая, места мало, а шума много… – староста задумался. – А вот у Матвеева, как раз, про которого я говорил, и изба просторная и живет он там втроем только с женой и сыном. Так что, наверное, у него тебе надо остановиться. А больше и не у кого, пожалуй…
– Вам виднее, – согласился я. Василий Степанович позвал сноху и попросил проводить меня к Илье Матвееву, а также передать его устное распоряжение о предоставлении мне ночлега. Староста пригласил меня пообедать у него, после того, как я оставлю свои вещи у Матвеева и немного передохну с дороги.
Пока сноха Василия Степановича вела меня по деревне, я размышлял о сложившейся здесь ситуации. На лицо был конфликт деревенской общественности с пришлым для нее элементом – Михаилом Горбылевым. Кто юридически прав, а кто нет, могло показать только точное измерение площадей приусадебных участков и изучение их местоположения. Однако было очевидно, что симпатии старосты, а вероятно, и всей деревни, оказались на стороне своего, Ильи Матвеева. Видимо именно для того, чтобы и я проникся этой симпатией, меня отправили на ночлег именно к нему в дом. При этом и Горбылев своим вызывающим, даже антиобщественным, поведением явно не способствовал налаживанию отношений с местными. Впрочем, я отчасти понимал его. Человеку, долгие годы прожившему в большом городе, достаточно трудно вернуться в деревенскую среду. Даже по разговору со старостой, который олицетворял в деревне советскую власть, я понял, что общаться с жителями Темного Лога мне будет нелегко.
Тем временем мы дошли до дома Матвеева. Его изба действительно казалась одной из самых новых в деревне. Хозяина дома не было, поэтому моя провожатая представила меня его супруге – достаточно миловидной женщине лет тридцати пяти, которую звали Светланой. Мне показалось, что на меня она смотрела с каким-то странным интересом.
Бросив свои вещи в отведенный мне чулан, я глянул на часы. Для обеда было еще рано, поэтому я решил прогуляться по деревне и хотя бы в черновую зафиксировать расположение домов и подсобных хозяйств.
Деревня производила странное впечатление. Помимо того, что дома были разбросаны в полном беспорядке, я заметил, что во дворах достаточно мало сельскохозяйственных построек: хлевов, амбаров, овинов. Зато практически от каждого дома хорошо натоптанные тропки уводили в тайгу. Судя по всему, охотничий, а возможно и рыболовный, промысел занимал в жизни селян гораздо большее место, чем земледелие.
На обеде у старосты помимо него самого присутствовали двое сыновей со своими женами, два внука и три внучки. Вся многочисленная семья с интересом разглядывала гостя. Ели молча, затем выпили чаю с покупным печеньем, после чего я поблагодарил старосту, взял свои инструменты и начал планомерное обследование принадлежавшей деревне земли.
Незаметно наступил вечер, жара спала, и только запах гари по-прежнему примешивался к чистому таежному воздуху. Когда солнце опустилось к верхушкам кедров, я отправился на ужин в избу к Матвеевым. Вся семья уже сидела за столом. Илья Матвеев – крепкий черноволосый мужчина лет сорока, приветливо встретил меня, предложил немного выпить за знакомство и достал из-под стола большую бутыль с какой-то темной мутной жидкостью. Я пожалел, что такой гостеприимный хозяин не встретился мне утром, когда я страдал от похмелья.
Налили по стакану, выпили. Светлана тоже немного выпила с нами. При муже она старалась не смотреть в мою сторону. Их сын-подросток Павел некоторое время посидел за столом, пока мать не отправила его управляться по хозяйству. Мы же с Ильей выпили еще раз. Настойка оказалась на удивление забористой. Матвеев хвалился собственным уникальным рецептом, рассказывал о том, что собирает в тайге какие-то редкие травы для вкуса и аромата. Затем разговор плавно перешел на охотничьи байки. О спорном земельном вопросе, приведшем меня в Темный Лог, хозяин напрямую не заговаривал. Светлана тоже сидела за столом, и, хотя пила она меньше, чем мы, через какое-то время я снова заметил в ее глазах озорные искорки.
