Попроси меня. Матриархат, путь восхождения, низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 1

Но каково бы ни было происхождение всех описанных обычаев, они сильны своей глубокой древностью; прочие же установления, отвратительные и гнусные, держатся на нечестии, царящем у иудеев: самые низкие негодяи, презревшие веру отцов, издавна приносили им ценности и деньги, отчего и выросло могущество этого народа; увеличилось оно еще и потому, что иудеи охотно помогают друг другу, зато ко всем прочим людям относятся враждебно и с ненавистью. Они ни с кем не делят ни пищу, ни ложе, избегают чужих женщин, хотя до крайности преданы разврату и в общении друг с другом позволяют себе решительно все; они и обрезание ввели, чтобы отличать своих от всех прочих. Те, что сами перешли к ним, тоже соблюдают все эти законы, но считаются принятыми в число иудеев лишь после того, как исполнятся презрения к своим богам, отрекутся от родины, откажутся от родителей, детей и братьев. При всем том иудеи весьма заботятся о росте своего народа, – на убийство детей, родившихся после смерти отца, смотрят как на преступление, души погибших в бою или казненных почитают бессмертными и по этим причинам любят детей и презирают смерть. Тела умерших они не сжигают, а подобно египтянам зарывают в землю; большую роль играет в их религии учение о подземном мире, тоже совпадающее с египетским; зато совсем по-другому, чем египтяне, представляют они себе небесные силы. В Египте божеские почести воздаются различным животным и статуям, нарочно созданным для этой цели, иудеи же верят в единое божественное начало, постигаемое только разумом, высшее, вечное, непреходящее, не поддающееся изображению, и считают безумцами всех, кто делает себе богов из тлена, по человеческому образу и подобию. Поэтому ни в городах у них, ни тем более в храмах нет никаких кумиров, и они не ставят статуй ни в угоду царям, ни во славу цезарей. На том основании, что их жрецы издавна пели хором под звуки флейт и тимпанов, опутывали себя гирляндами из хмеля, а в храме были найдены золотые лозы, кое-кто решил, будто иудеи поклоняются отцу Либеру, который некогда подчинил себе страны Востока и вывел их из состояния дикости. Религии эти, однако, ничуть не сходны: обряды, введенные Либером, торжественны и радостны, обычаи же иудеев бессмысленны и нечисты¹…

Большая часть Иудеи занята деревнями, но есть у них также и города, среди которых столица племени – Иеросолима. Именно здесь находился их храм, в котором были собраны огромные богатства. За первой линией укреплений шел город, дальше – дворец, а храм стоял в самой глубине, за внутренней оградой. Только иудеям разрешалось приближаться к его дверям; внутрь допускались одни лишь жрецы. Пока Востоком правили ассирийцы, мидяне и персы, иудеи были самым жалким из подвластных им народов. Во время господства македонян царь Антиох попытался было искоренить столь распространенные среди них суеверия и ввести греческие обычаи, чтобы хоть немного улучшить нравы этого мерзкого племени, но тут начался мятеж Аршакидов, и вспыхнувшая парфянская война не дала ему довести до конца начатое дело. Позже, когда власть македонян пришла в упадок, парфяне еще не сделались тем могучим народом, в какой они превратились впоследствии, а римляне были далеко, иудеями стали управлять их собственные цари. Затем непостоянная чернь изгнала этих деспотов; но они вернулись, с помощью оружия вновь захватили власть и стали править так, как обычно правят цари: ссылали граждан, уничтожали целые города, убивали братьев, жен, родителей. Полагая, что это поможет укрепить их власть, они приняли также жреческое достоинство и стали еще больше поощрять иудеев в их суевериях²»²⁸.

