– Она забрала твою жизненную энергию. Ведь ты ощущаешь себя как бы в тумане?
– Да.
– Мои труды и зелья держат тебя на плаву. А Клинок экранирует и защищает тебя. Виолетта-тварюга не может тебя контролировать на все сто. Это доказывает твоё самочувствие. А туман – это её воздействие.
Действительно, за несколько дней тренировок и терапии, я заметно окреп, а под повязкой на груди чувствуется перманентный зуд. Чешется – значит заживает. И туман бывает не густой. Ночью его почти совсем нет.
– Просто, – объясняет Бабуля, словно читая мои мысли, – в это время спит её ворон, на которого она надела твоё украденное лицо. Если бы это была сова, туман был бы ночью.
Бр-р-р! Моё лицо на во́роне! Меня пронзает судорога омерзения.
Иногда я чувствую запах Алисы. Он щекочет ноздри, и тогда туман редеет. Я думаю, что моё былое пристрастие к героину работает на врага: уж больно похож этот туман на небытие торчка и мглу, в которой я пробыл после ранения. Ранение разгоняет этот туман. Вернее, то, что последовало после ранения. Пуля, вращаясь, пронзила кожу, и, увязая в сэндвиче из мышц, костей, лёгкого и, сосудов, вылетела уже статическим куском металла, на излёте успев поранить Алису. Я прикрыл её своим телом. И моя кровь, покрывающая пулю, попала в Алису. В её кровь. Поневоле мы стали кровными братом и сестрой. Поэтому я и чувствую запах Алисы. Я чувствую, что ей сейчас тоже нелегко. Мне хочется увидеть её хотя бы во сне, но снов нет, только туман, спрессованный в мгновенье.
– 174 часа 13 минут.
– Ох, Ваньша, не завидую тебе. Я в жизни повидала много чего, но тебе…
Бабуля умеет подбодрить.
– Я могла бы к ложке дёгтя добавить море мёда, но от этого, в итоге, не станет слаще. Дело в том, что сейчас идёт война. И мы теряем инициативу. Ты, как и любой из нас – драгоценная душа, но Виолетта-стервозина заколдовала тебя. Сейчас они опережают нас, и ты, если откровенно, лучше бы помер. Так было бы яснее. Но ты, слава Богу, жив. Значит так надо.
Бабуля боится сказать, несмотря на то, что и так каждым словом забивает в моё сердце гвоздь. Боится сама себе признаться, что я сейчас, сам того не зная, могу быть лазутчиком врагов. Так вот почему она не появляется мне на глаза!
Бабуля смотрит на меня сострадательно.
– Блин, Бабуль, да я за вас, за Алису… жизнь отдам.
Она грустно улыбается:
– Ой, Ваньша, не спеши жизнь отдавать. Лицо верни сначала.
Что она хочет сказать? Она пристально вглядывается мне в глаза, будто что-то или кого-то там выискивая:
– Вижу, что в себе ты сейчас. Молодец, давай, лови волну и запоминай. Запоминай и борись.
Точно, туман почти исчез.
– Мы с Элей боремся за тебя, но так случилось, что только ты сам можешь побороться за всех нас. Придёт время действовать. А сейчас борись против тумана. Помнишь собак?
Я вздрагиваю, неужели она всё видела? Лицо Бабули неподвижно, но её глаза лучатся весельем:
– Как тогда с собаками, так и тут – никакого страха! За тебя большие силы стоят. А жизнь отдать ты всегда успеешь, тем более, что тебе больше и отдать нечего.
И действительно, она права. Кто я такой? И почему во всё это ввязался именно я? Есть же миллионы других! Чем я заслужил или, наоборот, провинился за всё это? Я бы поменялся с каким-нибудь кочегаром или дворником. Даже согласен на кассира в супермаркете! Но, чудес не бывает… Кто бы говорил, разве то, что происходит – не чудо? Но всё равно здравый смысл отказывается верить: именно таких чудес не бывает – я есть я, ни кем меня не заменишь. Внутренний голос говорит, что мог бы поспорить по поводу моей незаменимости. Внутренний голос говорит: здравый смысл придумали те, кто им не пользуется. Также, как и моралью. Как законом. Так что, отбрось здравый смысл и иди вперёд.
