Смеяться, право, не грешно. Выпуск второй

ЖЕНСКИЙ КОЛЛЕКТИВ

В коллективе, где я имею честь трудиться, женщин больше, чем мужчин. Просто подавляющее большинство, соотношение – пятнадцать к пяти, даже к четырём с половиной. Потому что Петра Трифоновича к тем мужчинам, кого могут заинтересовать сотрудницы в известном смысле, в полной мере отнести уже нельзя. При всём к нему уважении. Человек он, конечно, заслуженный и авторитетный, но то, что мы подразумеваем, когда думаем, глядя на хорошеньких женщин (вообще, а не только нашего коллектива), ему, по-моему, уже не очень интересно. Конечно, чисто теоретически, и он смог бы кое-что придумать при определённых условиях, но вот что конкретно он смог бы, не взялся бы утверждать никто из остальных наших мужчин, включая и самого Петра Трифоновича…

Впрочем, что это я всё о нём? Вы, наверное, догадались, что эта тема совсем небезразлична именно мне, я же ведь завёл об этом разговор.

Небезразлична, и я бы признался, что меня волнуют женщины нашего коллектива, при этом только во вторую очередь по рабочим вопросам. Они меня волнуют и будоражат воображение, несмотря на то, что я уже давно, увы, не юноша, мягко говоря. С Петром Трифоновичем меня сравнивать пока ещё рановато, но положа руку на сердце, я несколько старше всех остальных наших мужчин, включая самого пана директора.

Довольно долгое время (начиная со второго дня работы в нашем коллективе) я размышлял, а почему, собственно, у меня учащённо бьётся сердце, и мысли шальные лезут в голову при общении с нашими женщинами. Я ни к чему не пришёл в своих домыслах. Зов Природы, вот что, наверное. Когда матёрый самец видит… Ой, только не это, я вас умоляю.

Ну, если цивилизованно, то я бы каждую из своих сотрудниц пригласил бы в ресторан, для начала. Каждую, потому что они симпатичны мне все. Интересно, кто их подбирал к нам на фирму. Пан директор лично? Вряд ли, для этого имеется менеджер по персоналу. Но они же все, как одна, умницы, красавицы, и даже в чем-то похожи внешне друг на друга, как кандидатки на конкурс красоты (ерунда! Так не может быть на работе, скажете вы. А я говорю: может), хотя, конечно, это просто совпадение. К тому же менеджер по персоналу тоже женщина, и она почти ничем не отличается от остальных, такая же умница, красавица, и всё остальное. Кстати, она меня и «подбирала» на ту должность, на которой я сейчас размышляю о наших женщинах. Я обнаружил, что у меня довольно развитое воображение, раз получается одновременно и работать, и воображать. И пока что одно другому не мешает…

Так всё же, почему меня так волнуют эти вещи в рабочее время? Кто знает, я уже смирился с тем, что определённого ответа на этот вопрос не существует. Раньше я то там, то сям трудился в чисто мужских коллективах, хотя нет, почти что в мужских. Женщины тоже присутствовали, но они, как правило, были очень строги со всеми нами, а со мной почему-то особенно. И всегда для меня заняты. Что касается нынешнего коллектива, то я, честно признаться, даже не знаю, кто из них замужем, а кто нет. Да и какая разница, сейчас очень многие живут в гражданском браке, так что это вопрос номер три… первые два я задаю в таком порядке. Вот первый: а насколько я интересен кому-нибудь из них, не как сотрудник планового отдела, а как мужчина. Мужчина, с которым можно провести приятный вечер в приличном месте, под звуки негромких джазовых импровизаций, с приглушённым освещением и запахами дорогой косметики, сигар и хорошего кофе. Очень возможно, что ни одной из пятнадцати претенденток на такой вечер моё общество не показалось бы подходящим. Сейчас время практиков (брутально-креативно-на-самом-деле-гламурно), и никак не романтиков. Так вот, именно с практической точки зрения я могу быть им просто неинтересен. Точно так же, как и Пётр Трифонович. Я хоть ещё и не совсем покрылся мхом, но проплешины, если хорошо присмотреться, всё же видны кое-где. На фиг я им нужен такой, в ресторане (или другом уютном месте), если у меня такая же зарплата, как и у них, а проблем вдвое больше. Они-то уверены, что у меня большая семья, и кстати, почти правильно уверены. Потому что у меня две семьи своих (я немного помогаю бывшей жене и дочке от первого брака. Конечно, только морально, но всё же…), и ещё одна молодая семья под моим патронажем (тоже пока, чисто моральным), дочка от второго брака недавно вышла замуж.