Если таково было отношение римлян к иудеям, то вышедшая из иудаизма секта Христа, к которой враждебно настроены были сами иудеи, представлялась римским гражданам явлением еще более гнусным. С точки зрения римского государства, христиане выступали оскорбителями величества, отступниками от государственных божеств, последователями запрещенной законом магии, исповедниками недозволенной законом религии. Христиане обвинялись в оскорблении величества как потому, что они для своего богослужения собирались тайно и ночью, составляя недозволенные собрания (участие в «collegium illicitum» или в «coetus nocturni» приравнивалось к бунту), так и потому, что они отказывались чтить императорские изображения возлияниями и курениями. Отступничество от государственных божеств также считалось одною из форм оскорбления величества. Чудесные исцеления и существовавший в первобытной Церкви институт заклинателей язычники считали делом запрещенной законом магии. Они думали, что Иисус оставил своим последователям магические книги, в которых изложен секрет изгнания демонов и исцелений. Поэтому священные книги христиан были предметом тщательных розысков со стороны языческих властей. Магические сочинения и сами волшебники законом были присуждаемы к сожжению, а соучастники преступления были распинаемы или умирали в цирке.

Иностранные религии были запрещены уже законами XII таблиц: по законам империи за принадлежность к чуждой религии люди высшего сословия подлежали изгнанию, а низшего – смертной казни. Христианство являлось притом полным отрицанием всего языческого строя: религии, государства, быта, нравов, общественной и семейной жизни. Поэтому христианин для язычника был «враг» в самом широком смысле этого слова. Императоры, правители и законодатели видели в христианах заговорщиков и мятежников, колеблющих все основы жизни государственной и общественной. Жрецы и прочие служители языческой религии естественно должны были враждовать против христиан и возбуждать вражду к ним. Люди образованные, не верующие в древних богов, но почитающие науку, искусство, всю греко-римскую культуру, видели в распространении христианства – этого, с их точки зрения, дикого восточного суеверия – великую опасность для цивилизации. Необразованная чернь, слепо привязанная к идолам, языческим праздникам и обрядам, с фанатизмом преследовала «безбожников». При таком настроении языческого общества о христианах могли распространяться самые нелепые слухи, находить веру и возбуждать новую вражду к христианам. Все языческое общество с особенным усердием помогало выполнению кары закона над теми, которых оно считало врагами общества и даже обвиняло в ненависти ко всему человеческому роду.

Нерон стал первым императором начавший официальное гонение на христиан; устроивший поджег в Риме, он свалил на них всю вину. Но гонения на христиан до 250 г. были все же локальными и разрозненными, массовый характер и жестокость они обрели лишь при Деции. Вместе с тем гонения имели и положительный эффект, благодаря этому христиане стали расходиться по всему миру, неся ему знания о спасении.

Распространяясь по земле христианство, стало встречать сопротивление общественного строя. Христиане провозглашали идею равенства всех людей перед Богом (что, в свою очередь, мистической составляющей, отступничеством, стало сразу передёргиваться в равенство людей вообще, с выстраиванием прокоммунистических общин), что не нравилось аристократии, оправдывая иерархическое состояние общества заинтересованностью в этом самих богов, поддерживая своим состоянием язычество. Также христианство встретило экономическое противодействие, когда ставило под экономический удар какое-либо ремесло, держащееся на поклонении какого-либо идола.

Помимо внешних факторов гонений и различных сопротивлений в христианстве стали возникать внутренние проблемы как распространение ересей, для преодоления которых шла выработка канона писания, формирование которого в целом закончилось к 175 г.

Примерно, в 170 г. церковь стала называться Кафолической, т. е. Вселенной. Внутренняя и внешняя борьба церкви за выживаемость и чистоту своей веры привело к повышению своего престижа Римской церкви. В христианском мире она получила репутацию непогрешимой в борьбе против ересей и раскола. К тому же к этому времени появилась всеобщая необходимость разрешения проблем гонения и ересей, для чего было необходимо элементарное церковное управление. Исторический престиж Рима как столицы империи, к 100 г. эта самая большая и процветающая церковь, помогающая другим церквям, и пронизывающий все человечество и, соответственно, уже заблуждавшихся христиан, дух достоинства, с моральным аргументом, что апостол Пётр был первым епископом Рима и что по евангелию он имеет особое положение, в середине II в. закрепило за римским епископом старшинствующее положение среди других. С 313 по 450 гг. римский епископ был первый среди равных епископов, затем превосходный, и наконец, ставший папой Римским. Так, Лев I, епископ Римский с 440 по 461 гг., очень часто использовал титул «papas», и требовал, чтобы его решение было окончательным среди церковного суда епископов. (Это подкреплялось как бы теологическими доводами словами апостола Матфея 16:18, «ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою…» Но Петра Христос звал «petros», имеющее мужской род, а камень, на котором Он построит Свою Церковь – «petra» – женского рода, и в данном случае имеет значение живого камня. Таким образом, назвав Петра камнем, Иисус имел в виду твердость веры, на котором будет выстроена церковь. Вместе с тем, не трудно понять, что камень это вообще тот «камень, который отвергли строители», который в притчи Христа есть виноградник и его посланник-сын). Сама же Иерусалимская церковь, в результате разрушений Иерусалима в 70 г. и 135 г., перестала быть равной Римскому епископу.