Я стал замечать, что некоторые вещи начал видеть как-то по-другому. К примеру, я за секунду уже знаю, что произойдёт, как будто, я сам запаздываю по времени от картинки, что могу видеть. Вижу кошку, а через секунду входит кошка.
– Молодец, Ваньша, – говорит на это Бабуля, – ты начинаешь понимать. Это в тебе просыпается интуиция. У нас, у баб, она хорошо развита. Спокон веков так повелось, что мужики ходят где-то по охотам да войнам, строят планы, этим планам следуют, и мир вокруг по этим планам строят. А бабы в это время дома по хозяйству хлопочут, как-то меж собой уживаются, и выдумывают себе кучу сюжетов один другого краше, а потом, оп-ля! на каждый ваш план у нас есть свой алгоритм на любые случай жизни. Так мы управляем действительностью, это ещё называют интуицией. Травки мои хорошо на тебя действуют. К тому же я тебя на землю завязала. Ты как Антей от земли силу берёшь.
То-то я, как только почувствовал силу, выбирался под чисто небо поспать в теньке за сараем.
– Ты, смотрю, уже окреп. У меня тут кое-что есть. От мужиков моих осталось.
Она ушла за свою занавеску и вынесла пару автомобильных госномеров.
– А в сарае в углу под дерюжкой найдёшь всё что нужно. Надо машинку твою изменить. Скоро придётся тебе ехать.
– Куда?
– Узнаю, скажу.
Невероятно: у неё в сарае в углу под дерюжкой я нашёл оборудование и краску. Чёрная матовая нитроэмаль. Даже нашёлся полиэтилен, чтобы завесить стены сарая. Я уже не удивлялся, когда обнаружил хороший респиратор. Я ещё подумал, что это за мужики были у Бабули? А главное, когда? Я тоже буду выражаться прямо, не политкорректно, в Бабулином стиле: оборудование достаточно современное, в отличие от Бабули.
Так что пару дней мне пришлось перекрашивать Птичку. Теперь она была не синей. Что-то стало в ней хищное, фатальное. Она выглядит, как мини-Стэлс. Что ж, зато теперь меня никто не узнает. Наверняка вся Контора и другие смежные службы сейчас шерстят округу в поисках. Когда я заикнулся о своём портрете в розыске, Бабуля успокоила в своей несравненной манере: не волнуйся, тебя сейчас только Виолетта и узнает. Теперь я понял отсутствие зеркал. Я как-то, пока не было Бабули шмыгнул за её занавеску, схватил зеркало с ручкой, что лежало на столе – так уж мне было любопытно на себя взглянуть, но в зеркале ничего не отражалось, как в выключенном телевизоре. Я тогда в ужасе положил зеркало на место и оттуда долой. Ну, на фиг! Не дано, так не дано! Бабуля не заметила, а, если заметила, вида не показала.
– 108 часов 23 минуты.
Перед тем, как лечь спать, я, как обычно, выпил Бабулин чаёк. В этот раз вкус мне показался другим, нежели раньше.
– О, – говорю, – что-то новенькое. Ням-ням!
– Да пора, уж. Силу мы восстановили. Теперь надо дух прокачать.
Меня всегда удивляла способность Бабули говорить на разный манер. То она – простота деревенская, то – профессор философии или медицины, а то – малолетка-хакер.
– Да нечему тут удивляться, – говорит мне Бабуля, будто слышала мои мысли, что, опять же, меня уже не удивляет, – это для тебя тут глушь, а я на самом транзитном узле информации работаю. Инфа, она, знаешь ли, стареть не даёт. Всё, ступай спать, Ваньша.
Сегодня мне впервые за долгое время приснился сон. Вероятно, благодаря Бабулиному зелью.
Мне приснилась Алиса. Она была такой же прекрасной ведьмочкой, только с длинными волосами, даже длиннее, чем, когда я впервые увидел её. Она кружилась в каком-то странном танце. Её тело постоянно находилось в движении, даже вращалось вокруг собственной оси, но лицо, обращённое ко мне, находилось на одном уровне. Единственная стационарная точка. Вокруг этого лица двигалось всё: и её тело, и фон вокруг. У меня возникло впечатление, что Алиса не видит меня, а я втихаря заглядываю в её жизнь. Весь сон – как зашифрованное послание режиссёра в видеоклипе: фон и телодвижения Алисы рассказывают свою историю. Музыка в этом клипе – что-то из Баха, только если бы его играли Жан-Мишель Жарр и группа «Kraftwerk», а на хорале звучит горловое пение бурятских шаманов.
