Моя апология

После этого уже излишним кажется мне говорить что-нибудь и против оклеветания меня критиком в «готовности оправдывать и извинять многое бесконечным самопожертвованием и человеколюбием Агнца и ослаблением мною тяготы греха и порока собственно для людей». Примечательно, впрочем, что при таком своем замечании критик отмечает такие страницы в моей книге (с. 155, 156), где говорится о возможности похищать погибшие души даже из ада при церковной молитве за усопших. Неужели критик идет против этого? Но относительно самопожертвования Агнца скажу здесь разве только то одно, что именно действующее в нашем мире от его сложения, и в самых даже его бедствиях и наказаниях, человеколюбие Агнца Божия, заклавшегося за нас, – оно-то и показывает всю безответность и достойную бесконечных мук преступность нашего порочного противления Ему; так как и действительно, Страшный Суд Христов, по Евангелию, всею своею вечною тяжестию падает на беззаконников именно за не усвоение, а отвержение ими Христова человеколюбия (Мат. XXV, 41-46), – что и поставляется моею книгою на вид обвиняющих меня в потачке человеческой греховности (с. 623-624).

Но опять не могу не остановиться на вопросе: отчего это некоторые поборники духовной мысли стараются с такою настойчивостью подыскиваться под мои самые прямые мысли, объясняемые притом и поддерживаемые взаимно одни другими? Неужели намеренно и умышленно? Я полагаю, что это делают, более или менее только инстинктивно отстаивая свое немножко храмлеющее направление духовной мысли против ощущаемого подрыва его с моей стороны. Я сейчас это докажу.

Вот у меня в книгах моих поставляется на вид, что в христианском мире чрез дух папства, возглавляющий этот мир в земном иерархическом наместничестве Христа, открылась беда ниспадения христиан с высоты небесного жительства на землю; что в этом же духе противохристианского оземленения, хотя и с протестами против самого папства, явилась и развилась преобразовавшая христианство многих рациональность и соответственная ей цивилизация; что и мы, православные, уже не чужды приражений к нам того и другого направления, из которых по одному не заботятся о возглавлении самой веры в Самом и одном Господе, а по другому впадают в противоцер-ковную оземленившуюся рациональность, не отчуждаясь, впрочем, от разных остатков или предощущений чистой Христовой истины. А между тем православный Восток страдает в магометанском плену. Что делать в такой запутанности обстоятельств, которою наше время, кажется, преимуществует пред всяким другим временем? Что делать особенно нам, православным русским? – Для возвышения к благодатному небу оземленившейся области мысли и жизни многих из нас – способ вечно один: сошествие Христово на землю и превознесение Его на небо уже с нашим обоженным, но земным и плотоносным человечеством. Поэтому я и настаиваю всячески на том, чтобы нам в своей мысли и жизни возглавляться в Самом Господе, входя в человеколюбивый дух этого снисхождения Господня в мир наш и этого небесного возвышения в Господе всего человеческого, в наше спасение, в этот дух, утверждающий и духовную самостоятельность всех верующих, но низлагающий и всякую разнузданность и своенравие. Таким путем мы можем и должны, с одной стороны, отражать от себя и низлагать дух клерикального преобладания и неверной Христу, противоцерковно-разнузданной рациональности и тем приготовлять и приближать призываемое молитвами Св. Церкви воссоединение с нею Запада, запутавшегося в этих заблуждениях^[10]. А с другой стороны, в то же время стали бы мы и поднимать к Господу, к Его небесной истине и благодати и всю оземленившуюся область нашей мысли и жизни и чрез это становились бы готовее и способнее вполне верными православию и потому совершенно надежными способами помочь и единоверному с нами Востоку выходить из страдальческого земного быта.

Но ведь, входя в Дух Христов, надо нам уж оставить свою привычку только осуждать и отвергать заблуждающих<ся>, а, напротив, надобно располагать и настраивать себя уж по духу самопожертвования за них Христова. Надо отрешаться от духовного самодовольства и самовозношения православием, а, напротив, видеть себя, по самому православию, только должниками других, имеющими жестоко поплатиться за беспечность разделить всемирное сокровище православия со всем миром. Надо озабочиваться и дорожить не правами одних членов Церкви, стеснительными для духовной самостоятельности других и не соответственными потому духу Христовой правды, но сохранением и развитием, под церковным водительством и попечением об этом, духовной во Христе самостоятельности равно всех (Гал. III, 26-29), – отчего и раскроется и само по себе, и пред миром истинное достоинство Православной Церкви, этой свободной матери всем нам, благодатно-свободным ее детям (там же, IV, 25-31). Надо нам осматриваться, не оставляем ли без движения и употребления многие, многие таланты всеобъемлющей Христовой истины и всеоживляющей Христовой благодати, не иссыхаем ли мы, будучи ветвями самой Христовой лозы, не мертвеем ли, будучи членами Христова тела – Церкви, и даже органами особенных ее отправлений, не обольщаем ли себя тоже каким-нибудь необходимым законом непременного спасения в Церкви, и не входя в одушевляющий это Христово тело Христов Дух. Очевидно, как много во всем этом надо изменить и поправить привычное направление мысли и духа, которое потому и становится, как говорится, на дыбы против такого посягательства на его отвердение.

