Избранное. Стихотворения, песни, поздравления

Смена королей

 
Слушок летит быстрей шмеля:
«В субботу сняли короля!
Лишили трона и всего.
В тюрьму отправили его».
В субботу сняли короля,
А в воскресенье – о – ля – ля! —
Его преемника гонец
Придворных вызвал во дворец.
 
 
И свита, бывшая при том,
Кто нынче спрятан под замком,
Сказала: «Новый наш король,
Ты, наконец, пришёл! Доколь
Могли мы света не видать,
Могли терпеть мы и страдать
От болевых сердечных ран?
Король был дурень и тиран.
 
 
Ни педагогам, ни врачам —
Он помогал лишь богачам.
В тюрьму бандитов не сажал
И сам тюрьмы не избежал.
Как сняли – день один прошёл,
А как уж стало хорошо!
Бодрящий ветер перемен
Удушью следует взамен.
 
 
Нам доложили – да, да, да —
Во всей империи вода
Намного сделалась мокрей.
Народ работать стал шустрей!
Ещё вчера была бледна,
А нынче яркая Луна!
И даже звёзды в десять раз
Горят активнее сейчас!»
 
 
Король послушал их слова,
Сказал в ответ: «Спасибо, вам!
Мы завоюем целый мир!
Ну а пока закатим пир».
…Мир покорить – не говорить.
Легко словечками сорить.
И лет примерно через пять
Весть по стране летит опять:
 
 
«Снят в воскресенье наш король.
Приказ ему: «В тюрьму – изволь!».
И вот он в камере сидит,
На небо в клеточку глядит».
А через день бежит гонец,
Зовёт придворных во дворец.
Преемник рявкнул: «Всем – привет!»
И свита гаркнула в ответ:
 
 
«Тебя, о, новый наш король,
Мы все приветствуем! Доколь
Могли мы света не видать,
Могли терпеть мы и страдать?
Был твой предшественник – дурак.
Мы жили трудно, кое-как.
Но день всего один прошёл,
А как нам стало хорошо!»
 
 
…Что ж, было так, и будет так,
Покуда существует мир:
Кто потерял свой пост – дурак!
А кто обрёл его – кумир!»
 

8 апреля 2007

Тысяча желаний

 
Я хочу, чтобы люди любили.
И не только себя, а других.
Чтоб навеки несчастья забыли.
Дефицит был на грубых и злых.
«Что там, кудри у вас или плешка?» —
Человек, любопытство уйми!
Пусть останется тщательной слежка
За планетами, не за людьми.
 
 
Я хочу, чтоб настала свобода,
Где не боязно слово сказать,
Чтобы нравилась людям работа
И хотелось творить и дерзать.
Я хочу, чтобы время настало
Пни и корни сжигать, корчевать,
Чтоб мерзавцы ушли с пьедестала,
Не уйдут – с пьедесталом взорвать!
 
 
Мы на грани всеобщего срыва
И хотим, чтобы стихло «Ура!»,
Завершилась эпоха призывов,
Срочных дел наступила пора.
Чтоб скорее исчезли трибуны
И в Москве, и в таёжном краю,
На парадах и старец, и юный
Шли на равных в едином строю.
 
 
Чтоб легко, будто двери в подъезде,
У границ открывались замки,
Чтобы мог я в Австралию ездить
Так же просто, как в Ессентуки,
Гость ко мне бы летал с Окаямы*
Без хлопот, будто он из Перми.
Я хочу, чтоб сегодня себя мы,
Наконец, ощутили людьми.
 

*Окаяма – город в Японии.

28 августа 1987

Тайна за закрытыми дверями

 
Послушай, Бог, единый и в трёх лицах,
Я обращаюсь с просьбами к тебе.
Хочу стать бестелесным, чтоб пробиться,
Пройти сквозь стены зданья КГБ.
Там обо мне насобирали столько,
Что интерес во мне жутчайший есть.
Я жизни год отдать готов, чтоб только
Хотя бы раз досье своё прочесть.
 
 
Распорядись, Господь! Пройду я скрытно
По зданью, где стреляли по ночам.
Ты знаешь, Бог, мне очень любопытно, —
Кто на меня, когда и где «стучал».
Без обысков, без высылки и пыток
Его пугнули – он наклал в штаны,
А мне потом смотрел в глаза открыто
Без осознанья собственной вины.
 
