Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 2

Также легко встретить и пьянаго попа и монаха, как и пьянаго мужика. Хотя ни в одном монастыре не пьют ни вина, ни водки, ни меда, ни крепкаго пива, а пьют лишь квас, т.е. слабое пиво или кофент, те не менее монахи, выходя из монастырей и находясь в гостях у добрых друзей, считают себя в праве не только не отказываться от хорошей выпивки, но даже сами требуют таковой и жадно пьют, наслаждаясь этим до того, что их только по одежде можно отличить от пьяниц-мирян…

Они также являются большими любителями табаку и некоторое время тому назад всякий носил его при себе: бедный простолюдин столь же охотно отдавал свою копейку за табак, как и за хлеб. Когда, однако, увидели, что отсюда для людей не только не получалось никакой пользы, но, напротив, проистекал вред (на употребление табаку не только у простонародья, но и у слуг и рабов уходило много времени, нужнаго для работы; к тому же, при невнимательном отношении к огню и искрам, многие дома сгорали, а при богослужении в церквах перед иконами, которыя должно было чтить лишь ладаном и благовонными веществами, поднимался дурной запах), то, по предложению патриарха, великий князь в 1634 г., наряду с частными корчмами для продажи водки и пива, совершенно запретил и торговлю табаком и употребление его. Преступники наказывались весьма сильно, а именно – расчленением носа [вырыванием ноздрей] и кнутом. Следы подобнаго наказания мы видели и на мужчинах и на женщинах⁹…

Рабами и крепостными являются все они. Обычай и нрав их таков, что перед иным человеком они унижаются, проявляют свою рабскую душу, земно кланяются знатным людям, низко нагибая голову – вплоть до самой земли и бросаясь даже к ногам их; в обычае их также благодарить за побои и наказания. Подобно тому, как все подданные высокаго и низкаго звания называются и должны считаться царскими «холопами», то-есть рабами и крепостными, также точно и у вельмож и знатных людей имеются свои рабы и крепостные работники и крестьяне. Князья и вельможи обязаны проявлять свое рабство и ничтожество перед царем еще и в том, что они в письмах и челобитных должны подписываться уменьшительным именем, то-есть, например, писать «Ивашка», а не Иван, или «Петрушка, твой холоп». Когда и великий князь к кому-либо обращается, он пользуется такими уменьшительными именами. Впрочем, и за преступления вельмож назначаются столь варварские наказания, что по ним можно судить о их рабстве. Поэтому русские и говорят: «Все, что у нас есть, принадлежит Богу и великому князю"¹⁰…

Что касается рабов или слуг вельмож и иных господ, то их безчисленное количество; у иного в имении или на дворе их имеется 50 и даже 100. Находящимся в Москве, большею частью, не кормят во дворах, но дают им на руки харчевые деньги, правда – столь незначительныя, что на них трудно поддержать жизнь; поэтому-то в Москве так много воров и убийц. В наше время не проходило почти ни одной ночи, чтобы не было где-либо кражи со взломом. При этом часто хозяина загораживают какими-нибудь вещами в комнате, и ему приходится оставаться спокойным зрителем, если он не достаточно силен, чтобы справится с ворами, не желает подвергнуть опасности жизни и видеть свой дом зажженным над собственною головою¹¹…

Не проходит ночи, чтобы на утро не находили на улицах разных лиц убитыми. Подобных убийств было много во время их великаго поста, но более всего в масляницу, в течении 8-ми дней до начала поста, так как в это время они ежедневно напиваются… Ночью горожане при подобных опасностях бывали очень немилосердны: например, слыша, как кто-либо страдает у окон их от рук разбойников и убийц, они не только не приходили на помощь, но даже не выглядывали из окон. Теперь, как я слышал, введен лучший порядок, а меняно на всех перекрестках ночью стоит сильная стража из стрельцов или солдат; при этом воспрещено, чтобы кто-либо без фонаря или иного огня появлялся на улицах, будь то пеший, конный или на поводе; кроме того, тут же допрашивают его о причинах выхода на улицу¹²…

В тех случаях, когда подобных господ рабы и крепостные слуги, вследствие смерти или милосердия своих господ, получают свободу, они вскоре опять продают себя вновь. Так как у них нет больше ничего, чем бы они могли поддержать свою жизнь, они и не ценят свободы, да и не умеют ею пользоваться¹³…

Насколько русские охочи до телеснаго соития и в браке и вне его, настолько же считают они его греховным и нечистым. Они не допускают, чтобы при соитии крестик, вешаемый при крещении на шею, оставался на теле, но снимают его на это время. Кроме того соитие не должно происходить в комнатах, где находятся иконы святых; если же иконы здесь окажутся, то их тщательно закрывают.

