Понятие «хай-тек» при зарождении своем имело смысл, отличный от нынешнего. Группа молодых американских дизайнеров обнаружила залежи невостребованного промышленного оборудования, лежащего на складах в различных штатах и распродающегося по весьма низким ценам.

Занимались они интерьерами офисных пространств, и предмет, с которого начался их интерес к этим складам, вообще не был предназначен для любования, его попросту мало кто должен был видеть. Это был промышленный светильник в виде тарелкообразного отражателя, из тех, что десятками развешивались на многометровой высоте в огромных заводских цехах. Предмет сугубо утилитарный, должный отвечать единственно функциональным требованиям простоты, технологичности и дешевизны, вблизи оказался настолько эстетически выразительным, что был с успехом предложен к продаже в качестве светильника, низко подвешенного над обеденным столом.

Вслед за этим обнаружились металлические ажурные лестницы, необычные сетчатые гардеробы, используемые в шахтах, и многое другое… Объездив в поисках не один подобный склад, они составили объемистый каталог подобного оборудования, адресовав его дизайнерам жилых и офисных интерьеров. В его названии и фигурировал этот броский термин хай-тек. Заметный в среде дизайнеров успех этого начинания и породил интерес к эстетике технических изделий, фактически задав тот привычный ныне особый стиль.

И еще о ценностях

Легко увидеть, что судьба всего, что ценностью не ощущается, всегда печальна. Именно поэтому собрать коллекцию нарядной винтажной одежды 60-х годов оказалось легче, чем найти образцы повседневной и массовой – она вся пошла на тряпки. По той же причине В. Солоухин обнаружил образец редчайшей живописи 18 века на стекле в мусорной куче.

И, напротив, бесценные берестяные грамоты, где любая вновь найденная это открытие, и каждая читана-перечитана, просвечена, пронумерована, растолкована и прокомментирована – в большинстве своем просто записочки, порванные и выброшенные.

Да и с эстетикой как ценностью у нас все обстоит довольно сложно. То есть домашний интерьер это одно, а вот убедить, что стеклить балконы и развешивать по фасаду кондиционеры как попало нельзя, пока плохо удается. Но есть отдельные продвижения. В новых домах решетчатые боксы для кондиционеров запроектированы изначально.

Недоверие

Продолжим далее ту же тему.

Дизайнерская деятельность в СССР вне узкого круга так и не стала признаваемой ценностью. К возможностям дизайна относились с недоверием. На всех уровнях, от министра и до начальника конструкторского бюро небольшого завода, считали, что и сами с усами, и «дизайн» лепили по своему разумению, а чаще просто «передирали» зарубежные образцы. (Замечу, что проблемы с соблюдением авторских прав могли возникнуть исключительно при попытке экспортировать продукцию).

Я неоднократно слышал похожие на анекдоты истории о происхождении некоторых изделий, когда начальник (уровня, положим, замминистра) вызывал подчиненного, (уровня, скажем, директора завода) и с важным видом доставал из ящика нечто, привезенное из заграничной командировки, говоря: «Что вы там лепите какое-то говно? Вот что надо делать! Иди, выполняй!».

При этом полностью отсутствовало понимание, что это изделие создано в иных условиях и для других условий, что оно часть определенного ассортиментного ряда, что присутствует на рынке в условиях жесткой конкуренции с аналогичными, что, возможно, требует более высокого технологического уровня, чем имеет его отечественный завод. В конце концов, что привлекшее внимание дизайнерское решение, быть может, просто результат маркетингового хода, остроумного, но временного.

В свое время фирма Филипс стала делать акустическую решетку своих телевизоров и магнитофонов, имитирующую дерево. В этом была шутливая парадоксальность – она отливалась из пластика, и в реальности сделать такую из натурального дерева практически невозможно. Такие «острые» дизайнерские решения не могут держаться больше одного-двух лет. Но в СССР решили, что это долговременная тенденция, закупили специальную технологическую линию, и пару десятилетий эта решетка украшала магнитофон Электроника и некоторые модели телевизоров.