Так вот, им всем (имеются в виду женщины нашего коллектива) совершенно нету дела до того, что всё это мне совершенно не мешает провести с кем-нибудь из них романтический вечер за столиком на двоих.

И второй вопрос. Если всё же дойдет когда-нибудь до дела, если не я – то кто? Пётр Трифонович отпадает сразу, мы уже об этом говорили. Имеется ещё два конкурента. Хотя мне они, в общем, и не конкуренты. Оба слишком заняты работой, хотя я видел, что им иногда улыбаются. Оба – сутулые, оба не снимают тёмных очков и не вынимают наушников из ушей, порывисты в движениях и слегка заикаются, никогда ничего лишнего не говорят и не смеются. Двое из ларца, продукты современного общества. Да мне-то какое дело?

В общем, в этом смысле остаётся только один конкурент, Борис Эвальдович. А вернее, он вне всякой конкуренции. И я даже дал бы сто к одному, что с ним любая сотрудница нашего коллектива с удовольствием провела бы вечер в том месте, о котором мы говорили. Насчёт дальнейшего утверждать не берусь, но это и не важно… А важно то, что он – человек с положением и, как сейчас говорят, без материальных и других проблем. Но главное, что это именно он возглавляет наш почти женский коллектив. И он неприступен как крепость, он монолит в этом плане, да и во всех остальных делах тоже. И я не сомневаюсь, что он не допустит, чтобы кто-нибудь разводил на работе шуры-муры, если, конечно, ему об этом доложат. Ему-то, конечно, всё это и на фиг не нужно, он вращается совсем в других сферах, и лишь иногда бывает на фирме. От него просто веет другими сферами, и если честно, то я робею при общении с ним, потому что он из тех, кто может придавить чижика. И не только.

Наши девчонки порхают вокруг него как мотыльки, когда он появляется, все мы порхаем, и если не внешне, то внутренне. Если спросить, какое это имеет отношение к обсуждаемому вопросу… Я уже говорил, что если он о чём-нибудь таком узнает (а он узнает обязательно), то горе тому, кто занимается… нет! Только ещё думает заняться вопросами, не связанными непосредственно с работой.

Вот я и думаю, что если бы я попытался соорудить что-то из области романтических вечеров с кем-нибудь из сотрудниц, то не пришлось ли бы мне потом иметь дело с самим Борисом Эвальдовичем? И услышать от него что-то вроде: «Я для чего тебя сюда брал!?»

Вот в чём штука.

Посему я продолжаю всем нашим женщинам улыбаться и говорить разные приятности, и всё. Тень Бориса Эвальдовича бродит по тем же местам в моём воображении, где находится и уютный уголок со столиком на двоих, и другие, не лишённые приятности, вещи.

О том, что лично я могу лишь вызвать равнодушный зевок у наших женщин, когда они вдруг вспоминают обо мне, я не думаю…

Ведь этого просто не может быть!

НА СУДНЕ БУНТ

Бурштывин сидит, обвешанный проблемами как новогодняя ёлка игрушками. Он напряжённо (слышно, как хрустят извилины), морщит репу над решением ряда вопросов – прежде всего, из разряда безотлагательных, а также и не столь срочных. Судьба любого руководителя – всё решать, за всё отвечать, всё тащить на себе.

В коллектив надо добавить перцу, думает он параллельно, слишком сладко живётся, и особенно – некоторым бывшим единомышленникам. Некоторые, можно сказать, жируют, отхватив себе вкусное, а потому и приятное направление работы, а металлолом грузить и в дерьме копаться – это всё ему.

Постучали в двери. Робко, но настойчиво. Кто-то не из заместителей, а из тех, что пониже. Значит, надо прерываться, слушать его, принимать решения, отдавать указания.

В дверях возникает Перумский – заведующий отделом связей с общественностью и СМИ. Стоит, молчит, смотрит в пространство.

– Ну, что молчишь, Перумский, – очень медленно и очень холодно интересуется Бурштывин, – или ждёшь, пока я сам начну задавать вопросы? Ладно, чего пришёл? Вот тебе первый вопрос.