 
Просить по пустякам мне не пристало.
Всевышний, мне совсем не всё равно
Узнать, кто ел со мной мой хлеб и сало,
На брудершафт моё хлестал вино.
Задав необходимые вопросы,
Благодарил за пищу и за кров,
А через час строчил свои доносы,
Как будто бы, он Сидоров, Петров.
 
 
Приятелей моих бумаг маранье,
Увы, сыграло роль в моей судьбе.
Я до сих пор пройти без содроганья
Не в силах мимо зданья КГБ.
Меня не повенчали с Колымою,
Не связан по рукам был и ногам,
Но ощущал дыханье за спиною,
И это чувство било по мозгам.
 
 
Так, всё-таки, когда и где, и кто же
Сумел меня подставить и продать? —
Не раз я размышлял. Послушай, Боже,
А может, мне про то не надо знать?
Вот сделаешь меня ты бестелесным,
Сквозь двери, стены, сейфы пролечу
И станет мне моё досье известным,
А вдруг я после жить не захочу?!
 
 
Когда бумаги вытащу полпуда,
Знакомый почерк там увижу вдруг,
Узнаю, что любовь моя – Иуда,
А чаще всех стучал мой лучший друг,
Как дальше жить тогда, кому поверить?
Прости, мой Бог, что с просьбой шёл к тебе.
Пускай навеки запертыми двери
Останутся в архивах КГБ!
 

30 апреля 1995

Летающий кот

 
Чёрный кот напролёт третьи сутки дежурит на крыше.
Чёрный кот (ночь придёт), – не моргая, на небо глядит.
А внизу по амбару гуляют весёлые мыши.
Очень рады тому, что у Васьки пропал аппетит.
Дядя Ваня кота своего ждёт напрасно на завтрак.
В блюдце скисло опять молоко, пропадёт колбаса.
Чёрный кот невесом (так положено), полон азарта.
Он готовит себя к путешествию на небеса.
 
 
Васька ранее жил, как котам полагается прочим,
Как и все: за мышами гонялся, ловил воробьёв,
Но однажды на крышу залез
                       чёрный кот чёрной ночью.
Чашу неба увидел наполненную до краёв
Разноцветными звёздами, жёлтой рогатой Луною
И разлитым небрежно таинственным Млечным Путём
– Васька прыгнул к Луне,
но, подхваченный силой земною,
На четыре опоры во двор приземлился потом.
 
 
Он секунду летел или две. Это, впрочем, не важно.
Только птицей себя он почувствовал, а не котом.
Понял он – надо пробовать! Небо сдаётся отважным.
Надо лишь захотеть то, чего не имеет никто.
Чёрный кот хочет быть только там,
где ни разу он не был.
Он готов голодать, обретая положенный вес.
Чёрный кот (не мешайте ему!) улетает на небо.
Чёрный кот ещё верит в присутствие тайн и чудес.
 

5 июля 1992

Думка о котах различного возраста

 
А когда-нибудь пытались вы погладить
Уличного взрослого кота?
Даже при весьма высокой плате
Он не согласится никогда.
 
 
Вспомнит, как мальчишки подзывали:
«На – сардельку, – увеличь свой рост!»
Никакой сардельки не давали.
Что есть силы дёргали за хвост.
 
 
Как с тех пор в людскую верить ласку?
Взрослый кот имеет зоркий глаз.
Никогда не ходит без опаски —
И имеет рядом тёмный лаз.
 
 
…Привелось погладить мне котёнка.
Он ещё доверчив был и глуп.
Он, подставив мягкую шерстёнку,
Улыбнулся краешками губ.
 
 
Он, клянусь, так нежно улыбнулся,
Не бежал он в страхе от меня, —
Стало за него тревожно, грустно,
Ведь не все такие, как вот я.
 
 
И хотелось испугать его мне,
Чтобы к людям больше он не шёл.
Чтобы крепко-накрепко запомнил,
Рановато к ним идти ещё.
 
 
Дураков, садистов нынче – пропасть.
Ты не забывай, котёнок, бди!
А исчезнут глупость и жестокость —
Вот тогда лишь к людям подходи.
 

