Глава 2
Проснувшись утром, Волков обнаружил, что девушки и след простыл. Ему было всё так же плохо. Голова трещала, нос был забит, глаза слезились, а глотку то и дело раздирал сухой кашель. Закипятив воду, Волков кинул в неё щепотку сушёных трав из мешочка Василисы. Вкус получившегося отвара хоть и был мерзок, но комиссару стало лучше. Голова почти прошла, усталость сменилась легкостью, и даже поганое настроение немного улучшилось. К несчастью для комиссара, на этом «хорошее» в тот день для него кончилось. Повторный допрос всех коллег Митрофанова ничего не дал, и даже срочно вызванный бывший его сменщик не смог сказать ничего полезного. Разосланные по округу фото и приметы пропавшей жены и дочки не дали моментального результата. Весь день Волков провёл в разъездах по боевым постам, проверяя и тренируя бойцов. Было ясно, что теперь, без наводчика, атаки станут более частыми и хаотичными, а, значит, бандитов будет легче поймать на горячем. Опять лишь поздним вечером, Валерий вернулся в дом. Достав из саквояжа шифровки, он задумался. Стоит ли отправлять их в ставку? Ведь нет никакой уверенности в том, что убийцы Митрофанова не станут пытаться уничтожить их. Волков понимал, что даже несмотря на отсутствие ключа, содержащаяся в шифре информация остаётся опасной для действующей банды. А потому постоянно носил с собой. Но может ли он гарантировать сохранность бумаг? Как показала вчерашняя ночь – нет, не может. А потому комиссар решил дублировать все шифровки и отослать их в ВЧК. Пускай тамошние криптологи развлекутся, а даже если в ВЧК ничего не узнают, то хотя бы в случае чего останутся дубликаты. Сделав себе ещё отвара, Валерий принялся за работу.
Увлечённый шуршанием пера по бумаге, Волков не сразу обратил внимание на музыку, играющую, судя по всему, уже давно. Где-то далеко, на самой грани восприятия, пела флейта. Она словно бы сливалась с треском дров в печи, воем ветра за оконными ставнями, со скрипами строй избы. Волков встал и наклонился к окну, желая убедить себя, что нет никакой музыки, что это его воображение. Что никто не может играть там, в холодной сибирской ночи.
Там на опушке кто-то танцевал. Чёрные фигуры, едва различимые на фоне тёмного леса. Залитые лунным светом, они резко подпрыгивали и припадали к сугробам, катались в снегу, ползали на четвереньках. Волков вспомнил своё видение на подъезде к Темнолесное. Фигуры же вставали на ноги, водили хороводы, вздымая вихри снега, растворяясь во мраке и появляясь вновь. Пляска звериных теней очаровывала, и одновременно нагоняла тревогу.
Вдруг музыка стихла. Танцующие застыли и уставились на Волкова. Внезапно одна из фигур отделилась от странного карнавала теней и ринулась к дому, мощными прыжками сокращая расстояние. Она скользила, не оставляя вмятин на хрустком насте, пока угольная тень дома не поглотила существо. Волков отпрянул от окна, сердце бешено застучало. Собрав бумаги в стопку и спрятав их в саквояж, он выхватил пистолет и начал напряжённо вслушиваться в звуки улицы. Страх окатил ледяным потоком. Снаружи, вне поля зрения окна возился и скребся незваный гость. Он метался по двору, выискивая вход. Вот звук ушёл вправо, обогнул дом. Кто-то вёл длинными когтями по стене… напряжённо дыша у каждой щели меж брёвнами. И вдруг всё стихло. Не было ни звука. Стих даже ветер. Волков выглянул в окно, на опушке никого не было. Он уже опустил пистолет, когда звук резко резанул по ушам. Что-то царапало входную дверь, быстро-быстро скребя когтями деревянное полотно, требуя впустить его. Затем дверь дёрнулась от сильного удара, звучно звякнув петлями. Волков вздрогнул и стрельнул наугад, оставив в полотне две дырки. Послышался протяжный полувой-полурёв. Комиссар отогнул засов и вылетел на улицу. От удара по затылку ненадолго потемнело в глазах. Волков развернулся по направлению удара и нажал на спуск. Мимо. Громадная, мохнатая четырёхпалая лапа полоснула его по лицу, затем сшибла с ног. Её хозяин перемахнул через лежащего Валерия и бросился к лесу. В красноте свисающих с ресниц капель поражённый Валерий видел, как громадный волк, выбрасывая вперёд длинные лапы и толкаясь задними, скачками удалялся к подлеску. Это было на самом деле, ему не чудилось. Настоящая помесь волка и человека отдалялась от него. Непропорционально большая голова, жёлтые глаза-прожекторы, сгорбленная костлявая спина, пепельная шерсть. Волков ещё пару раз выстрелил вдогонку существу и даже поднялся, когда за его спиной прогремел взрыв.
