Забытая армия. Французы в Египте после Бонапарта. 1799 – 1800

Мемуар Бонапарта «Об обороне Египта» содержал тоже вполне конкретные и реалистичные оценки возможных военных угроз Египту в предстоявшую кампанию. Восточная армия, предупреждал Бонапарт, может столкнуться с тремя опасностями: 1) с наступлением турок по суше из Сирии; 2) с высадкой англичан с моря; 3) с тем и другим одновременно. В первом случае, считал он, французам придется, скорее всего, иметь дело примерно с 60 тыс. штыков и сабель неприятеля. Турки блокируют французский форт Эль-Ариш своим авангардом, расположив остальные дивизии эшелонами у колодцев Зувейд (Zawieh)^[161], в Рафахе и Хан-Юнисе. Осада Эль-Ариша займет у турок, согласно подсчетам Бонапарта, не менее 20 дней. Столько же потребует осада форта Катия, следующего французского оплота на пути в Египет. Этого времени, полагал корсиканец, достаточно для того, чтобы стянуть основные силы Восточной армии численностью до 20 тыс. к Салихии и нанести поражение туркам при выходе их из Синайской пустыни.

При втором варианте развития событий для успеха английской высадки с моря, отмечал Бонапарт, в ней должно участвовать до 40 тыс. чел., которых у англичан в Восточном Средиземноморье просто нет. Меньший же по численности десант не имеет никаких шансов против французов.

И наконец, в третьем случае, при комбинированном наступлении по суше и с моря, в котором могли бы соответственно принять участие до 50 тыс. турок и 15 тыс. англичан, задача французского главнокомандующего, считал Бонапарт, должна состоять в том, чтобы не позволить армиям противника соединиться. В этом случае форт Эль-Ариш должен задержать турок, Александрия – англичан, что даст французам время сконцентрировать свои силы и разбить врагов поодиночке. Если же французы проиграют сражение, им необходимо всей армией отступить в Александрию и упорно оборонять ее, чтобы дотянуть до заключения всеобщего мира^[162].

Как видим, при любом варианте наступления врага по суше Бонапарт отводил стратегически важную роль форту Эль-Ариш: «Из этого анализа можно понять важность обладания Эль-Аришем, который, на мой взгляд, является передовым дозорным постом или одним из ключей к стране»^[163].

Соответственно, в мемуаре «Об укреплениях», дополнявшем предыдущий документ, давались практические советы по усилению важнейших фортификационных сооружений к будущей кампании. В частности, в ключевом для сухопутной обороны Египта форте Эль-Ариш предлагалось разместить наиболее сильный гарнизон по сравнению со всеми другими крепостями на пути из Сирии к Каиру – 400 чел. при 23 артиллерийских орудиях разных типов и калибров^[164].

В целом, оценивая «заветы» Бонапарта, изложенные в форме инструкции и четырех сопровождавших ее мемуаров, нельзя не отметить, что они, за исключением его совершенно произвольных фантазий на тему внешней политики, носили достаточно конкретный и практичный характер. Однако их автор полностью обошел молчанием ключевой для его преемника вопрос: где взять средства не только для осуществления рекомендуемых мероприятий по усилению обороны Египта, но хотя бы для выплаты солдатам долгов по жалованью, без чего рассчитывать на сохранение армией боеспособности не приходилось. В условиях же морального упадка войск любые, даже самые профессиональные, рекомендации стратегического порядка превращались в беспредметные абстракции.

Суровые реалии

После прибытия 31 августа в Каир Клебер начал знакомиться с доставшимся ему хозяйством, а 26 сентября завершил подробное послание Директории Франции о положении дел в Восточной армии. Таким образом, процесс изучения ситуации занял у него двадцать пять дней. О том впечатлении, которое он составил за этот отрезок времени, а затем изложил в письме Директории, будет сказано особо. Пока же попробуем проследить, как такое впечатление у него формировалось по ходу решения повседневных проблем армейских будней. Сделать это нам позволит анализ деловой переписки главнокомандующего, в которой день за днем отражались занимавшие его проблемы армии и оккупационной администрации.