Перумский переминается с ноги на ногу, начальник явно не в настроении, сесть не предлагает, сверлит взглядом как врага всей отрасли производства.

– Я, Игорь Ильич, вот чего… – Перумский глубоко вздохнул, почти с сожалением, – люди недовольны.

И затих. Первую часть своей миссии он выполнил, то есть зашёл и сказал. Сказал то, на что другие бы не решились. Никто бы не решился.

Бурштывин прищурил глаза, хищно, точно лев, который готовится к прыжку, собрался и немного привстал с кресла.

Перумский невольно отшагнул назад и съёжился.

– Люди недовольны? – переспросил Бурштывин, ещё тише, ещё страшнее, – чем недовольны люди?

Перумский пугливо перевёл взгляд с Бурштывина на люстру, потом в пол.

– Ну… это, слишком много внеплановой работы, а за переработку не платят. Отдыха нет вовсе, вот чем они недовольны… Ну и ещё… тем, что некоторые, помимо своих прямых обязанностей, оговорённых в контракте, выполняют ещё и другие. Вот ещё чем. И ещё тем, что все находятся в постоянном напряжении. Никто не знает, что будет завтра, не говоря уж о том, будут ли выходные. И…

– Молчать, – так же тихо, и, не меняя интонации, тяжело оборвал парламентёра Бурштывин, – много слов и нет конкретики.

– Я же всё как бы перечислил, но… – попытался что-то конкретизировать Перумский.

– Тихо, Перумский. Кто недоволен, давай мне фамилии этих людей.

Перумский, видимо, такого оборота не ожидал. Он рассчитывал просто высказать всё, не более. И если начальник будет слушать его и дальше, то подать пару дельных предложений, каким образом можно сделать так, чтобы люди не возмущались, или по крайней мере, не высказывали недовольства.

– Фамилии! – рявкнул Бурштывин, и Перумского, как от удара, отбросило к самой двери, он втянул голову в плечи и мелко задрожал, – говори, кто тебя прислал! Я им живо бошки поотворачиваю! Говори, Перумский!

– Дак я, это, просто передать, так сказать, мнение коллектива… – испуганно залепетал Перумский, – в принципе-то всё нормально, просто чуть бы помягче с людьми, а, Игорь Ильич?

Бурштывин встал, набычился, выпятил нижнюю челюсть, вывернул губы и двинулся на Перумского, сжав кулаки.

– Значит, говоришь, всё нормально?

– Да, да! Конечно, Игорь Ильич, никаких проблем…

Бурштывин вплотную приблизился к Перумскому, и Перумский, стал ещё меньше, и его уже трусило-потряхивало довольно заметно.

– И значит, говоришь, все довольны организацией труда? – Бурштывин в упор исподлобья смотрел на Перумского.

– Конечно, Игорь Ильич. Это я, так сказать, извиняюсь, немного сгустил краски… то есть немного неправильно вам доложил.

– Пошёл вон, – стиснув зубы, проговорил Бурштывин, – все довольны, а ты мне тут горбатого лепишь. Ещё раз мне попадёшься, отправлю красить урны в плохой район. Понял, писака?

– Я… это… извиняюсь, Игорь Ильич. Вы уж простите… Я как-то не то, – невнятно забормотал Перумский и открыл дверь, – спасибо, Игорь Ильич, извините, пожалуйста… я оторвал вас от дела. Больше не повторится.

Как пробка из бутылки, вылетел из кабинета Перумский.

Бурштывин вернулся за стол, и тяжело опустился в кресло.

– Ну, как тут работать? Как можно с такими людьми вообще решать какие-либо вопросы?

Бурштывин вызвал секретаря.

– Так, значит, – сказал он, – на завтра я объявляю всем выходной, подготовьте распоряжение. Как раз пятница, пусть народ отдохнёт три дня подряд. И ещё. Перумскому запишите от меня взыскание, а именно лишение квартальной премии. За ненадлежащее отношение к выполнению своих прямых служебных обязанностей.

ТОВАРИЩ ЮРКУТОВ

– Товарищ Юркутов. Хочу вам сообщить, что вы очень неплохо смотритесь…

– ?..

– … что вы хорошо выглядите на подарочном календаре, образец которого вчера привезли из типографии.

– Э-м… Да ну!