1980

Монолог чудовища Несси

Летом 1934 года, соблазнённый наградой за поимку легендарного чудовища из озера Лох-Несс (который журналисты любовно назвали «Несси»), охотник на львов, американский снайпер Уитвел много дней и ночей провёл в засаде на неведомого зверя. Стрелял в воду при появлении малейшей ряби на поверхности озера.

С тех пор ихтиозавра больше никто не видел.

 
Я – чудовище Несси.
Я живу под водой,
И не сблизиться вместе
Мне с людскою ордой.
Пусть я зверь с виду гадкий
И плавник на спине,
Но людские повадки
Не по мне, не по мне.
 
 
      Я отчаян был смолоду.
      На поверхность всплывал
      И высовывал голову,
      Нос повсюду совал.
 
 
На людей я в обиде.
Люди могут предать.
Я ведь многое видел,
Опыт мог передать.
Плыл я к людям, но понял,
Что до глупости смел.
Только голову поднял —
Тут же взят на прицел.
 
 
      И не видел я смолоду,
      Где друзья, где враги,
      И стреляли мне в голову,
      Чтобы выбить мозги.
 
 
Смотрят люди в бинокли
И вздыхают: «Пострел…
Нет рептилий. Подохли.
Как же он уцелел?
Почему вслед за всеми
Не замолк, не затих?
В наше сложное время
Быть не может таких!
 
 
      Вероятно, он с голоду
      На поверхность всплывал
      И высовывал голову,
      Нос повсюду совал».
 
 
Жизнь сегодня другая.
Я в цене,
говорят.
Да, уже не стреляют,
Но и с мушки
не снят.
Всё сегодня
иначе.
Обещают призы,
Если череп не прячешь…
Запоздалый
призыв!
 
 
      Не заставишь и золотом
      На поверхность всплывать,
      И высовывать голову,
      И повсюду встревать.
 

12 августа 1986

Гулливер в Лилипутии

 
На песочке мокром, сером
(Заалел едва восток)
Лилипуты Гулливера
Вяжут вдоль и поперёк:
«Будешь место своё знать!»
Бьют ногами без стесненья.
Ах, какое наслажденье
Великана попинать!
 
 
      «Мы – малютки. Ты – большой горе подобный.
      Слишком крупный в нашем мире, неудобный».
 
 
Гулливер кричит, стараясь
Лилипутов убедить:
«Никого не собираюсь
Ни подмять, ни раздавить.
Разрубите сеть узлов!
Я совсем не виноватый
В том, что всех вас вместе взятых
Выше стал на сто голов…»
 
 
      Не берут, увы, слова его на веру,
      И приходится несладко Гулливеру.
 
 
В схватке честной с ним удачи
Ни один бы не познал.
Гулливер был ночью схвачен,
Когда очень крепко спал.
Так и встретил он зарю:
Видит, карлики хохочут
И соломинкой щекочут
Гулливерову ноздрю.
 
 
      Вмиг покончил бы он с этим шумом-гамом,
      Коль не связан по рукам был да ногам он.
 
 
Каждый узел проверяют,
Чтобы был
предельно туг.
«Мы тебе
не доверяем,
В наш не пустим
тесный круг!»
И в чехлы кладут ножи.
«Одинакового роста
Был бы с нами —
было просто б.
Эй, не дёргайся, лежи!»
 
 
      Он лежит, продрог насквозь в песочке сером…
      Плохо быть средь лилипутов Гулливером.
 
 
На песочке мокром, сером
(Заалел едва восток)
Лилипуты Гулливера
Вяжут вдоль и поперёк…
 

27 июля 1996

Не браните Есенина!

 
Не браните Есенина.
Дескать, много он пил.
Потреблял бы умеренно —
Лет до ста бы дожил.
 
 
Надоели вы с руганью.
Мол, развратник певец.
Жил с одной лишь супругою:
Вот бы был молодец!
 
 
Осуждать златокудрого —
Понапрасну, тщета.
Вы такие все мудрые,
Лет живёте до ста
Сытно и комфортабельно.
Носом вниз, не в зенит.
Так живёте вы правильно,
Что от вас аж тошнит.
 