Я увидел слово «мусор», причём не графическое написание, просто многие смыслы стеклись в одну кучу, в ком. Я понял, что часы сочтены, а минуты тают. Что хорошо одному, может быть плохо другому. Что глубина и высота – одно и то же. Что ширина взглядов весомее полноты слухов. Что лучше быть, чем казаться. Что, чем сильнее человек стремится к счастью, чем больше рвёт жилы и чужие глотки в стремлении быть счастливым, тем дальше он уходит от цели: ведь человеку для счастья нужна всегда самая малость. Что конец – это начало. Я увидел, что скоро у Алисы юбилей. Что он не уступает по силе Рождеству: многое произойдёт в этот день. Что, если мы победим, этого никто не заметит, а, если проиграем – это аукнется всем. Что за один день можно прожить жизнь полнее, чем за десятки лет. Я увидел, как в далёкой-далёкой галактике все планеты одной из звёздных систем выстроились как на парад – в линию. И свет померк, а Алиса, перед тем как исчезнуть, сказала, глянув прямо мне в душу:
– Ваня, твоё поздравление будет самым дорогим.
Такой вот сон.
– 61 час 07 минут.
Когда я рассказал этот сон Бабуле, она на секунду задумалась, а потом улыбнулась:
– Хороший сон. В руку.
– В какую руку?
– Да рука здесь не причём. Ты всё сам увидел.
– Что всё?
– До дня рождения Алисы осталось двое с половиной суток. Они там, на Острове тоже готовятся к этой дате.
– На каком острове? Я не видел никакого острова!
Бабуля вводит меня в курс дела про Остров. Про Эльсу, которую она называет Элей. Про воспоминания Максима. Про Скачок.
Я сижу, совершенно ошалевший. Я почувствовал со всей явностью, как перевернулась ещё одна страница в моей жизни. Как она неотвратимо падает влево, в необратимое прошлое. А новая страница чиста.
– Есть мнение, – говорит Бабуля, – что Виолетта-мразота устроит Здесь в день рождения Алисы какую-нибудь магическую пакость. Алиска с Максимкой будут Там. И получается Здесь, прикрыть их некому. Кроме тебя. Ты остался один, но я буду помогать, ты не бойся. Короче, тебе надо остановить Виолетту–сучищу. Надо её найти. Эля считает, что Виолетта-марамойка уже в Москве. Мол, там у них логово. А это почти две тысячи вёрст. А ты как считаешь, сновидец?
– Я думаю, если так важна дата рождения, то не менее важно место, где родилась Алиса.
Глаза Бабули засияли:
– Вот и я так думаю. Что та Москва? Баркха. Деревня Синявки. Там Анна передала Алисе Баркху. Туда нам и надо. Тебе, то есть.
– К тому же, это почти вдвое ближе, чем Москва. Но всё равно почти сутки пилить.
Возникает мысль о топливе, заправке, деньгах, но она тут же гаснет в уверенности, что у Бабули прикопана где-нибудь оставшаяся «от мужиков» бочка другая бензина.
Бабуля улыбается.
– За сараем, под вербой обрывок верёвки к ржавому колышку привязан. Потянешь за него, там и увидишь. А сейчас выпей. Это будет точка в твоей терапии. Спать будешь не долго, но крепко. А потом тебя на неделю хватит без сна. Время дорого.
Да, как и мой подарок Алисе, про который она говорила во сне. Беру кружку, пью жижку с новым вкусом, и, едва дойдя до постели, ощущаю мощный удар в голову откуда-то изнутри, вышибающий меня из действительности.
– 35 часов 42 минуты.
Проснулся я также быстро, как и уснул, будто тумблер щёлкнул. Первое, что я ощутил – полная тишина. Не жужжит муха, не тикают ходики, и не слышно никакого бормотания за занавесками. Я бы сказал, мёртвая тишина.
Каково же было моё удивление… да, нет, я испытал шок, заглянув Бабуле за занавеску! Бабуля лежала на спине у себя на кровати, мирно сложив руки на животе. Даже не прибегая к проверке пульса и дыхания, было видно, что пульса нет, как и дыхания. Последнее доказывал листок бумаги, лежащий на её груди, и который у человека дышащего непременно бы имел какую-то амплитуду, нижнюю и верхнюю точку хода при наполнении лёгких воздухом. Абсолютная мертвая неподвижность под стать тишине.