Очнувшись приваленным обломками, Волков развернулся и увидел объятую жёлтым инфернальным огнём хату. Крыша только занималась, а полуразрушенные стены уже были поглощены пламенем. Деревенские тащили вёдра и топоры, пытаясь сбить огнь. Волков укутался в шинель с головой и побежал к людям.
– Лейте на меня воду, быстро! Бегом!
Один их мужиков окатил его водой и Валерий вошёл в горящий дом. Старясь не дышать дымом, он наощупь пробирался к столу, туда, где в последний раз видел свой саквояж. Где-то сбоку упала потолочная перекладина, чуть не похоронив под собой комиссара. Несмотря на мокрую шинель, тело всё равно жгло, огонь был необычайно горяч. Остатки кожи саквояжа уже окончательно оплавились, когда Волков ухватился за его ручку и выкинул кладь в окно. Сил еле хватило на то, чтобы выбраться из пожара. Волков потерял сознание у самого выхода, рухнув в страшных судорогах. Изо рта его шла пена.
Глава 3
– Уезжать вам надо. Уезжать, Валерий Сергеевич! – Бубнил Спицын, обрабатывая раны на лице Валерия, – вы же видите, как всё оборачивается. Я говорил вам, это место не любит чужаков. В прошлый раз вас чуть не пристрелили и не утопили в болоте, теперь чуть не выбили глаза и не сожгли. Сберегите себя, попросите отставки.
– Нет.
– Валерий Сергеевич, вы противостоите нечеловеческим существам! Что ещё должно произойти, чтобы вы поверили? Вы же сами видели!
– Я ничего не видел! Спицын, заканчивайте балаган. Занимайтесь своим делом.
– К чёрту вас. Хотите погибнуть, пожалуйста. Я вас не держу.
Покинув госпиталь, Валерий переночевал в кабинете. Здесь он пребывал последующие четыре дня, изредка выезжая на посты и в деревню. В деревне он зачитывал сводки с фронта, повестку партии и речи вождей в организованном кружке самодеятельности и часто останавливался послушать вместе с Василисой тягучие сибирские мотивы под гармонь. Однако после последних событий его авторитет среди деревенских сильно пошатнулся. Всё чаще, выходя покурить, он случайно подслушивал женский шёпот за углом:
– С ведьмой связался, богохульник! Навёл на нас беду. Хозяина разозлил! Вона хата сгорела подчистую. Мужики говорят, волка, дышащего огнём, видали.
– Да кабы он сам её не поджог. Ефросинья мне сказала, что он на икону наплевал, велел её из дома вынести, грозился топором разбить! Антихрист! А когда пожар был, он аки бес в полымя зашёл. Говорят, амулет свой сатанинский спасал. Теперь на шее замест креста носит. Эти большевики все такие! Антихристы!
Прогуливаясь по улице, Валерий ловил на себе недоброжелательные взгляды мужиков и стариков, чувствовал их неприязнь и страх. Николай больше не встречал его так благосклонно, а ходил хмурым и неприветливым.