Христос совершил миссию спасения человечества, образовав тем христианскую общину, но достоинство не сдает позиции, проникает в церковь, и взаимоотношения внутри церкви уже скоро начинают напоминать взаимоотношение сторон достоинств.

Вслед за возвышением Римской церкви спешила Византийская. Римский епископат требовал присвоения себе первенства авторитета в церкви, но восточные патриархи стояли на позиции принципа соборности. В результате этих расхождений сложились две принципиально отличительные экклезиологии – восточная и западная. Когда в 587 г. Константинопольский патриарх Иоанн Постник присвоил себе титул «Вселенский», Римский епископат расценил это как претензию на церковное господство. С этой же целью Византией была предпринята идея Восточного распространения христианства, в противовес Римскому западному. Так, ею была выдвинута идея миссионерства апостола Андрея Первозванного (названного так в честь того, что он был первым учеником Иисуса Христа), Византийского покровителя, который исходил со своей проповедью все Восточные земли империи, с прилегающими территориями.

По свидетельству Оригена, на которое ссылается Евсений Кесарийский, Андрей получил по бросившему жребию Скифские Причерноморские земли. Впоследствии, эта идея была подхвачена славянскими летописцами, сделав Андрея путешественником-первооткрывателем и миссионером по территории восточных славян. Именно только с этой целью автор «Повести Временных лет» указал путь из варяг в греки только как Волхов – Днепр, объяснив, что из Понтийского (Чёрного) моря в Рим можно добраться через Варяжское (Балтийское) море. Опуская момент или не осознавая, что для первых миссионеров все то, что находилось за пределами Римской империи, тем более на отдаленных расстояниях и тем более севера, было фактически «темным лесом» (лишь смутные представления опирающиеся на свидетельства отдельных путешественников), летописец посылает Андрея проделать чуть ли не кругосветное путешествие: из Азова через Балтийское море и Атлантический океан в Средиземное море Римской империи. Причем автор умалчивает насколько этот путь отличен от обычного и у несведущего читателя создается впечатление в небольшой разнице расстояний, и то, что апостол Андрей сделал важное открытие нового пути, демонстративно его затем преодолев. Совершая же географическо-разведывательную операцию (по «ПВЛ» из Корсуня, т. е. Херсона, тер. Крыма, в Рим) апостол заодно, конечно, просто должен был и миссионеровать всему населению Восточной Европы. Таким образом, летописец, для поднятия престижа Киевской Руси, искусно совместил миссионерскую деятельность апостола по евангелизации с якобы имеющимися у него наклонностями по открытию новых путей передвижения на незаселенных и малозаселенных просторах земли.

Римский император Константин (ок. 274—337 гг.) был незаконным сыном римского полководца Констанция и освобожденной из рабства христианки с востока Елены. Однажды при битве у Мильвийского моста через р. Тибр, когда поражение императора стало очевидным, ему было видение креста на небе со словами – «С этим знаком победишь». Константин вступил в бой и одержал победу над врагами. Дальнейшее благорасположение его к церкви определилось и выгодой сохранения римской классической культуры и всей империи с новым мощным центром христианства. К этому времени уже было ясно, что исторически христианство никому не принесло вреда и сам Константин уже приглядывался к этой верой, его знамя стало зваться «лабарум»: по исторической памяти лабиринта, как символа перевоплощения, перехода из вечной смерти, т.е. язычества, в вечную жизнь, веры в искупительное действие И. Христа, но, в то же время, символа гармонии мира, с одной стороны, отрицающее Бога-Творца, с другой, с христианской позиции, провозглашения – Бог держит мир (т.е. важно в каком мировоззрении тот или иной символ. Некоторые исследователи находят истоки названия в тюркском языке ala barim – «погибель недобрых помыслов», возможно разный смысл соединялся и в итоге получалось общее значение в обновлении мира). В 313 г. Константин и Ликиний в Миланском эдикте даровали полную свободу вероисповедания, затем вернул церкви конфискованное имущество. В 330 г. Константин основал г. Константинополь, куда в дальнейшем переместится центр политической и духовной власти на Востоке, в противовес Западной Римской, где после 476 г. папа уже получит к духовной и политическую власть, вследствие свержения германскими наемниками Римского императора.

