Вселенная Марка Сенпека. Роман

Роана коротко кивает.

Час или два мы едем в молчании, слышен только свист начавшейся метели за окнами. Снег мельтешит за лобовым стеклом, практически лишая нас обзора, словно требует поворачивать или остановиться вовсе. Я намереваюсь расспросить Малуновца, почему он приказал убить Единоутробных. Говорю об этом Роане, и она второй раз быстро кивает. Всю дорогу обратно я сражаюсь с всплывшими сомнениями.

***

В Отделе темно и пусто. Несколько включенных ламп подсвечивает коридоры и закрытые двери. На входе дежурный даже не посмотрел на меня, продолжая жадно поглощать бутерброд и читать газету.

Кабинет Малуновца открыт. Пару секунд я стою в потемках, а потом обыскиваю каждый ящик в столе, полки в стенных шкафах, простукиваю, надеясь найти потайное дно. Стараюсь не шуметь, чтобы ленивый дежурный не решил сделать обход. Найденные документы ничего не значат по нашему делу. Включив ноутбук капитана, я набираю его старый пароль, который известен мне еще с прошлой осени, когда я помогал ему настраивать рабочие программы, потому как компьютерщиков не хватает. Проверяю его папки, жесткий диск, даже наличие скрытых файлов, что, я почти уверен, не под силу сделать капитану.

Лезу в соцсети и нахожу переписку Малуновца и жены Артура Морина ― Томиры! Их фривольное общение заставляет меня округлить глаза. Они явно состоят в интимной связи. Я делаю фотографию нескольких особенно ярких диалогов, признаний в любви, и тут натыкаюсь на их общение незадолго до убийства Антона. Томира в красках написала, как ненавидит пасынка и его радужное пристрастие. И она знала, что он хочет наладить поставку годжолоина в Мерингтонию! Позор, которым он мог покрыть всю семью, они не стерли бы никогда.

Краем глаза я замечаю движение возле двери. В следующее мгновение передо мной появляется капитан, и даже в полумраке видно на его лице ярость. Прожилки на широко открытых глазах подсвечены монитором. И хотя Малуновец кричит на меня каждый день, вытаращив глаза, я еще не видел его в бешенстве, с каким он набросился на меня, прогоняя из-за стола:

– Какого черта ты себе позволяешь?!

Мы одновременно обходим стол, и я оказываюсь рядом с выходом. Капитан еще шире округлил глаза, рассматривая открытую в сети переписку. Кажется, при этом он даже оскалил клыки, будто загнанный волк. Опускаясь в кресло, он одновременно глубоко выдыхает воздух. И на миг я подумал, что он сейчас признается, как должно, и сожаление появится на его лице. Он будет обвинять Томиру Морин, любовь к ней, накрывшую их страсть. И он действительно бормочет, что ему жаль, но при этом направив на меня лазервер. Не дожидаясь от него тирады, я пригибаюсь и делаю кувырок в направлении двери. Бегу по коридору и слышу выстрелы, в стены попадают снаряды табельного, летят осколки. На выходе из отдела ошарашенный дежурный пытается вытащить оружие из закрытой кобуры, торопится, его лицо перепачкано майонезом. Капитан кричит, чтобы задержал меня, но я на бегу толкаю растяпу, и тот плюхается на пол. Выбежав на улицу, прыгаю в машину и давлю на газ.

Улицы мелькают мимо редкими включенными фонарями, мельтешат машинами. Незнакомые лица прохожих смазываются на лобовом стекле. Я часто-часто дышу и оглядываюсь, ожидая увидеть машину капитана или любой другой обээновский автомобиль. Сворачивая наугад, оказываюсь в глубинах Клоповника. Домой мне возвращаться, разумеется, нельзя, а блокпосты на въезде в Мерингтонию уже оповещены, и все готовы поймать меня, едва появлюсь из-за угла. По общей связи уже прошла ориентировка на меня, как на лицо, покушавшееся на капитана Малуновца.