Происходил разлад и в гарнизоне. После нескольких дней затишья бандиты вновь активизировались. Несколько раз они подрывали железную дорогу в самых неожиданных местах. До крушения не доходило, но ремонт требовал усилий и времени. Кроме того, целью атак стали телеграфные столбы. Не было и дня чтобы станция не теряла связь с каким-либо городком и другой станцией. Начали пропадать солдаты с постов. Разделяясь, теряя друг друга в метели, отлучаясь в кусты, они исчезали без следа по одному. Разгневанный Лунёв безостановочно колесил по частям, инструктируя бойцов не разделяться, всегда держаться вместе – минимум попарно. Дни шли, а дело не продвигалось с мёртвой точки.
Наконец, наступила Звертяница. Николай, хоть с видимым нежеланием, но пригласил Валерия поучаствовать в празднестве, как почётного гостя. Валерий попытался отказаться, но, поговорив позже с Василисой, решил остаться. На опушке леса массово рубили дрова для огромного жертвенного кострища. Накрашенные девушки с вплетёнными в волосы венками из тонких прутьев готовили посуду, стирали скатерти и выносили столы для пира. Мужчины и даже многие старики готовили оружие для грядущей охоты.
Валерий прогулял с Василисой до вечера. Облачённая в традиционное платье с накинутым полушубком девушка была особо печальна этим днём. Как ни пытался, Волков не смог узнать причину этой печали. В лучах заходящего солнца они расстались. Он должен был присоединиться к группе охотников, а она вместе с остальными девушками развести несколько костерков и поучаствовать в старинном обряде.
– Слушай, почему бы нам не сбежать отсюда? – Спросил он, обняв её напоследок.
– С праздника?
– Не только. Вообще отсюда. Я могу увезти тебя куда угодно. От всего этого… от отца, глупых деревенских сплетен, от этой дикости и язычества. Вывести из этих вечных снегов.
– Нет, не можешь. Они всегда будут со мной. Это мои корни, без них я усохну.
– Но ведь они ненавидят тебя!
– Они боятся меня. Это разные вещи. Давай прощаться. Мне пора.
– Но мы ведь увидимся сегодня ещё?
Ничего не ответив, девушка исчезла в ночи. От нечего делать Волков пошёл на окраину деревни, где местные мужи уже дразнили собак и взводили курки. Тут были почти все. Валерий даже заметил Ивана. Охота вот-вот должна была начаться. Волков занял своё место в цепочке рядом с Головиным.
– Оставьте её, – процедил сквозь зубы Федот Иванович.
– Прошу прощения?
– Оставьте мою дочь. Вы думаете, я не вижу ваших намерений? Я никогда не дам согласия ни помолвку, ни на её отъезд. Только не с таким уродом, как вы.
– Мне кажется, Василиса сама вправе распоряжаться своей судьбой.
– Она больна, чёрт бы вас побрал. Больна! Она не отвечает за свои действия. Только я могу её защитить. Вы же её погубите.
– Василиса не так больна, как вам кажется. Вы её не защищаете, а душите, всё туже затягивая кандалы, пряча её в своём жалком домишке. Я могу дать ей больше! Медицину, образование, общество. Впрочем, чего ещё можно было ожидать от кулака. Даже в дочери вы видите лишь частную собственность, которую нужно хранить взаперти.
– Ах ты паскудная…
Головин не успел закончить оскорбление. Где-то вдалеке послышались женские крики. Бьющиеся в поводках собаки вдруг застыли и жалобно заскулили. Цепочки мужиков остановились в недоумении. На противоположной стороне подлеска вспыхнул жертвенный костёр. Волков сразу узнал этот огонь.
– Василиса… – Валерий сломя голову помчался туда, где собирались деревенские девушки.
– Дочь! – За ним бросился и бывший кулак.
От небольшой прогалины с визгом разбегались девушки, теряя в снегу венки и обувь. Головиной среди них не было.