Вот тебе и раз! Без паники! Как же так, Бабуля? Как так? И, что самое главное, вовремя! Слёзы наворачиваются на глаза, мешая разглядеть строчки, написанные на бумаге. Эх, Бабуля!
«Привет, Ваньша! Сразу говорю: меня не трогать, никого не звать! Никаких глупостей типа похорон! Поверь, ничего страшного не случилось, просто так надо. Чтобы провести пешку, иногда полезно пожертвовать слоном. Но ты не парься, со мной и не такое бывало, и не раз. Я, как и обещала, буду помогать. Всё, оставь меня в покое.
P.S. На столе, возле твоей кружки, мой тебе подарок. Тебе понравится. Всё, прощаться не надо, ступай и не оборачивайся. Бог с тобой».
И что теперь? Спокойно. Бабуля говорила, что я останусь один, но она поможет. Может, она так помогает? Ничего себе, помощь! Не знаю, как это может помочь? Иду к обеденному столу, оставив бездыханную Бабулю за её занавесками. Что за подарок она мне приготовила?
На столе меня ждёт кружка с чем-то душистым и варган. Настоящий варган. Из кости, потемневшей от времени. Я приложил его к губам, потом, вспомнив о просьбе Бабули оставить её в покое, вышел из дома.
Внешний мир встретил меня противной осенней моросью. Она окутала двор шевелящимся туманом. Довольно холодно. Из-под навеса крыльца выходить совсем не хотелось. В последнее время я совсем потерял счёт дням и часам. Какая сейчас дата? Который час? Но некий внутренний хронограф говорит, что до дня рождения Алисы осталось больше суток. Сажусь на ступени, прикладываю подарок Бабули к губам и дёргаю язычок. Раздаётся жалкий дребезжащий звук. Нет, губы амортизируют колебания варгана. Прижимаю инструмент к зубам и снова дёргаю язычок. Звук стал громче, звонче, а в верхнем нёбе почувствовалась щекотка. Я дёрнул язычок увереннее, звук тоже окреп, а щекотка стала острее, кольнула в самое темя изнутри. Уголки губ произвольно поехали вверх и звук тоже повысился. Бабуля права: её подарок мне понравился. Из-за водяной взвеси в воздухе звук распространялся плохо, и я без опаски стал осваивать инструмент. Оказалось, что можно менять тон, глубину и высоту звука, меняя объём воздуха во рту мимикой лица. Оказалось, что при вдохе звук совсем другой, чем при выдохе. Оказалось, и голос можно добавить. Много чего оказалось! Но самое главное: думаю, благодаря вибрации, моё сознание окончательно прочистилось от тумана в голове, в отличие от тумана на улице. И стала время от времени пропадать картинка перед глазами – выстеленная кирпичами дорожка к запертой калитке и глухой забор с воротами: мой космос всё время после ранения. Всё это время я не видел мир, а мир не видел меня. Картинка исчезает, до того момента, как я понимаю, что она исчезла, а как только я замечаю, что я нигде, картинка появляется. Единственная постоянная – звук варгана и вибрации, щекочущие мозг. Вместо видимой картинки возникает ощущение чего-то светлого и тёплого. Мне жаль Бабулю, потому, наверное, и вытекают слезинки, одна за другой, но боль потери смягчает щекотка. Возникает мысль, что варган – инструмент сугубо индивидуальный: ни разу не слышал о группе варганщиков, или варганистов, или как их там, да и варган – тихий сам по себе, его заглушит любая гитара. Следующая мысль: а может это вовсе и не музыкальный инструмент? Раз он тихий снаружи, значит, играет вовнутрь? И там, во внутреннем мире как раз и место для игры на варгане?
Как только во мне угасла вспышка этой мысли, мир вокруг окончательно изменился. Возникла какая-то тень мысли: вот что такое транс, и её резко сдвинула тишина и пепельно-серая 3D-модель топографической карты, нарезанная тонкими зелёными линиями на квадраты. Несмотря на чисто схематическое изображение, я узнаю речку Среднюю Иру, рассекающую 3D-поле, вижу 3D-мост, где мы стояли с боссом… Максом. Да, я прав: мне нужно туда, на место рождения Алисы. Значит, работает их магия!
