Czytaj książkę: «Черный дневник»

Czcionka:

* * *

– Но как я пойму?

Молодой ученик смотрит своими голубыми глазами на наставника. Парень растерян. Он слышит зов. Чувствует. Но ему не хватает знаний. Без теории сложно переходить к практике. Вдобавок ему страшно. Не хватает решимости заглянуть в глубь прошлого.

– Скажите хотя бы, что я должен увидеть? На что обращать внимание? Чего ждать? Мне стоит опасаться или…

– Просто смотри! – перебивает грубый голос старика. – Не я, огонь ответит на все вопросы.

– Дайте подсказку.

– Я не знаю, чем тебе помочь.

Старик, естественно, врет. Он прекрасно знает, что и как должен увидеть его ученик. Старик знает все о мире духов, зове предков. Он сотни раз находил пропавших людей и лечил смертельные болезни, общаясь с духами у костра. Он слышит зов. Ни один человек на планете не сравнится с наставником в поисковом деле. Любой, даже самый опытный следователь позавидует способностям старика.

– Но ведь вы…

– Молчи! Духи выбрали тебя. Значит, ты сможешь. Только огонь. Никто другой не научит, как стать великим Предвестником. Ни на кого не рассчитывай. Ты должен сам.

Наставник сминает в ладони и бросает щепотку листьев в костер. Он показывает ученику на бубен, склоняет голову и отходит в сторону.

– Почувствуй, – шепчет старик. – Ты сумеешь. Ты справишься, будущий Табилгатай зарин.

Руки поднимают шаманский бубен.

Тук-тук.

Ноги несут тело ученика вокруг костра в хаотичном танце.

Тук-тук.

Шея запрокидывает голову к облакам. Веки закрывают голубые глаза.

Снег тает, превращается в мокрую грязь. Вовлекает за собой ученика в глубокий транс, в запретную бездну подсознания.

Тук-тук.

* * *

– Ох, сейчас кто-то обрадуется. Как считаешь?

Девушка торопится.

Она практически бежит и на ходу в голос разговаривает.

Со стороны может показаться, что говорит она по телефону – при помощи одного из тех устройств, которые вставляют в ухо и потом с очумелым выражением на лице сообщают фонарному столбу или случайному прохожему, что хлеб куплен, что из-за дурацких пробок встреча переносится, что подруга оказалась тварью двуличной, или вовсе признаются в страстной любви грязной витрине магазина «Все по пятьдесят» с покосившимся одноногим манекеном в гавайской рубашке.

Но девушка не говорит по телефону.

Она не пользуется этим плодом цивилизации.

Девушка считает, что это его вредное излучение вызывает у людей рак. А уж она-то не понаслышке знает об этой проклятой болезни и не собирается умирать, как ее бедная мать, прикованной к больничной койке и мучаясь болями после очередной химиотерапии.

– Папаша твой тот еще придурок, знаю. Но он все же должен будет обрадоваться.

Закрадываются сомнения, но девушка тут же отгоняет страх и продолжает разговаривать со своим животом, в котором, к слову, еще только-только зарождается жизнь. Об этом радостном факте свидетельствуют целых две полоски на дешевом тесте на беременность, который девушка, краснея и бледнея, купила утром в ближайшей аптеке и несет теперь в кармане, чтобы гордо продемонстрировать сей бесценный трофей своему будущему, без сомнений, супругу.

– Он тебе понравится. Он веселый. И добрый. И… Он же не может тебе не понравиться? Ты же его сын… доченька. Нет! Я знаю точно, ты сынок. Сыночек. Это же сразу понятно. Я чувствую.

Ее ноги словно парят над асфальтом. Переносят стройное тело девушки в другой мир, подальше от хмурых лиц, от шумных улиц.

– У твоего папы скоро день рождения. Вот же отличный подарок мы с тобой приготовили! Согласен?

С головой погрузившись в увлекательную беседу со своим желанным ребенком, девушка не замечает, как выходит на середину оживленного перекрестка. Она улетает в свои фантазии, и лишь свист тормозов и протяжный вой автомобильного гудка выдергивают ее в реальность.

Машина останавливается в полуметре от испуганной девушки, и из окна высовывается голова рассерженного мужчины.