– Где Василиса? Что произошло? – Как ни пытался Волков не смог добиться от перехваченных женщин ответа. Все они были в ступоре и лишь указывали куда-то в сторону пылающего идола.
Оббежав кострище, мужчины увидели страшное. Неразборчивое месиво звериных следов на снегу и колышущийся на ветру полушубок. Волков упал на колени и обхватил вещь руками. В голове эхом раздались слова девушки:
«Хозяин заберёт меня… рано или поздно. Он пометил меня».
– Это правда. Всё это по-настоящему… прости, прости, я не поверил тебе… – шептал комиссар, – из-за меня. Ты пропала из-за меня. Я не сумел тебя защитить, не сдержал обещания.
Головин, матерясь, побежал дальше в лес, не оставляя надежды найти дочь. Он скрылся за густым ельником, когда прогремел выстрел. Федот истошно заорал на кого-то:
– Уйди! Сгинь, сгинь нечистый! Не тронь меня! Волков, помоги! Богом молю-ю! Спа-а-а…
Когда Валерий добежал до ельника, было уже поздно. По снегу тянулась всё та же вереница следов, да лежало дымящееся ружьё. Головин исчез. Подтянулись другие охотники. На лицах их читалась неприкрытая ненависть к Волову. Комиссар понимал, что только нежелание местных иметь проблемы с городским гарнизоном останавливает их от рукоприкладства. Праздник был испорчен. Бабы горько плакали, готовясь переносить тяжёлую голодную пору. Жители медленно плелись по домам, даже собаки не лаяли, тихо сопя позади своих хозяев.
Волкову больше нечего было здесь делать. Он уже запрягал лошадь, когда к нему подбежал Николай.
– Товарищ комиссар! Там это… Иван повесился в своей хате.
Худощавое тело ритмично покачивалось на солдатском ремне, перекинутом через потолочную жердь. Лишь смерть сняла отпечаток безумия с глаз юноши. Не в силах выдержать этот спокойный, уверенный взгляд, Валерий отвёл глаза и приказал мужикам снимать висельника. Не было никаких сомнений, это самоубийство. Иван подошёл к нему с холодной головой. Ни его помешательство, ни чужая рука не сыграли в этом никакой роли.
Валерий присел на кровать и принялся писать протокол. Но нужные официальные фразы не лезли в голову. Впервые он по-настоящему задумался о том, что будет там… после смерти. Всё то, чему его учили, то, что он считал истинным, говорило, что нас ждёт «ничто». Пустота. Как несправедливо. Пускай его, Волкова, ждёт лишь вечное небытие. Его, подведшего всех, кто ему доверился. Он не сдержал ни единого обещания, не выполнил свой долг, он один на всём свете достоин вечной темноты. А этот парень – нет. Он должен встретиться со своей невестой. Чтобы хотя бы там быть счастливым. Без войн, без боли утраты, без скорби, без страха, без одиночества.
Валерий закончил оформлять бумаги и вышел на улицу. Стояла угольная ночь. Было тихо. Нестерпимо тихо. Желая развеять эту могильную тишину, Валерий закричал. Где-то за забором залаял пёс. Стало немного легче. Волков понимал, что больше не желает видеть это место. Лишь желание мести и смерти удерживало его. Решение пришло в голову само собой. Он поедет в другие деревни. Где-то там скрывается ответ на все вопросы, он это чувствовал.
Глава 4
Запряжённые в сани кони гнали во весь опор. Волков в сопровождении нескольких красноармейцев с опаской смотрел на сгущающиеся тучи. Вот-вот должен был начаться сильный снегопад. Благо, вдали уже виднелись «Резенки». Одна из трёх деревень, не считая уничтоженных «Новых змеёвок», однако задержка всё равно была нежелательна. Волков планировал объехать все деревни за один день. Конечной их главной целью была Змеёвка. Валерий чувствовал, что найдёт там все ответы. Кроме того, требовалось проверить жителей других деревень, наладить связи, изъять оружие, провести просветительскую работу.