Припарковавшись возле знакомого дома, поднимаюсь на последний этаж и стучусь в квартиру Алой Розы. После нескольких секунд ожидания, я снова стучу, сильнее и сильнее. За дверью слышится шорох, и я встаю прямо напротив дверного глазка. Алая, приоткрыв дверь, сонным прищуром смотрит на меня, и ее взгляд невинно-непонимающий становится рассерженно-возмущенным. Она не успевает спросить, зачем я пришел, как я прошу у нее приют на несколько дней. И хотя по ее лицу понятно нежелание впускать меня, к тому же, как ей работать, когда на соседнем диване лежит законник, но она открывает дверь шире и шипит, чтобы я быстрее заходил.

Падаю на старую продавленную кушетку, предварительно осмотрев окрестности из окна. Я прошу Розу не включать лампу, чтобы не привлекать внимание. Она собирается мне что-то сказать, но в этот момент в комнате появляется маленькая заспанная девочка, держа большого мягкого жирафа. Она трет глаза, зевает, а Роза резко вскакивает и просит малышку идти спать. Она уводит девочку в темноту коридора, а я, достав смартфон, отправляю фотографии переписки Малуновца и мачехи жертвы Роане Норутин. Через секунду звоню напарнице.

– Капитан убил Антона Морина! ― громко шепчу в трубку, едва Роана говорит «Алло». ― Малуновец с Томирой любовники, и она его подговорила.

– Интимная связь не доказывает, что капитан убил Антона, ― отвечает Норутин. ― К тому же, Малуновец уже поговорил с Артуром Морином. Он уверяет, что ты его подставил и попытался убить. Что ты давний любитель годжолоина. По его словам, Толкач Доран работал на тебя, и ты вместе с Антоном собирался «наладить радужный бизнес», а потом расправился с ним.

– Вранье! Доран подтвердит.

– Дорана арестовали, пока мы с тобой проверяли храмников. После допроса, Толкач повесился в камере.

Я крепко стискиваю кулак, пытаясь подавить отчаяние и прилив гнева.

– Роана, поверь мне!

Из трубки несколько секунд доносится лишь размеренное дыхание Норутин, а я только и могу, что смотреть себе под ноги, словно провинившийся школьник.

– Тебе нужно спрятаться на пару дней, лежать тихо и даже в окна не смотреть. Я свяжусь с тобой, когда у меня будет больше информации. Глушилку включил?

– Да, ― хриплю я, вспоминая точно ли активировал программу-хамелеон на смартфоне для укрытия своего сигнала. Я включаю ее каждый раз, когда выхожу на радужную охоту. Черт! Фальшивое лицо осталось дома.

Роана заканчивает разговор прерывистым сигналом в трубке.

Я остаюсь наедине с темнотой и думаю, что Алая слишком долго укладывает девочку спать. До сегодняшнего дня я не знал, что у нее есть дочь, и никто из ее подружек ни разу не обмолвилась об этом. В квартире тихо. Дверь в дальнюю комнату обрисована размытым тусклым светом изнутри. Приоткрыв ее, замечаю Алую, сидящую на кроватке возле ребенка, и другую женщину, присевшую на соседний край матраса. Обе сидят неподвижно, и женщина что-то читает девочке шепотом. Но девочка не спит, а смотрит на меня. Она улыбается мне той улыбкой, которая означает, что мы давние друзья. Кажется, она уже видела меня множество раз, следила из-за угла комнаты, в щель приоткрытой двери. И когда на первый взгляд незнакомая мне женщина поворачивается и охает, увидев в темноте мое грязное и покрытое каплями пота лицо, я узнаю ее. Жена Дорана испуганно рассматривает меня. Но когда на ее лице проступает понимание и узнавание, она прыгает на меня и лепит пощечины. Кричит, обвиняя, и ее слова перемешиваются с официальным языком Клоповника и родным диалектом далекой страны. Я нелепо пытаюсь доказать, что не виновен в смерти ее мужа, перехватываю колотящие по мне руки и притягиваю к себе. Я долго обнимаю ее, пытаясь успокоить рыдающую женщину, оставшуюся одной с ребенком.