– Куда лезешь, дура? Цвета различаешь? Совсем ошалели наркоманы малолетние! – кричит водитель через опущенное стекло. – Себя не жалко, так хоть о других подумай!

– Курица безмозглая! – подключается писклявый голос женщины с пассажирского сиденья.

Девушка разворачивается и со всех ног бежит к тротуару, чуть было не угодив под колеса проезжающей по соседнему ряду малолитражки.

Очередной визг колес и рассерженный гудок провожают ее сверкающие пятки долой.

Она садится на углу дома прямо возле мусорного бака, обнимает колени и плачет.

Слезы льются по щекам.

Она не плакала почти два года. С тех самых пор, как они с отцом похоронили ее маму. Не плакала она, даже когда на катке поскользнулась и сильно вывихнула ногу, после чего неделю провела с тугой повязкой. Не плакала, когда выяснилось, что у ее отца и младшего братика та же проклятая болезнь, что забрала ее маму. Тогда девушка не проронила ни слезинки.

– Нарушаем, гражданочка? – слышится строгий голос.

Инспектор.

Естественно.

И он, естественно, все видел.

Слезы мгновенно высыхают. Грусть сменяется злостью и досадой.

Ну как так? Почему, когда он нужен, не дозовешься? Зато в самый неподходящий момент полицейский тут как тут.

Их где-то такому учат? Есть какие-то специальные курсы у них там, в чертовой школе полицейских? Курсы для тех, кто хочет появляться в не лучшее для людей время и усугублять и без того дурацкое положение?

– Что молчим? Документики, пожалуйста.

– У меня нет.

– Здрасьте, приехали. Тогда придется пройти со мной в отделение для выяснения…

– Не надо, пожалуйста. – Девушка хотела бы сейчас заплакать, но, похоже, слезы закончились. – Я больше так не буду. Больше. Обещаю.

Полицейский кривит снисходительную улыбку и двигает пальцем из стороны в сторону.

– Что мы тут? Детский сад устраивать будем? Нарушать, значит, это мы запросто, а как отвечать за проступки, это мы больше так не будем, обещаем. Так?

– Сколько?

Зря, кстати, она это сказала. Кажется, этот вопрос лишь сильнее разозлил полицейского.

Девушка всего лишь хотела уточнить размер штрафа, ведь за подобное нарушение, в ее понимании, полагается штраф, никак не арест. Но полицейский, похоже, расценил ее грубый тон как намерение предложить ему взятку.

– Ну, милочка, теперь точно не разойдемся. Я собирался отпустить тебя с устным замечанием, но теперь поедем выяснять… Да-да. Не всхлипывай. А как иначе? Вдруг ты рецидивистка и в розыске. Личность установить возможности не имею.

– Вика, – торопливо произносит девушка и смотрит в глаза инспектору. – Крамова Виктория Александровна.

– Очень приятно, Виктория Александровна Крамова. А сколько вам лет и где проживаете, случайно не припомните?

– Семнадц… вернее, мне уже восемнадцать лет.

Полицейский меняется в лице. Он удивлен.

Вика выглядит гораздо страрше своего возраста.

Инспектор ожидал услышать, что ей двадцать пять, ну, может, двадцать три. Никак не семнадцать, вернее, уже восемнадцать лет.

– Давайте позвоним папе? – Ей бы очень не хотелось беспокоить отца, но сейчас у нее не остается выбора. – Он вам все объяснит. Он сразу приедет и поможет.

– Ладно, девочка, – неожиданно меняет интонацию полицейский. – Смотри аккуратно в следующий раз. Переходи только в положенном месте и только на предусмотренный сигнал светофора. Договорились?

Вика растерянно кивает.

– Всего доброго, – бросает напоследок полицейский и уходит.

Девушка возвращается и садится на свое место возле бака.

Вика размышляет о том, что теперь ей нельзя быть такой беспечной. Теперь она отвечает не только за братика и папу. Теперь она будущая мать, и ей нужно научиться заботиться о своем ребенке.

– Все хорошо, малыш. Мы в безопасности, – говорит Вика и гладит свой живот. – Не беспокойся, я не дам тебя в обиду.

Девушка поднимается и уверенным шагом идет дальше.

От ее прежнего приподнятого настроения не осталось ни следа, но она переключится.