Ко времени правления Константина взгляд некоторых внутренних течений христианства все более утверждается, разъединяя тем церковь, что стало приводить в смуту и саму власть. Константин решил принять участие в разборе их спора, с одной стороны сделать церковь единой, с другой этим актом привлечь ее на сторону государства. Основным мотивом всех споров является, как правило, сущность Христа. В это время жил некий Арий, пресвитер Александрийской церкви. В поместных церквях епископ и пресвитер занимались одним и тем же служением, и являлся наивысшим постом. Арий стал трактовать сущность Христа не как Бога, а как Его сына, не как Творца, а как самого сотворимого и имеющего начало. С одной стороны Арий признавал Христа Богом, с другой ставил Его на второй план – тем самым незаметно низводя христианство из религии в культуру высокого нравственного начала, получая в результате орелигиозненную культуру. Из письма Ария к Евсению, епископу Никомидийскому: «Однако же, Его не было прежде, чем Он был рожден, или сотворен, или определен, или основан, ибо до рождения Он не существовал…»²⁹. К Арию присоединились еще несколько служителей. В 325 г. в г. Никее состоялся Первый церковный собор, с участием императора и около 300 архиереев. Собор осудил арианство как ересь и для предупреждения будущих разногласий составил Символ Веры, следующей формулировки: «Веруем во единого Бога Отца Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого; и во единого Господа Иисуса Христа Сына Божия, единородного, от Отца рожденного, то есть из сущности Отца, в Бога от Бога, в Свет от Света, в Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, единосущного Отцу, через которого все произошло как на небе, так и на земле, который для нас человеков и для нашего спасения сошел, воплотился и вочеловечился, страдал и воскрес в третий день, взошел на небеса и придет судить живых и мертвых; и в Духа Святого. А говорящих, что было время, когда (Сына) не было, или что Его не было до рождения, или что Он родился из несущего, либо утверждающих, что Сын Божий существует из иной ипостаси или существа, или превратен, или изменяем, святая кафолическая и апостольская церковь анафематствует»³⁰.

Следует отметить еще один немаловажный факт в религиозных вопросах Рима и Византии. «Равноапостольный» Константин Великий, будучи язычником, дал равноправие христианству и перед кончиной принял крещение, причем в последние годы он явно поддерживал арианство и даже крестился от арианского епископа Евсения Никомедийского. Видимо «лабарум» у Константина в большей степени относился к мистической стороне, ученой светскости, к богу Гармонии Мира, а сам Христос воспринимался Богом, делающий добро, т.е. очеловечивался, потому переходил в ранг великого учителя доброты, что в церковной среде России станет фундаментальным положением. Приверженность эллинизма Константином (и всех греков) подтверждается символом царской власти Византии в виде полумесяца (цата). Мало того, эллинизмом было пронизана сама греческая церковь, ее кресты буквально стали отражением кельтского символа мистического обновления мира, многие иконы носили изображение с цатой, храмы строились по принципу золотого сечения, подчеркивая тем мировоззрение целостности. Все это указывает на стремление прописать эллинизм в христианстве, символикой обновления через рождение посредству слияния противоположностей выразить обновление через Христа, который воспринимался греками простым человеком (и потому изображавшийся на иконах в цате, поскольку ему требуется обновление), сам обновившийся через смерть и новое рождение, стал Богом (и теперь цата выражает Его природу абсолютной гармонии), после чего теперь через него нарождается-обновляется весь мир.

