По воде стелется густой туман – видимость не больше дюжины метров – и мы плывём будто сквозь молочные струи. Неспеша – всё-таки нам неблизко, и устать ещё успеем, а потом – уж больно красиво! Сквозь белесую пелену из предрассветной темноты проступают грубые скалы, словно руины исполинских крепостей; округлые валуны нависают над водой стальными боками, побитыми ржавчиной бурых лишайников.
Постепенно рассвело, но не просветлело. Низкое небо плотно затянуто тяжёлыми тучами, и неподвижная гладь озера лежит свинцовой плитой. Единственная рябь на воде – от нашей лодки, ползущей сквозь сырость осевшего тумана.
Плывём, огибая острые каменистые мысы, любуемся разноцветными глыбами, хмурыми разлапистыми соснами, яркими цветами у кромки воды. Незаметно прилетел ветерок, разогнал остатки тумана, всколыхнул мелкой рябью озеро. В прорехи тёмных туч сквозь тонкую облачную вуаль пробивается солнце – дробится бликами по воде, зажигает рёбра скал, расцвечивает верхушки дальнего леса.
Ладога улыбается!
Кафтино
Электричка от Бологого медленно угрохотала на решётчатый мост – и вновь тишина.
Закинув на плечи рюкзаки, спускаемся к озеру. Ещё прошлым летом на старом кордоне жил лесник, у которого всегда можно было взять на пару дней лодку. Но в этом году его тут не оказалось. И, видимо, уже насовсем – потемневший дом изрядно осел, дверь не заперта, и вообще, такие вещи как-то чувствуются. Погрустив пару минут, решили обшарить вокруг – и не зря: в кустах обнаружилась лодка, пусть и совершенно рассохшаяся, а под ней – вёсла.
Полдня провозились в попытках привести лодку в порядок. Уж больно охота попасть в самые ягодно-грибные места, куда и плыть не один час, а двинуть пешком вокруг озера – даже подумать страшно – пожалуй и за целый день не дойдёшь.
Рискнули. Плывём. Один гребёт, двое черпают воду – лодка всё равно немилосердно течёт…
Среди белых лилий, жёлтых кубышек, прорезая изумрудные поля ряски и вязкие заросли водяных гиацинтов. Час, другой… тянутся протоки да камыши, гудят тучи комаров, и серые цапли тайком провожают любопытными взглядами странных гостей. Лес только угадывается по вершинам, изредка проплывающим над сплошной стеной тростников.
Солнце уже катится к горизонту, а мы всё гребём. Посменно. Уставшие, намокшие и взмокшие – «трое в лодке, как собаки» – удручающе медленно пересекаем широкое озеро.
Наконец, за длинным камышовым островом – узкая песчаная полоска – и тяжёлая тень густого бора, где ели уже наливаются янтарным огнём заката. Садимся вдвоём на вёсла – вторым или уже пятым дыханием, на рывок. А солнце толкает нас в корму последними лучами, торопясь скрыться за лесом.
Успели. Небо полнится густой синевой, гаснут малиновые отблески, и под пологом леса воцаряется темнота.
Смолистые еловые дрова весело трещат, и костёр почти у самого берега далеко разбрасывает яркие блики по зеркальной глади ночного озера. Там, за широкой полосой воды, за колышущимися камышами, дрожат и мерцают огоньки сонной деревни. Недалеко – километра три. По прямой. А мы сидим на самом краю света… Отсюда вообще не факт, что можно пешком выбраться – у нас за спиной, за лесом – многие километры почти непроходимых трясин. И даже к берегу напротив, где деревня, не пристать – там камыши, ил, грязь и топь.
Сидим у воды, пьём чай, да слушаем ветер.
После вчерашнего заплыва дрыхнем без задних ног. Умотались изрядно. Наверное, так бы и совсем проспали – но не судьба. Ни свет ни заря – над ухом – «и-и-буууммм!». Аж подпрыгиваем. И ещё раз, другой, третий! Чертыхаясь, выбираемся в промозглую хмарь. Ничего не видно – туман затянул берег, да и темно – рассвет только занимается где-то за стеной леса. Вертим головами – никого… Холодно. И сон куда-то улетел…
А вообще – мы сюда грибы да ягоды собирать, а не спать до обеда приплыли.
Снова раздуваем ещё не до конца погасший костёр – трещим ветками, гремим котелком. И вдруг – прямо в нескольких метрах, из ближних камышей – фух! – ракетой взмывает птица. Опять подпрыгиваем. Выпь. Не зря её зовут водяным быком или бугаём – знатна орать. И маскируется получше разведчика. Значит, как мы завозились – она затаилась и ждала. А мы всё не уходим. Махнула, типа, крылом и улетела.
Пока позавтракали – совсем рассвело. Пора в лес.
Вокруг сырой сумрак – колонны елей поднимаются из моря черничника, и весь лес заполнен полупрозрачным туманом.
Между ветвями и танцующими кривыми стволиками повисли серебряные сети паутин, украшенные жемчугами капель росы. Сияют-переливаются, вспыхивают радугой в пробивающихся утренних лучах.
Мох густой – когда ступаешь между кочками – погружаешься мало что не до колен – и где-то там в глубине серебристо-зелёного ковра всхлюпывает вода. Холодная до того, что чувствуешь её даже сквозь сапоги.