 
Стал у вас он виновником,
Мол, в пороках он весь, —
У самих же любовники
И любовницы есть.
У кого нет – хотели бы
Не выходит никак.
В мыслях койки расстелены
Для любовных атак.
 
 
Прямо действовать, сволочи —
Тонковата кишка.
Ваш разврат – втихомолочку,
Скрытно, исподтишка.
Помолчать, дяди с тётями!
Шёл поэт, мол, ко дну.
Сами водочку пьёте вы
Не граммульку одну.
 
 
Ни к чему ваши прения.
Пил Есенин и пусть.
Он был пьющим, но Гением.
Вы ж – нетрезвая гнусь.
Нос совать неприлично вам,
Слать усмешек оскал.
Вообще, дело личное:
С кем он пил, с кем он спал.
 
 
Мир чернила выплёскивал,
Мир бумагу марал.
Но никто про берёзку так,
Как поэт, не сказал.
К чёрту – сплетни! Повесили,
Мол, чекисты его…
Жутко было, невесело —
Влез в петлю оттого.
 
 
Бросьте выпады, жалобы
На поэта хоть раз.
Не судите, и, стало быть,
Не осудят и вас.
 
 
Отправляйтесь вы к лешему!
Сплетни – вновь день за днём,
Не орите вы бешено —
Всё о нём да о нём,
Не брюзжите рассеянно.
Что поэту с того?
Вы прочтите Есенина.
Вы поймите его.
 

27 сентября 2002

Квадратный мир

 
Зависим мы всегда от чьей-то воли,
На бойню поведут иль на парад.
Похож наш мир на шашечное поле,
Где каждой пешке отведён квадрат.
 
 
А принцип той игры давно известен.
Ну что твои мечты, судьба, стезя?
Нет, если ты стоишь на чёрном месте,
На белое уже никак нельзя.
 
 
И здесь непозволительна усталость.
Тот впереди, кто вечно нагл и груб.
Чтоб пешка здесь одна из всех прорвалась,
Других отдать положено «под сруб».
 
 
Сумев остаться целым в страшной давке,
Не возгордись: какой, мол, умный я!
И хоть ты ухитрился выйти в дамки,
Гарантий нет спокойного житья.
 
 
Лишат тебя надёжнейшего крова
Коллеги те, что в дамках, как и ты.
И «треугольник» уж готов «Петрова»,
Где перекрыты все твои ходы.
 
 
И день тебе теперь темнее ночи,
И не даёт житья вопрос такой:
А кто вручает эти полномочья —
Руководить за шашечной доской?
 

10 июня 1982

Джинсы старые
(Песенка бывшего «семидесятника»)

 
Надень, дружище, джинсы старые.
И если ты не входишь в них,
То годы ты прожил бездарно и
Не написал свой лучший стих.
Не исходил ты землю-матушку,
Стремился в Крым, презрел Сибирь.
Ты не искал, ты грех взял на душу —
Пошёл не вглубь, раздался вширь.
 
 
Надень, дружище, джинсы старые.
И если джинсы в самый раз,
Пройдись по улочкам с гитарою.
Пройдись, как раньше, в поздний час.
Огромный клёш был, как у флотского.
Тебе тогда семнадцать лет.
Хрипел ты песенки Высоцкого.
Давно его в живых уж нет.
 
 
Ах, не имел в те годы дисков ты.
Безумно музыку любя,
Всё то, что слушал на английском ты,
«Битлами» было для тебя.
Ночами в радиоприёмниках
Ты рок ловил сквозь треск и писк.
Ну, а теперь тебе и днём никак
Нет времени послушать диск.
 
 
«Один друг старый лучше новых двух», —
Права народная молва.
Нам наши песни поднимали дух!
Не позабыть бы их слова.
Блажен, кто через годы смрадные
Запал души сумел сберечь!
…Надень, дружище джинсы старые.
Что? Ты давно их бросил в печь?
Ах, ты давно их бросил в печь…
 

17 июля 1986

Баллада о скоморохе

 
«К чёрту банки, крынки,
Молоко и мёд!
Вон, концерт на рынке
Скоморох даёт!»
И, веселья ради,
(Век жесток и лют)
Поспешил к эстраде
Весь торговый люд.
 