Присутствие полумесяца на крестах, делавшее крест похожим на якорь, церковнослужители объясняют словами апостола Павла, что Христос это наша надежда, «которая для души есть как бы якорь безопасный и крепкий» (Павла к Евреям 6:19). В подобном случае якореподобный христианский символ в самом деле оправдан, что служило большим закреплением его в истории, но общую эллинистическую атмосферу тяжело скрыть и она то было доминирующим в мировоззрении византийцев, и в конечном итоге полумесяц, как и следовало было ожидать в мире светскости логично вернулся на круги своя, возвратился в свое исконное женское начало, стал символом матери Христа – Марии, и, таким образом, этот символ абсолютно слился с кельтским символом обновления мира через рождение, стал символом омоложения мира через «Богоматерь». Поэтому арианский дух (где Христос получеловек-полубог) был распространен в Византии. Арианином был и сын Константина – Констанций.

В своей истории Константинополь всегда относился к арианству более терпимо, чем Рим. Такому явлению служили два фактора: культурная история греков, которая, в свою очередь, влияло двояко – с точки зрения национальной гордости, и с точки зрения неполного ухода от эллинизма; и идея независимости и равноправия церквей в мире аппетита доминанты Римской церкви. То есть, с одной стороны, мистическо-культурный задел греков в догоняющем мире превратился в культуру толерантности, что совпало с культурной направленностью ариан, арианской толерантностью. Известно, что ариане были намного терпимее своих западных коллег, поборников мистики, и не устраивали костров из оппонентов. На веротерпимость ариан указывал и ревностный католик Григорий Турский. С другой стороны, высокая культура, достижения в науке и технологии, стала гордостью греков, ориентацией на светскость, науку пронизанную мистицизмом, т.с. эстафетной палочкой светского Вавилона, который, в свою очередь, был эталонным выражением настроения хамитов, – когда культ рационализма, закамуфлированный под жертвоприношение богам для собственного благополучия, еще более усилился, а фаллический (древнее мировоззрение гармонии мира) приобрел ничем не сдерживаемый оргиастический характер. Таким образом, исторический «неведомый Бог» эллинизма, с его основополагающим «единством противоположностей», на котором зиждилось наука и культура, иначе говоря, наука и культура мистицизма, будет действовать в истории Византии дальше, превращая христианство в эллинизованное христианство, или, сказать точнее, христианство хамитского («хамовского») вида, проегипетского типажа солнечной ладьи, просветского направления, где Христос превращается в доброго героя, – напоминающее арианство, хотя внешне отрицая Ария, – со злыми намерениями, намерениями достоинства, покарания греха-недостоинства. Поэтому впоследствии эта греческая светскость выльется в отрицательное воздействие, огромную историческую проблему для многих сопряженных с Византией народов. Оказавшись в ловушке красивой человеческой мудрости, культуры, она, ее дух, станет закрывать глаза на откровенную арианскую ересь, исключением чего не станет и Русь, с ее фундаментальной основой такого же мировоззрения, но еще более рьяного к нему рвения, ставшее здесь бичом на многие века, – если греки постигали гармонию мира через науку и культуру, то русские (в мистической интерпретации) просто прозвались «сынами солнца», т.е другими словами – «мы дети гармонии природы» – «мы – сама целостность, сама чистота природы высокого достоинства». В виде очеловеченного христианства Русь, при закрытии глаз Византией и при последующей ее церковной поддержки (т.е. фактически благословения на ересь), примет по духу близкое ей издревле, туже самую эстафетную волшебную палочку, вирус скрытой светскости (духом которого был пронизан и Вавилон) – с одной стороны, с более выраженным сострадательным видом, и в первую очередь к самому И. Христу, с другой, поскольку опускается божественная природа Творца, природа бытия обожествляется, соответственно, доминант культуры, образования, науки, всеобщего кругозора, толерантности, – и, образовав у себя еще более светское христианство, поддерживая взгляд на гармонию мира во всем, соответственно, еще более дремучести взглядов – так, что даже долгое время отторгая культуру познания, но впоследствии, осознав, что, образно говоря, телега не едет без колеса, вытащив из своего вековечного «загашника» этот принцип гармонии – светское познание, вновь обретевший у этого народа новую культопоклонническую эру своей жизни, – Русь на века превратится в самых упористых в невежественности, самых толерантных к дьяволу христиан – в ариан, затушеванных со временем под «невинное» греческое православие, в конечном итоге, царственно-божественные построят суперчистое, суперсветское супергармоничное общество в истории мира, суперэллинизм, супервавилон, «суперхамовское» солнечной ладьи государство, с культом образования, науки и отношением пренебрежительности, рабовладельческого холодного расчета к своему народу, в глазах правителей игравший роль инструмента, неживого элемента, «ничто»… Потому то в западном католичестве, в прежнем мире варваров, несмотря на все присутствующие в нем минусы, произойдет реформация, а в восточном православии, мира высокой культуры – матриархального духовного груза и, отсюда, с душком (а то и духом) хамитского арианства, – в целом, постепенная деградация, умственная заторможенность системы, и постоянное отставание от прогресса жизни западных собратьев.