Она знает, что как только увидит отца своего будущего сыночка, радость не получится сдержать. Он, конечно, специфический человек. Порой грубый. Вспыльчивый. И он не собирался заводить детей, впрочем, как и Вика, но он порядочный и не предложит, даже не подумает предложить избавиться от драгоценного ребенка.

В этом Вика практически не сомневалась.

Девушка заходит в подъезд.

Изрисованные стены, мокрые, дурно пахнущие углы, облезшие шатающиеся поручни. Ничто не испортит Вике настроение. Девушка поднимается по лестнице.

Второй этаж.

Девушка машинально проверяет пустой почтовый ящик. На нем кто-то синим маркером признался в любви неизвестной Кристине и нарисовал вокруг надписи сердечко.

Вику каждый раз умиляет эта надпись. Чьи-то влюбленные пальцы старательно выводили на металлической дверце трогательные слова. От сердца. От души. Пусть и с ошибкой в имени.

Надпись гласит: «Ты моя любимая Крестина».

Третий.

Вика шагает по ступенькам и отмечает, что на более позднем сроке ей будет сложно добираться на пятый этаж в доме без лифта.

Четвертый этаж.

Пятый.

Ключи от квартиры у Вики есть, но ей не хотелось бы самой отпирать. Она представляет, как ее любимый проворачивает замок, открывает дверь. Он стоит в проеме и смотрит на нее. А она с порога набрасывается ему на плечи, целует и шепчет на ушко секретную радостную новость.

А еще Вика просто боится его реакции.

Она знает, какими жестокими иногда бывают мужчины.

У нее очень строгий отец, и он наверняка прогонит ее из дома, когда обо всем узнает, но любимый еще вспыльчивее. Она подозревает, что реакция может быть самой разной. Он может начать психовать и кричать.

А может, обрадуется.

– Я беременна, – шепчут ее губы, как бы репетируя.

Рука тянется к звонку.

Вика чувствует, как трясутся у нее колени. Она несколько раз глубоко вдыхает и выдыхает. Снова репетирует фразу, которую вот-вот прошепчет любимому.

Она хочет, она обязана звучать убедительно и уверенно, чтобы он сразу понял, что независимо от его желания она сохранит ребенка. И чтобы он, не дай бог, не предложил ей аборт.

Дин-дон.

Сердце Вики начинает биться чаще.

Она переминается с ноги на ногу. Девушка с трудом перебарывает свое навязчивое желание спрятаться от пугающего разговора, развернуться и удрать.

Динь-дон, динь-дон.

Пальцы сами продолжают жать на звонок.

Динь-дон.

Никто не открывает.

Ну как так? Волна негодования вновь накатывает. Неужели этот придурок совсем не чувствует момент?

– Вот куда его понесло в такую рань?

Динь-дон.

Вика прислоняется ухом к двери.

Тишина.

Никого.

Наверное, он собрался стать полицейским и сейчас сидит на тех самых спецкурсах, которые посещают инспекторы, желающие перестать чувствовать ситуацию и разбираться в моменте.

Уйти?

Подкараулить на улице, дождаться его возвращения и потом вновь подняться, чтобы все произошло как запланировано?

Глупость!

Вика не была глупой. Наивной, да. Но не дурочкой.

Она вставляет ключ.

– Ничего, мой хороший, значит, подождем твоего папашу дома. Это, кстати, теперь и твой дом тоже.

Она не раздеваясь проходит на кухню.

– Сейчас будем пить чай.

Вика отдергивает занавеску.

– Ты какой любишь?

Она говорит, продолжает гладить живот и привычным движением достает из шкафчика упаковку чая.

– Я вот обожаю ягодный. Но только без сахара. Не против, если мы с тобой выпьем ягодный?

Вика набирает чайник и ставит на плиту.

Она снимает сапоги, к слову, мамины. У них с отцом хватает денег на новую обувь, но Вика предпочитает носить именно мамины.

Вика ставит сапоги под стол и смотрит на пепельницу.

– Все, мой хороший, мамочка больше не курит. И думаю, – она подмигивает сама себе и улыбается, – у меня получится уговорить твоего папу тоже бросить эту гадость.