– Работает-работает. Как же ей не работать, когда такие силы действуют.
Бабуля!
Мир снова становится двором, завешанным туманом, я оборачиваюсь на голос и вижу полупрозрачную фигуру Бабули. Она похожа на собственную голограмму, через неё просвечивает дверь в дом.
– Я же говорила, что буду помогать. Мне отсюда сподручнее. Чего рот раскрыл? Иди, готовь бибику.
– Бабуля? Ты же умерла!
– Умерла? Не дождётесь! Это что-то типа летаргии, я сейчас где-то между мирами. Я один раз так от преследования ушла. Тоже думали – мёртвая. На двое-трое суток у меня получается. Единственный способ быть с тобой, не уезжая. А варган тебе помог меня увидеть.
Офигеть! Я в шоке! Бегу в сарай, а Бабуля – следом, как привязанная. Она так всюду со мной будет?
– Да, Ваньша, как тень.
– И в туалете?
– Ой, чего я там не видела? Да и смотреть-то не на что.
– Ну, спасибо!
– Заводи, поехали.
– 7 часов 58 минут.
Наконец, закончился дождь, и можно поднажать. Бабуля рядом постоянно что-то рассказывает. Про Остров, про какого-то Гавриила, но не архангела, про Вальгаллу, Шамбалу, про несоответствие времени между Там и Здесь. Честное слово, как радио! И всё интересно, так, как крушит всё то, что я знал до этого. Я стараюсь прислушиваться, но не всегда это удаётся. Тогда Бабуля исчезает. Когда я теряю контакт, я могу поднажать, но, в то же время, мне ссыкотно действовать в одиночку. Когда становится особенно страшно, я сворачиваю на обочину и играю на варгане. И тогда снова возникает Бабуля и начинает свои рассказы.
Меня беспокоит то, что я абсолютно явно ощущаю у себя в сознании ещё какое-то присутствие.
– Это либо из-за того, что ты начинаешь чувствовать мир и себя, либо в этот момент Виолетта–жлыга общается со своим вороном.
– Ничего себе, выбор! А третьего не дано?
– Чего?
– Ну… не знаю.
– Вот и я не знаю.
Вот! Разве это может быть, чтобы человек ехал в машине и вслух разговаривал с призраком умершей старухи?!
– Типун тебе на язык! Я вовсе не умершая! А за старуху спасибо!
– Это за то, что не на что смотреть.
– Гляньте на него, какой мстительный Ваньша! Комплексуешь?
Всё!!! Закончили!
– Как скажешь.
Нажимаю на педаль. Машина оживает и вдавливает меня в кресло. Сто восемьдесят. Привет Максу!
– Смотри. Многие ДТП происходят от нарушения скоростного режима.
Не обращать внимания. Едем.
– Знаешь, Ваньша, мне, по большому счёту, по барабану. Я – всего лишь образ. Это тебе лететь вверх тормашками.
То ли я сам, то ли читающая мои мысли Бабуля посредством меня ослабляет давление на акселератор. Так мы никуда не успеем.
– Тише едешь, дальше будешь. Ни разу в детстве не играл?
Играл. Как сейчас помню залитую бетоном детскую площадку (это ж надо было додуматься детям, которые часто падают, делать бетонные площадки) и детскую игру. И действительно, до тех, кто слишком быстро стремился к водящему, на того и обрушивалось всё его внимание. Чего это я, вообще, завёлся?
– Ничего, Ваньша. Непривычно тебе просто. На то, что ты постиг должно уходить намного больше времени. Так сказать, в гомеопатических дозах, а тебе сразу передоз устроили.
– Кто?
– Кто-кто? Светлые силы. Хочешь их так называй, а хочешь, называй меня, Элю, Алиску, Максимку, Илью, Гавриила…
– Всё-всё, я понял! Получается, варган – это баркха?
– Единственный умный вопрос за шестнадцать часов! Ты прав. Я тут мухлюю потихоньку, мне можно: на пару-тройку суток передала свою Баркху тебе, вот ты и чувствуешь всякое. Но меня удивляет, что ты теряешься. Ты ж на герыче сидел, каждый раз за гранью ходил и возвращался, только слепой был. А сейчас, считай, то же самое, только ты уже можешь видеть. Давай, соберись! Раз выжил c героином, значит, что-то твёрдое в тебе есть: другие уже сгнили. К тому же пульку словил, и живой! Так что, вспомни свой опыт, возьми себя в руки, и вперёд!