Добраться до села до начала метели комиссар не успел. Снег повалил так густо, а ветер нагнал такую стужу, что путешественники чуть не сбились с пути и не проехали мимо Резенок. Красноармеец, управляющий лошадьми, заявил, что дальше в такую погоду ехать опасно. Даже если они не собьются с пути, сниженная скорость не позволит достичь переправы раньше вечера, а в сумерках они заплутают вовсе. В деревне им предстояло задержаться до утра. Местные встретили неожиданных гостей более чем благосклонно. После сытного обеда их сразу же сопроводили к сараю, в котором было сложено всё оружие. Оказалось, что посланные Николаем гонцы подействовали на старост деревень более чем отрезвляюще, и они без всяких пререканий самолично собрали у населения всё вооружение и боеприпасы. Беззубый старец староста, имя которого Валерий не смог ни выговорить, ни запомнить, похвастал собственной расторопностью и явно намекал на материальное вознаграждение. Проигнорировав подобные намёки, Валерий завёл разговор о квартировании:
– Боюсь, мне и моим людям придется задержаться у вас из-за непогоды. Нет ли у вас свободного дома?
– Да какое там, сами по несколько семей ютимся в одной избе.
– Могу я узнать, почему?
– Можете, отчего ж нет. Так ведь это… белогвардейцы, когда мимо проходили, несколько домов на брёвна растащили. Ироды… ещё и скотину поуводили. Помню… говорю им, сынки, мол, я же тоже в русско-турецкую воевал. Будьте ж достойны формы, оставьте мирных людей. Нет, лишь на грубость нарвался. Чуть не побили. Так что не серчайте, но домишек свободных нет.
– А можете ли вы нас к кому-то подселить? Мы не станем большой обузой.
– Это можно. Да хоть к Максиму Андреевичу зайдите. Он не откажет. У него дом большой, даже больше моего. Он любит новых людей. Вы ему будете интересны. Так что точно не откажет. Но будьте готовы к долгим заумным разговорам.
– Простите, а вы знаете его фамилию?
– Беломестных. Да-да. Максим Андреевич Беломестных.
– А кто он такой?
– Торговец. Нужда вывела его из города и привела к нам с месяц назад. Он сам построил хороший дом с торговой лавкой. Иногда он увозит наши товары в город и привозит что-то оттуда. Полезный, хороший человек.
– Он живёт один?
– Нет, с сыном.
– Ясно, не представите нас ему? Чтобы это не выглядело как принуждение.
– Да, конечно. Пройдёмте.
Староста вывел Волкова и его сопровождение к действительно внушительному двухэтажному дому, огороженному низким заборчиком. Вокруг дома виднелись клумбы, несколько ухоженных деревьев и пара стеклянных прямоугольных строений. Тропинки были очищены от снега и ухожены. Было видно, что владелец всего этого умеел заниматься хозяйством. Староста несколько раз постучал своей клюкой по металлической калитке. Из окна выглянуло чье-то лицо, затем скрылось за занавесками. Щёлкнула щеколда, и из дома спешно вышел человек в хорошей шубе. Это был мужчина лет сорока, очень жилистый с живыми зелёными глазами. Отперев калитку, он первым делом принялся жать руки всем гостям.
– Моё почтение. Чем я обязан таким визитом?
– Друг мой, познакомьтесь – это товарищ военный комиссар Валерий Сергеевич Волков и его сопровождение.
– Максим Андреевич Беломестных, очень рад, – торговец ещё раз пожал всем руки.
– Максим Андреевич, господин комиссар вместе с этими служивыми людьми вынуждены остаться в нашей деревне из-за непогоды. Не откажите ли вы им в крове?
– Конечно-конечно. Я всегда рад приятной компании.
– Благодарю, – Волков кивнул.