Вика замечает, что один из окурков в переполненной пепельнице все еще тлеет.

Недокуренный синий «Винстон».

– Влад? – Она пробегает взглядом по потолку от угла до угла. – Владик! Ты дома?

Нехорошие мысли закрадываются в ее голову.

Он, наверное, не один.

Он.

Наверняка не один.

Вика сегодня ночевала у себя. Значит, он, предатель, привел сюда какую-то девицу.

– Поэтому не открывал мне дверь?

Вика мгновенно перемещается в спальню.

Она, естественно, не успевает оценить всю абсурдность своего дурацкого предположения. Нелепость. Ведь у нее же есть ключи, она же беспрепятственно может зайти в любое время. И он миллион раз клялся, говорил, что любит только ее.

Пусто.

В спальне никого.

Девушка возвращается на кухню, по пути смеясь над своей детской подозрительностью и недалекостью.

– Это все моя мнительность, сынок. Не обращай внимания, малыш. Мама у тебя не сумасшедшая.

Ее взгляд скользит через открытую дверь в соседнюю комнату.

Лицо Вики бледнеет.

Еще мгновение, и она потеряет сознание.

Ее рот что-то произносит, но слова не получаются. Звуки словно залетают снаружи внутрь.

– К-к… как?

Вика хватается за живот.

Ее сейчас стошнит. Голова вот-вот взорвется изнутри. Мурашки бегут по коже. Она мотает головой. Рот без звука произносит, умоляет: «Нет-нет, пожалуйста, нет, только не это».

Девушка скользит спиной по стене. Ужас застывает на ее лице. Она садится, ее ноги отказываются стоять.

Вика второй раз за день рыдает.

Сквозь слезы, в мутной картинке ее глаза различают пугающий силуэт. Что-то подвешено на потолке.

Оно висит прямо напротив окна. Висит в солнечных лучах. Оно слегка раскачивается.

Веревка еле слышно, тоненько поскрипывает под тяжестью груза.

Это.

Что-то большое.

Это человек.

– Влад… Зачем? – шепчут ее губы.

Вика надрывно мычит.

Зубы сами сжимаются и больно давят друг на друга. Вот-вот верхний ряд раскрошит нижний.

Веревка поскрипывает.

Девушка падает на колени и закрывает руками голову. Ладони с силой упираются в виски. Пальцы впиваются в волосы, и крик отчаяния вырывается у нее из груди.

Жизнь несправедлива.

Подвешенный за шею, ее любимый, отец ее будущего ребенка болтается посреди комнаты.

– Владик!

Вика зовет на помощь, но ее голос растворяется в пустоте.

Все звуки испаряются.

Она словно наблюдает за происходящим через двойное звуконепроницаемое окно. Словно она погрузилась под воду. Словно это все вообще не с ней. Это просто второсортное кино. Дурацкий фильм, в котором вдобавок забыли прикрепить звуковую дорожку.

Девушка слышит лишь ритмичные пульсации в ушах.

Тук-тук. Тук-тук.

Все краски постепенно исчезают. Все звуки растворяются.

Тук-тук. Тук-тук.

Лишь ритмичные постукивания.

Она больше не слышит свой крик. Она не слышит и свист чайника, который задорно оповещает, что вода закипела, который приглашает гостей на кухню пить ягодный напиток.

Свист вырывающегося потока пара смешивается со звоном в ушах и растворяется в глухой пустоте.

Тук-тук.

Вика закрывает глаза.

* * *

Ритмичные глухие удары прекращаются. Звук бубна в последний раз отдается эхом и смолкает.

Молодой шаман садится.

– Не получается. Образы слишком размыты. Я не могу.

Обрывает себя на полуслове. Он открыл глаза и увидел, что вокруг костра собрались, помимо него самого и учителя, еще с десяток незнакомых шаманов. Они все следят за его движениями. Ждут.

– Что происходит? – спрашивает парень шепотом у своего учителя. – Кто все эти люди?

Вместо ответа старик сминает между ладоней очередную охапку листьев, бросает их в костер и делает многозначительный жест, мол, хорош болтать, продолжай.

* * *

Вика заходит в комнату.

Ноги подкашиваются при каждом шаге. Девушке трудно стоять. Ей трудно дышать. Она не может определить, то ли это у нее в ушах звенит, то ли это свист чайника на кухне.