Роза разрешает мне переночевать на ее гостинном диване, и всю ночь я ворочаюсь без сна, то ли от свалившегося на меня предательства, то ли от впивающихся мне в спину пружин. Несколько раз я просыпаюсь от визга проносящихся под окном сирен полицейских машин. За стенами соседи громко скандалят, сопровождая крики глухими ударами.

Утро встречает меня скрипом дивана и томными охами-вздохами из квартиры проститутки сверху. На журнальном столике в ворохе газет и книг я откапываю пачку сигарет с клубничным вкусом и затягиваюсь отвратительным приторно-сладким дымом. Клоповник уже бурлит суетой. Я рассматриваю улицы в щелочку сдвинутых занавесок и чувствую надвигающийся Зуд. На кухне я по-хозяйски кипячу воду и завариваю пластмассовый порошок кофе из пакетика. Я часто так заглушаю ушную чесотку, сражаясь с подступающей ломкой. Следующие несколько часов я скребу ногтями свои уши, а когда решаю смыть появившийся на лбу пот, замечаю тонкие красные линии на шее, стекающие с ушной раковины. Мои уши начинают покрываться пятнами и становятся похожи на уши покойного Антона Морина.

Почти весь день я брожу по квартире, от дивана к креслу, спадаю на пол, бездумно переключаю телеканалы и выкуриваю все найденные сигареты. С каждой секундой моя радужная зависимость проявляется сильнее и болезненнее. Ближе к вечеру я ничего не чувствую, кроме зуда, не могу ни о чем думать, кроме годжолоина. Несколько раз я проваливаюсь в забытье, иногда смутно вижу лицо склонившейся надо мной Розы, чувствую холодный компресс на лбу и ушах. Я молю ее дать мне дозу.

Я вновь вижу свою погибшую дочь. Она посещает меня несколько ночей, присев на край продавленного дивана и держа меня за руку. И мне кажется, что я ощущаю тепло ее ладони. Проснувшись однажды, я вновь вижу окно в гостиной Розы. Весь вспотевший я чувствую мокрое покрывало, которым меня заботливо укрыли, когда, видимо, жар отпустил. В кресле напротив сидит жена Дорана и тоже смотрит в окно. Когда я зашевелился, и пружины капризно взвизгнули, она посмотрела прямо в мои глаза.

– Моя дочь держала тебя за руку, пока ты бредил, ― сказала она, подойдя и проверив мой лоб внешней стороной ладони.

Я прохрипел в ответ что-то похожее на «спасибо» и потянул свое туловище, чтобы подняться. И вскоре я даже смог принять душ и почистить зубы одноразовыми щетками, которые нашел в настенном шкафчике. Закрывая глаза под струями горячей воды, я еще видел дымчатые очертания дочери, и меня слегка пошатывало.

Выйдя из ванной, я почему-то привычно ждал, что увижу отца на кухне и очередную гору синтетических яиц на тарелке. Разумеется, отца я не нашел там, но Роза действительно сварила синтяйца, и меня вскоре усадили за стол, ухаживая, будто за ребенком. Все происходило в молчании, и тогда я вспомнил, что жена Дорана возможно не знает о самоубийстве мужа. Неужели я ― тот человек, который принесет ей дурную весть? И я не верил, что Доран покончил с собой. Но взглянув на нее, увидел опухшие глаза и мешки недосыпания. Значит, ей все известно, и я трусливо облегченно выдохнул. Ее дочь играет в соседней комнате с мягкими игрушками, подаренными Алой от преданных и постоянных клиентов. За время работы с Дораном, я так и не узнал имя его жены. А она вдруг начала задавать мне кучу вопросов, часто тараторя на родном наречии, всхлипывая и жестикулируя. Она спрашивает о моем капитане, о сделке с Антоном Морином, и почему, почему убили ее мужа, Доран ни за что бы не оставил их одних.