Церковь и государство, помогая друг другу постепенно сливаться. С образованием такого союза гонения на христиан полностью исчезают. На Соборе, проходивший в Константинополе в 381 г., церковь в союзе с государством уже выступала, в первую очередь, не как защитник веры, а как главная опора власти. Символ веры несколько дописали. Причем из стремления более точно охарактеризовать духовный мир – как Сын сел одесную Отца и откуда исходит Святой Дух – скорее получилось его искусственное разъединение, что стало приводить к непонятному многобожию. Вместе с тем внесли удобную вставку безоговорочного доверия церкви – «Верую… в единую, святую, кафолическую и апостольскую церковь…» С одной стороны эта фраза говорит о единстве всех христианских церквей, с другой, можно сделать упор на полное доверие церковной организации, что впоследствии и стало более всего доминировать. После этого момента церковь превращается в политическую организацию, а сам Христос, в образе страшного судного дня, из Спасителя становится главным губителем, не приставшим к церкви душ.

Здесь следует остановиться и обратить внимание на один момент. К любопытному выводу приходят исследователи Вселенских Соборов IV и V веков, а именно, что дополнение Константинопольского Собора в Никейский Символ Веры de facto не соответствует каноническим правилам. Например, профессор А. П. Лебедев в своей книге пишет: «Символ константинопольский не был читан на соборе. Мнения, что символ никейский с прибавками константинопольскаго вселен. Собора утвержден от собора ефесскаго, не верно. Не верно думает и еп. Иоанн, что в правиле 7 III всел собора разумеется символ никео-цареградский»³¹.

В работе Константинопольского Собора принимало участие 150 епископов, что не соответствует Вселенскому Собору, а только Поместному. Догматические вопросы, связанные с верой могут утверждать только Вселенские Соборы. На Втором Вселенском Соборе в Сардике и на Константинопольском Соборе 381 г., который теперь неверно именуется Вторым Вселенским Собором, был подтвержден Никейский Символ Веры. Никаких новых Символов Веры данные Соборы не принимали.