Девушка решительно подходит к покойнику. Она пытается его снять, кряхтит, но у нее недостаточно сил, чтобы отвязать тело Влада.

Вика плюхается на стул.

На столе записка.

Вика не рассматривает бумажку, она и без того уже знает, что в ней может быть написано.

«Прошу никого не винить». «Простите». «Всех люблю, но больше так не могу…»

И прочее нытье.

Обида и злость бурлят внутри девушки.

Прощальное послание слабака. Предсмертная записка. Последние слова неудачника.

Вика комкает листок.

Она не собирается читать нелепые объяснения труса, решившего удрать и все бросить. Решившего бросить ее. Решившего бросить своего ребенка.

Она идет на кухню и выключает чайник.

Как ни в чем не бывало опускает пакетик в чашку и заливает его кипятком.

Что бы там он ни написал, какие бы причины ни заставили его покончить с собой, все они ущербны и неубедительны.

Только слабак, только жалкий человечишка способен на такой поступок.

Вика выпускает чашку из рук, напиток разливается по полу, больно обжигает ей ноги. Осколки фарфора разлетаются во все стороны, но ее не заботят все эти мелочи.

Она торопится в комнату.

Поднимает с пола скомканную записку.

На краю листа видна часть надписи:

«Вик, прости. Знаю, это нелегко принять. Но другого выхода…»

Она разворачивает послание.

«Вик, прости. Знаю, что это нелегко принять, – читает она вслух. – Другого выхода у меня нет».

Вика поднимает глаза и смотрит на посиневшее, но все еще красивое лицо своего любимого.

«Теперь я знаю правду о себе. О своих родителях. И… Еще раз, прости. Тебе трудно понять, Вик, но я знаю, так будет лучше для всех».

Вика произносит написанные слова, и голос Влада начинает звучать у нее в ушах. Она слышит в его голосе боль и отчаяние.

«Я всегда чувствовал то, о чем там написано. Вик, я это видел в своих снах. Это не выдумки».

Вика читает и не может понять, о чем речь.

Влад никогда не жаловался, что его что-то беспокоит или что его мучают какие-то кошмары.

Он вообще никогда ей не жаловался.

«Вика.

Вик, я слишком сильно тебя люблю, чтобы подвергать такому риску».

Да о каком риске он пишет?

Ему кто-то угрожал? Возможно, дружки втянули его в какую-то глупую авантюру?

Нет.

«У Влада кроме меня никого нет. Я его единственный друг, его самый близкий человек. И он бы не ввязался в сомнительное предприятие, не посоветовавшись со мной».

«Я должен остановить это сумасшествие, – продолжает девушка читать письмо вслух. – Прости, Вик. Я должен».

Здесь его почерк меняется.

Похоже, ему было нелегко писать следующие строки. Он несколько раз обводил слово «должен», и теперь оно выделяется синей кляксой посреди письма.

«Оттягивать нет смысла.

Рано или поздно мы с тобой задумаемся о семье, о детях.

И тогда…

Прости.

Я не уверен, что моей решимости хватит надолго. Лучше, как пластырь, оторвать одним движением».

Вика вертит в руках, рассматривает пустой пузырек снотворного.

Наверное, Влад принял лекарство, прежде чем…

«Слишком много смертей, – продолжает читать девушка. – Хватит! Люди не должны страдать по моей вине».

Да о чем он говорит?

Вика больше не злится на Влада. Теперь она не может себе простить, что не догадалась позвонить ночью.

Хотя как она могла догадаться?

Ничто такого не предвещало.

Вика еще раз перечитывает предложение и смотрит на Влада. И о какой своей вине он пишет? Да даже если в чем-то в самом деле виноват. Почему было спокойно не поговорить.

«Обсудили бы…»

Вика не замечает, как у нее в руке заканчивается одна и появляется вторая сигарета.

Она делает затяжку.

Голова продолжает кружиться.

Девушка со вчерашнего вечера решила бросить, и с тех пор ей не хотелось, она даже не смотрела в сторону табака. И вот опять курит. Она нарушает все обещания и клятвы, что дала себе и своему будущему ребенку.

«Вик, я обещал тебе…»

С сигаретой становится легче.