(Да и автомобиль Жигули, прототипом которого был Фиат 126, прямо скажем, не самая подходящая машина для тогдашних отечественных условий, и не только с точки зрения дизайна. Другое дело, что его появление на наших дорогах стало рычагом, который перевернул все, что было связано с автомобилизацией, заставило ускоренно модернизироваться смежные отрасли промышленности. Возможно, иного рычага и не нашлось бы).

Часто картину невозможно понять, если не видеть фон. В живописи это очевидно. Уберите фон на картине «Княжна Тараканова» – увидим, что девушка отчего-то запрыгнула с ногами на кровать, и грустит. Фоном становления и существования советского дизайна даже и 80-х годах было устойчивое недоверие к возможностям отечественных проектировщиков.

В этом смысле выстроенная создателем ВНИИТЭ Ю.Б. Соловьевым развитая система дизайнерских организаций находилась в определенном вакууме, и потому искала любые доступные ниши, прилагая усилия в попытке преодолеть недоверие к возможностям отечественного дизайна среди лиц, принимающих важные решения в мощных промышленных ведомствах.

Хотя нужно признать, это традиционное недоверие имело и объективные причины. Новинки, не только потребительского плана, но и технологические, всегда приходили с условного Запада. И было понятно, что, к примеру, за каждым изгибом рычага управления магнитофоном (что расположен глубоко внутри корпуса), стоит большая исследовательская и конструкторская работа, провести которую самостоятельно нет ни сил, ни средств. И поэтому прилежно копировалось все до последнего винтика. Поначалу последствия такого отношения носили частный, хотя и неприятный характер.

Вот, к примеру, конструктор западной фирмы А ради экономии заменял бронзовую втулку магнитофона на пластиковую, изготовленную из пластмассы производства химического концерна Б (она будет исправно работать в течение всего срока службы). Вслед за этим конструктор советского предприятия В послушно меняет ту же бронзовую втулку на изготовленную из пластмассы, произведенной на советском химзаводе Г (совпадение букв вполне случайное), которая разлетается на куски еще до истечения гарантийного срока, и в результате копеечная экономия приводит к несравнимым расходам на ремонт за счет производителя, не говоря уж о неприятностях для потребителя.

Но часто из-за этого недоверия значительные усилия прилагались для решения проблем, в наших социально-экономических условиях несущественных.

Микрокалькуляторы! Это была революция. Ведь совсем незадолго до это в бухгалтериях предприятий приходилось выделять отдельные помещения, где за десятком столов сидели операторы за шумными электромеханическими счетными машинами. И вдруг оказалось возможным заменить их на тихие настольные, а вскоре появились и устройства, которые, хоть и сильно оттягивали карман, но в нем помещались.

Отечественная промышленность тоже начала выпуск подобных изделий. При дальнейшей их миниатюризации обнаружилось, что японцы делают их корпуса таким образом, что они собираются без винтов, «на щелчок». И к решению этой задачи в отечественном производстве были привлечены серьезные силы и средства. Довольно скоро выяснилось, что для решения этой задачи нужны и материалы, и производственное оборудование совершенно другого технологического уровня. Нелепость всей суеты была в том, что прагматичные японцы решали для себя экономическую задачу: себестоимость изделия заметно снижалась, если при сборке отсутствовала необходимость закручивания винтов. В отечественных же условиях оплаты труда даже работа обычной отверткой никак принципиально не ухудшала экономических показателей.

Но устойчивая традиция прилежного копирования заграничных образцов, при возрастании роли микроэлектроники незаметно привела к одному парадоксальному результату.

Возьмем в пример автомобиль. Поскольку там нагляднее. Каждая деталь, каждый изгиб коллектора, проточка поршня… за этим стоят многолетние исследования, эксперименты, сотни и тысячи часов эксплуатации. Но, говоря вообще, любой экземпляр содержит все секреты производства изделия. И копии, будучи сделанными достаточно точно, станут работать подобно оригиналам.

