Поплешка

– Ну, а кроме-то имен ничего себе поп? – поинтересовался я.

– Он ничего себе… В кабале мы у него, матушка! Как лето придет, он нас и забирает: того на покос, того на возку, того на молотьбу… Поп гордый, поп богатый. Поп не то чтоб спуску давать, а всячески в оглобли норовит нашего брата. Свадьба ежели – три десятины ему уберешь; кстины – полнивы; молебен – свезешь ему десятину; похороны ежели – молоти десять дён… Человек тяжелый, немилосердый человек.

– И давно он у вас?

– А давно уж, матушка… Меня кстил, а мне вот двадцать пятый год идет…

В это время луна осветила Поплешку, и лицо его показалось мне очень старым.

– Да ты старик! – невольно воскликнул я.

– А ты как думал, – с некоторой гордостью произнес он, – я женат седьмой год, у меня вон трое детей, матушка, да два дитенка померли летось…

– Ну, вы и не жаловались на своего попа? – спросил я после маленькой паузы.

– На отца Агея?.. Нет, не жаловались, – и, внезапно придя в веселое расположенно духа, добавил: – Хе-хе-хе… А поди-ка пожалуйся на него… Попытайся-ка… Он тебе, брат, таких… Он тебе таких засыпет!.. Нет, нет, матушка, жалоб чтоб не было. Поп он гордый, не любит жалоб.

– Мы довольны, – заметил он после некоторого молчания, – поп он жестокий, а мы им довольны. Он вызволяет нас. Работаешь ему – он рад. Он работу помнит – придешь к нему, сейчас он тебе водки… Добрейший поп!.. Кабак-то у него свой, – таинственным полушепотом добавил он, – попадьин племянник в нем. Племянник – попадьин, а кабак – попов! – И мужичок с лукавством прищурил правый глаз.

Мы помолчали несколько минут, в продолжение которых мужичок, проворно переплетая своими ножками, раза два подлетал к лошадке и бил ее кулаком по морде, причем сердито и отрывисто крякал.

– За что ты ее?

– Э… одер!.. – неопределенно произнес мужик и неизвестно почему рассмеялся жидким, тщедушным смехом. Впрочем, несколько годя, как бы в оправдание, прибавил:

– Замучила, ляда…

– Откуда ты едешь?

– Хутор тут есть, матушка, – оттуда. Чумаковский хутор-то.

– Зачем же?

– Хомуточка, признаться, на шейку добывал…

Поплешка снова рассмеялся.

– Какого хомуточка? – не понял я.

– А работки бы мне. Работки ищу.

– Ну что же, взял?

– Э, нет! Не дали, матушка. Скуп стал Чумаков-купец, не дал работки.

Он несколько помолчал.

– Да, признаться тебе, матушка, бедовое их дело, этих купцов… Знамо, я так рассуждаю – скуп купец. Но только и наш брат мудрен стал… Ты теперь возьми меня вот: лошаденка у меня одна, и тут… – мужичок с какой-то детской злобой замахнулся на лошаденку, отчего она так вся и шарахнулась в сторону, так вся и затрепетала, – работник я один, бабу ежели считать хворая она, ребятишки малы… Вот я летось взял у Чумакова косьбу, а пришло дело, меня и с собаками не отыскали… Ох, мудрен ноне народ стал!