Она чувствует, как расслабление пробегает от ног к макушке, чувствует, как мышцы становятся ватными.

«Вик, я обещал тебе, что сегодня пойдем на выставку. Знаю, как ты мечтала туда попасть. Прости, я знаю, что обещал, но, к сожалению, не смогу с тобой пойти.

Билеты я купил, сходи с братом…»

– Да пошел ты! – Вика вновь срывается на крик. – Влад… – Она опять начинает плакать. – Ну зачем?

«Вик, я должен тебе все объяснить.

И ты, я думаю, меня поймешь.

Все написано в той стопке бумаг, что лежат возле телевизора. В этом письме мне не уместить всех подробностей. Если интересно, возьми с собой документы…»

Вика подходит к телевизору.

В самом деле, на полке сложена стопка.

Какие-то старые пожелтевшие страницы. Какие-то древние выцветшие черно-белые фотографии. Часть бумаг хаотично разбросана, другие скреплены и подшиты печатью с сургучом. Какие-то картонные папки с веревочкой вместо крепления, подписанные и пронумерованные от руки, как в старых фильмах про следователей.

Они завернуты в большой желтый конверт. Судя по надписи, посылка доставлена вчера.

На конверте печатными буквами написано: «Доставить и вскрыть до наступления двадцатилетия адресата». Отправитель не указан, и снизу маленькая приписка: «Прости, сын».

Девушка берет в охапку листы и возвращается за стол.

«Ты все поймешь, Вик, – продолжает она читать. – Я знаю«.

Третью ее сигарету сменяет четвертая, следом на очереди нервно прикуривается пятая. Девушка сидит с двумя заженными сигаретами одновременно и смотрит на мертвеца. Переполненная пепельница не вмещает окурки, и сморщенные ржавые фильтры рассыпаются по столу.

«Вик, спрячь это письмо. Не хочу, чтобы кто-то еще его прочитал.

Прости, что поставил тебя в такое положение.

Я помогу тебе выпутаться.

Ты сейчас растеряна, поэтому я все продумал заранее. Нужно действовать следующим образом.

Первое: забери конверт с документами и вынеси его из квартиры. Спрячь в надежном месте.

Второе: вызови полицейских.

В моем правом кармане ты найдешь немного денег, возьми.

Не спорь!

Мне уже ни к чему, а тебе пригодятся. Там же ты найдешь билеты на выставку и записку для полиции. Письмо для них разверни и оставь на столе.

Третье: когда прочтешь документы, сожги их. Уничтожь. Мое письмо тоже.

И, Вик.

Я тебя люблю. Всегда любил».

Веревка поскрипывает.

Тело Влада раскачивается, когда девушка просовывает руку в правый карман его брюк. Она нащупывает там билеты, завернутые в них деньги и аккуратно сложенный листок.

Записка.

Выведенная спокойным, ровным почерком.

Похоже, Влад старался, чтобы, не дай бог, никто не засомневался, что он умер по собственной воле.

Послание начинается с крупной надписи:

«В моей смерти прошу не винить никого из моего окружения!»

Ниже он писал слегка дерганым почерком, явно имитировал, что раздражен и рассержен.

«Я слишком устал!

Не хочу жить в этом мире, где столько несправедливости и такие высокие цены на бензин! Будьте вы все прокляты, упыри-бюрократы!

Теперь я свободен!

Вот вам! Выкусите!»

Ниже Влад пририсовал мужской половой орган и крупными стрелками со всех сторон обозначил направление к нему.

Вика оставляет листок на столе. Берет в охапку конверт и выходит на улицу.

Девушка идет и думает о том, что для полиции Влад написал какую-то полную хрень.

И кто в такую несуразицу поверит?

Хотя…

Что там в голове у самоубийцы?

К тому же для нее Влад написал еще более запутанную полную хреновую хрень.

Девушка прижимает к груди документы и смотрит по сторонам. Спрятать в надежном месте.

– И где оно, это твое надежное место? – говорит она вслух и переходит улицу на зеленый.

Вика заходит в магазин.

Старается не привлекать к себе лишнего внимания, кладет посылку в шкафчик для хранения сумок. Запирает ячейку на замок, прячет ключ в карман и прохаживается вдоль прилавков.