Микроэлектронику нельзя скопировать, разобрав устройство. А документация строго охраняется. И не только из соображений военной, но и коммерческой секретности.

То есть красть придется и документацию, и оборудование. Что невозможно, да и бессмысленно, учитывая скорость, с которой меняются поколения в микроэлектронике.

Но всякая традиция вещь устойчивая, и стремится сохраниться вопреки не только логике, но и рациональности. И можно найти много примеров, когда независимая и вполне тогда конкурентоспособная в мировом масштабе отечественная электронная начинка втискивалась в чужие одежки!

Блеск и нищета советского дизайна

Дизайн в СССР насаждался сверху, его приходилось «внедрять». Похожим образом царь Петр «внедрял» в России картошку, потому мне представляется очень символичным, что ВНИИТЭ располагался на территории ВДНХ – тоже своего рода кунсткамере.

Как иронически отмечал один из коллег: «Если задуматься, что означает внедрять? Это когда ты изо всех сил засовываешь, а оно как может этому сопротивляется!».

Думаю, в употреблении этого термина можно даже увидеть проговорку по Фрейду, когда ненароком высказывается то, что стремятся скрыть. То, что «самая передовая общественная формация» органически отторгала инновации – предмет других, гораздо более серьезных исследований. Однако слово «внедрять», выбранное за его энергичность во времена «Нам нет преград!», позже стало предательски выдавать иной оттенок своего смысла.

Несомненно, ВНИИТЭ был порождением оптимизма начальных 60-х годов и удерживал его все 70-е, вплоть до 80-х.

Признаюсь, мысль, насколько все эти ведомственные подробности будут интересны читателю, меня тревожила и очень сдерживала. Но я изменил свое мнение, когда один из авторов сценариев популярных сериалов М. Идов в своем интервью рассказал о том, что идею сериала «Оптимисты» он почерпнул из существования ВНИИТЭ (и, более того, он этому посвятил книгу «Невоспетые герои», адресованную англоязычному читателю, который и вовсе далек от этих проблем). Обидно, что впоследствии он счел тему дизайна не слишком интересной широкому отечественному зрителю, и потому в сериале «транспонировал» ее в область дипломатии.

Обстоятельства бытования дизайна в позднесоветскую эпоху довольно экзотичны, и какому-то современному читателю могут показаться невероятными. То, что формально выглядело, как нормальное обращение организации-заказчика (заинтересованной в получении проекта) к организации-исполнителю (заинтересованной в получении заказа на такую работу) в действительности было результатом сложных договоренностей в министерских «верхах». Ведь государство само выделяло деньги одной организации и само же их передавало другой. Чаще всего для формального заказчика работ это была только лишняя головная боль. (То есть организация, числящаяся заказчиком, менее всего была заинтересована в проекте) Было обычным делом, когда проект одобрялся, принимался и ложился на полку, а в лучшем случае повисал на стене начальственного кабинета символом работы над перспективами.

Но сейчас речь пойдет об одном проекте, что так бы и остался одним из сотен других, судьба которых так и провисеть в кабинете начальства в качестве красивой картины будущего (которое никогда не станет настоящим), если бы благодаря стечению обстоятельств он не был реализован, или, употребляя тогдашний термин, внедрен.

Случай этот, однако, выявил такие глубинные противоречия, что стоит того, чтобы о нем рассказать подробно. Мало того, картину придется снабдить правильной рамой, то есть обрисовать контекст.

Хорошие дизайнерские разработки, пошедшие в серию, имелись, но их можно было пересчитать по пальцам. И, как многие другие странности тогдашней жизни, положение это воспринималось, конечно, не вполне правильным, но привычным. Авторы их надолго становились героями, как, например, Г. Каптелин и А. Попов, разработчики по сию пору популярного и неубиваемого детского снегоката «Аргамак» – несбыточной (по причине цены в 35 рублей) мечты советского ребенка.