Точно также тот, кто пользовался плотскою утехою, в течение этого дня не должен входить в церковь, разве лишь хорошенько обмывшись и переодевшись в чистое. Более совестливые в подобном случае, тем не менее, остаются перед церковью или в притворе ея и там молятся…. Женщины считаются более нечистыми, чем мужчины; поэтому они во время обедни встречаются не в самой церкви, но, большей частью, впереди, у дверей ея¹⁴»⁴⁶.

Резюмируя вышеизложенные впечатления иностранцев о русском народе и в особенности московитах можно обобщить, что выстроенная система Московии воплощала свое значение условия лучшести, в свою очередь означающее величину, в которой заложено ступенчатое устройство, с большим почитанием старины и с большим боязливым подозрением к прогрессу, с душком омерзения к нижестоящему и подобострастное подхалимство к вышестоящему, с состоянием всеобщего невежества, суеверия и скупердяйства, больше боящегося сурового наказания за беззаконие, чем пресечение беззакония по мотивам нравственных устоев. Поэтому положение дикости, дикой иерархичности, здесь оказалось прописанным аксиоматичным базисом. Поэтому здесь всех находившихся на вершине лестнице счастья волновало только состояние его личного достоинства – высший свет смотрел свысока на простолюдин, а великий князь в сравнении с собой высший свет опускал до простолюдин: смешно сказать, запрещал строить дома из тесанных бревен, боялся, что народ поймет примитивные книжки и обретет мудрость выше его. То есть для великого князя его личное достоинство было самоцелью. Но он был лишь частицей всех, для которых личное достоинство было самоцелью. Поэтому, в основном прозябая в бедности, порой еле сводя концы с концами, здесь все существовали не для поддержки друг друга (хотя и предусматривалась некоторая помощь оказавшимся в большой беде), а для получения выгоды друг от друга. Такая система изначально склонна к развалу и может устойчиво существовать только в условии всеобщей боязни (истерии), т.е. тирании первого лица. Как только тирания исчезает, исчезает и система. Яркое подтверждение тому это тиранское становление Московии, пиковое воплощение которого произошло в Иване Грозном, затем, по инерции, продолжавшееся неплохое развитие до Смутного времени, а после, приходом стороны умеренных (поскольку все помнили уроки Смутного времени), все четче обозначались тенденции разложения, закончившиеся, стремившегося к какому-никакому прогрессу, отвержением Петром I боярской столицы. Ни в России, ни в Москве, больных гомосексуализмом (степенью проявления животных наклонностей, т.е. встраиваемостью в природу) было не больше, чем в Западной Европе, но средний культурный уровень общества, волнами исходивший от центра на окраины мировоззрением всеобщей справедливости, что везде воспринималось за аксиому мироздания, встречая приветливо и даже более подкрепляя московское веяние своей энергетикой, был значительно ниже, чем на Западе. Те ругательства, которые там считались непристойными, здесь были привычным оборотом речи, как и пошлые, скабрезные шутки⁴⁷, если на Западе подвыпившие, в общем и целом, находились в состоянии адекватности, то в России пьяные валялись возле кабаков. Аналог истории становления и отвержения Москвы произошел в XX в. – суровостью сталинизма (примерно воплотивший ленинизм-марксизм) тиранство советской системы было доведено до пиковой фазы, а затем пошло смягчение режима, и вначале, так же по инерции, наблюдался период хорошего хрущевского развития, экономический подъем, но дальше политическая умеренность, даже несмотря на некоторый возврат к чистоте советской системы, стала причиной тенденции всеобщего разложения и распада СССР: истерика ушла, ушел и порядок, разума же здесь никогда не было.