На автомате руки тянутся к упаковке детского питания. Она читает этикетку, но ее мысли сейчас где-то далеко.

«От ноля до трех месяцев. Выгодная акция один плюс один», – говорит она себе под нос.

Вика смотрит на ценник, дату изготовления и срок годности. Она читает состав продукта, какие в нем содержатся витамины, но мозг не воспринимает пустую информацию.

Девушка возвращает коробку на полку.

«Сейчас я вернусь в квартиру и позвоню в полицию. Сообщу о происшествии и дождусь их приезда».

Вика покупает на кассе упаковку мятных леденцов и шоколадку. Она не собирается их есть. Просто так покупает. Лежали бы возле кассы отвертки или колышки для походной палатки, купила бы их.

Девушка идет по проспекту. Бледная. Смотрит себе под ноги. Возвращается в квартиру. По пути она на всякий случай крепит ключ от ячейки к основному брелоку с ключами от дома. Надежнее места для тайника, чем ячейка в магазине, она не смогла придумать.

Вика заходит в подъезд.

Поднимается мимо изрисованного почтового ящика. Теперь послание в сердечке от безграмотного любовника вызывает у нее раздражение.

Стараясь выплеснуть эмоции, девушка как может быстро поднимается по лестнице. Она бежит, громко топает, хватается за поручень двумя руками, рывком перепрыгивает через несколько ступенек.

Вика со злостью захлопывает дверь и закрывает замок.

Девушка запыхалась. Она тяжело дышит. Она снимает обувь и проходит в комнату.

Дальше все происходит как во сне.

Ее пальцы сами жмут на кнопки старенького мобильника Влада, набирают короткий номер. Ее губы сами дрожащим голосом сообщают оператору, что ее любимый покончил с собой. Ее уши слушают в трубке вежливый ответ девушки о том, что полиция уже выехала, что теперь нужно оставаться на месте и дожидаться их прибытия.

Мозг упорно отказывается верить в происходящее.

– У нас будет ребенок, – сообщает Вика и кладет телефон на стол.

Она снова плачет.

Слезы не текут, слезы закончились, но девушка продолжает плакать.

– У нас будет ребенок! Сын! Твой сын!

Вика колотит кулаками Влада по спине. Она не хочет, руки сами бьют любимого.

– Ты слышишь меня?

Влад, конечно же, ничего не слышит.

Вика обнимает его остывшее тело.

Она рыдает ему в рубашку, которая все еще пахнет таким знакомым и таким родным его особенным запахом.

* * *

– Пожалуй. Если сможешь, тогда встреть его, а я потом.

– Пап, конечно. Езжай, – не дает договорить Вика. – И встречу, и накормлю, и уроки проверю. Не волнуйся, мы уже не маленькие дети.

После смерти матери отец стал… как тут получше выразиться… слишком заботливым.

Достал своей гиперопекой.

Вике уже восемнадцать, она закончила школу, она взрослая, она уже не ребенок. У нее у самой будет ребенок, о чем, кстати, до сих пор никому, кроме своего Влада, не рассказала.

– Я позвоню через пару часов.

– Да-да. Знаю. Позвонишь, убедишься, что у нас все хорошо. Топай уже, опоздаешь. Кошелек свой не забыл?

– Моя дочка.

Отец улыбается, показывает кошелек, обнимает дочь, набрасывает куртку и выходит из дома.

Вика смотрит в окно, наблюдает, как он проходит через двор, попутно гладит подбежавшего к нему и виляющего хвостом Шампа.

Отец оборачивается и напоследок еще раз машет дочке, притаившейся за занавеской.

– Ох, да иди уже, – брюзжит Вика и отходит от окна.

Она слышит, как захлопывается металлическая калитка.

Девушка переодевается.

У нее есть пара свободных часов. Нужно успеть сходить в магазин, купить хлеб, того-сего и приготовить обед.

Скоро брат вернется из школы.

Вика собирается, прячет свои непослушные кудряшки под шапкой.

Девушка берет с тумбочки сумку. Тканевая, с растрепанными ручками. Она ее сама сшила из старой рубашки.

Вика считает, что пользоваться полиэтиленом – преступление, и поэтому никогда не покупает на кассе пакет, даже если у нее нет под рукой своей самодельной сумки.