– Надеюсь, ваши сопровождающие не откажутся переночевать на сеновале. Клянусь, там вполне комфортно, я недавно утеплил стены. Обещаю, я обеспечу их тёплым постельным бельем и ужином.
– Мы не против. Я с радостью расположусь вместе с бойцами.
– Нет, я не могу отказать себе в разговоре с представителем социалистической партии за бокалом хорошего вина. Прошу, переночуйте у нас на чердаке, там тоже очень комфортно.
– Если вы настаиваете…
– Вот и договорились, – мужчина развернулся к дому и крикнул куда-то в сад, – Дмитрий, пойди-ка сюда! Сейчас я познакомлю вас со своим сыном.
Из-за угла дома вынырнул второй мужчина. Он был несколько младше Максима. Похоже, он был одним из тех типов детей, которые ничуть не похожи на своих родителей. Отцовского в нём ничего не было, за исключением зелёных пронзительных глаз. Низкое крепкое тело, короткие руки и ноги. Длинные бакенбарды почти полностью скрывали впалые щёки. На правой скуле виднелся свежий шрам. В походке его не было той спокойной грации, которая угадывалась в движениях Беломестных старшего. Скорее его шаги походили на пружинистые скачки, нетерпеливые и стремительные.
– Отец?
– Это мой сын. Дмитрий Максимович Беломестных. Вот, познакомься с товарищем Валерием Волковым. Этой ночью комиссар побудет у нас.
– Очень рад, – Беломестных почесал раненую скулу и крепко пожал руку Валерия.
– Прошу, проводи уважаемых красноармейцев на сеновал, принеси им всё необходимое для ночёвки. После подготовь место для комиссара на чердаке.
– Как пожелаешь, отец, – молодой человек махнул рукой и повёл солдат куда-то за изгородь.
– Ну а я, пожалуй, откланяюсь, – староста спешно пожал всем руки, – доброй ночи.
– Прошу вас, Волков, идите за мной. Скоро время ужина. А пока я устрою вам небольшую экскурсию.
– У вас хороший сад.
– Благодарю. Ещё в детстве полюбил ботанику. Многие люди считают, что в здешних краях невозможно вырастить ничего кроме елей и шиповника. Но это не так. При должном труде… Впрочем, вы и сами знаете. Во многом ваша идеология строится на том, что человеку подвластно всё.
– Я вижу, вы знаток, – Валерий зашёл в дом вслед за хозяином.
– Увлекаюсь немного. Мне интересны мысли, которые транслируют ваши лидеры, – мужчины зашли в небольшую лавку с несколькими прилавками, – это мой магазинчик. После войны торговля в городе пошла на спад, я разорился и решил переехать с небогатыми пожитками сюда. Местные, конечно, тоже не особые знатоки, но хоть что-то покупают. Сейчас это скорее музей…
Волкову бросился в глаза необычный сервиз из прозрачного жёлтого стекла.
– Интересное изделие.
– Урановое стекло. Большой раритет нынче. Честно признать, я думал вас заинтересует наша коллекция ножей.
– Я уже немного устал от оружия.
– Тогда я предлагаю вам подняться наверх. Там у меня кухня и зал. Какое вино предпочитаете?
– Никакое. Я не особо пью и не разбираюсь.
– Тогда положитесь на мой вкус. Располагайтесь, где хотите, – Беломестных открыл буфет и достал оттуда бутылку с потёртой этикеткой и три бокала, – и всё же замечательно, что вы попали ко мне. Мне давно хотелось поговорить с социалистом.
– На предмет?
– На предмет жизнеспособности вашего учения. Вы знакомы с трудами Дарвина? – Максим наполнил бокалы и протянул один из низ Волкову.
– Не так хорошо, как хотелось, но эволюционное учение одно из основных в моём деле.