ГАРМОНИЯ

Во времена, когда Русь была повержена монголами и долгое время находилась в состоянии зависимости, приостановивший торговый и культурный обмен ее с другими частями света, на Западе, происходила эпоха Возрождения, Ренессанса, возврат к античному миру, его философии и архитектуре, давшему этому новое развитие. Другим важнейшим этапом существования европейской цивилизации в X – XIII вв. стало формирование современных государств. Так, в Англии в 1215 г. была принята первая конституция – Великая хартия вольностей, а в 1265 г. – появился парламент. Во Франции при Филиппе Красивом (1285—1314 г.п.) были созваны Генеральные штаты, наделенные законосовещательными функциями, в Германии при Максимилиане I в XV в. создается Имперский сейм – Рейхстаг. Пронизанная мистикой философия, в том числе и христианская, во многом склоняется к светскому характеру, прославлению человека и его дел, от чего получила название гуманистической (от лат. «humanus» – человеческий), – матриархальный дух «единства противоположностей» начинает прославлять человека, т.е. выделять его из всего животного мира, копируя тем Бога-Творца, у Которого человек – венец творения, но под своим прежним вектором, – человек – высокое достоинство природы, подчеркивая тем его превосходящее состояние и удерживая последователей дальше в системе гармонии, – если в Боге человек это элемент природы с повышенными возможностями, то в мистицизме – в состоянии супер. Гуманистические идеалы, смешанные с христианством, и от того в целом не в полную силу проявленные на Западе давали иллюзию милостивости, становились как бы вторым христианством, красивой выдумкой борющихся с Богом и разуверившихся в христианскую церковь (как правило, монашеского уклона) людей.

Для последователей идеи Просвещения гуманизм подразумевается положительной формой, – гуманизм вообще произвёл подмену понятий, где «человеческий» стало явлением сплошной позитивности до выражения высокой комплиментарности, а все его негативные качества были отнесены к разряду дикой природе зверей, в которую человек своим вхождением не входит, и соответственно, имением не имеет. Поэтому для людей (относящих себя к европейской светскости) гуманизм представляется идеалистической формулой – будем жить правильно, т.е. хорошо, т.е. дружно, помогая друг другу для общего благополучия. Но в подавляющем факторе мира ущербного благословения система гуманизма разворачивается в полную силу, проявляет все свои свойства – быть человеческим, со всеми его качествами (это то же самое, как фактор поведения, например, собаки по-собачьи). Поэтому, когда «хорошо» ограничено, гуманизм означает несколько иное – повезло тому, кто оказался в хорошем месте, «под солнцем». Продолжая эту цепочку, вскрывается настоящая подноготная этой системы, – воспользоваться возможностями, чтобы оказаться в хорошем месте – воспользоваться приемами хитрости, ловкости, лживости, наконец, прямого силового давления на конкурентов, чтобы оказаться в хорошем месте – любыми способами и средствами захватить «тепленькое местечко», оградить себя и свое благополучие от любых посягательств, вплоть до зачистки «всё и вся», способное иметь свое отдельное мнение, уничтожения всех заподозренных в недружелюбие, не ставших благодарными рабами. Исходя из приведенной цепочки отношений система гуманизма раскрывается объектом сил обмана – пропагандируя и предполагая высокие человеческие идеалы, гуманизм, своим идеалистическим положением прекрасно сформулированное М. Горьким – «все в человеке, все для человека» помимо установки «своя рубашка ближе к телу» ставит объект самодостаточности в состояние гордости, чувства превосходства и эгоизма (что открыто приветствуется гуманистами – «и поднялся во всей гордости своей, во всей своей прелести мысли и чувства» (М. Горький, «На дне»), несет все низменные проявления человеческой природы, с внешней иллюзорностью хорошего и доброго начала является системой духовного бандитизма, которая, рано или поздно, неизменно переходит в реальное проявление. Система гуманизма может быть вполне успешна в небольшом племенном устройстве, когда все члены общества знают друг друга, видят, кто, чем живет, т.е., иначе сказать, присутствуют соседские отношения и абсолютнейший контроль всех за всеми – иначе говоря, примитивная прозрачность исходящая из самого фактора простоты условия, и, конечно, с более-менее адекватным его главой, но в масштабном обществе, где отдельный человек находится в большей закрытости, когда невозможно за всеми уследить, людьми со своими стремлениями, страстями, элементы системы нацеленной на свободу, входившая, таким образом, в фазу хаоса и скрепляющаяся своей противоположностью – централизованностью, это устройство разделяется на два лагеря – гуманизма верхов, сильных мира, и гуманизма низов, и эти два вида гуманизма, несмотря на как бы единую цель – общего благородства и благоденствия, исходя из положения вещей ограниченного благословения, точнее сказать, самоограничения от духа величины, выстраивавший природу целостности-крепости от мира предложения, рано или поздно абсолютно противонаправляются с вытекающими отсюда последствиями в виде бунтов, переворотов, революций.