– И вот не поверишь, – рассказывал Илья, – оживленно жестикулируя, – прихожу я снимать ловушки, все пустые, а в одной – соболь! Да их тут по округе уже лет тридцать никто не видел, а вот около Темного Лога остались. И даже в силки попадаются.
Тут мне вспомнилось мое наблюдение о популярности в деревне охотничьего промысла.
– Илья, я тут заметил, что вообще в Темном Логе охотников много. Тайга хорошая здесь или просто люди умелые?
– Ну как сказать, – пьяно улыбнулся Матвеев, – у нас тут всегда с охотой полный порядок был. И маралов били, и кабанов, и медведей, и пушного зверя всегда вдоволь. Так всегда было, и при отцах наших, и при дедах. Все охотой в основном промышляли. Умеем мы с лесом общий язык находить! Знаем кой-какие секреты, – его улыбка стала еще шире, и он хитро подмигнул сидящей напротив жене. Та с неудовольствием нахмурила брови. Мне стало интересно, о каких секретах говорил Матвеев, но уточнять не решился, поскольку по реакции Светланы понял, что ее муж спьяну сболтнул лишнего. «Может они тут по-старинке в какой-нибудь лесной часовне Николе Угоднику молятся, в тайне от советской власти, а может, как бурятские шаманы с бубнами по лесу скачут», – подумал я. – «Мало ли странного может быть в таком медвежьем углу».
Выпив еще по стакану, мы отправились спать. Павел уже давно вернулся и залез на печь. По-видимому, лежанка в чулане, отведенная для меня, обычно принадлежала ему. Я уснул как убитый, однако уже через несколько часов проснулся с чувством сильной жажды. В голове по-прежнему гулял хмель, однако я вспомнил, что у двери хаты стояли ведра с водой. Я встал, в темноте нашел приоткрытую дверь чулана и уже хотел было выйти в избу, когда заметил там какое-то движение. В окна ярко светила луна, все предметы отбрасывали контрастные тени. Я замер у двери, наблюдая. Светлана накинула телогрейку и, воровато оглянувшись, вышла на улицу, прикрыв за собой дверь.
«Видимо, пошла по нужде», – подумал я и, пожав плечами, отправился искать ведра с водой. Напившись, снова лег и попытался уснуть. Светлана не возвращалась. Это показалось мне странным, однако вскоре сон вновь сморил меня.
Проснулся я от сильного шума в избе. Посмотрел в окно и решил, что начинает светать, а значит, наступило раннее утро. Однако почти сразу я заметил, что свет в окне не был похож на мягкие лучи рассветного солнца, его отблески на мутноватом стекле были кроваво-красными и метались как всполохи пламени. По избе кто-то бегал, на улице кричали.
«Пожар!» – вдруг догадался я и мигом вскочил на ноги. Остатки опьянения как рукой сняло. Выглянув в окно, я немного успокоился: по всей видимости, горела не изба, а один из сараев, в дальнем углу двора. Строение было практически полностью охвачено пламенем, около него суетились несколько людских фигур, казавшихся угольно-черными на фоне огненных языков.
Наскоро одевшись, я выбежал во двор и начал помогать тушить. Вернее тушить сарай было уже бесполезно, все усилия были направлены на то, чтобы не дать огню распространиться на жилые дома. К счастью, недалеко от дома Матвеева располагался пожарный пруд, в котором, несмотря на жару, было достаточно воды. Люди подбегали со всех концов деревни, несли свои ведра, багры и лопаты. Большинство образовали живую очередь, по которой передавали ведра с водой, некоторые копали траншею в нескольких десятках метров от горящего сарая, наиболее смелые баграми растаскивали откатившиеся горящие бревна и головешки. Работали сосредоточенно и молча, каждый понимал, что от его усилий зависит будущее всей деревни: если огонь сейчас вырвется из-под контроля, остановить его не сможет ничто до тех пор, пока Темный Лог не выгорит полностью.