Спустя какое-то время впереди на трассе в сгущающихся сумерках я вижу силуэт и сбрасываю скорость, но, видимо, слишком быстро шёл, не успела моя интуиция сработать: человек в форме предъявил свою волшебную палочку. Подруливаю к обочине и хватаюсь за варган.
Представляю, что увидел мент: за рулём тачки сидит водила и, как чукча, наяривает на варгане.
Тук-тук по стеклу. Твою ж мышь! Это же тот сержант, что нам по дороге в Самару попался!
– Старший сержант Омельченко.
О, точно, я запомнил! Это мы на границе Самарской области.
– Нарушаем?! Документы предъявите!
Я не успел сказать ни слова, в глазах потемнело, и в следующий момент я ощутил себя продолжающим движение, как ни в чём не бывало. Что это было?
– Всё в порядке. Ребята ничего не вспомнят. Эти нам не страшны.
– А которые страшны?
– Есть у них Девятка. Десятка без Макса. Вот те опасные.
Ну вот, Девятка какая-то!
– Не бойся, я с тобой.
– 00 часов 01 минута.
– … таким вот образом, Ваньша, и сошлись дорожки Бёрни и Эли. Ой, скажу тебе, какая любовь! Какая любовь!
– Бабуль, что-то мне подсказывает…
– Да-да, я слежу. Смотрел фильм с Одри Хепберн, как бишь его, «Римские каникулы», что ли?
– Нет.
– Ну и зря. Тот фильм по их истории снят, ну, или очень похоже. Только дело не в Риме было, а в Лондоне.
– Ну, Бабуль…
– И тебя поздравляю. Вот оно – одиннадцатое октября.
Мне стало тепло и радостно. Я вспомнил Алису, вспомнил её поцелуй в Самаре… Как только обнулился мой счётчик, я успокоился и поблагодарил небо за то, что оно послало нам Алису, эту чудо-ведьмочку…
Вдруг по рулю будто ударили ломом, он стал неподатливым, а машина начала вести себя как корыто на льду, её понесло на встречку. Я сбросил газ, вознося благодарность всем-всем и Светлым силам, что трасса пуста. Кое-как выруливаю на обочину и выдыхаю.
– Колесо лопнуло!
Голограмма Бабули смотрит на меня, округлив глаза и рот.
– Они уже Там. Макс ранен.
Дева.
– Зачем?! Зачем ты лишаешь его Силы?! – призрак Дины со злобой смотрит на меня.
Неужели я, Королева, должна отчитываться перед мёртвой душой?
– Молчи! – говорю, добавляя грома в голос, – Не тебе судить! Ты мертва! Ты должна понимать, что нельзя дробить Силу. Я – это Сила! А я и Макс – уже не Сила, а дыра в колесе! На одни только споры куча времени уйдёт! Так что, молю тебя, помоги! Или хотя бы не мешай!
Не знаю, откуда выходят из меня эти слова, во мне сейчас говорят лишь эмоции и Знание.
– Пойми, – говорю, – ты уже мертва. Мне очень жаль, но это так. Давай дружить. Я знаю, ты, как и я, любишь его. Я знаю, что появление Макса стало смыслом твоей жизни, а после того, как он исчез, тебе стало незачем жить. Прости.
Дина теперь ведёт себя, как все призраки передо мной: стоит, безвольно опустив руки и голову, глядя на меня сквозь завесу волос.
– Дина, поведай мне, что знаешь об Аускани.
– Ты, наверняка, знаешь сама. Ты же видела Янтагу, – она говорит это явное имя собственное, а я слышу, как параллельно звучит «Забулон», причём возникает его англоязычная транскрипция «Zaboolon». Мгновенно выстраивается логическое дерево: Аускани–Янтагу (Zaboolon). А–Я, A-Z. Откуда-то издалека раздаётся приятный баритон с армянскими обертонами:
Омега и Альфа, Конец и Начало
Возникает на мгновение и уходит Иван, который жаловался на музыку в голове. Да. Теперь я его понимаю. Тут же возникает ещё один образ: тёмное необозримое пространство, набитое душами, копошащимися по колено в пыли. Нет света – глаза пусты. Нет Времени, только бесконечная толкотня в прахе. И вдруг где-то вдалеке сверху вниз ударяет осязаемый столб ярко-белого света. Все души оборачиваются на раздражитель. Все смотрят на этот столб с восхищением, или это всего лишь отражение в мёртвых глазах? Все смотрят с завистью, ведь только те видят Свет, кому не выпало счастье стать Светом, это она, Дина, предстала пред мои очи. Это она стала Светом.