Следует отметить присутствие в гуманизме фундаментального фактора «единения противоположностей», т.н. гармонии. Но в единении нет противоположностей, а в противоположностей нет единения – это противоречие, т.е. «0», поэтому, с одной стороны, такое положение существует волшебным образом только в гармонии, которой в действительности нет, а с другой, поскольку настоящей противоположности не может быть принято, – целостность не может разорваться, а нецелостность стать целостностью, – даже в природе «единения противоположностей» противоположность не отличается от другой противоположности и поэтому вся картина представляет лишь фактор множительности одной по природе состояний, существует иллюзорным образом бизеркального отражения.

В мире творческого начала дух противодействия, т.е. тормоза, что значит гармония, выдает себя за милого безобидного зайчика и даже мудрое произведение Божественного искусства, но при анализе ее качеств открывается природа темной бездны с замашками всепожирающего хищника.

Хитрец выдает «единение противоположностей» за Божественное единение всего мироздания. То есть, настоящее единение это когда нет противоположностей, а противоположностей нет тогда, когда нет целостностей, т.е. система (ы) разрывается, и, таким образом, единение есть результат единения с Богом, который одаривает. В гармонии же все наоборот, «единение противоположностей» происходит в результате закупоривания систем, создавая ситуацию, при которой, под общим видом дружелюбности и милостивости, но временной необходимости, а потому по русской поговорке – «в добровольно-принудительном порядке», силы вытягиваются из составляющих для их же последующего объединения. Поэтому в результате единения первого случая происходит быстрое движение вперед, а в результате второго случая – как говорится – «шаг вперед и два назад». Можно привести показательный пример. Две руки человека это две разные части одного тела, т.е. все это одно тело. Но с точки зрения гармонии руки это противоположности, т.е. отгородившиеся настолько, что превратились в суперличности, поэтому каждая из них сама по себе, и поэтому в гармонии, по русской пословице, «правая рука не знает, что делает левая», и тем более не указ друг другу, и поэтому здесь требуется объединительный момент, чем и является общее тело, как третья суперличность в цепкой связи с обоими заставлявшая соблюдать вынужденные условия совместного пребывания. Или, можно привести пример иначе. Настоящее единение это автомобиль и водитель, образно говоря, с мозгами, а лживое, это автомобиль и водитель с преобладанием животных рефлексов. Целостность как бы и там и там, но в одном случае она с мозгами и потому является нецелостностью, а дисгармонией и творческим процессом, где мысль не потакает нервной замкнутой системе человека и потому ее разрывает, в результате чего движение происходит соразмерно здравомыслию дающееся от Бога, а в другом, мыслительный дар не выходит за рамки обслуживания нервной системы, конструируя, таким образом, целостность системы, т.е. людей в структуре материи, без сознания (примитивного сознания), представляется процессом зацикливания, где, с одной стороны, происходит ублажение нервно-рефлексной системы движением достоинства сильного рефлекса, а с другой, любой самый сильный рефлекс неизбежно затухает, поскольку в гармонии, с одной стороны, величина силы рефлекса наталкивается на противоположную величину силы рефлекса, а с другой, поскольку вообще вся система стремится к покою и экономит свою энергию. Точкой экстремума последнего примера можно назвать единение деталей автомобиля, соответственно, революционным процессом становления упорядоченности из хаоса, что с позиции гармонии одновременно является и процессом движения, или, абсолютным экстремумом, два автомобиля, процесс единения которых должен вывести на новый уровень их способностей.