– Точно! Если не верите, можете взглянуть сами.

– Могу взглянуть? Где?

– Вы там в первой шеренге в строю кадетов на параде. Фотография хорошая, зафиксирован весь строй, и поскольку вы в первой шеренге, то…

– Где можно посмотреть эту хре… гм… этот календарь?

– Я же сказал. На подарочном календаре, товарищ Юркутов. Вы там чуть-чуть левее знаменосцев, второй, слева.

– Да понял я, понял. Ну и чего? От меня чего надо ещё?

– Ничего. Просто говорю, что привезли образец подарочного календаря, а там ты и другие ребята.

– Ё-моё, дайте посмотреть-то! Что вы мне всё вкручиваете… видел – не видел, смотрел – не смотрел, тары-бары… Я ж не видел!

– Ладно, так и быть, покажу, он в моём кабинете у стола на стене, справа. Только не сейчас, у меня есть дело, срочный звонок в департамент.

– Угу-м.

– Так что потом заходи, посмотришь.

– Ну, да.

– Где-то ближе к четырём.

– Ага-м.

– А вообще-то, на вот тебе ключ от кабинета, пойди сам посмотри, а то мне некогда с тобой заниматься. Я очень занят.

– Эге-м.

– Что?

– Я пошёл.

– Иди. Иди и смотри.

– Ну, я пошёл.

– Иди, иди. Я от тебя устал, товарищ Юркутов.

– Что за «товарищ»? Какой я вам товарищ? Старый режим, что ли вспомнили, на самом деле?

– На самом деле, я ваш, и не только ваш, но и ваш тоже преподаватель, а вы мой студент. Следовательно, мы товарищи. Не друзья же, на самом деле?

– На самом деле, не друзья, но и не товарищи. Я сам по себе.

– Сам по себе ты будешь за забором, а пока ты в учебном корпусе, ты – товарищ. Мы все здесь товарищи.

Вот – образец современного молодого хама. Ни «спасибо», ни «пожалуйста», ни «здрасьте», ни «до свиданья». Дай посмотреть! Дай денег! Дай жрать! Участник парада… ёлкины гвозди! Его, этого Юркутова, надо было выгнать ещё на этапе подготовки, а то поставили, да ещё в первую шеренгу! Товарищ Юркутов…

– Ну что, уже посмотрел?

– Нет там никакого календаря, возьмите ключи.

– Как это – нет?!

– Вот так, нет. Пустая стенка.

– Стоп, стоп! Какая пустая стенка? Ну-ка, пошли! Пошли со мной, товарищ Юркутов! Идём, идём! Я сам на него двадцать минут назад смотрел.

– Я-то тут при чём? Сами же сказали: иди и смотри. Я прихожу, а там и смотреть нечего. Ноль на стене нарисован. Фига в нос на стене нарисована, шиш по маслу на стене. Никакого календаря на стенке…

– Всё! Хватит, товарищ Юркутов. Я уже сам вижу, что его здесь нет. Гвоздик есть, календаря нет. Но ведь был, я ж его сам повесил. Где он?

– А я откуда знаю?

– Постой, постой. А ты сам… не того?

– Я сам не того! Захожу, календаря нет. Ну я сразу к вам, ключи вернуть. Мне самому на занятия надо, вот и вся хрень…

– Но-но! Хватит хамить, Юркутов! Вам вообще ничего нельзя говорить, ничего показывать. Ни-че-гошеньки! Что за поколение такое вырастили! Одна головная боль, и никакого уважения к старшим. Где календарь? Я тебя спрашиваю!

– Вы опять про то же. Блин! Не брал я ваш календарь, и вообще, мне пора. Я пошёл.

ХЕЛЬЮ РЕБАНЕ (г. Москва)

Хелью Яновна Ребане – прозаик, фантаст, член Союза писателей России, Союза писателей Эстонии, Академии российской литературы. Автор шести сборников прозы и множества журнальных публикаций (в журналах «Noorus», «Looming», «Литературная учёба», «Искатель», «Вокруг света», «Юность», «Смена», «Роман-газета»; «Deus ex Machina» (Бельгия)). Cборник рассказов «Кот в лабиринте» отмечен дипломом конкурса «Лучшая книга 2014—2016» Союза писателей России.