Покорённая Дина начинает рассказ.
– Очень давно, когда я была жива и совсем молода, я охотилась в лесу. Вопреки запретам Нибу, я отправилась к Разлому, ведь только там я могла встретить что-то интересное для себя – весь восточный Гурганский лес я исходила с малолетства. Я выслеживала дичь, когда увидела, что меня окружают существа в небесных одеждах.
– Как это?
– В этих одеждах отражалось небо. У них были человеческие лица вверху, а внизу, где у людей челюсть, у них были хоботы. В детстве, первую половину которого я старалась забыть, я много чего видела на невольничьем рынке, видела и слонов. У каждого из окружавших меня существ из нижней части лица торчал хобот, уходящий за спину, а на голове у каждого был мыльный пузырь. Я испугалась, но успела бросить в них бумеры и кинжалы. Я увидела, как бумеры отскочили от пузырей, от одного кинжала существо отмахнулось, а второй пронзил небесные одежды. Клянусь, я видела кровь! Такая течёт во всех живых существах! Я даже услышала, прежде чем меня поразила странная слабость: майор, доложите! Вот стерва, ножом пырнула, кто бы знал! Я уснула. Потом меня разбудил Нибу, разогнавший гамалобусов. Через девять месяцев у меня родился Майло, мой сын. Как раз перед появлением Макса его похитили по прихоти одного негодяя. Мы с Максом много пережили прежде, чем Макс исчез, я потом нашла заказчика. Он сказал, что Майло забрали небесные люди. Я склонна ему верить: после того, чему я его подвергла, не врут. Нибу сказал, что нашему миру настал конец. К тому же, как и говорил Макс, активизировались куиджи, стали нападать на окрестности. Жажда золота и крови переполняла их. Гур пал первым, а в Гане меня отравили. Лишь после смерти я увидела, о чём говорил Макс «если пойдёшь прямо, то выйдешь с обратной стороны». Оказалось, Аускани – маленький шарик в Пространстве, а Гурганский лес – микроскопическая точка на яблоке. Мало того, оказалось, что у Аускани есть близнец – Янтага, красный рай. Небесные люди пришли оттуда. Они заставили всех Аускани верить им, убив и воскресив моего Майло, покарав куиджи, мешавших всем. Никто из смертных не задумывался, как могли полоумные куиджи захватить большую часть материка, как не с помощью небесных людей. А если кто и задумывался – долго не жил. Так они поработили Аускани. Потом те, кто мог заплатить переселились на Янтагу, оставив неимущих гнить здесь, на свалке. Аускани высосали досуха, теперь это пластиковая пустыня. Естественный прирост населения – это ссылаемые с Янтаги преступники и сумасшедшие. Рождённые здесь – большая редкость. За ними охотятся церберы. По Закону каждая семья Аускани должна принести своего первенца в жертву. А так как на второго ребёнка здесь мало у кого хватает сил, то все первенцы наперечёт. Все как могут, прячут. Но, на то и церберы, чтобы искать.
– А жертвы для чего? – задаю вопрос, хотя и знаю ответ.
– Ты же сама маг не из последних, понимаешь, что здесь тоже всё завязано на магии. Проклятья на крови – самые страшные. У всех аускани есть задатки, только развивать их не дают. А чтобы неповадно было, первенцев-младенцев отбирают и свозят на экватор в Красную пирамиду, где каждый раз, когда Янтага в зените, аккурат над Красной Пирамидой, режут младенца, а его кровью поливают Артефакт.
Вот он – Храм! И ещё одна баркха Виолетты, вредящая нам. У неё ещё есть баркха! План уничтожить эту Красную пирамиду требует своего претворения в жизнь. Но, боюсь, это всего лишь отсрочка, а не решение вопроса.
Дальше мы с Диной углубляемся в Астрал, где я пишу всю картину, а Дина – мой мольберт. Нужно постараться, чтобы найти соответствующий цвет для зависти, или смеха, или потягушек, или яркой звонкой ярости. Я рисую действительность.