– Это все из-за фальшивого лица? ― кричит она, резко приблизившись ко мне. А я даже слегка подпрыгнул, не понимая, о каком Фальшлице она говорит.

– Потому что Антон Морин носил фальшивое лицо, и Доран об этом узнал? За это его повесили?

Я оторопело уставился на нее, словно в ступоре, переваривая новость.

– Антон носил фальшивое лицо?! ― повторил я ее слова, ощущая себя глупцом. ― Но зачем?

– Он совсем помешался на Радости. И это злоупотребление привело к сильным последствиям. Он весь покрылся струпьями, шелушилось все тело и лицо, превратив его из красавца в чудовище. И для него сделали фальшивое лицо, схожее с его настоящим, благодаря которому, он выглядел идеально в любой момент.

– А причем тут его смерть или смерть Дорана? ― вновь я почувствовал себя дураком, спросившим известное каждому.

– В глаза его фальшивого лица вставлены мини-камеры. Доран заметил в первую встречу. Антон все записывал.

Я вскочил и заходил кругами по кухне, пытаясь одновременно успокоиться и не желая сдерживать подступившую злость. Я сразу же позвонил Роане и рассказал ей свой план.

Через пару часов в дверь квартиры Алой Розы вошла Норутин, предварительно постучав специальной чередой. Она принесла с собой мое фальшивое лицо незнакомца, под личиной которого я успешно получал дозы. Спросив, все ли в порядке с моим отцом, я почувствовал укол совести, что не позвонил сам, не подумал, что папа может быть в опасности.

– С ним все в порядке, он мало говорил, ― ответила Роана, включая двигатель машины.

Вскоре внедорожник уносил нас к границе Мерингтонии.

***

На въезде в район, пограничник широко улыбнулся Роане, явно в нее влюбленный. На меня он даже не взглянул, только кивнул, словно всей машине, и мы помчались дальше по широкому проспекту.

Центральный морг встретил нас серо-желтыми стенами и массивными железными дверями. Показав удостоверение, Норутин уверенно направилась по темным коридорам вглубь здания. Дважды она говорит кому-то, что я с ней, помощник, новый напарник. Сотрудник морга, открыв комнату, указал костлявым пальцем на дверцу, за которой покоится Морин, и сразу же вышел.

Лицо Антона казалось обычным, но когда я нашел специальную сенсорную кнопку за ухом и снял фальшивое лицо, перед нами появился настоящий Морин. Кожа, покрытая рубцами и мелкими шрамами от раздираемых ее в приступах Зуда ногтей; черные пятна и точки, как на ушах. Страшный кошмар каждого радужного любителя. Неужели никто не заметил, что его лицо ненастоящее? Я прячу фальшивое лицо в карман куртки, и тяну Роану за руку на выход.

В автомобиле мы подключаем фальшивое лицо Антона к служебному компьютеру Норутин и открываем поочередно сохраненные видеозаписи. Перемотав с десяток роликов, сделанных в ночных и мужских клубах, во время быстрой езды по проспектам города, в утехах с проститутками, мы находим нужный файл. Запись начинается с громкого возмущения Антона Морина. Камера показывает Малуновца, одетого в черную пуховую куртку и джинсы. Вид капитана без формы непривычен для меня, казалось, что он не снимает ее и перед сном.

– Ты кем себя возомнил? ― кричит он Антону. ― Наркобароном? Как это ударит по твоей семье, ты подумал? Антон, а твоя мама…

– Она не моя мать! ― слышен вопль Антона. ― Никогда не была ею.