Первым, кому Клебер написал, вступив в полномочия, оказался генеральный администратор финансов. Должность эту, одну из ключевых в Восточной армии, занимал Жан-Батист Этьен Пусьельг, личность в высшей степени примечательная. Он родился в 1764 г. В ходе Революции сделал блестящую административную карьеру и благодаря своим высоким профессиональным качествам и безукоризненной порядочности занимал руководящие должности в Министерстве финансов при всех поочередно сменявших друг друга политических режимах. Получив в 1795 г. пост секретаря министра финансов Г. Ш. Фэйпуля, Пусьельг вместе со своим патроном год спустя перешел с финансовой службы на дипломатическую. Работая во французском посольстве в Генуе, он выказал себя хорошим переговорщиком и успешно справился с секретной миссией в Турине. В Италии его приметил Бонапарт, по чьей инициативе Пусьельг в ноябре 1797 г. отправился с тайным заданием на Мальту, где в течение трех месяцев собирал информацию о военном потенциале Ордена госпитальеров и вел среди мальтийских рыцарей агитацию в пользу Франции. То, что в самом начале Египетского похода Бонапарт сумел захватить мощную крепость Ла-Валетты, практически не встретив сопротивления, была немалая заслуга Пусьельга^[165].

В Египте Бонапарт нашел применение богатому опыту Пусьельга в обращении с деньгами и назначил его генеральным администратором финансов. После отъезда главнокомандующего Пусьельг прекрасно поладил и с его преемником; более того, он вошел в ближайшее окружение Клебера. В судьбе забытой армии Пусьельг еще сыграет важную роль, однако именно за это тоже будет позднее обречен на забвение – сначала Бонапартом, а затем и историками. До сих пор его неординарный жизненный путь не стал предметом специального исторического исследования. И даже биографическая справка о нем, предваряющая публикацию описи его личного фонда в Национальном архиве Франции, содержит очевидную путаницу в фактах^[166]. В «Словаре Наполеона», вышедшем под редакцией Ж. Тюлара^[167], имя Пусьельга и вовсе не упоминается, хотя сведения о персонажах той эпохи, куда менее значительных, там вполне можно найти.

То, что именно генеральный администратор финансов стал первым, к кому Клебер обратился с серией служебных записок, вступив в должность главнокомандующего, весьма показательно: казна была пуста, и требовалось изыскивать пути ее наполнения. Между тем, отмечал Клебер, четкого порядка в налогообложении местных жителей нет, а те суммы, что удается собрать, далеко не полностью доходят до армейской кассы, прилипая к рукам рядовых чиновников финансового ведомства. В целом же, хотя эти семь записок Клебера Пусьельгу от 2 сентября и были посвящены сугубо частным вопросам, все вместе они создают довольно удручающую картину состояния армейских финансов^[168].

Тема финансового дефицита чаще прочих встречается в переписке Клебера и с другими корреспондентами. Так, после прибытия в Каир он сообщает генералу Мену: «Я не нашел в казне ни гроша»^[169]. А тот почти одновременно отправляет встречное письмо: «Мой генерал, здесь вы найдете длинный ряд моих посланий. Они весьма скучны, ибо содержат лишь счета, но этими деталями следует заниматься, чтобы общественные дела шли своим чередом»^[170]. Генералы, командующие провинциями, получают письма с приказом как можно скорее выбрать еще остающиеся недоимки по налогам и контрибуциям. Вот, к примеру, послание Клебера генералу Оноре Виалю в Шибин-эль-Ком (Semenhoud) от 5 сентября:

«Когда я принимал командование армией, я не нашел ни гроша в казне, все службы прекратили работу и еще бездействовали. Проявите всё свое усердие и всю свою активность для взыскания недоимок по контрибуциям в вашей провинции и как можно скорее отправьте эти средства главному кассиру армии»^[171].

