Грустно кричит невидимый в тумане кулик. Кажется, где-то совсем рядом…
Осторожно пробираюсь, осматриваясь на каждом шагу. Десять метров, двадцать, пятьдесят… Уже добрых полторы сотни метров прошёл – а его всё нет. Странно. Ещё пара шагов, и ещё – как вдруг, едва мелькнув в тумане – фррр! – сорвался и улетел.
Стою и соображаю – то ли он пешком от меня по болоту уходил, пока не надоело, то ли туман так звук приближает? Непонятно…
Шторм
С самого рассвета по небу низко бродят мохнатые тучи, порывистый ветер мотает камыши. Погода явно портится, но сидеть без дела всё равно неохота. Удочки в лодку, вёсла в руки – и гребём к нижнему концу озера.
Тут проверено клюёт в любую погоду – надо только подойти поближе к камням и встать на якорь. Но не слишком близко – потому как если течение утащит в реку… Там тренировки по рафтингу проходят, и наша пластиковая лодочка проживёт ровно до первого порога.
Ловля идёт, ветер крепчает, тучи собираются, вода… прибывает!
Лодку вдруг резко дёргает и начинает не на шутку раскачивать. Подхватываем удочки, но тут очередной рывок оставляет якорь на дне, а нас несёт на стремнину. Вдвоём на вёслах, изо всех сил выписываем немыслимый пируэт – и утыкаемся в камыши – в какой-то дюжине метров от первых зубов-камней. Нда, успели. Теперь бы выбраться отсюда – берег непроходим, течение сильное…
И с неба упала вода. Дождь. Ливень. Потоп. И – ураганный ветер. Плащи не помогают – промокли мгновенно.
Плащ. Ветер – попутный… Парус!
Номер первый – в роли мачты – привстав, раскорячивается на ветру, номер второй – гребёт изо всех сил. Минут десять – и первый замёрз, второй вспотел – меняемся. Тащимся вдоль кромки камышей, где течение послабее. Пятьдесят метров, сто, двести… Хорошо, что протока недалеко – озеро уже неслабо так штормит. Полчаса кошмара – и, кинув удочки и рыбу, бежим в баню.
А утром пришла осень…
Ночью дождь стих. Ненавязчиво и незаметно «ушёл по-английски». Вот только что топотал по деревянной крыше, звонко булькал по лужам, шуршал в листве – и вдруг – тишина.
Стараясь не шуметь, натягиваю штаны, сапоги, и выхожу на крыльцо. После долгого ливня воздух сыр и холоден до того, что на вдохе сводит скулы.
Ещё не утро, но уже и не ночь – светает. Ряд за рядом выступают из темноты колонны ельника, косматыми зверями выползают из мглы кусты. Вот уже можно разглядеть растрёпанные вчерашним штормом камыши у протоки, отлепилась от тёмного неба стена заозёрного леса, потянулся туман. Верхушки ельника вздымаются над молочным морем, затопившим прибрежные ивняки. Почти неощутимый ветерок медленно волочит по воде седые рваные мочалки, слегка раскачивает лапы елей, шуршит узкими листьями камышей. Чуть посветлело, и уже видны низко ползущие облака – метут вершины деревьев, приседают у воды, почти сливаясь с клочьями тумана.
Вот и пришла осень. Как всегда – одномоментно и неожиданно. Солнце пробивается сквозь серую пелену, поднимает пар от земли – но утренний воздух пахнет холодной водой, мокрым мхом, да увядшими цветами. А у выбеленного дождями дощатого причала на тёмной воде покачивается первый жёлтый лист…
Опять…
Запрохладнело. Лето было тёплым, сухим – и оттого скудным на грибы.
Октябрь – а лес только начинает облетать. Солнечные лучи пробираются сквозь ещё зелёную листву, разбегаются золотыми зайцами по жидкой повядшей траве.
И синева небес – будто морскую глубину опрокинуло ввысь.
По краю болотца – высокая трава, побитая ночными заморозками, побурела и свалялась в неопрятные мочалки.
Ветра совсем не чувствуется – но мерно срываются золотые листья откуда-то с невидимых вершин берёз – и, кружась, падают на землю. Бесшумно и беспрерывно.
В полумраке ельника вспыхивают серебром сетки невесомых паутин. Залюбуешься… однако собирать грибы в таком лесу – то ещё удовольствие: как бы ни были красивы эти паутинки – но если ты смотришь вниз, то их не видишь – и постоянно ловишь кепкой, курткой и лицом… Брр!
Да ну их, эти грибы!
Сажусь на упавшую ель. Слушаю тишину.
Берёзовая жуть
Пролетело бабье лето – лишь пять сухих солнечных дней. Прокатилась по облетающим лесам сумасшедшая волна грибов, когда и дюжину шагов не пройдёшь, чтоб взгляд не запнулся о цветные блюдца сыроежек или гроздья опят на трухлявых стволах, а то и об яркие шапки подосиновиков.
И вот уже заканчиваются благодатные тёплые дни. Задул северный ветер и солнце багровым шаром тонет в тяжёлых снеговых тучах. Ощутимо холодает.
Пробираюсь тропой по кромке болота. До посёлка ещё часа два хода, но совсем рядом – грунтовка, по которой можно топать и в темноте, не рискуя заплутать или ухнуть в какую-нибудь трясину. Только надо на неё выйти, пока совсем не стемнело…
Солнце незаметно провалилось за горизонт, и лес потихоньку заполняется фиолетовым сумраком. В неверном гаснущем свете над сырой низиной поднимается рыхлый туман – течёт, движется… и среди мохнатых седых кочек затевают безумную пляску засохшие берёзы. Приседают, изогнувшись, наклоняются и заваливаются друг на дружку, как хмельные гости. Вот и совсем упавшие – крест накрест – лежат, надломившись в перекрестье, запутавшись в длинной сухой траве.