Где-то вдалеке за спиной Малуновца виднеются очертания города. Уличный фонарь едва освещает лицо капитана, но слышен его голос, а физиономия блестит по́том и кривится в трудно скрываемом гневе.

– У меня все спланировано, ― цедит слова Морин, будто бы сплевывая. ― Единоутробные поставляют качественный годжолоин, а Доран распространит его по Мерингтонии. Там все хотят радужных развлечений. Плевать они хотели на ваши законы. Будущее за моим поколением!

Видно, как Антон отталкивает Малуновца и идет между складами. На ходу он что-то бормочет, возмущается, но слов не разобрать, а потом слышен глухой удар и Морин падает. Рядом кругами ходит капитан, он называет Антона сопляком и ублюдком, а затем бьет ногой несколько раз. Морин вскрикивает, мычит от боли, просит прекратить. Он крутится, пытается уползти, но Малуновец переворачивает его на спину, а затем направляет на него старый пистолет и трижды выстреливает. Несколько секунд камера еще работает, но потом запись останавливается, прервавшись на картине уходящего прочь капитана.

Сидя в машине, я часто-часто дышу. Норутин также выглядит потрясенной, видимо, не полностью верила в мою «байку о виновности Малуновца». Мы копируем видео на жесткий диск и едем к Артуру Морину.

Трехэтажный коттедж главы ОБН находится в Зеленой зоне. Выключив двигатель, Роана нахмурилась, указывая на пустое место возле ворот, где обычно дежурила полицейская машина. Ворота распахнуты, во всем доме темно, только окно на втором этаже выделяется тусклым светом. Спрятав свое фальшивое лицо в бардачок, я проверяю фальшлицо Антона Морина в кармане пальто и выхожу из машины. Вместе с Норутин мы крадемся по асфальту подъездной дорожки. Входная дверь оказывается незапертой, и мы ныряем в темноту первого этажа.

В доме тихо, только напольные часы отчитывают секунды. Мы идем по лестнице на второй этаж, откуда мелькает свет лампы, и стараемся не шуметь.

В кабинете за своим рабочим столом сидит Артур, закинув голову на спинку кресла. Во лбу точно по центру виднеется красное пятно. Глаза мужчины закатились, слегка прикрыты веками.

Мы подходим к распахнутым дверям в кабинет и на несколько секунд застываем. И этого хватает, чтобы Малуновец бесшумно подкрался из темноты и воткнул дуло пистолета мне между лопаток. Краем глаза, я замечаю, что Томира Морин также держит на мушке Роану. Нам приказывают бросить оружие и сесть в кресла. Двое соучастников уже второго убийства посматривают на нас и нагло ухмыляются.

– Вылез из своей конуры, и сразу ябедничать пришел? ― говорит мне Малуновец, сверкая глазами, с широкими зрачками. Его уши блестят радужной мазью, и я замечаю такой же блеск на ушах Томиры.

Он смеется слишком громко и наигранно. Выразительно смотрит на Томиру, и она тоже начинает хохотать.

Плотно закрытые шторы слегка колышутся на сквозняке из приоткрытого окна. Мне почему-то становится холодно, но при этом воспаленные участившимся Зудом уши словно остывают и перестают чесаться. Я делаю глубокий вдох, будто готовлюсь к погружению на глубину. Обычно, я так успокаиваю свои нервы, привожу в порядок голову.

Сообщники стоят напротив нас, поделившись, словно по половому признаку. Смех Малуновца переходит в кашель, он даже зажимает рот рукой, но пистолет не отводит и взгляд его по-прежнему направлен на меня. Кашель новичка радужного кайфа. Видимо, капитан недавно попробовал годжолоин.

– Вы уже видели его, капитан? ― спрашиваю я и гадко улыбаюсь. ― К вам приходил Антон Морин в радужных полетах?

Малуновец приказывает мне заткнуться, но по его широко раскрытым глазам я понимаю, что угадал.