 
Вновь устроил праздник
В серый будний день
Шут и безобразник!
Как ему не лень?
«Пляшет ведь не слабо!
Ай да молодец!» —
Бьют в ладоши бабы,
Нищий и купец.
 
 
      Вид его отпетый:
      В рубище одетый.
      Брякают на шапке звонко бубенцы.
      Поистёрты шмутки,
      Но – игрец на дудке!
      Мужики довольны, радостны юнцы.
 
 
Рожа скоморошья,
Браги ли хлебнул,
Что не дружишь с ложью?
Правду лишь одну
Вслух ты называешь,
Удалец, храбрец!
Про царя гутаришь:
«Государь – подлец.
 
 
Все бояре – воры.
Пустота в казне.
Царь лишь разговоры
Любит о стране.
Речи мягко стелет,
Образ создаёт,
А на самом деле
На народ плюёт.
 
 
      Царь не верит в Бога.
      Потому убого
      Мы живём сегодня.
      В темноте – тропа.
      И попы – ворюги.
      Нет по всей округе
      Одного хотя бы
      Честного попа».
 
 
Ох, и громкий хохот!
Зритель входит в раж,
Славит скомороха:
«Правдолюбец наш,
Скучно нам и тяжко.
Снова от души
Спой, поэт-бродяжка
Или попляши!»
 
 
Но не спеть артисту
Под мажорный лад.
На конях со свистом
Стражники летят.
Пикой – по макушке.
Злобно говоря:
«А не пой частушки,
Сволочь, про царя!»
 
 
      Лупят скомороха.
      Скомороху плохо.
      Бьют его по рёбрам,
      Метят прямо в пах.
      Не агент он вражий.
      «Неча будоражить.
      Не фиг смуту сеять
      В душах и сердцах.
 
 
Вот тебе, бродяге:
Гусли – об забор!
Все твои бумаги
Бросили в костёр».
Дым кроваво – мглистый…
Господи, спаси!
Тяжело артисту
С правдой на Руси.
 

13 августа 2009

Папой не назову

 
Прошлое подёргаю за нити,
Вспоминаю сразу же… Тоска.
Я зачем-то отчима обидел
Из-за дури, из-за пустяка.
Помню, шёл тогда мне годик пятый.
К отчиму имел большую злость,
Хоть совсем он не был виноватый,
Что у мамы с папой не срослось.
 
 
      Это часто так бывает:
      Крики, слёзы, тарарам.
      Дети после отвечают
      За ошибки пап и мам.
 
 
Вновь в детсад тащиться неохота.
Собираюсь, вою от тоски.
Как назло, сегодня отчего-то
На ботинках порваны шнурки.
 
 
Отчим помогает мне обуться.
Низко наклонясь у самых ног,
Говорит: « Пускай шнурочки рвутся,
Мы их свяжем накрепко, сынок!»
 
 
Мне б ему – такою же монетой,
Я ж ответ (хоть грубым не слыву):
«Пусть шнурки завязываешь мне ты,
Папой всё равно не назову!»
 
 
Помню, что, услышав эту фразу,
Будто от удара вздрогнул он,
А потом отпрянул резко сразу
И курить поплёлся на балкон.
 
 
Ничего в ответ он не сказал мне,
Опустился вновь у самых ног.
Понапрасну он шнурки связал мне,
Не скрепился наш семейный блок.
 
 
Так и жили. Отчим хоть и злился,
Для семьи зарплаты не жалел.
Но меня при этом сторонился.
В нелюбви я тоже преуспел.
 
 
А могло быть всё у нас иначе,
Оба ведь страдали: он и я.
Эх ты, жизнь! Эх, глупость пацанячья,
Ревность непонятная моя.
 
 
      Это часто так бывает:
      Крики, слёзы, шум и гам.
      Дети жизнью отвечают
      За любовь отцов и мам.
 

2 августа 2006

Уходят лучшие из нас

 
Смерть изо всех орудий
По нам нещадно бьёт.
Уходят наши люди.
Кто – медленно, кто – влёт.
Вокруг пустоты, бреши,
Смерть ртом гнилым смеётся.
Всё меньше, меньше, меньше
В живых нас остаётся.
 