Я подумал, что такая взаимопомощь была отработана веками тяжелого выживания в тайге, вдали от какой-либо цивилизации. Судя по количеству людей, на тушение пожара собралось все взрослое население деревни. В суматохе я заметил только двух человек, которые не принимали участия в общей работе, однако разглядеть их мог только мельком, в неверных отсветах пламени: один из них, высокий мужчина, стоял в нескольких десятках метров от пожара со стороны оврага и с каменным лицом наблюдал за тем, как деревня борется с огнем. Другой, по виду маленький и худой, стоял с другой стороны, почти полностью скрывшись в тени густого кустарника. Фигурой он напоминал старосту, однако его лицо было невозможно разглядеть в темноте. И лишь однажды, когда в догоравшем сарае обрушилась крыша, и в небо взметнулся огромный сноп искр, осветив едва ли не всю деревню, отблески пожара упали на его лицо, и мне показалось, что оно было покрыто густыми волосами, а над головой понимались два отростка, напоминавших рога. Странного наблюдателя почти тут же окончательно поглотила темнота, а у меня не было ни времени, ни желания задумываться над увиденным, тем более, что от жара и усталости в кровавом свете пожара могло привидеться и не такое.
К пяти часам утра огонь удалось окончательно укротить. Уставшие и закопченные люди разбредались по домам. Несколько человек поливали водой дымящееся пожарище, чтобы от тлеющих угольков огонь не перекинулся на сухую траву. Сильнее всех пострадал Илья Матвеев: в самом начале пожара он сунулся было в сарай вынести хоть какое-то имущество, из-за чего получил несколько достаточно сильных ожогов.
Женщина, исполнявшая в деревне обязанности фельдшера, обрабатывала раны Ильи, сидевшего на крыльце своего дома, однако мужчина, казалось, не чувствовал физической боли. Он сильно устал, однако говорил только о двух вещах: о том, каким вместительным и удобным был сгоревший сарай, в котором хранилось множество различного добра, а также о том, что сарай загореться сам собой не мог, а значит, имел место поджог, и Илья знал, кто в этом поджоге был виноват.
– И ты видела, – говорил он жене, стоявшей рядом с черным от сажи лицом, – эта сука, стоял все время и смотрел на то, как мы тут бегаем! Ни одного ведра не подал, мерзавец! – Илья смачно сплюнул на землю. – Он поджег, точно он, не даю я ему покоя. Сказал при людях правду, так он извести меня решил!
– Ты про кого говоришь-то? Про Мишку Горбыля что ли? – устало спрашивала Светлана.
– А про кого еще??? – взревел Илья. – Вся деревня помогала, кроме него, скотины. Ну попадись он мне, я ему все зубы повыбиваю!
– Да где же он стоял-то? Я и вообще его не видела. Может он спал и не слышал ничего?
– Как же спал! Я его своими глазами видел: стоял, смотрел. И как тут уснешь, если огонь прямо ему в окна светит? Ну точно, последняя капля это была: давай сюда топор, пойду зарублю его, паскуду!
Тут мы вместе со Светланой и женщиной-фельдшером принялись успокаивать разбушевавшегося Илью. К моему мнению он, наконец, прислушался и немного поостыл. Было решено, поскольку уже достаточно рассвело, отправить Павла на велосипеде в соседнюю Урюпинку за участковым Трофимовым. Остальные, обойдя несколько раз хозяйство и проверив, не разгорятся ли угли, оставшиеся от сарая, отправились немного вздремнуть, тем более, что от усталости едва держались на ногах.
Утром меня разбудил Илья. Хотя я совершенно не отдохнул за те несколько часов, что удалось поспать, тем не менее, пришлось быстро одеться и выйти в избу: за столом сидел участковый Иван Афанасьевич Трофимов. Милиционер оказался достаточно молодым парнем, даже младше меня. Как выяснилось, он только что приехал из Урюпинки на мотоцикле. Он уже осмотрел пожарище и допросил семью Матвеевых, теперь дать показания требовалось от меня.