Гармония, как позиция природы величины, представляется сочетанием-согласием (сказал бы лирик или хитрец), уравновешиванием (по мнению практика-техноря) сил и законов. Поэтому гуманизм – это давление закона. Но по своей природе закон эгоистичен – закон мертв и не имеет внутренних сдерживающих рамок, он представляет собой ограниченность и зависит от того, кто его установил, и потому природа закона преходящая, смертная, и потому закон преследует цель отдаления свей кончины до бесконечности, – вследствие этого он стремится распространить свою власть до бесконечности, иначе говоря, целостность всегда голодная. Это внутренняя составляющая духа гуманизма. Поэтому чем больше личность или общественная система вовлекается в гуманистические идеалы единения, тем сильнее становится не обществом согласия, закона, где все по закону, а обществом природы закона, где эгоизм расцветает пышным цветом, а властный – доминирует над здравомыслием… P.S.: – так что властитель хочет быть выше всех законов, даже собственных, как бог, к чему стремятся и все остальные… – здесь всё не в терпёж, и в то же время в бесконечном терпении.

Мир сложности это мир динамики, мир простоты менее динамичный – тормознутый, поэтому состояние благоуспешности в примитивном обществе более растянуто во времени, создавая иллюзию верности мировоззрения целостности бытия, поэтому гуманизм в примитивном обществе торжествует и всемирная человеческая история этому наглядное подтверждение, когда на раннем этапе своего существования племена были подвержены поклонению различным культам-идолам с центральной идеей благоденствия общины, достигаемое через принцип сбалансированного единения и его устойчивости в факторе труда. Именно поэтому силы мистицизма культивируют идею старины как благоденственное время состояния тормоза, сотрудничества человека и Люцифера через связку идол-гармония (единение-согласие), гармония в племенном устройстве, гармония племени с окружающим его миром и наглядным идолом, символизирующим эти отношения. Именно поэтому гуманистические системы, в затворнической ограниченности, и в неустойчивости предчувствующие свою кончину, стремятся к распространению, а достигнув огромных размеров (империй) становятся не в состоянии удержать примитивным устройством, старым мировоззрением, состоянием покоя, размеры своего государства, рушатся, – гуманизм либо настраивается на военный уклад и поглощает, либо его поглощают внешней системой гуманизма, либо превращается в гнилое покойственное общество, так называемое «единения противоположностей», «верхов» и «низов», где «верхов» хоть и меньше, но один стоит десятерых из «низов» и потому прекрасно уравновешивается, и рассыпается, либо достаточно неплохо сохраняется в деревенском укладе, небольших городах с деревенским укладом (например, у Аристотеля полис в идеале должен быть не более 10 000 человек), выжидая, когда пробьет его час к распространению… P.S.: Природа целостности стремится к гармонии, т.е. к бесконечности, достигнув чего обретает абсолютный покой – резвость целостности иллюзорна, ее цель – покойственный сон.

Исходя из составной части Вселенной – силы, гармония, соответственно, гуманизм, представляет собой фактор энергетического сбалансирования, уравновешивающей проявления сил прямо или косвенно противонаправленных. Человеку, смотрящего на мир «со своей колокольни», кажется, что гармония это пик, наилучшее состояние, к которому нужно стремиться, точно так же как для насекомых вожделенна зажженная в темноте лампочка. Но, видимо, еще никто не подумал (или, не осмелился подумать), что само уравновешивание это смерть движению и развитию (процессу создания и формирования нового), т.е. уравновешивание – это покой, а, кроме того, фактор независимости – себявозвышения – и замкнутости, и, соответственно, застой, поэтому в мире движения и развития смерть самой системы «Гармония». Уравновешивание ведет к затуханию причин, вызывающих изменение, т.е. гармония это аксиома состояния покоя (буддистская нирвана), а творчество – дисгармония, т.е. когда нарушается уравновешивание, появляется нечто выходящее из устоявших, привычных рамок. Общая же замкнутость гармонии ведет к отставанию от незамкнутых на себе систем, деградации и верной смерти (или, тем или иным реформам, выхода из собственной гармоничности, ложных или явных). Другими словами, мир – это не когда «+» равен «—», а, наоборот, когда эти величины не совпадают, вследствие чего происходит изменение мира, а поддерживающей опорой этих величин, этого негармоничного взаимодействия в состоянии стабильности выступает третья сила – заинтересованность Бога-Творца. P.S.: Мир это не фантазии спящего мозга, не сон летаргический, но пробуждающая реальность.