Воин.
Вы не представляете, как приятно ощущать на своих обветренных щеках прикосновение листвы обычного дерева! Обычного в нашем понимании. То, чем является дерево на Аускани – величайшая реликвия, средоточие надежд и желаний. У этого дерева даже есть имя. Тапилуя. Дающая жизнь. Я стою, погрузив лицо в его крону, и буквально ощущаю, как дерево выдыхает кислород. Его листья прохладны и нежны, как кожа любимой. Если прислушаться, можно даже услышать шепот его дыхания – хор многоголосых гласных, переплетающихся между собой. Дерево – средоточие этого поселения, которое даже зовётся по имени дерева. В радиусе ста километров от Тапилуи никого и ничего – только мусорный ветер и четыре ленты асфальта, каждая под прямым углом от соседней. Говорят, если посмотреть сверху, то вся Аускани поделена на квадраты. Одетая в сетку планета-свалка. Кое-где, на перекрёстке, или на трассе можно увидеть поселение, где сохранились оазисы: толи дерево, толи незагаженый источник воды. Бывает, что совпадают все возможности, и у поселения есть и вода, и деревья, но это редкость. Мир нехватчиков. Серая мусорная пустыня с вечным одеялом низких туч, из которых не падает дождь. Дождь здесь такая же редкость, как и солнечный свет. День от ночи здесь отличается оттенком света. Днём это более интенсивный, еле пробивающийся сквозь сплошные облака белый свет, а ночью – багровое зарево.
Сами аборигены тоже серенькие, как и их мир, невзрачные дистрофики. По их дикому Закону они отдают первенцев в жертву. Поэтому та семья, которой посчастливилось забеременеть второй раз, становится стратегической единицей всего поселения. Эта семья под стать дереву обретает статус божества. На него работает всё поселение. По закону, вторые дети – собственность поселения, и только они являются его будущим. Чем больше в поселении таких семей, тем сильнее и богаче поселение. Основные товары при торговле между поселениями: семена и саженцы деревьев, вода, собранный в пакеты кислород, невесты и женихи. Животные идут как разменная мелочь. Дикий край. Самый странный ресурс аборигенов – их экскременты. В силу того, что в атмосфере много углекислого газа, то есть углерода, при нехватке воды организмы аборигенов, извините, буквально гадят углём, чья энергоёмкость выше, чем у мусора. Понятно, что товаром не является, так как такое топливо у каждого своё.
Между прочим, я сейчас совершаю святотатство, воткнувшись немытой харей в кущу Тапилуи. Но мне можно. Я и сам у них тут за бога. Ещё бы, я отбил у Патруля Долга их первенцев, что родились в последний год. Узнав о приближении ежегодной комиссии этого Патруля, я организовал жителей, оснастил их, чем мог, научил этим пользоваться, и раскокошили мы этот Патруль, как котят. Как аборигены были рады, ведь по Закону, если младенцу исполнится год, то он остаётся в поселении. Пели, радовались, меня на руках носили. Алису побаиваются и не понимают, что за этим Патрулём придут. Можно их понять, жизнь такая убогая, что думать наперёд совсем ни к чему – никто не скажет наверняка, что будет завтра, даром, что у всех зачатки магических способностей. Но теперь им придётся поучиться стратегии. В том бою мы захватили кучу оружия и техники. Теперь осваиваем. К моей гордости, на моей стороне ни одного трупа, только семь ранений, и три из них лёгкие. Четыре – средней тяжести, но с медициной Острова – это просто семечки.
Тапилуя стоит в огромной кадке, врытой в землю на Центральной площади. Над ней распростёрся огромный шатёр из полиэтиленовой плёнки, куда поднимается кислород. Там его пакуют в пакеты. Жесть: деньги из воздуха. По краям шатра горят электрические лампы, давая свет для дерева. Для него работают самые новые, оснащённые запчастями генераторы. Я дышу кислородом, вынув фильтры из ноздрей, и это приятно. Мозг наполняется холодной самоотстранённостью, как и подобает мне, Максу, местному богу войны. Макс – бог войны, классно звучит. Я знаю, что церберы придут, и их будет много больше. Поэтому кислород необходим мне, чтобы думать. Это понимают и аборигены, поэтому мне можно уткнуться в листву.