Сухо поздоровавшись, Трофимов достал чистый лист бумаги и попросил своими словами передать события вчерашнего вечера и ночи. Я рассказал, что приехал в Темный Лог вчера утром по просьбе местного старосты, за день успел провести некоторые измерения. Затем, виновато посмотрев на Илью, я чистосердечно сообщил, что вечером за ужином мы немного выпили за знакомство, а потом разошлись спать.
– Ночью я проснулся, потому что хотелось пить, – продолжил я, – не знаю точно, во сколько это было, но как раз перед этим Светлана вышла из избы, может быть, она знает, который был час.
Я посмотрел на Светлану, однако Матвеевы глядели на меня в полном недоумении.
– Я никуда не выходила этой ночью, до тех пор, пока меня не разбудил Илья, но тогда сарай уже во всю горел, как я и говорила.
– Но я точно видел, что это была ты, – удивился я.
– Да никуда она не выходила! – нетерпеливо перебил Илья, – И я всю ночь не вставал с постели. Только в начале четвертого часа проснулся и увидел в окне сполохи от пожара.
– Значит, Вы говорите, что вечером распивали спиртные напитки вместе с потерпевшими? – невыносимо казенным тоном спросил участковый. – Мне кажется, что такое безответственное отношение к своим профессиональным обязанностям и нравственному облику не с лучшей стороны характеризует Вас, как советского служащего.
Мне хотелось плюнуть в насмешливые глаза этого мальчишки-милиционера. Матвеевы смотрели на меня с раздражением и осуждением.
– Значит, я ошибся, – сквозь зубы процедил я, – Возможно, мне это во сне приснилось.
Я коротко и сухо рассказал Трофимову о том, что произошло после моего второго пробуждения, а затем быстро попрощался и вышел, сославшись на необходимость быстрее закончить все работы в Темном Логе.
Несмотря на усталость, оставшуюся после тяжелой ночи, а также на навалившуюся уже с раннего утра жару, работа у меня спорилась. Проклиная про себя милиционера Трофимова, вздумавшего учить меня жизни, а заодно и семью Матвеевых, которые не только зачем-то дали ложные показания, но и выставили меня круглым дураком и пьяницей, я быстро измерил практически все личные приусадебные участки, а заодно и колхозное поле. Оставалось последнее, то, из-за чего, собственно, я и оказался в Темном Логе – измерение участка Михаила Горбылева.
Я решил немного отдохнуть, тем более, что чувствовал сильный голод. Пообедать, а скорее уже поужинать, я отправился к старосте, потому что по-прежнему злился на Матвеевых. Проходя мимо сгоревшего сарая, я заметил рядом с пожарищем Илью, оживленно разговаривающего с участковым. Прислушавшись, понял, что мужчины говорят об охоте. Не глядя на них, я прошел дальше к избе старосты.
Дома были только Василий Степанович и его полноватая сноха. Старосте по-прежнему не здоровилось, а Мария Петровна, видимо, за всю семью исполняла обязанности по хозяйству. Мне быстро собрали на стол, пока ели обсуждали ночное происшествие. Староста сказал, что тоже приходил посмотреть, как тушат пожар, но из-за слабости помочь ничем не мог. Я не стал вдаваться в подробности насчет странной рогатой фигуры в тени, по комплекции так похожей на Василия Степановича. Поблагодарив старосту и его сноху, я отправился заканчивать работу. На следующий день утром за мной должна была прийти машина.
Идти к Михаилу Горбылеву мне не хотелось. Хотя я и не верил в небылицы, которые рассказывали про него в деревне, симпатии этот явно агрессивный и склочный тип тоже не вызывал. Я подозревал, что просто так провести измерения своего участка он мне не даст, и не ошибся. Едва только я разместил теодолит возле одного из углов новенького забора, передо мной как из под земли появился высоченный сутулый мужик с длинными мускулистыми руками и удивительно длинными и тонкими пальцами.
– Ты что здесь делаешь? – без всякого приветствия, очень зло спросил он.