 
Мой друг!
Узнал я только что сейчас,
Что вдруг
Погиб ещё один из нас.
Инфаркт.
Надежд, любви, забот развязка.
Быль, факт —
Не слух, не вымысел, не сказка.
 
 
Мой друг,
Уходят лучшие из нас.
Вокруг
Всё меньше рук родных и глаз.
В лицо
Смерть дышит, постоянно ищет.
Кольцо,
Смотри, сужается, дружище.
 
 
Я думал,
это будет
В далёком далеке,
И вдруг уходят люди
До срока
– налегке.
На всех чернеет метка,
Но тяжело привыкнуть,
Что гады дохнут редко,
Друзья всё чаще гибнут.
 
 
Мой друг,
Пока лежим не по гробам
И стук
Сердечный будит по утрам,
Давай
Жить, что есть силы на пределе,
И в рай
Смерть не поднимет нас с постели.
 
 
Мой друг,
Уходят лучшие из нас.
 

7 июля 2006

«Сказала ты: «Кошка не плачет…»

 
Сказала ты: «Кошка не плачет».
А я не согласен с тобой.
Нет, плачет, но только иначе.
Порой незаметной, ночной.
 
 
Дождётся, бедняга, что первым
Хозяин уснёт – только тут
У кошки распущены нервы.
Горючие слёзы текут,
По мордочке сжавшейся льются.
Рыдает тихонько навзрыд,
И лапы у кошки трясутся,
И хвост мелко-мелко дрожит.
 
 
Она вспоминает, как утром
Пинок получила. Позор!
Хозяйке почудилось – будто б
Мочилась она на ковёр.
Да не было этого вовсе!
Гонялись голодные псы…
Возлюбленный кот её бросил.
Наглец, усмехался в усы.
(В любви клялся вечной!) Вчера же
При встрече в кусты завернул,
Как будто не видел, и даже
Хвостом ей в ответ не махнул.
 
 
Хозяев на днях поджидала
В подъезде… Морозно уже.
Зубами всю ночь простучала.
Обидно кошачьей душе.
Хозяева – как им не стыдно! —
Припёрлись под самый рассвет.
…Когда нам рыданий не видно —
Не значит, что вовсе их нет.
 

1 сентября 1995

Мы исчезаем
А. В. Рубцову

 
Исход судьбы своей не знаем.
Снег всё сильней летит за ворот…
Мы потихоньку исчезаем.
Под пятьдесят нам и за сорок.
Нам так не хочется признаться,
Что мы не мальчики уже,
Что нам пора остепеняться,
Пора подумать о душе.
 
 
Мы исчезаем потихоньку.
А всех быстрее тот, который
Не научился делать стойку
Перед начальствующей сворой.
Когда подыгрывать в спектакле
У нас желанья больше нет,
Пьём валерьяновые капли
И прибавляем в седине.
 
 
Мы потихоньку исчезаем.
Увы, для новых поколений
Мы (лучший случай) динозавры,
А худший – вообще до фени.
Смешны им наши увлеченья,
Наивны песни и стихи.
Что мы считали преступленьем,
У них ошибки, не грехи.
 
 
Всё наше (время, мол, иное),
Они коверкают и рушат.
Сейчас беспамятство сплошное
Царит, увы, в умах и в душах.
Что слать упрёки сыну, внуку?
Ведь сами рвём мы с прошлым нить.
Ведь забываем мы друг другу
Порою даже позвонить.
 
 
А было время – мы горели!
Стыдились жить грешно, убого.
Мир окружающий хотели
Мы изменить, хотя б немного.
А сколько нас с дороги сбилось,
Ушло, увы, на жизни дно.
А сколько наших просто спилось.
В могилах прах истлел давно.
 
 
Мы исчезаем.
 

6 декабря 1994

Жить по совести

 
Жить по совести – это как?
Дураку сказать, что дурак,
А начальнику – сволочь, жмот,
Что из кассы себе берёт?!
Жить попробуешь не по лжи,
Что добьёшься тогда, скажи?
Дурачок тебе врежет в глаз,
А начальник уволит враз.
 