Не знаю, нравится ли духовному критику мое объяснение явно ложных и противоречивых содержанию моей книги обвинений им меня в неправомыслии о разных предметах существенной важности. Но оно лучшее, какое мне возможно. Неужели, в самом деле, и мне тоже заподозривать критика в скрытых побуждениях и в преднамеренном умысле, хотя бы я это мог допустить в критике несравненно основательнее, чем его голословное обвинение меня в скрытых побуждениях и преднамеренности? Ведь духовный критик в своем стремлении настоять на своем в отзывах о мне доходит даже до таких действий, как – переиначивание отчасти моих слов по собственной мысли и подделка к моему образу выражения для приписания мне некоторого неправомыслия. Это действительно так. Вот однажды критик приводит как слова моего сборника, отмечая их знаками, следующее место: «Иисус Христос как Агнец Божий, вземлющий и вынесший на Самом Себе с грехами мира и условливаемые грехом все нестроения во всех предметах мира, Сам непосредственно, как лицо с Божественными силами и средствами, дарует миру Свое добро, светя человечеству светом истины и правды; уничтожает же в нем все злое и презренное единственно усвоением сего Себе как Агнцу, пожертвовавшему Собою за мир и готовому только поддерживать, облагоустра-ивать и успокоивать всех труждающихся и обремененных в мире». Этого места, в таком его виде, я не могу признать за принадлежащее мне или моей книге, в которой, прямо вопреки этому месту, есть нарочные предупреждения о том, что я отнюдь не думаю, чтобы и нераскаянная греховность уж перестала быть виновною и губительною или уничтожалась единственно Христовою смертию (с. 142). В другой раз критик отмечает знаками, хотя и не приписывает прямо мне, такие слова, которые показывают в себе характер моего образа выражения, и потому читателем, естественно, могут быть приняты за принадлежащие мне; а эти слова высказывают явно лютеранскую мысль: «Человек, верующий во Христа Спасителя, всего меньше нуждается в руководстве закона и делах, как сын благодати и любви Отчей». Я мог бы еще сказать, что верующий не нуждается в руководстве и делах закона (ветхозаветного), но сказать, что ему не нужны вообще дела, прилично разве Лютеру. Подобные действия духовный критик предоставил бы уж одному известному моему доброжелателю…

Что же наконец скажу я духовному критику? После всего сказанного выше имею, кажется, право пожелать ему, чтобы читал и судил он чужие произведения с должною прямотою, без задних мыслей о «скрытых побуждениях» автора и чтобы, в особенности, при осуждении кого-либо в неправых мыслях, даже и не о таких первостепенных предметах, как Церковь и дело нашего обновления, прежде всего построже к себе обсудил свой собственный суд. А то, пожалуй, в самый этот суд войдут не только явные противоречия содержанию обсуждаемой книги, но и еще такие странные противоречия суда самому себе, как это случилось с критиком в отношении ко мне: он в одном месте своей критики приписывает мне прямо молчание о Церкви, тут же, однако, присовокупляя, что я сам говорю о получении нами благодати усыновления именно в Церкви. Для поверки своего суда критику можно, конечно, не только повнимательнее обозреть и сообразить обсуждаемую книгу, но взглянуть и в другие книги того же автора. Особенно обсуждающему книгу «О современных духовных потребностях…» можно было бы обратить внимание на то, что она для обсуждения и надлежащего уразумения моего, как выражаются, принципа отсылает читателя к книге моей об Ал. Павле («Несколько статей о Св. Апостоле Павле»), который словом Божиим утверждает и внушает нашей вере этот самый принцип (см. с. 633). Тогда, если бы критику, по делам службы или по другой причине, было бы неудобно или просто только не захотелось бы сводить к общему соображению моих разрозненных в книге мыслей о Церкви, довольно было бы ему прочитать в книжке об ал. Павле статью об учении его о Церкви, и мои воззрения на этот предмет были бы для него не затруднительны и не сомнительны. А то еще недалеко было бы приметить критику, винящему меня в намеренном молчании о Церкви, что у меня почти одновременно с книгою «О современных духовных потребностях…» вышла в свет книжка «Письма о благодати Св. таинств Церкви Православно-кафолической» (объявление о ней на оберточном листе обсуждаемой книги); а потому, если и показалось бы, что я не то что молчу (это совершенная неправда), а не слишком много (хотя и это не совсем правда, как сам читатель знает из предыдущего) говорю о Церкви в одной книге, естественно и справедливо было бы подумать, что, видно, обстоятельные объяснения о развитии моего «начала» из существенных основ Св. Церкви я помещаю в другой книге. И таким образом, критику совсем бы не пришлось прибегать к этой недоброй, оскорбительной системе о скрытых побуждениях, о преднамеренности умышленной. Распространяюсь довольно об этом, собственно, потому, что верю доброму намерению критика не бросать на меня каменьев и желаю верить нескольким его словам, выражающим сочувствие ко мне. Видите ли, г. критик, что, со всем вашим добрым и сочувственным мне намерением, вы могли бы сделать с моею книгой чрез несправедливый и опрометчивый осудительный отзыв о ней. Хорошо, что книга уж открыта пред всеми; есть возможность и автору объясняться против осудительных нареканий, ссылаясь прямо на страницы и слова своей книги, и всякому читателю поверить все собственными глазами. Но будь еще моя книга, например, в типографии еще, или только в рукописи, или вообще в недовольной известности, – ваш отзыв о книге, будто бы намеренно молчащей о Церкви и все дело обновления нашего признающей совершающимся каким-то фатальным образом, мог бы иметь значение… как бы вам сказать?.. значение, пожалуй, извета против такой книги, которая касается существенно важных нужд времени и посильно подрывает очень, очень опасные и вредные для Церкви направления. И вы, с вашим нежеланием бросать на меня каменьев и с вашими смягчительными речениями: «как будто» или «едва ли можно», оказали бы мне и делу истины незабвенную услугу.