ИЩУ МУЖА

Лионелла сидела за столом, тяжело вздыхая и ломая голову над текстом объявления в рубрику «Ищу мужа».

– Милая мамочка, – сказала она. – В старину родители сами выдавали дочерей замуж. Как тогда было хорошо! А теперь приходится самой всё делать.

– А что хорошего? Родители насильно заставляли выходить за того, кто нравился им. Ты выясни сначала, чего хотят мужчины. Исходя из этого и составишь объявление, – посоветовала мамочка, не отрываясь от своего занятия.

Какая у меня умная мама! – в очередной раз подумала Лионелла, с умилением глядя на неё.

Мамочка была явно не в духе, так как пятая шахматная задача, которую она пыталась решить, оказалась более крепким орешком, чем четыре предыдущих. Она мрачно смотрела на шахматную доску. В зубах у неё болталась погасшая трубка.

Лионелла съездила в библиотеку и посвятила несколько дней изучению брачных объявлений.

– Ну, говори, каких женщин ищут мужчины, жаждущие связать себя брачными узами? – спросила мамочка, не отрываясь от кроссворда.

– Видишь ли, мамулечка… Большинство хочет стройных. Некоторые* пишут, что желательны пышные формы. А один написал – «чтобы всё было при ней». Ума не приложу, как можно всё это совместить в одном объявлении.

– А кто сказал – в одном? Дай два. Они же бесплатные.

Мамочка отложила кроссворд в сторону и озабоченно посмотрела на дочь.

Лионелла сидела на краешке стула, почтительно глядя на нее, сдвинув худые коленки и комкая в руках белоснежный кружевной носовой платочек. На ней было синее платье с белым воротничком и манжетами.

– Но… дорогая мамочка… Как же так? Получится, что я одновременно… почти без всего и… всё при мне?

– Делай, что тебе говорят, и самое позднее, через месяц отловим жениха. И не забудь указать наш телефон. Написать сложнее, чем позвонить.

– Но мамочка! Никто так не делает! Неудобно. Таллинн небольшой город… Все знакомые узнают! Мне посоветовали арендовать почтовый ящик.

– Знакомые всё равно узнают. У тебя же скоро будет свадьба.

– А если на мне никто не женится? Я умру от стыда!

– Перестань препираться и делай, что я сказала.

Через неделю, когда вышла газета с объявлением, телефон начал почти непрерывно звонить.

Но Лионелла, услышав первый же незнакомый мужской голос, бросила трубку и не осмеливалась больше ее поднять.

– В чём дело? – спросила мамочка. – Почему ты сидишь рядом с телефоном и дрожишь как осиновый лист?

– Не знаю, – ответила Лионелла, потупив взор.

– Ты на самом деле хочешь замуж? – спросила мамочка, надевая очки. – Может быть, ты пошутила?

Она даже отодвинула на минуту в сторону шахматную доску. – Скажи мне – откуда взялась эта странная мысль?

– Хочу, – призналась Лионелла, грустно глядя на неё. – Я хочу, чтобы у меня тоже была дочь.

Мамочка тяжело вздохнула и принялась набивать трубку табаком, озабоченно изучая сквозь очки Лионеллу и морщась от почти непрерывного трезвона телефона.

– Но ведь для этого совсем не обязательно выходить замуж, – сказала она. – Зачем тебе такая обуза? Будь паинькой, последуй моему примеру. Заведи себе ребёночка из пробирки.

– Но мамочка! Ты же сама всегда говоришь, что дети из пробирки получаются не очень качественные! – удивилась Лионелла.

– Что верно, то верно. Я выбрала лучшую фирму, но…

То ли наука в этой области ещё не так далеко ушла вперёд, то ли кто-то по блату туда свои гены подсунул, подумала мамочка про себя.

Она сделала глубокую затяжку и, выдохнув облачко дыма, критически разглядывала Лионеллу. Та покраснела и выронила на пол смятый комочек, получившийся из носового платочка.

– Ладно. Я сама буду отвечать на звонки. Говори, какого мужа ты себе хочешь, – вздохнула мамочка.

– Тебе виднее, – виновато прошептала Лионелла.

По-видимому, и правда по блату, мрачно подумала мамочка, снимая трубку.