Такое же требование Клебер отправляет 4 сентября генералу Юзефу Зайончеку в Бени-Суэйф, 7-го – генералу Дезе в Верхний Египет, 8-го – генералам Жан-Антуану Вердье в Дамьетту, Симону Лефевру в Мансуру и Франсуа Ланюсу в Минуф^[172].

Денег катастрофически не хватало ни на что. 2 сентября командующий артиллерией Восточной армии генерал Николя Мари Сонжис де Гурон сообщает генералу Дюга, что из-за недостатка средств приостанавливает все работы в округе Каира, скупо добавив: «Главнокомандующий предупрежден»^[173]. 7 сентября Клебер отдает приказ главному казначею армии за неимением средств приостановить выплату офицерам наличными пайковых денег и впредь использовать для этого только переводные векселя^[174].

11 сентября Клеберу пришлось разъяснять сложившуюся ситуацию генералу Жюно, чтобы умерить его финансовые аппетиты. Любимчик Бонапарта сразу же после прибытия Клебера в Каир попросил разрешения отправиться во Францию следом за патроном и немедленно получил согласие^[175]. Однако, не удовлетворившись этим, Жюно стал требовать также, чтобы из армейской казны ему компенсировали 3 тыс. ливров, потраченные им ранее на ремонт дома в Гизе, который предоставил ему Бонапарт. Клеберу ничего не оставалось, как расставить точки над i:

«Мой дорогой генерал, когда я принял командование над армией, я не нашел ни гроша в кассе, но лишь задолженность по выплатам примерно в три миллиона ливров и абсолютно обнищавшую армию. Исходя из этого вы можете понять, какую строгую экономию мне приходится соблюдать. Я тем не менее приказал кассиру выплатить вам 3 тыс. ливров жалованья, а также пайковые деньги в переводных векселях для оплаты во Франции, и я готов оплатить вам всё то, что я оплачиваю и другим старшим офицерам»^[176].

Приказом главнокомандующего по армии от 16 сентября подобный порядок выплат был распространен и на других лиц:

«Главнокомандующий, узнав о требованиях некоторых уезжающих во Францию военных и служащих, чтобы им выплатили все задолженности, и учитывая, что нынешняя скудость армейской казны не позволяет удовлетворить их запросы, но желая тем не менее предоставить им средства отправиться в путь, постановляет:

1. Военные и служащие, уезжающие во Францию, получают перед своим отъездом наличными только свое жалованье за месяц. Выплата всех остальных задолженностей перед ними будет осуществлена главным кассиром в переводных векселях на национальное казначейство <…>»^[177].

Жестокий дефицит средств ощущался не только в Каире, но и в провинции. Не имея возможности из-за безденежья решить ни одной из стоявших перед ним задач, генерал Мену, не продержавшись и трех недель в должности командующего Вторым округом, запросился в отставку с этого поста^[178].

Для скорейшего наполнения казны Клебер сразу же после прибытия в Каир немедленно обложил коптов чрезвычайной контрибуцией в 150 тыс. ливров в возмещение ранее не выплаченных ими податей. Причем в мединах разрешалось выплатить только треть запрошенной суммы, а две трети взимались в золоте и серебре. Чтобы и на сей раз не было опозданий с внесением платежей, главнокомандующий принял жесткое решение взимать задерживаемые суммы в кратном размере, который непрестанно увеличивался бы с каждым днем задержки^[179].

Кроме того, с первых своих шагов на новом поприще Клебер постарался упорядочить поступление доходов. Ежедневным приказом по армии от 5 сентября он запретил военному командованию на местах распоряжаться собранными суммами без его санкции^[180]. 8 сентября циркулярным письмом к армейским кассирам он предупредил о персональной ответственности их подчиненных – интендантов-коптов и французских финансовых агентов, совместно занимавшихся сбором податей с населения, за сохранность отправляемых в казну сумм, поскольку в стандартных упаковках по 1 тыс. мединов то и дело обнаруживались недостачи^[181].