– Вы, видимо, гражданин Горбылев? – спросил я, решив во что бы то ни стало сохранять спокойствие.
– Допустим, а тебе что надо около моего дома?
– Меня зовут Сергей Анатольевич Моргунов, землемер, прибыл из Прибайкальска по поручению Районного совета для проведения в деревне измерительных работ, – отчеканил я.
Я не сомневался, что Горбылев уже давно знает, кто я такой, как меня зовут и зачем я приехал в Темный Лог, поэтому устроенная им комедия раздражала. Однако вопреки ожиданиям, обострять конфликт Горбылев не стал.
– Начальство, значит? – улыбнулся он, показав красивые белые и крепкие зубы.
– Землемер, – уточнил я.
– Ну что ж, измеряй тогда, землемер, а то этот старый пес, староста, никак мне не хочет землю дать, что по закону причитается.
У меня не было желания вступать в спор с этим человеком, а тем более объяснять ему, что согласно новым инструкциям, его надежды на расширение приусадебного участка противоречат политике Партии. Я лишь неопределенно хмыкнул и продолжил работу. Но Горбылеву явно хотелось с кем-нибудь пообщаться.
– Давно в наших краях?
– Второй день, – коротко ответил я.
– У кого поселился?
– У Ваших соседей, Матвеевых.
– Ааа… – лицо Михаила расплылось в недоброй усмешке. – Я слышал, у них пожар вчера был.
– Сарай сгорел.
– А я вот спал, не слышал ничего.
Мне захотелось съездить Горбылю по улыбающейся физиономии. Надо же так нагло врать, я прекрасно видел, как он глядел на борьбу с огнем, и даже пальцем не пошевелил, чтобы помочь.
– Ну и поделом ему! – зло закончил Горбылев, – Будет знать, как честных людей оскорблять.
Я снова сдержался, хотя такая явная радость по отношению к чужой беде все сильнее раздражала меня.
– Сволочи они все, – все с той же злостью в голосе сказал Горбылев. – Вся деревня. Сумасшедшие и фанатики. Знал бы ты, что тут на самом деле творится, эх…
Он махнул рукой и зашагал в сторону избы, но на полпути остановился.
– Илюшке привет передавай, скажи, что я до него еще доберусь. И Светке его тоже привет. Хотя я ее сам сегодня ночью увижу, – хохотнул Михаил и зашел в дом.
У меня в груди как будто что-то оборвалось. Последние слова этого неприятного человека явно были не просто ложью, сказанной для того, чтобы оскорбить старого врага. В них чувствовалось неприкрытое торжество, радость от унижения соперника.
Неужели Светлана действительно по ночам бегает к своему соседу и с ним изменяет мужу? В это было трудно поверить, но такое развитие событий могло бы объяснить и почти иррациональную ненависть, которую соседи испытывали друг к другу, и, как ни странно, происшествия вчерашней ночи, когда Светлана отлучалась из избы, но затем, при участковом и муже, отказалась это подтвердить. Мне вспомнились озорные взгляды, которые женщина бросала на меня самого, и все окончательно встало на свои места.
Мне вдруг захотелось как можно быстрее закончить дела в этом месте и вернуться в Прибайкальск, к своим друзьям и коллегам. Затерянная в тайге деревушка представлялась мне теперь старым мертвым деревом. Оно еще сопротивляется напору непогоды, демонстрируя крепость и единство, но изнутри уже давно прогнило, оказалось источено червями и паразитами. Такое дерево со дня на день может окончательно погибнуть, не сумев выстоять под ударом сильного ветра. Казавшаяся дружной и крепко спаянной закалившими ее тяжелыми условиями деревенская община, на деле была изнутри разложена раздиравшими ее мелкими бытовыми дрязгами, завистью и враждой.