– Я вас слушаю, – ответила она нежным голоском, точь-в-точь как у Лионеллы. – Да, я давала объявление. Какая я из себя? Я субтильная, люблю печь пирожки, у меня очень вкусные получаются, особенно с мясом… Вот как? Обожаете пироги? Объяснить, что значит «субтильная»? Извините, я поняла, что вы хороший человек, но вы мне не подходите.

Она решительно повесила трубку.

– Мамочка! – вскричала Лионелла. – Мы же его ещё в глаза не видели!

– Прости – зачем мне зять, а тебе муж, от которого не будет для нас никакого проку?

Мамочка погасила трубку и стала натягивать боксёрские перчатки, чтобы полчасика потренироваться в соседней комнате.

– Но, мамочка! Как ты так быстро это поняла?

– Он не знает, что значит «субтильная», – ответила мамочка, удаляясь в соседнюю комнату, откуда вскоре начали раздаваться глухие удары.

…Ровно через месяц она стояла на ветру у дверей подъезда, провожая взглядом машину, уносящую Лионеллу с мужем в свадебное путешествие.

«Зять вроде бы ничего попался, – думала она. – Два кроссворда с ходу решил. Но Лионелла всё-таки безнадежно старомодна – замуж, замуж…» Мамочка тяжело вздохнула. «Ничего не поделаешь – где это видано, чтобы взрослые дети слушались родителей…»

СИНИЕ ПЕРЧАТКИ

Известный модельер З.З. опаздывал на телестудию, где вёл передачу «Модный разговор». Он угодил в безнадёжную пробку, припарковал машину и дальше поехал в метро, куда последние года два не спускался.

Вагон не был переполнен. З.З. уселся удобно у двери, и всё бы ничего, если бы не эта женщина напротив. Моложавая, с ладной фигуркой, в коротком чёрном пальто. На её шее замысловатым хомутом был повязан широкий пёстрый шарф, так, что у пальто образовался высокий синий воротник-стойка, а нижняя часть шарфа была расправлена на груди как аппликация. З.З. мысленно одобрил правильный подход к оживлению простого чёрного пальто.

В вагоне ехали мужчины и женщины, все как один предпочитающие носить чёрные и серые куртки и брюки – практично. Как-либо оценивать их одеяние З.З. и в голову не приходило. О чём тут говорить.

Женщина дремала, слегка откинув назад голову с аккуратно собранными в пучок блестящими чёрными волосами. Глаза её были закрыты, и З.З. мог беззастенчиво разглядывать бледное точёное, с угловатыми скулами лицо. Безупречный макияж, аккуратно оформленные чёрные брови.

З.З. оглядел с одобрением и её кожаные сапоги. На высоком каблуке-шпильке, узкое голенище почти до колена. Синие. Такой выбор свидетельствовал о том, что у этой особы дизайнерский подход к оформлению своей внешности. Опять же – синяя сумка. Несколько иного оттенка, чем сапоги, но З.З. посчитал это допустимым. Далее его взгляд остановился на синих кожаных перчатках женщины. Вот это уже… перебор!

Будь они чёрные, размышлял кутюрье, они визуально продолжали бы чёрный рукав, что было бы неплохо. А теперь чёрное пальто оказалось в окружении целых пяти островков синего: сапог, шарфа, сумки и перчаток.

Судя по безмятежности женщины, она собиралась ехать долго, как и сам З. З. Чем дольше они ехали, тем больше эти синие перчатки его раздражали. Поменять на чёрные. Или хотя бы снять!

Поезд то тормозил, то снова ускорялся, проезжая всё новые и новые станции, цвет перчаток раздражал его всё больше и больше. Как ни уговаривал себя З.З., что это не его дело, что ничего идеального не существует и что каждый имеет право на ошибку, ему безумно хотелось стащить перчатки с рук женщины и выбросить за дверь. Да сними же ты их, мысленно повторял он.

Это испытание длилось долго. В конце концов женщина открыла глаза, поднялась и прошла к двери вагона, рядом с которой сидел раздражённый кутюрье. Она встала рядом с ним и взялась рукой в синей перчатке за поручень. Поезд остановился. Перед тем, как выйти, женщина на мгновение наклонилась к З.З. поближе и тихо произнесла:

– И не подумаю.

Ошеломлённый модельер забыл, что ему тоже следовало выйти, и проехал свою станцию.

…Анжелика вышла из метро и направилась в сторону телестудии, на съёмки шоу «Читаем ваши мысли».