Можно привести пример: день и ночь сменяют друг друга вовсе не потому, что они находятся в гармонии между собой – когда произойдет их уравновешивание, то для стороны дня наступит вечный день, для стороны ночи – вечная ночь, все остановится (а поскольку остановка одной величины в цепной реакции влечет остановку всего существующего, то это есть выражение величины «0» – гармонии Бытия, поэтому все исчезнет, Вселенная исчезнет), – и не из-за борьбы друг с другом – вообще, они не одухотворены, не имеют ни целей, ни характерности, – а, наоборот, их смена проистекает в результате движения-изменения, являвшееся следствием негармоничности. День и ночь лишь отдельные факторы, но их удачное совмещение (чередование) выявляет тонкую подгонку механизма движения под названием Бытие.

Позиция уравновешивания в гармонии ведет к положению равенства всех частей бытия, а равенство частей бытия ставит человека в положение равенства с природой, т.е. человек как часть природы, не лучше и не хуже любого элемента, что в природе эгоизма величественности величины приобретает позицию негатива, – человек – всего лишь один элемент в истории природы, Вселенной, всего лишь ничтожный организм, – тогда как Бог (весь смысл Библии) говорит, что человек это венец творения, – отсюда происходит вытекающее положение о необходимости быть в гармонии с миром, слияние с природой, т.е. идет незаметное перетягивание, Божий венец превратить в малозначительный элемент – человек как обычное животное, – в человеке Бог заложил потребность в творчестве, а сатана стремится затереть суетой эту творческую потребность, убить необходимостью, полет мысли зажать приземленностью, представляя необходимость эталоном существования общества (к примеру, по русской поговорке – «где родился, там и пригодился», т.е. нужен как фактор решения вопроса, как винтик природы, и не более, т.е. ни как неповторимая в творчестве личность): если Бог изливает милость, то сатана вкладывает заинтересованность по необходимости, поэтому история противостояния Люцифера Богу представляет собой противостояние эгоизма справедливости (уравновешивание сил справедливости) милости.

Мир является замысловатой конструкцией приспособления одного к другому, следовательно, у сложной конструкции должен быть умелый конструктор – Бог-Творец, который замыслом производит соединение, объединение-единение всех частей Бытия. Однако в позиции мистицизма процесс единения-конструирования, если так можно сказать, принимает степень, «опережающее» Бога, бесконечной сложности, суперсложностии, где приспособление является не приспособлением, или, иначе говоря, единение в гармонии это приспособление не приспособляемого, здесь единение, поистине, является изящным произведением искусства волшебной палочки.

С позиции быть дитём Бога все люди являются братьями и потому они равны во всех правах, с позиции же гармонии наоборот, все элементы вначале равны между собой, а, соответственно, значит они братья. Поэтому, как в зеркальном отражении мира Бога-Творца, в гармонии всегда «телега находиться впереди лошади», что прекрасно отображено пословицей русской атмосферы: в гармонии эпоха наступает раньше причины наступления новой эпохи.

Положение равенства перед Богом не означает равенство между собой, которое состоянием неравенства наделяется свойственными для каждого элемента отдельными талантами. Однако это положение существует и в гармонии, когда все её элементы равны перед лицом гармонии, и в то же время различны по степени своей величинности, наделяя момент различности таким же фактором талантности. Поэтому гармония копирует произведение Бога-Творца со всей своей возможности бесконечной маскировки, а вылезающие несоответствия старается не замечать позицией безразличности.