Мне совершенно расхотелось разбираться в тайнах и мерзких делишках обитателей Темного Лога. Меня мало заботило падение нравственности, порочащее, как сказал бы участковый Трофимов, честь советского человека. Копаться в чужой грязи, выслушивать сплетни и взаимные наговоры – не для меня. Для того, чтоб разобраться с падением нравственных устоев в деревне есть староста, чтобы разобраться с возможным преступлением, есть участковый. Заезжий геодезист совершенно не подходит на роль судьи в запутанных местных взаимоотношениях.
Долгий летний день скатывался к очередной душной ночи. Я закончил измерения, сложил оборудование, выкурил подряд две сигареты и отправился в избу к Матвеевым. К счастью дома был только Павел. Я проскользнул в свою каморку и буквально на коленке при свете заходящего солнца набросал несколько необходимых чертежей.
Вернулись Илья и Светлана, быстро сели ужинать. Хотя мы не вспоминали ни о вчерашнем происшествии, ни о разговоре с участковым, над столом висело гнетущее молчание. Смотреть на супругов Матвеевых, особенно на Светлану, мне не хотелось. Я пытался убедить себя в том, что она, возможно, верная жена, а все наговоры на нее – вымысел Горбылева, желающего посильнее уязвить соседа, однако получалось это плохо. Я был рад, что завтра утром я навсегда покину Темный Лог.
Поскольку предыдущая ночь выдалась тревожной, а день – тяжелым, спать разошлись рано. Перед сном я вышел на крыльцо покурить. Гадкое чувство на душе немного притупилось. Солнце уже скрылось в тайге, но ожидаемая прохлада не наступала. В тяжелом, горячем воздухе звенела мошкара. Запах гари настолько усилился, что мешал дышать, от него саднило горло и хотелось кашлять. В вечернем воздухе висела туманная дымка, глухо кричала какая-то лесная птица, на другом краю деревни лениво лаяли собаки.
Не докурив сигарету, я затушил ее в банке с водой, и уже собирался было вернуться в избу, когда вечернее небо прорезал низкий протяжный рев. Он родился в лесных дебрях за оврагом, пронесся по вмиг притихшей тайге, заставил замолчать собак в Темном Логе и постепенно растаял вдали. Воцарилась напряженная, зловещая тишина. Я так и застыл, держась за дверную ручку. Никогда в жизни не приходилось мне слышать столь страшного и неестественного звука. В нем чувствовалась чудовищная боль, страдания какого-то существа, но вместе с тем в нем была и сила, первобытное могущество, несопоставимое ни с одним из известных мне животных. В прибайкальских деревушках, в период осеннего гона, можно было слышать громкие трубные звуки – призывный рев самцов марала в окрестных лесах. Услышанный мной звук был другим, почти потусторонним, но в то же время пугающе близким. Собаки в деревне больше не лаяли, в лесу не кричали птицы, как будто все живое попряталось, услышав рев неведомого чудовища.
Я подождал еще несколько минут, но рев не повторился. Тайга постепенно возвращалась к своей обычной вечерней жизни. Я зашел в избу, Илья и Светлана уже спали или делали вид, что спали. Спотыкаясь в темноте, я добрел до своего чулана, разделся и поплотнее завернулся в одеяло, стараясь поскорее забыть и о сокровенных тайнах жителей Темного Лога, и о страшных звуках, которые издают неизвестные обитатели таежных дебрей. Сон сморил меня моментально – сказалась усталость и волнения прошедших суток.
Проснулся я от доносившихся с улицы женских криков и как подброшенный вскочил на ноги, ожидая увидеть в окнах сполохи нового пожара. Однако на улице было темно. Между тем крики повторились. Я прильнул к оконному стеклу и сквозь ночную мглу различил, как мимо дома бегут две фигуры в светлой одежде. По-видимому, это были женщины. Одна из них что-то безостановочно причитала, а другая на бегу время от времени громко и отчаянно вскрикивала.