Ежедневным приказом по армии от 14 сентября Клебер ввел новое административно-территориальное деление страны на восемь округов, в каждый из которых назначалась гражданская администрация в составе французского агента, его заместителя и переводчика. На агента или его заместителя возлагалась обязанность сопровождать мобильные колонны, отправленные для взимания налогов или контрибуций с местного населения, и тут же брать под свой контроль изъятые средства. В каждый округ назначался также интендант из числа коптов, который был обязан держать агента в курсе текущей ситуации в подконтрольной им местности и в случае необходимости сопровождать его на взимание податей. В каждый из округов назначалось также по одному военному комиссару с заместителем^[182].

Другим приказом того же дня создавались в административных центрах округов восемь касс, куда необходимо было вносить все виды платежей в течение суток после их поступления. Агентам и интендантам-коптам воспрещалось самостоятельно тратить собранные деньги без санкции центральной администрации^[183]. По сути, этими двумя приказами была проведена всеобъемлющая административно-финансовая реформа, призванная максимально упростить и рационализировать систему управления оккупированной страной и получения с нее доходов.

Однако, если такая реформа и могла решить или хотя бы смягчить проблему дефицита финансов, для этого требовалось время. А близкая угроза внешнего вторжения его уже не оставляла. Хотя Бонапарт и Клебер разбили у горы Фавор войска, собранные дамасским пашой для помощи Акре, основные силы османской армии в дело еще не вступали. Из Сирии приходили сведения о том, что великий визирь Османской империи Юсуф-паша ожидается в Дамаске с армией из Константинополя, предназначенной для вторжения в Египет. После прибытия в Каир Клебер получил донесение от агента из Сирии, которое шеф батальона^[184] Марк Антуан Жофруа, комендант форта Эль-Ариш, прислал вместе со своим письмом от 1 сентября:

«Абдулла-паша ожидает в Дамаске Юсуф-пашу, который со дня на день должен прибыть сюда с армией из Константинополя. Однако, пока его ждут, никто в Сирии не сдвинется с места. Джаззар-паша не проводит в своих владениях никакой мобилизации, довольствуясь тем, что активно восстанавливает Акру. В Яффе никого, и этот почти полностью разрушенный город остается всё в том же разоренном состоянии, в каком мы его оставили. Складов провианта нет ни в Яффе, ни в Газе. Предполагается, что Джаззар-паша, опасаясь как одной стороны, так и другой^[185], решил в предстоящей схватке соблюдать нейтралитет. Говорят, что султан доверил ему командовать караваном паломников в Мекку, но он отказался, сославшись на свой возраст и нынешнюю ситуацию.

 

В Газе мамлюки. Они вошли туда одновременно с уходом французской армии. Их насчитывается 300–400 человек. Вместе с ними там находятся 200 конных янычар султана, набранные в этой местности. Они питаются тем, что купят, и не имеют ни малейших запасов продовольствия. Говорят, что Алфи-бей, бывший губернатор Шаркии, соединился с Ибрагим-беем и часто предпринимает разведывательные рейды до Хан-Юниса, где проводит по несколько дней»^[186].

Впрочем, ситуация быстро менялась, и уже 7 сентября Клебер сообщил генералу Дезе, который продолжал гоняться в Верхнем Египте за Мурад-беем:

«В Сирии всё пришло в движение. Юсуф-паша в Дамаске. Там уже должны собраться 80 тыс. чел., и все они двинутся прямо на Каир. По пути, я полагаю, им встретится ужасный враг – голод»^[187].