Гармония является эталоном равенства во всех отношениях, в том числе и нравственно-духовных. Поэтому главный девиз гармонии – толерантность, вследствие чего здесь допустимо всё, и потому эта система представляет собой хаос состояния «0», что, в свою очередь, является противоположностью, присутствующей в «единстве противоположностей», цементирующего единоличия.

Состояние целостности является формой сложноустроенности примитивизма, когда величина состоит из величиной бесконечности, с одной стороны, с другой, тем являясь копирующим свойством Бога в Его сложноустроенности, поэтому если Бог – Истина, то величина заявляет о собственной истинности, но в действительности несет природу тени, антиистинности, и поэтому последователи гармонии пропитаны бандитскими наклонностями – там все (копирующее Бога) говорят о правде, и все склонны к неправде. Поэтому, по русской поговорке, « здесь говорят одно, подразумевают другое, а делают третье». У русских на этот счет сложилась ещё и другая своеобразная похвально-понимающая поговорка – «быть у колодца и не напиться».

Целостность – это явление идеализма абсолютного уравновешивания плюса с минусом, т.е. такого состояния, которого в природе не существует, поэтому здесь царствует состояние супер, которое, в свою очередь, «единством противоположностей» открывается образом полнейшего идиотизма.

Гармония культивирует личностное начало, причем если гармония это состояние супер, то личностное начало тоже в степени супер, т.е. безумства, поэтому в гармонии царит культ личности, по своему копируя тем творческое начало дисгармонии, но в отличие от дисгармонии личностное начало гармонии базируется главным образом на достоинстве-силе или покровительстве более сильной структуры гармонии, следствием чего является устойчивость системы, в отличие от творческой природы, где само творчество является показателем устойчивости. Поэтому гармония это в первую очередь сила, силовое решение проблемы, что является бандитсвующей наклонностью, откровенным бандитизмом со структурой управления с главарем-паханом на ее вершине.

Все что не делается в гармонии, все является следствием одной цели – сохранение устойчивости, т.е. энергии, что, в свою очередь, лучше всего осуществляется в ее увеличении. Знакомство же с сильным (заискивание, угодничество) является хорошим способом такого сохранения или приумножения своих сил, поэтому гармония стремится к связям т.с. по блату, отражая тем картину стремления человека (общества) обойти правила установленные Богом, – однако состояние блата может быть только у немногих, поэтому все остальные, ругая блатных, завидуют им.

В структуре гармонии любой вид управления несет оттенок лживости, приобретает вид существования по блату, или откровенно бандитствующего характера. В централизации это связка своих людей, т.с. пахана и его особо близких дружков (а те по нисходящей своих, а если и не своих, то в прямой зависимости, чтоб не отличались от своих), весь остальной люд представляется благодатной средой для благоприятного пребывания бандитствующей группировки (и семейников «пахана», которые, в свою очередь, постепенно размывают этот т.с. светлый облик «авторитета», выделенный «Небесами»). В масштабе больших образований паханом становиться сам ставший, таким образом, стольный город. Армия чиновничества, феодалов, предпринимателей выгодных сфер и отраслей – «братками», которые во главе с «паханом» пребывают в благодатной, т.е. легкой и дешевой среде своего существования, как правило, находившейся в природных ресурсах, дешевом труде (дармовом в виде рабства, крепостничества, колоний), в повышенных налогах (которые фактически мало отличаются от дани) с подвластной территории, коррупционно-кормленческой форме устройства общественно-властных отношений. Несмотря на кажущиеся плюсы взаимной выгоды принципа достоинства, гарантирующие хорошую устойчивость подобных систем, исторический срок их ограничен зыбкостью стабильности от недовольства основной массы элементов, что рано или поздно приводит к смутам, переворотам, бунтам, революциям, или захватами иноплеменниками по причине слабости от общей недоразвитости: система «ты мне, я тебе» находиться в замкнутом состоянии и потому является ограниченностью, вследствие чего она всегда страдает упадком сил, энтропией, – парадокс гармонии в том, что в системе своих никто не говорит правду (лишь только малую), и приходит время, когда у главного «авторитета» теряется ориентир.