«Снова где-то пожар!» – подумал я. Быстро одевшись, выскочил в избу. Никого из Матвеевых там не было. Я решил, что все местные пытаются остановить огонь в одном из домов, и выбежал на улицу. В нос ударил сильный запах гари, однако открытого огня видно не было. Только завернув за угол я заметил, что над оврагом, за домом Михаила Горбылева поднимается багряный отсвет. Именно в ту сторону бежали разбудившие меня женщины. Вполне возможно, что там начался лесной пожар или загорелось какое-нибудь хозяйственное строение. Я знал, к каким плачевным последствиям может привести не потушенный костер или небрежно брошенный в тайге окурок, а потому тоже бросился в том направлении.
Несмотря на багровые отблески над оврагом, между домами было темно, хоть глаз выколи. Безлунное неб затянули низкие тучи. Я бежал, не разбирая дороги, провалился ногой в какую-то яму около забора Горбылева, но быстро встал и побежал дальше. Видимо в темноте я заблудился и не нашел тропинки, которая вела на дно оврага, потому что по его склону я ломился сквозь непроходимые кусты и какой-то старый бурелом. В конце концов я решил, что если сейчас сверну шею, то оказать помощь в тушении пожара точно не смогу, тем более, что судя по стоявшей вокруг тишине, к моему появлению жители деревни и сами могли справиться с огнем.
Я замедлил бег и стал осторожно спускаться на дно оврага, держась за стволы росших на склоне деревьев и стараясь обходить завалы бурелома. Овраг оказался на удивление глубоким, но, наконец, спуск завершился. На дне деревьев было меньше, его устилали мох и прошлогодняя листва, кое-где торчали трухлявые пни. Здесь было еще темнее, чем наверху, и лишь багровые отблески пламени служили для меня надежным ориентиром.
То, что произошло затем, до сих пор не укладывается в моей голове, и я уверен, ночными кошмарами будет терзать меня всю оставшуюся жизнь. Я постараюсь объективно рассказать об увиденном, хотя и не уверен, что это получится. В тот момент, на дне оврага я меньше всего задумывался о том, что позже мне придется описывать происходившие там события, а потому мог не обратить внимания на какие-то важные детали, которые позволили бы объяснить все с рационалистической точки зрения. Для меня события следующих нескольких минут были наполнены потусторонним ужасом и означали крушение всей привычной картины мира.
Итак, двигаясь по дну оврага на свет, я скоро вышел к поляне, посередине которой рос старый развесистый кедр с грубой, изборожденной глубокими трещинами корой. Никаких построек на поляне не было, как не было никакого пожара – вся картина освещалась огнем большого костра, разожженного слева от меня. Какое-то внутреннее чувство, инстинкт самосохранения, подсказали мне не выходить в освещенный круг и остаться в тени деревьев. Я увидел совсем не то, что ожидал, когда сломя голову бежал сюда через бурелом.
Почти все население Темного Лога, за исключением, наверное, детей, было на этой поляне. Люди молча стояли полукругом, спиной ко мне. Некоторые держали в руках горящие факелы, трое или четверо – какие-то странные палки наподобие копий. К стволу кедра был привязан человек, я увидел его только в профиль, но сразу узнал Михаила Горбылева. Мужчина был сильно избит: из рассеченной брови по лицу текла кровь, прямой нос был сломан и посинел, губы тоже были разбиты. Он находился в полубессознательном состоянии и безвольно висел на связывающих его путах, лишь изредка поднимая голову и обводя поляну бессмысленным взглядом.
Перед Горбылевым стояла группа из трех человек, облаченных в некое подобие маскарадных костюмов, не вызывавших, однако, ничего кроме ужаса и отвращения. С ног до головы они были одеты в звериные шкуры, на плечах – такие же темно-коричневые меховые плащи. Самыми странными были маски, скрывавшие их лица – они тоже были меховыми, с прорезями для рта и глаз. В районе прорези для рта торчали два огромных клыка, круто вздымавшихся вверх, выше головы.
Я понял, что вчера ночью, на пожаре, видел человека в такой маске, но в темноте ошибочно принял клыки на маске за рога. Не смотря на то, что меховая одежда и маски полностью скрывали тела и лица этих людей, мне показалось, что двоих из них я узнал. Стоявший посередине маленький человек явно был старостой, слева от него расположился Илья Матвеев. Своего недавнего хозяина и собутыльника я узнал по зычному голосу. Я уже догадался, что стал невольным свидетелем какого-то дикого и отвратительного ритуала, но услышанные мной слова все равно вызвали дрожь и оторопь.