Чтобы осложнить задачу великому визирю и оттянуть предстоявшее вторжение, Клебер запретил под угрозой смертной казни продавать из Египта в Сирию продовольствие, прежде всего рис и зерно^[188]. Генерал Рейнье, чья дивизия стояла в Салихии и кому подчинялись гарнизоны Эль-Ариша и Катии, получил приказ перехватывать идущие в Сирию торговые караваны с продовольствием и изымать таковое в пользу армии^[189]. Вместе с тем все эти меры могли лишь отсрочить грядущее столкновение, но не предотвратить его. А потому Восточной армии предстояло по воле Бонапарта не меньше года защищать Египет от объединенных сил Османской империи, Великобритании и России, не получая подкреплений и не имея денег даже на выплату жалованья личному составу. Детальное ознакомление с состоянием дел в полученном им от предшественника хозяйстве побудило Клебера всего лишь месяц спустя после отъезда Бонапарта сделать решительный шаг в сторону от намеченной тем политической линии.

Спор длиною в годы

Подробно изучив за три недели пребывания в Каире положение дел в армии, Клебер представил свое видение ситуации в пространном послании Директории Республики от 26 сентября 1799 г. Фактически он подвел тем самым итог годичному пребыванию своего предшественника во главе экспедиции. Уже одно только это должно было привлечь к данному документу внимание Бонапарта, всегда проявлявшего заботу о том, в каком контексте его имя окажется вписано в анналы истории. Ознакомившись далее с письмом Клебера, читатели без труда поймут, почему оно Бонапарту не понравилось. Однако еще больше ситуацию усугубляло то, что оно стало достоянием широкой публики, к тому же самым неприятным для Бонапарта образом. Судно, отправленное из Египта во Францию с почтой, включавшей одну из копий данного послания, было перехвачено английскими кораблями, и корреспонденция попала в руки неприятеля. Англичане опубликовали ее, чтобы вся Европа из письма Клебера узнала, в каком состоянии бросил в Египте свою армию человек, ставший к тому времени Первым консулом Франции^[190]. О том, сколь болезненным оказался для Бонапарта этот удар по репутации и самолюбию, можно понять из того, что полтора с лишним десятка лет спустя, находясь на острове Святой Елены, бывший император обратится к анализу этого, уже давно, казалось бы, забытого общественным мнением, документа, чтобы написать его опровержение. Далее я приведу целиком текст Клебера с комментариями Бонапарта, а затем, опираясь на данные имеющихся у нас источников, попытаюсь определить, чья версия событий точнее:

Клебер: «Граждане Директора, утром 6 фрюктидора генерал Бонапарт уехал во Францию, никого не предупредив. Он назначил мне встречу в Розетте на 7-е, но там я нашел только его депеши. Находясь в неведении о том, имел ли счастье сей генерал успешно добраться, считаю своим долгом отправить вам копию письма, которым он передал мне командование армией, и копию письма, которое он адресовал великому визирю в Константинополь, хотя прекрасно знал, что этот паша уже прибыл в Дамаск».

Бонапарт: «В конце августа великий визирь находился в Ереване, что в Великой Армении. С собою у него было лишь 5 тыс. чел. В Египте 22 августа еще не знали, что этот первый министр уже покинул Константинополь. Да если бы и знали, данному обстоятельству большого внимания бы не придали. 26 сентября, когда было написано это письмо [Клебера], великий визирь не находился ни в Дамаске, ни в Алеппо, а был вообще за пределами Тавра»^[191].

В процитированном комментарии весьма ярко проявляется характерная для Бонапарта способность непререкаемым тоном рассуждать даже о тех вещах, о которых он имел лишь самое приблизительное представление. Точное указание на местопребывание великого визиря должно убеждать в том, что комментатор владеет абсолютно достоверной информацией. Однако приведенные Бонапартом сведения – исключительно плод его фантазии. Видимо, не очень хорошо представляя себе географию региона, он «отправляет» великого визиря Османской империи в Ереван, принадлежавший в то время Персии. Любопытно, что ни в одном из документов периода самого Египетского похода ни о каком Ереване в данном контексте и речи не идет. Напротив, в письме генералу Рейнье от 27 июля 1799 г., два дня спустя после своей победы при Абукире, сам же Бонапарт сообщал: «Уверяют, что великий визирь с 8 тыс. чел. прибыл в Дамаск, имея план двинуться в Шаркию»^[192].