 
Как по совести жить? Вопрос,
Коль в мозгах сплошной перекос,
Если попраны честь и стыд,
Если вор лишь богат и сыт,
Если верил десятки лет,
Что учение – это свет,
Хоть неграмотных тьма в верхах,
Но при крупных они деньгах.
 
 
Трудно честным быть до конца.
На тебе резко «нет лица»,
Если милая предаёт,
От ворот даёт поворот.
Надо бы навсегда уйти,
Но не можешь ты сил найти,
Улыбаешься, что-то врёшь,
К ней покорно опять идёшь.
 
 
Всё запутано в жизни так,
Что и умный порой дурак.
Ну, а, если во власть придёшь,
Разве ты себе не возьмёшь?
Впрочем, знаю, что всё же есть
Стыд и правда, любовь и честь.
Только как с ними быть в стране,
Где мораль давно не в цене?
 

13 августа 2009

Песня последних атлантов

 
Скрылся в дыму и в пламени
Нет, не галера, не бриг, —
Вышел в последнее плаванье
Гибнущий наш материк.
Сильно богов мы прогневали,
Делали аду назло.
И с преисподней ли, с неба ли
Вдруг наказанье пришло.
 
 
      Скатилась звезда к нам из выси небесной.
      Трещит твердь земли, как орех.
      Мы тонем в пучине, мы падаем в бездну
      Без шансов подняться наверх.
 
 
Пили вино до икоты мы,
Жрали мы до блевоты.
Стали с сараями скотными
Схожи дома и сады.
Недругов многих осилили.
Враг был совсем непростой,
Но пол-Европы и Ливия
Вскоре под нашей пятой.
 
 
      Весь мир мы хотели десницей железной
      За горло схватить без помех.
      Но сами внезапно мы падаем в бездну
      Без шансов подняться наверх.
 
 
Мы упивались пороками.
Стали страною воров.
Мы бунтарями, пророками
Тигров кормили и львов.
Для мудрецов и талантов мы
Плах не жалели и дыб.
Грозными были атлантами —
Стали добычею рыб.
 
 
      Эй, бог Посейдон «наш светлейший и честный»,
      Да как же ты бросил нас всех?
      Спокойно глядишь, как мы падаем в бездну
      Без шансов подняться наверх.
 
 
Наша ли алчность причиною,
Наш ли от разума бег,
Что с океанской пучиною
Мы породнились навек?
Только одно утешение:
(Шансов спастись никаких)
Может быть, наше падение —
Верный урок для других.
 
 
      Волна нас накрыла. Бежать бесполезно.
      На всех несмываемый грех.
      Мы падаем, падаем, падаем в бездну
      Без шансов подняться наверх.
 

23 июля 1994

Русское кладбище в Харбине

 
Я брожу по харбинскому кладбищу
(Хоть и Царство Теней не люблю),
И, как будто бы редкостный клад ищу,
Я надгробия взором сверлю.
 
 
Влево, вправо – родные фамилии
Бывших русских своих, земляков.
Грустно в гавань чужую приплыли и
Тут остались. Удел их таков.
 
 
Я далёк от ветров конъюктурщины.
Белый, красный – не всё ли равно.
Пуст Харбин. Флаги русские спущены.
Корабли опустились на дно.
 
 
Много красные горя наделали.
Цвет их флага таков. Се ля ви.
Но у тех, что себя звали белыми,
Тоже руки по локоть в крови.
 
 
Компромисс невозможен был. Поняли:
Заодно вместе быть не суметь.
Впрочем, те и другие уж померли,
Примиряет политиков смерть.
 
 
Обелиск из фанеры, из камня ли,
Наплевать тем, кто двинулся в рай.
Белых нет.
В вечность красные канули,
Но в России
всё тот же раздрай.
 
 
И тогда и сейчас много схожего.
В кайф – ударить друг друга под дых.
Вот и кладбище здесь не ухожено.
Не до мёртвых нам, не до живых.
 
 
Пусть надгробья китайцы разбили и
Не следят за погостом, но мы
Почему на родные фамилии
Равнодушно взираем из тьмы
Предрассудков, из мрака невежества?
 
 
Наша помощь, увы, на ноле.
…Тяжело им лежать, русским беженцам,
В неуютной китайской земле.
 

11 мая 2006