Вика выходит во двор.

Сегодня она не запирает за собой дверь. Девушка решила, что пойдет в магазин, который расположен совсем рядом с домом.

– Скоро вернусь, – говорит она псу и выходит за калитку.

Шамп виляет хвостиком, провожает, прыгает на забор, но не лает. Молодой, не породистый, но вполне воспитанный пес.

Вика идет в соседнее здание с вывеской «Все для дома».

В одной из ячеек для сумок этого проклятого магазина девушка спрятала желтый почтовый пакет.

Она целый месяц не появлялась там.

Ей было страшно.

Ей не хотелось вновь погружаться в кошмарные воспоминания. Девушка обходила магазин стороной и носила продукты из соседнего, который расположен значительно дальше. Приходилось бежать бегом, чтобы папа, не дай бог, не догадался, что закупается его дочь где-то в другом месте.

Как бы она объяснила такой странный поступок?

Нелогично.

Поэтому и приходилось бежать через два квартала с тяжелой ношей в руках, чтобы по времени выглядело, что Вика просто задержалась из-за длинных очередей.

Прошло достаточно времени. Она, конечно же, еще не смирилась со смертью Влада, но боль от утраты поутихла.

Пора.

Сегодня она уверена. Она точно зайдет в магазин «Все для дома».

Вика готова.

Готова узнать причину, по которой ее Влад покончил с собой.

С тех пор как она спрятала в ячейке этого магазина документы, она даже не смотрела в сторону яркой светящейся вывески. И вот она стоит на пороге, смотрит на график работы, и ее рука тянется к дверной ручке.

Вика проходит мимо ячеек для хранения сумок.

Украдкой смотрит на ящик с номером тридцать шесть.

Кажется, заперт.

Вроде бы никто не открывал ее тайный сейф.

Вика проходит в продуктовый отдел. Берет хлеб, несколько булочек, куриное филе и небольшой кусочек сыра. Достаточно брату на обед. Приготовит суп и тосты с сыром. Она планировала много что еще купить, но мысли теперь заняты ее тайником.

Нужно как-то незаметно забрать содержимое ящика.

Вика подходит к кассе.

Еще мгновенье, и она столкнется с пугающими воспоминаниями. Еще минута, и она поспешит домой разбираться с причинами смерти ее Влада.

– Девушка.

Вика смотрит на кассира.

– Девушка, вы меня слышите?

– А? Что?

Вика задумалась и пропустила мимо ушей вопрос.

– Я говорю, дисконтная карта у вас есть?

Вика мотает головой и протягивает деньги. Она расплачивается, складывает покупки в сумку и осторожно посматривает на свой сейф.

Наверняка охранник что-то подозревает.

Он как-то не так смотрит на Вику. Как-то строго. Его брови сведены. Он стоит возле выхода, скрестив руки над бейджиком со своим именем, и энергично жует жвачку.

Следит.

Или это фантазии?

Паранойя?

Вика суетливо убирает сдачу в карман.

Охранник, кажется, все еще смотрит на нее. Он переминается с ноги на ногу, раскачивается. Лениво зевает, достает телефон и начинает увлеченно что-то читать с экрана.

Вика отходит от кассы.

Девушка старается держаться естественно и спокойно, хотя вряд ли у нее это хорошо получается.

Главное, не паниковать.

Сейчас она медленно подойдет, откроет дверцу и заберет документы.

Что здесь такого? Ничего криминального. Простой покупатель совершил покупки и идет забрать свои вещи.

Девушка приближается к тайному сейфу. Она повторяет про себя, что она обычный покупатель. Обычный неприметный покупатель. Обыкновенный, коих миллион.

Вика останавливается возле ячейки.

Она не смотрит по сторонам. Взгляд ее останавливается на цифре тридцать шесть, а руки нащупывают в кармане связку ключей. Вот зачем она убрала сдачу в этот чертов карман? Вика ругает себя. Представляет, как она достает ключ, монеты рассыпаются по полу, и все посетители магазина, включая охранника, смотрят на нее.

Вставляет ключик в замок. Рука трясется. Не получается с первого раза попасть в замочную скважину.

Хорошо хоть никакие монеты не высыпались.