В дизайн я пришел из инженерной сферы, и помню, что, немного освоившись, заинтересовался результатами той новой деятельности, что бурлила вокруг меня. (Это было еще до моего прихода во ВНИИТЭ) И при случае спросил у Юрия Наумова, дизайнера со стажем (человека примечательного, отмеченного и в поэтическом творчестве, которого я в свои 27 воспринимал ветераном), пошло ли что-то из его работ в производство? Тот удивил меня (ответив, надо сказать, безо всякого драматического пафоса), что да, и вполне случайно – это был набор для кухни: висящие на крючочках нож, поварешка и лопаточка. А был он при этом ведущим специалистом отдела по разработке крупного промышленного оборудования в пищевой промышленности!

Возможно, не найдется другого повода отметить, что сотрудниками ВНИИТЭ были и джазмен Алексей Козлов (Знаменитый «…и Козел на саксе!..»), и известный карикатурист Сергей Тюнин, и другие, мной не названные. Но это отнесем, скорее, к блеску.

А нищета как раз масштабно проявилась, когда оказался «внедрен» разработанный молодыми дизайнерами проект проигрывателя (теперь приходится добавлять: виниловых грампластинок). Это был «электрофон Лидер-201».

По замыслу (отраженному и в техзадании) это должно было быть дешевое и молодежное изделие. Поручена работа была группе молодых дизайнеров, и сделали они его довольно стильным. Однако, по тогдашней традиции, к внутренней начинке дизайнеров не подпускали. И от таких же, производившихся еще с конца 50-х годов, изделий в фибровых чемоданчиках технически он мало чем отличался. Но шел уже 1976-ой! А цену на него поставили вдвое выше. (Вы не знаете, что такое фибра? Это род плотного крашеного картона, имитирующего кожу).

О! Ценообразование в СССР было делом особой, никак не связанной с производством организацией Госкомцен, то есть практически Министерством Цен, которое работало по методикам настолько засекреченным, что невольно появлялось подозрение, не делается ли все на глазок, в духе: «а сколько с них за это можно взять?». Как тут не вспомнить декларируемое в каталогах ИКЕА: «сначала мы проектируем цену, а уже потом изделие».

Понятно, что ни о молодежности, ни о дешевизне не могло быть и речи. Вот и пылились эти «Лидеры» по всем магазинам культтоваров на всем пространстве от Балтики и до Владивостока.

Но в истории с проигрывателем «Лидер» интересен не технический, а более широкий контекст. Дело в том, что отечественная промышленность «проспала» произошедший в 60-е рывок в области грамзаписи. И тому были причины. Мало кто знает, что в СССР магнитофоны были распространены как ни в одной стране мира. При том, что сравнимое качество звука магнитной записи достигалось гораздо более дорогими средствами, нежели при механической записи, а их тиражирование было несравнимо более сложным делом. Ведь для тиражирования магнитной записи нужно ее полностью воспроизвести, а штамповка грампластинок подобна процессу печати. Но в наших тогдашних условиях гораздо более важным было иное, говоря современным языком, контент. На магнитофонах слушали совсем не то, что звучало по радио, на телевидении и что можно было приобрести в магазине грампластинок.

Нынешнему читателю трудно даже представить, насколько частное медиапространство было поневоле смещено в аудиальную область. Своих музыкальных кумиров – Битлз – мы представляли по фото, переснятым с обложек «фирменных» пластинок у их редких счастливых обладателей. А магнитофонные катушки хранились в безликих коробках, на которых карандашиком – на случай, если записанное на ленте придется заменить чем-то другим – было помечено содержимое.

И если Высоцкого мы все же представляли по фильмам, то Окуджава, который в 60-е звучал «из каждого окошка, где музыка слышна», мог совершенно неузнанным ходить прямо под этими окнами.