В свою очередь Клебер, говоря о нахождении Юсуф-паши, опирался на сведения своей разведки. Если в приведенном мною выше донесении агента из Сирии говорилось, что прибытие великого визиря в Дамаск ожидается со дня на день, то в депеше генералу Дюга от 1 сентября шеф батальона Жофруа, комендант Эль-Ариша, уже совершенно определенно писал о том, что главнокомандующий османской армией находится в Дамаске^[193]. Таким образом, предложенное Бонапартом «опровержение» явно бьет мимо цели.

Клебер: «Моя первейшая задача состояла в том, чтобы получить четкое представление о нынешнем состоянии армии.

Вы знаете, граждане Директора, или можете узнать, какой у нее был численный состав при вступлении в Египет. Она уменьшилась наполовину, а нам теперь приходится контролировать все основные пункты в треугольнике от порогов [Нила] до Эль-Ариша, от Эль-Ариша до Александрии, от Александрии до порогов».

Бонапарт: «Французская армия на момент высадки в Египте в 1798 г. насчитывала 30 тыс. чел. Поскольку генерал Клебер утверждает, что она уменьшилась наполовину, она должна была бы составлять 15 тыс. чел. Это – явная ложь, поскольку сводки о численности личного состава от 1 сентября, присылаемые всеми командирами частей в военное министерство, показывают численность армии в 28 500 чел., не считая местных жителей. Ведомости главного казначея Дора показывают, что на довольствии состояло 35 тыс. чел., включая сюда приписки, вспомогательные войска, двойные порции, женщин и детей. Ведомости кассира Эстева, отправленные в национальное казначейство, показывают численность армии в 28 500 чел. Могут спросить: неужели завоевание Верхнего и Нижнего Египта, Сирии, болезни, чума стоили жизни лишь 1500 чел.?! Нет, умерло 4500 чел., но после высадки армия увеличилась на 3 тыс. чел., вобрав в себя остатки личного состава эскадры Брюейса.

Хотите еще одно, столь же убедительное, доказательство? Вот оно: в октябре и ноябре 1801 г., два года спустя, на корабли для отъезда из Египта во Францию погрузилось 27 500 чел., из которых 24 тыс. – личный состав армии, остальные – мамлюки и местные жители. А ведь армия не получала никаких подкреплений, не считая тысячи человек, прибывших на фрегатах “Ла Жюстис”, “Эжипсьен”, “Ла Реженере” и на двенадцати корветах и авизо, приходивших за этот период.

В 1801 и 1802 гг. [sic!] армия потеряла 4800 чел. от болезней и в кампаниях против великого визиря и англичан в 1801 г. Кроме того, 2300 чел. были взяты в плен в фортах Абукир, Жюльен, Рахмания, в пустыне с полковником Кавалье^[194], на джермах^[195] конвоя, в Марабу, но все эти войска, отправленные затем во Францию, входят в число 27 500 вернувшихся.

Таким образом, из этого второго доказательства следует, что в сентябре 1799 г. армия насчитывала 28 500 чел., включая увечных, ветеранов, пациентов госпиталей и т. д., и т. д.»^[196].