Вставки сделали свое дело, и церковь стала приобретать черты единственно-верного правоведа и строгого надсмотрщика. На первый взгляд мысль о божьем суде как о безжалостной машине встречается в Иисусовой молитве в словах – «и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим» («и прости нам грехи наши, как мы простили тех, кто причинил нам зло» – совр. перевод). Таким образом, если не понимать подноготную о чем говорит Иисус, получается, что человек отрабатывает себе прощение, зарабатывает благорасположение Бога. Вся загвоздка этих слов кроется в их невидимой, но само собою разумеющейся духовной основе того общества, к которому были обращены эти слова. Мы знаем, что прощение в иудаизме и христианстве это показатель доверия Богу, а в некоторых случаях и акт божественного проявления, т.е. человек просит помощи Бога дать понимание происходящего, а от понимания смягчение своего сердца, отдавая ситуацию в руки Бога, на Его суд, ибо сказано «у Меня отмщение и воздаяние». Это отдавание ситуации в руки Бога есть прощение, и в то же время показатель доверия Богу, вследствие чего уже происходит прощение Богом человека и последующее его благословение. Поэтому речь здесь о том, что Бог больше обращает внимание не на того, кто силу поборол своей силой (он и так сильный…) или проявил свою природную добродетель, а на того, кто испросил защиту у Бога и отдал все на волю Бога. Из всего выходит, что в этой строчке речь идет даже не о прощении как таковом, а вообще, о том состоянии, в котором пребывает человек, и главный смысл здесь не в выстраивании гармоничных отношений между людьми, оценивающихся затем Богом и по степени гармонии благословляющихся, но в простой аксиоме – да будет нам по вере нашей. Поэтому и строчка Иисуса в абсолютной точности должна звучать несколько иначе – и прости нам долги наши, как и мы доверяемся Тебе, по нашей вере. Но Иисус эту мысль выразил несколько иносказательно, не вдаваясь в философские рассуждения о человеческой немощи, о природе прощения, которое есть благословение, тем более, что с человеческого бытия она вполне понятна. А последующие христиане и церковная организация, не вдаваясь в рассуждения, пошли чисто по написанному, и церковь стала превращаться в заунылое царство обделенных, вечно вымаливающих себе прощение (уже существующее), и пылающую адом гармонию, энергию механического инструментального зачета.

Похожая на вышеприведенную мысль встречается и в других местах Библии, в положении личностных отношений, например, в Евангелие от Луки (6:31): «И как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними». С точки зрения отстраненности, в этой фразе Христос призывает зарабатывать себе доброе отношение, т.е. выстраивать гармонию, и светский мир, опираясь на вырванную из общего смысла всего Евангелия фразу, показывает на Христа, как на учителя приведения общества к гармонии, несмотря на то, что в других местах гармоничные отношения Христом отрицаются, например, во фразе того же Луки (6:29,32): «Ударившему тебя по щеке подставь и другую, и отнимающему у тебя верхнюю одежду не препятствуй взять и рубашку… И если вы любите любящих вас, какая вам за то благодарность?» Здесь Христос ясно направляет человека на путь дисгармонии, которая приводит человека к правильным отношениям с Богом. В свою очередь, для мистической волшебной гармонии преобразовательная дисгармония является эталоном волшебства, поэтому гармония культивирует дисгармонию, чтобы обрести волшебное состояние как можно больше, поэтому повышенная дисгармония в форме аскетизма является прогрессивной святостью в мире гармонии, и потому подобный принцип существования почитается светским миром. Для гармонии аскетизм и юродство становятся целью, двигателем преобразования системы «Покой».

В мире светскости процветает невежественность, – невежественность – темная сторона просвещения. До возвышения Константинопольской церкви Александрийская была главным христианским центром на Востоке и его епископы даже носили титул «папы». Основанное Александром Македонским этот город на протяжение своей истории имел сильное греческое влияние, он быстро превратился в ведущий экономический и культурный центр восточной части Средиземноморья и всего эллинистического мира, был примером учености, литературы и философии, поэтому, Александрия в духовной сфере стала, своего рода, предтечей Византии, и примечательно, что и арианство и отшельничество появилось и бурно расцвело именно в Александрии (как и сильный толчок почитания икон).

Проникновение в хамитскую среду христианства, несомненно, являлось благотворным фактором, излечивающим бальзамом на гноящуюся открытую рану смердящего законничества. Но общая модная атмосфера эллинизма фактически аннулировала принятие спасения, красивая культура, генной предрасположенностью, стала вожделеннее милости. Примечательно положение – законничество подразумевает цель культуру законничества, культуру знания, соответственно, законничество в основе имеет твердую установку невежественности. Поэтому атмосфера законничества для своей устойчивости стремиться к идеалу – высокой культуре, достигаемое или внутренним резервом, или, в случае крайне сильного законничества, привнесением из вне. Поэтому эллинизм стал продвинутой научной формой невежественного (недоразвитого) хамитства, точно так же как и марксизм – продвинутой научной формой невежественного русского состояния лествичного права, который (марксизм), в свою очередь, был продолжением эллинизма, соответственно, высшей формой хамитства, состоянием которого, с царской силой в тяге к законничеству, фактически низводя, образно говоря, до уровня изменения генов, проживал народ Восточной Европы.