Да и ассортимент грамзаписей до конца 60-х вообще был до смешного мал, а изредка появлявшиеся в магазинах пластинки в формате «стерео» фактически не на чем было прослушивать. Поэтому в начале 70-х очнувшейся отечественной промышленности пришлось сделать качественный скачок, переходя на проигрыватели совершенно другого технического уровня, цена которых была в разы больше прежних.

А вот проигрыватель «Лидер» оказался востребованным у некомпетентного потребителя, «купившегося» на осовремененный вид, и не понимавшего либо безразличного к тому, что даже одно прослушивание качественного винилового диска на этом проигрывателе, прижимавшем иглу с силой пусть не 50 грамм, как у «фибровых чемоданчиков», но тоже весьма приличной, с гарантией убьет грампластинку, рассчитанную на гораздо более нежный звукосниматель, с усилием давления иглы примерно в 2 грамма. Учтем, что неофициальная цена заграничного диска могла в разы превосходить стоимость этого проигрывателя.

Однако, все это выглядит игрушечным в сравнении с масштабом многолетних работ по разработке в СССР автоматических коробок передач для легковых автомобилей. Многомиллионные в тогдашних деньгах проекты безо всяких последствий списывались, как ненужные, одним росчерком министерского пера.

Вот почему, когда одна такая «картинка» оказалась внедренной, с блеском проявилось все, скрывавшееся за ней: полная несвязанность дизайнерского и технического решений и совершеннейшая отвязанность ценовой политики.

Это, наверное, и было главной проблемой советского дизайна – отрыв от реального экономического смысла.

Попалась мне недавно небольшая заметка. Группа, занимающаяся планировками квартир в домах массовых серий, с помощью несложного анализа (мы вполне можем назвать его сценарным) обнаружила, что скрупулезно высчитываемые покупателем метры стандартной двухкомнатной квартиры – а это один из самых распространенных вариантов жилья – используются нерационально. Впрочем, с этим можно столкнуться в любой квартире – так и хочется хоть немного добавить метров в одних помещениях, притом, что безболезненно можно убавить в других.

Возможно, кому-то это все покажется незначительной мелочью, но практикующему дизайнеру не придется объяснять, что иногда даже 10 выигранных сантиметров позволяют качественно изменить жилое пространство, или как 30 лишних миллиметров могут избавить от постоянных синяков на ногах.

Это, конечно, род болезни – я почти машинально начинаю мысленно перепроектировывать любое пространство, куда попадаю.

Иногда это просто развлечение. На излете советской эры мне в течение года-полутора приходилось ежедневно ездить на работу вдоль длинной оживленной магистрали. Первую остановку автобус делал не скоро, и все это время за окном тянулось монотонное пустое пространство немытых окон без единой двери (это было то ли одно, то ли несколько промышленных предприятий), с широченными тротуарами без единого прохожего, что служило хорошим поводом занять себя в дороге дизайнерскими фантазиями. Контраст между близостью к вокзалу и станции метро и этим почти двухкилометровым унылым пространством был таким очевидным, что там и выдумки особой не требовалось. (Недавно вновь оказался на этой улице – ныне там весьма оживленно и все обустроено примерно так, как я и фантазировал).

Но не так давно я очень удивил хозяйку одной квартиры, когда на пальцах показал, что размещение стиральной машины в ее ванной комнате (о чем она и не мечтала), удастся легко произвести, стоит лишь немного развернуть унитаз. Вообразите, насколько свободнее стало теперь на ее очень маленькой кухне, где эта машина прежде стояла.

Но чем та заметка так привлекла мое внимание? Проектировщики нашли довольно простое решение оптимизации пространства, которое, однако, требовало обустройства в каждой квартире не одного, а двух канализационных стояков. Технические подробности здесь не существенны, важны иные. По их подсчетам это изменение в пересчете на квартиру обойдется в сумму, эквивалентную примерно 400 долларам, не принципиальную в масштабах ее общей стоимости.

Я понял, что в прошлом мы, обосновывая свои решения, не могли быть столь доказательными. И я им позавидовал.