Ночь надвигается, и я, плюнув на осторожность, пересекаю длинный язык болота. Вприпрыжку да в полутьме – с кочки на кочку, пока ещё можно видеть, куда ступаешь – выбираюсь на бугор, где бежит дорога. Здесь на песках мирно шумят сосны, здесь сухо и спокойно.
Позади остаётся тёмная прогалина, затянутая серой влажной мутью. И на фоне бледного неба продолжает свой жуткий танец мёртвый лес.
Предзимняя капель
Первый снег – погода нелётная. Сегодня особенно.
Сверху хмарь, внизу хлябь – хлюпает и чавкает при каждом шаге. Мокрые хлопья тяжело валятся с мутного неба, разбиваются о холодные шпалы и остаются ледяными кляксами на бетоне. По шпалам идти неудобно, а по тропе – мокро. Иду по узкой полоске щебёнки, стараясь не собирать штанами влагу с высокой побуревшей травы, облепленной мокрым снегом. Если толкнуть такую склонённую метёлку, она распрямляется, сбрасывая снежную шапку и норовя обдать ледяными брызгами.
Шагать тут ещё километров пять… Ветка сугубо техническая – самое большее раз в день тепловоз прогромыхает – вот и всё движение. Ну и одинокий пешеход, которому приспичило.
Топ, хлюп, топ, хрусть… Медленно, однако!
Наконец тропа ныряет в лес и можно сойти с путей. Здесь нет травы и вообще… не так хлюпает. Лес заполняет тонкий, почти невидимый сырой туман – и тишина.
Едва слышимо, на самой грани, шуршит падающий снег. Опавшая листва прихвачена морозом – затвердела и хрустит под ногами.
Снежинки оседают на ветви – и тут же тают, превращаются в блестящие капли. Капли набухают, тяжелеют – и в конце концов срываются, падают, звонко ударяют в мёрзлые листья – громко дребезжа, будто в жестяную крышу.
Шорох снега и дробный стук осенней капели…
А на болотах – снегопад…
Поздний зимний рассвет бледной желтизной растекается над горизонтом – резким контрастом подсвечивает верхушки елей. Солнце, едва показавшись из-за леса, ударяет в свинцовое брюхо низких туч, и уже откуда-то издали, сквозь мутные клубы бросается робкими лучами.
Будет снег.
Вот уж третий час медленно, в торжественном безветрии с наглухо серого неба падают крупные хлопья.
За густой пеленой в полусотне шагов очертания леса расплываются, становятся зыбкими – и моментами кажется, что ты самое меньшее в далёкой тайге, или вообще… сейчас из-за ёлки выйдет гном. С топором за широким поясом…
Тишина. Абсолютная – какая бывает, пожалуй, только в пещерах; да и то – там она пустая, даже звонкая. А тут… глухо, как в подушку. Даже собственных шагов почти не слышно, будто уши ватой набиты.
Потихоньку углубляемся в болото – справа и слева склонились под тяжестью снежных шапок сухие метёлки камышей; из сугробов тянут крючковатые лапы-корни упавшие берёзы.
Вот уже под ногами отчётливо ощущаются жерди гати – вокруг уже настоящая топь. Летом, а особенно весной, тут так просто не погуляешь. Да это и к лучшему – здесь, можно сказать в шаговой доступности от мегаполиса, гнездятся чирки, нырки, лысухи и чомги… Птичий рай, заповедные места!
Потянул лёгкий ветерок – он ещё почти неощутим, но уже закружились, завальсировали в воздухе снежинки, встряхнулись упруго камыши – шуршат, распрямляются, сбрасывают снег.
Вот и тропа заканчивается: между нами и недальним – метров двести – лесом – окно незамерзающей воды. Ржаво-бурой, с зелёными прядями тины по дну, кое-где подёрнутой тонким льдом. Высохшие корявые сосенки, берёзовые пни да трухлявые стволы, украшенные этажерками трутовиков.
Местами ручей промёрз до дна, но вода сочится из глубины, пробивается наверх, застывает причудливыми натёками – и бежит дальше, ныряет под снег.
Обойти прогалину, потоптаться по кромке воды – и уйти обратно – сквозь тихий снегопад, унося в душе частичку зимнего покоя…
Зимник
Ворча, ползёт по заснеженной дороге старенький ГАЗ-66. Фыркает мотором, подвывает на подъёмах. Кругом – бескрайние леса Русского Севера. Насупились под снежными шапками мохнатые ели, легли под тяжестью сугробов кусты, дугами выгнулись над дорогой тонкие берёзки.
На неприметной поляне внезапно сворачиваем – облако снега взлетает выше кабины, грузовик подпрыгивает, и кажется, сейчас просто утонет в сугробе… Но – нет; раскачиваемся, будто корабль по волнам, ползём по снежной целине.
И – внезапно – ровная поверхность; катимся неожиданно плавно, почти как по шоссе.
«Зимник!» – поясняет водитель.
Вот он какой… До затерянных в лесах посёлков летом добраться – целая история: кругом болота, и грунтовые дороги большую часть времени непроезжи. По здешним мелководным рекам пройдёт разве что моторка – а много ли нагрузишь на лодку? Только самое необходимое… Другое дело – зима, когда река – уже готовая дорога.
– Не застрянем?
– С какого? Семь лет тут езжу! Вон, слева – болото, там – да! А здесь чисто; километров сорок – и как раз к вечеру будем.