– Ну да… теория старика Чарльза убийственна даже для самого слепого паломника веры. Так вот, не кажется ли вам, что теория Маркса противоречит самой человеческой природе? Ведь мы порождены конкуренцией. Вся наша жизнь – это борьба, и тот, кто в этой борьбе выживает, достоин оставить своё потомство. Так из самого простейшего существа появился человек. Это наше бытие, а бытие рождает сознание. Так как можно всерьез воспринимать учение, говорящее об общем равенстве, отмене материальных благ, рыночной конкуренции?
– Но ведь естественный отбор закрепил в нас и такие чувства и черты, как сострадание, эмпатию, социальность. Человек может и должен перешагнуть черту, вменяемую всей остальной природой. Мы способны объединиться по принципу классовости и безвозмездно помогать друг другу. Это не предполагает отказ от материального, а предполагает, что за твой труд будут расплачиваться своим трудом. Не менять кирпич на хлеб, а менять само производство кирпичей, на саму способность печь хлеба.
– В таком случае, что делать мне? Ведь моя профессия окажется без надобности? Как торговать?
– Вы правы, торговля отпадёт за отсутствием необходимости. Все товары будут передаваться или изыматься по доброй воле. Вы сами сказали, бытие определяет сознание. Я предлагаю вам переучиваться, поменять своё бытие. Будущей России понадобятся металлурги, инженеры, столяры, механики. Нашему обществу предстоит коренным образом поменяться. Развитие общества будет зависеть уже от преобладающего общественного сознания и различных форм развития сознания каждой из личностей в отношении к окружающим. Каких людей будет больше, эгоистов или альтруистов, от того будут зависеть и социально-экономические законы в обществе! А это означает, что сознание человека определяет воспитание человека, его жизненный опыт и образование в процессе бытия, а бытие уже определяет сознание большинства!
– А вы уверены, что победу одержат альтруисты?
– Я приложу к этому все усилия.
На лестнице послышались шаги. Сверху спустился Дмитрий.
– Всё готово.
– Отужинаете с нами? – Беломестных осушил свой бокал.
– Нет, благодарю, – Валерий одним глотком опрокинул свой, – завтра рано вставать. Пожалуй, я пойду спать.
– Добрых вам снов… комиссар.
Волков проснулся в полной темноте. Занавешенное окно не пропускало ни одного лучика света. Ему приснилось, что его зовёт голос Василисы. Голос звучал искаженно, будто его уши были погружены в воду, и эхом отдавался в голове. Полежав с минуту, Валерий понял, что ему не чудится. Василиса действительно завала его. Он не сразу разглядел её силуэт у окна.
– Валера… филин… так б-о-о-о-льно…
– Василиса, я сейчас…
Он опустил босые ноги на холодный пол. Глаза уже привыкли к мраку чердака.
– Валера! Прошу… посмотри…
Волков на ватных ногах зашагал к окну. Зрение обманчиво то приближало, то отдаляло его.
– Василиса… я уже почти… – Валерий схватился за шторы, но промедлил.
За окном скрипнул карниз, словно на нём сидел кто-то тяжёлый. То, что притворялось Василисой, начало расползаться, меняя свои очертания и увеличиваясь в свете луны до пугающих размеров.
– Волк-о-о-в… пожалуйст-а-а… впусти мен-я-я… – захрипело нечто за занавеской. Ему надоело притворяться.
По стеклу постучали. Стучали чем-то острым, железным. Затем ещё и ещё. Кто-то ломился в окно. От неожиданности Волков попятился назад и рухнул, срывая штору. Из уличной черноты на комиссара уставилась горящая прожорливым огнём пара глаз. Скрежет стекла и стук сводили Волкова с ума. Он еле мог отличить монструозные белые крылья, на фоне клубящихся облаков. Лунный свет вдруг померк, погрузив комнату во тьму. Волков подорвался, разбрасывая кругом одеяла. Сон… всего лишь кошмар, подумал он, пока не посмотрел на окно. Порванные шторы валялись на полу. Карниз весь был в птичьих следах, а на одном из торчащих гвоздей трепыхалось на ветру бело перо.
Спешно попрощавшись с хозяевами, Волков продолжил свой путь.