– … долгие столетия, при отцах наших, дедах наших, прадедах наших хранил ты землю нашу от огня небесного, огня земного, – протяжным речитативом читал Илья, – огня злого и огня истребляющего, огня иссушающего и огня пожирающего. Стеной крепкой оградил дома наши, посевы наши, угодья наши, лабазы наши, промыслы наши от стихии огненной. И впредь, при детях наших и внуках наших, дай нам свою защиту и покров!
Илья умолк, несколько секунд стояла тишина, нарушаемая только треском костра, легким шорохом листвы и чьими-то тихими всхлипываниями. Сначала я решил, что плачет Горбылев, но залитое кровью лицо мужчины оставалось бесстрастным. Приглядевшись, я увидел, что в первом ряду стоят две плачущие женщины, одна средних лет, другая почти старуха. По одежде я понял, что это они бежали через деревню и разбудили меня своими криками. Несколько мужчин крепко держало их за руки, видимо боясь, что они могут убежать или попытаться освободить привязанного человека. Я догадался, что это были мать и сестра Горбылева.
Внезапно заговорил третий человек в маске. Я тут же узнал этот неприятный высокий голос – под маской с чудовищными клыками скрывался местный милиционер Иван Афанасьевич Трофимов. Участие представителя власти в подобном мерзком ритуале не укладывалось у меня в голове.
– Великий зверь, – начал Трофимов, обратившись к темной стене тайги, – долгие столетия, при отцах наших, дедах наших, прадедах наших хранил ты охотничьи угодья, множил дичь и птицу в тайге, настраивал ловушки наши, направлял стрелы и пули наши, не давал голодать охотникам нашим, не давал плутать по таежным тропам, не давал мерзнуть в зимовьях, но выводил к родному дому с богатой добычей. И впредь, при детях наших и внуках наших, дай нам свою помощь и покров!
Участковый замолчал и в наступившей тишине откуда-то издалека, с другого конца оврага, донесся отчетливый хруст валежника. Третий человек в костюме зверя, староста, вдруг начал издавать какие-то тихие нечленораздельные звуки. Они складывались в простой навязчивый мотив. Голос старика креп, бормотание становилось все громче. Как шаман во время камлания, Василий Степанович Крайнов начал раскачиваться из стороны в сторону и даже слегка приплясывать в такт своей заунывной мелодии. Завывания старика подхватили Трофимов и Матвеев, а следом за ними и все присутствующие. Несколько подростков, стоявших в задних рядах, и среди них Павел Матвеев, внимательно смотрели на взрослых, стараясь точно копировать их поведение. Я понял, что они, в отличие от всех остальных, впервые участвуют в этом безумном ритуале.
Напев становился все громче, он летел над оврагом, над темными деревенскими домами, над спящей тайгой и будил в сердце первобытный дикий ужас, который сотнями, если не тысячами лет спал, укрытый оказавшимся таким непрочным покровом цивилизации. В невнятном бормотании толпы людей, в странных конвульсивных подергиваниях и нелепых прыжках старосты чувствовался властный зов древней стихии, голос дремучих лесов, просторных полей, темных пещер, в которых рождались, жили и умирали наши далекие предки. Это был зов крови, зов стихии, зов самой природы. И самым страшным было то, что перекрывая эти дикие напевы, до моего слуха доносился все усиливающийся треск сучьев под ногами какого-то невидимого, но огромного существа. Оно продиралось сквозь тайгу к поющим людям, ломая на своем пути молодые деревья, круша трухлявые пни. Уже было видно, как шатаются верхушки задетых им больших деревьев. Я в который раз порадовался, что успел вовремя спрятаться и не попался на глаза сумасшедшим фанатикам, которые ждали появления из тайги какого-то чудовища.