В момент отправки Египетской экспедиции из портов Франции и Италии в мае 1798 г. ее личный состав насчитывал 54 тыс. чел., включая 38 тыс. чел. сухопутных войск, 13 тыс. моряков военно-морского флота и 3 тыс. моряков гражданских судов, задействованных для перевозки войск^[197]. На 25 сентября 1799 г., то есть как раз накануне завершения Клебером письма Директории, в Восточной армии под ружьем, согласно штабной сводке о количестве личного состава, находилось 21 646 чел.^[198] Разница в численности возникла не из-за одних только потерь. Во-первых, армия добралась до Египта уже не в полном составе, поскольку на Мальте был оставлен гарнизон в 3 тыс. чел.^[199] Во-вторых, далеко не все выжившие при Абукирском разгроме члены экипажей военно-морской эскадры влились в сухопутные части и в речную флотилию: часть кораблей всё же сумела ускользнуть во Францию. Более мелкие суда в дальнейшем тоже время от времени уходили в метрополию с корреспонденцией, а их экипажи соответственно выбывали из состава экспедиции. Ну и наконец, поскольку в данной сводке учтены только те, кто находился под ружьем, в нее, очевидно, не вошли больные, раненые, выздоравливающие и «ветераны», то есть непоправимо покалеченные. Если же взять всех находившихся в тот момент в Египте французов, то мы, пожалуй, как раз и получим примерно половину от изначального состава экспедиции. Однако обратим внимание на то, что Клебер говорит не об экспедиции в целом, а только об армии. В таком случае цифры не сходятся: 21 тыс. – это явно не половина от прибывших в Египет 35 тыс. Следует ли отсюда, что Клебер, желая произвести необходимое впечатление на Директорию, всё-таки преувеличил убыль личного состава? Пожалуй, немного преувеличил, но ничуть не больше, чем это сделал его предшественник тремя месяцами ранее, когда 28 июня 1799 г. писал всё той же Директории:

«Как следует из прилагаемой к этому посланию сводки личного состава французской армии, с момента прибытия в Египет по 10 мессидора VIII года [28 июня 1799 г. ] мы потеряли 5344 чел. <…> в предстоящем сезоне наши силы сократятся до 15 тыс. Если из них вычесть 2 тыс. находящихся в госпиталях, 500 ветеранов, 500 рабочих, которые не сражаются, то у нас останется 12 тыс. человек, включая кавалерию, артиллерию, саперов, офицеров штаба, и мы не сможем оказать сопротивления десанту, поддержанному атакой через пустыню»^[200].

Как видим, в прогнозе Бонапарта на ближайшую перспективу присутствует даже сакраментальное число 15 тыс., означавшее, по его позднейшей оценке, невозможное сокращение армии наполовину. Однако свое послание Директории Бонапарт писал в тот момент, когда еще не надумал покинуть Египет, а потому считал вполне нормальным несколько сгустить краски. Ровно то же самое в письме тому же адресату сделал через три месяца и Клебер.

Клебер: «Однако теперь речь идет уже не о том, чтобы драться, как раньше, с дезорганизованными ордами мамлюков, а о том, чтобы сражаться и держаться против объединенных сил трех великих держав – Порты, англичан и русских.

Нехватка оружия, пороха, чугуна и свинца создает столь же тревожную картину, как и недостаток людей, о котором я только что сказал. Попытки создать плавильню не увенчались успехом. Пороховая мануфактура, устроенная на ар-Рауда^[201], не дает и, возможно, не даст того результата, каким можно было бы гордиться. И наконец, ремонт огнестрельного оружия производится медленно. Для того чтобы оживить все эти предприятия, требуются средства и фонды, которых у нас нет».

Бонапарт: «В фондах, как и в людях, недостатка не было. Из сводок командиров частей за сентябрь 1799 г. следовало, что на складах у них имелось 7 000 ружей и 11 000 сабель, а согласно штатам артиллерии, там имелось 5000 [ружей] и еще 300 штук в виде запчастей, итого 12 000 ружей.

Не было также недостатка и в артиллерийских орудиях. Согласно штатам артиллерии, имелось 1426 орудий, из них 180 полевых; 225 000 снарядов, 1 100 000 пороховых зарядов, 3 миллиона патронов для пехоты, 27 000 готовых выстрелов для орудий. Точность этих штатов подтверждается тем, что два года спустя англичанам досталось 1 375 орудий, 190 000 снарядов и 900 000 пороховых зарядов»^[202].