– Мертвецы всегда приходят на той стороне радуги.

Капитан быстро подходит ко мне и бьет рукояткой пистолета по лицу. Я почувствовал привкус крови во рту, но снова ухмыляясь, посмотрел на капитана.

– Мертвецы всегда приходят…

Капитан замер в молчании на несколько секунд, а потом начал похлопывать мое пальто, обыскивать карманы, пока не вытащил фальшивое лицо.

– Спасибо, что принесли, ― говорит капитан. Ему явно все известно о записях в мини-камерах.

Но, рассмотрев фальшивое лицо, он снова в ярости бьет меня. Бросает фальшлицо на пол, и я понимаю, что перепутал их в машине.

– Где оно?! ― кричит капитан. Рядом с ним стоит удивленная Томира, переводя дуло пистолета с Роаны на меня и обратно.

Малуновец еще несколько раз ударяет меня, а потом обыскивает Норутин, но находит только ключи от машины. Он бросает их Томире и хриплым приказом, словно подчиненной, говорит, чтобы проверила внедорожник.

Мы остаемся втроем. С невозмутимым видом, Норутин скалит в гневе зубы и железным голосом обещает отомстить за смерть наставника.

– Тогда придется мстить ему, ― говорит Малуновец, показывая дулом пистолета на меня. ― Это он ворвался в дом, застрелил Артура, тебя, и ранил Томиру, которая успела убежать. Совершенно случайно оказавшись поблизости, я услышал выстрелы и поспешил на помощь. В перестрелке я убил преступника.

Он снова начинает смеяться. И вновь смех предательски переходит в кашель, хриплый, удушающий, заставив Малуновца скорчиться и забыть направить пистолет на меня. Я вскакиваю и прыгаю на капитана. Повалив на пол, несколько раз бью кулаком в его самодовольное лицо, а потом слышу Роану. Она стоит рядом, направив пистолет на Малуновца, а меня просит отойти.

– Вы арестованы…, ― начинаю я зачитывать капитану, но в следующую секунду раздаются три выстрела, а на животе Малуновца появляются три темно-красные отметины, расширяющиеся и растекающиеся под рубашкой.

Почти сразу я выбегаю из комнаты в погоню за Томирой. Схватив на ходу свой пистолет, вылетаю из дома и сталкиваюсь с ней, видимо услышавшей выстрелы и поспешившей обратно. Томира Морин лежит на асфальте подъездной дорожки, выронив пистолет и фальшивое лицо своего убитого пасынка. Она стонет от боли, ударившись затылком. Надев на нее наручники, я вызываю полицию и ОБН.

***

Несколько дней меня и Роану допрашивают в ОБН и мы выкладываем события после налета на Храм Радиации поминутно; каждый со своей стороны, а потом и о совместных действиях. Главной уликой в доказательстве моей невиновности становится видеозапись с фальшлица Антона Морина. В головном офисе ОБН появляются все, кто хотя бы частично был в этом замешан.

Во время допроса Томира Морин признается, что подговорила Малуновца убить Антона, а затем и Артура, чтобы быть вместе, и к тому же остаться единственной обладательницей наследства, которого у главы ОБН накопилось прилично.

Жена Дорана получила компенсацию и улетела к родителям, решив растить дочь на родине в далекой Мальбоне.

Меня оправдали и вернули в строй обээновцев, разрешив перед этим уйти в отпуск, который я провел в борьбе с Зудом. Все это время от меня почти не отходила Роана, сменяя отца в свободное время. Через несколько недель, когда мой организм очистился от годжолоина, меня пригласили работать в Мерингтонию, видимо, за заслуги в поимке предателя-капитана, либо Роана кое-кому шепнула на ухо. Она стала моим напарником, и мы успешно скрываем наши романтические, но, увы, противоречащие правилам Отдела, отношения.

Отец по-прежнему каждое утро варит гору синтетических яиц.