Впереди – просвет. Вековые стволы расступаются, открывая широкую прогалину. Невысокие сосенки и море травы. И под ногами больше не чавкает. Прекрасный зелёный лужок…
Но прежде чем идти туда – стоит трижды подумать, потому как это – болото! Верховое, старое, но всё равно – опасное. В лесу, как бы ни плескалось под ногами, утонуть просто негде – под тонким слоем воды – твёрдая почва, в которую крепко укоренились деревья. А тут – ровно наоборот: под тонким слоем почвы может прятаться целое озеро. Ухнешь враз и безвозвратно…
Сейчас, под конец лета, когда вобщем-то и дождей давно нет, можно, если осторожно и умеючи, и тут походить. Тем более, что под сосенками уже виднеются бурые и белесые шапочки. Подберёзовики. А где ж берёзы? Интересное, однако, занятие – искать не подберёзовики среди берёз, а ровно наоборот… Хотя… Особо напрягаться незачем – вон они, мелкие – по окраине болота прячутся среди ёлок.
Ну что, пойдём? Переглядываемся. Грибы уж больно заманчивы.
Аккуратно, по кочкам, буквально каждый шаг предваряя тычками палки – собираем. И – отползаем всё дальше от леса. Кочки снижаются, трава зеленеет… Всё. Дальше нельзя. И грибы, вобщем-то кончились. На тонкой сплавине им просто не на чем расти.
И мы отступаем – так же аккуратно – под защиту векового леса.
Пора назад, к лодке. У каждого по немалому коробу с черникой, да по корзине с грибами. И обратно плыть часа три. А то как не успеем на последнюю электричку – черника прокиснет, грибы испортятся – и выйдет, что зазря выходные потратили.
Дело – труба
Август. Тепло и сухо – даже слишком – пошла третья неделя без единого дождя. В ближних сосняках грибы давно закончились, а вот за болотом, среди ельников – стоило б и посмотреть. Придётся идти «по трубе».
Удивительная картина – вдоль широченной, в добрую сотню метров, просеки, убегает сдвоенная нитка трубопровода. Огромные чёрно-бурые трубы лежат на массивных бетонных блоках в пояс высотой. Вскарабкаться, ухватиться за ржавые хомуты, подтянуться, перехватить… Уф.
Ну, двинулись. По толстым трубам можно шагать почти как по тропе – усилий никаких не требуется; хотя равновесие лучше не терять – под нами болото.
По тёмной воде носятся водомерки, а в глубине лениво шевелятся длинные пиявки. Над зарослями острой осоки перламутровыми вертолётами танцуют стрекозы – зависают, высматривают огромными фасетчатыми глазами добычу – и мгновенным броском атакуют. Вот плывёт между кочками уж, скользит среди травы, подкрадывается к толстой лягухе. У самой кромки леса из кустов выглядывает осторожный кулик, а на сухих островках суетятся рыжие лесные мыши.
Среди чахлых деревьев высыпали кучками блёкло-коричневые берёзовики, да белёсые болотные осиновики. Немало – но спуститься туда и собрать их нет никакой возможности. Так и шагаем – уже часа два. На небе – ни облачка, солнце ощутимо припекает, от нагретого болота поднимается тяжёлый запах прелых трав и тины.
На песчаных буграх выстроились сосняки – шумят под свежим ветром, светятся янтарными стволами.
Но вот и заканчивается болото. Железная змея всползает на сухой холм и бежит дальше среди тёмных ельников. А мы – спрыгиваем с её нагретой спины и ныряем под мохнатые лапы – навстречу грибам.
Торфяное озеро
День клонится к вечеру. Под ногами пружинит моховой ковёр, кое-где между пучками высоких сухих трав поблёскивает чёрная вода. Болото широкое, но вполне проходимое – для опытного туриста, конечно.
Далеко впереди синеет ельник – там относительно сухо. Надо успеть до темноты, чтобы спокойно поставить палатку и переночевать.
Опять полоса высокой травы – и я неожиданно оказываюсь на берегу озера. Небольшого – полста шагов в поперечнике. Сквозь тёмную воду просвечивает торфяное дно, так что под холодным осенним небом водоём приобретает зловещий кроваво-бурый цвет.
Когда-то это озеро было большим и красивым – занимало всю котловину от сосняков, где я был пару часов назад, и до синего ельника впереди. По нему плавали на лодках, ловили рыбу, по берегам курились дымы селений… Теперь здесь раскинулось огромное болото. Мох, пучки трав, цепкие плети клюквы, да редкие заросли ольхи. И – последнее окно в стылую глубину.
Снимаю кепку и стою так минуту – в память озера, свежих ветров над ним, да рыбацких деревень по низким берегам. И, вздохнув, иду дальше – с мыслями о непостоянстве и быстротечности всего на свете – и даже озера…
Кулик
Перед рассветом над болотом висит тишина. Молоком струится густой туман, косо торчат редкие полузасохшие сосны. Роса крупными каплями оседает на мелких брусничных листьях, на бархате мхов, на высоких багульниках. Среди осок темнеют окна бурой воды.
Тут не знаешь, куда смотреть – если по сторонам, так можно и ухнуть в трясину, а под ноги – точно пропустишь всю красоту, ради которой, собственно, и залез к чёрту на кулички. Постепенно вроде бы нашёл решение – прохожу несколько метров, глядя вниз, потом останавливаюсь, осматриваюсь внимательно. Медленно, зато интересно. Над головой бегут низкие мохнатые облака, потихоньку свежеющий ветер отрывает клочья тумана и несёт к недальнему лесу. Белая муть оседает и уплотняется, словно обмятое тесто. Высокий ельник уже вполне видно, зато ближайшие кочки совсем заволокло.