Между тем повседневная переписка генералов Восточной армии отнюдь не свидетельствует о подобном изобилии вооружений. Когда Клебер в июле 1799 г. выступил со своей дивизией на соединение с Бонапартом для совместной атаки турецкого десанта у Абукира, он оставил в Дамьетте гарнизон в 400 человек, у которых имелось лишь 220 ружей^[203]. 21 июля генерал Дюга писал из Каира Бонапарту:

«В Гизе до конца декады наберется не больше 200 ружей в рабочем состоянии. Генерал Клебер при этом запросил 300, так как у него в дивизии их не хватает. Несколько расположенных здесь депо^[204] тоже их требуют, чтобы пополнить свое вооружение. Мы подошли к такому моменту, когда на складах не останется больше ни одного ружья. На всю Гизу есть лишь 27 гусарских сабель, и никто не занимается их производством…»^[205]

Да и сам Бонапарт в упомянутом письме Директории попросил прислать 20 тыс. ружей, 40 тыс. штыков, 5 тыс. сабель, 6 тыс. пар пистолетов, 10 тыс. саперных инструментов^[206]. С аналогичным пожеланием Бонапарт 30 июня 1799 г. обратился к французскому коменданту островов Иль-де-Франс (Маврикий) и Реюньюн, попросив отправить в Египет 3 тыс. ружей, 1,5 тыс. пар пистолетов и 1 тыс. сабель^[207]. В свете подобных запросов утверждение Клебера о нехватке оружия и снаряжения выглядит более правдоподобным, нежели бодрые реляции Бонапарта, сделанные задним числом.

Клебер: «Войска раздеты, и это отсутствие одежды тем более прискорбно, что, как признано, оно в этой стране является одной из главных причин дизентерии и офтальмии – постоянно доминирующих болезней».

Бонапарт: «Недостатка в сукне, как и в снаряжении, не было, поскольку сводки по складам показывают, что драп в запасе имелся, обмундирование изготавливалось, и в октябре армия получила новую форму. К тому же как могло не хватать обмундирования в стране, которая одевала три миллиона человек в Африке и Азии и которая в таком большом количестве производила хлопчатобумажные ткани, парусину и сукно?»^[208]

Оппоненты, как видим, по данному вопросу придерживаются прямо противоположных мнений, поэтому в качестве третейского судьи обратимся к лицу нейтральному, каким, бесспорно, можно считать генерала Дюга. До Египетского похода их пути с Клебером не пересекались, к числу друзей последнего Дюга не принадлежал, а, напротив, служил под началом его недоброжелателей, прежнего и нынешнего – Гоша и Бонапарта. Вместе с тем старый служака и человек чести, Дюга не лебезил перед начальством и всегда умел четко изложить ситуацию, не пытаясь ему потрафить. Неоднократно подменяя Бонапарта «на хозяйстве» в Каире, он прекрасно представлял себе положение армии в центре и на местах. 14 октября 1799 г. Дюга в письме Баррасу, Директору Республики, кратко, но выразительно описал текущее состояние Восточной армии:

«Признаюсь, гражданин Директор, я не мог поверить, что Бонапарт покинул нас в том положении, в котором мы находимся: без денег, без пороха, без ядер, а часть солдат и без оружия. Александрия – это большой укрепленный лагерь, в котором нет и половины необходимых для его защиты орудий; [форт] Лесбе^[209], возле Дамьетты, едва прикрыт оградой; часть стен Эль-Ариша того и гляди сама рухнет, а долги огромны. Более трети солдат армии вышли из строя в результате чумы, офтальмии и военных действий. Оставшиеся почти раздеты, выданная в прошлом году одежда из хлопка в лохмотьях, а враг лишь в восьми днях пути от нас»^[210].

Говоря об одежде, ни Клебер, ни Бонапарт не упоминают о ситуации с обувью. Однако она, судя по письму все того же Дюга Бонапарту от 21 июля 1799 г., также оставляла желать лучшего: «Вы приказали, гражданин генерал, прислать вам 2 тыс. пар башмаков… Это больше того, что есть на складе, и я уверен, что, когда это увезут, там не останется ни пары»^[211]. На описанное Бонапартом изобилие подобная ситуация мало похожа.