– А что стало с Лизбет на Центральной Поляне?
– Улетела.
– Куда?
– Бог даст – сама увидишь.
– Бабуля, напоследок, расскажите, если знаете, про нас с Малышом. Вы, кстати, как его называли?
– Внучком звала.
– И тоже не знаете, как его настоящее имя?
– Опять ты про имя! Да какая мне разница?! Тем более, что он сам его не помнит. Внучок. Вполне хорошее имя. Есть у меня внучки́, Лёха и Павлуха, вот тебе имена, оба ряхи отъели: пока обойдёшь – баранку съешь! Кровные внуки. Уже лет десять от них ни сном, ни духом. Знаю, высоко шагнули, а к бабке приехать, извини деточка, за падло! А вот твой был и есть мне настоящий внук. – Улыбается.
– А ты, стало быть, внучка мне! Иди, расцелую тебя!
От Бабулиных объятий веет теплом, парным молоком, квасом. И снова у меня глаза на мокром месте. Я никогда не знала такой ласки и нежности.
– Появился твой у меня на пороге худющий, с железякой в башке. Ну как мне не принять его было? Бабуль, говорит, я на тебя как рыбка, как птичка вышел.
– Я на него точно так же вышла.
– Вот ведь как! Про тебя я знала, что придёшь. Я, как ты родилась, стала птичий язык понимать. И рыбий. У тебя же скоро день рождения! Через месяц.
– Да. А откуда…
– Я же говорю, птичка принесла, она и сказала, что королева Лизбет родилась.
Как?! Как всё это вместить в голове?!
– Скоро двадцать лет, – кивает она. – А через десять лет Внучок пришёл. Очень плох был. Говорил, что табуретом ему в армии кто-то двинул. Деточка, – Бабуля понижает голос, Иван, раскрыв рот, наклоняется ближе к нам, – я тебе скажу, повидала я таких табуретов! Калибра девять миллиметров!
– Да! Это факт! У меня есть письменные доказательства, что ему стреляли в затылок из пистолета Макарова!
– Конечно, Макарова! ТТ-шка голову только прострелит, а Макар вдребезги лупит! Я не знаю, как он жив остался!
– Я тоже! Те, кто это сделал, знали, что это его не убьет!
– О как!
Я рассказываю о последнем сообщении Гоши.
– Я худею! – воскликнул Иван.
– Что ж, всякое бывает, – говорит Бабуля, не обратив, в отличие от Вани, никакого внимания на полученную информацию, – Вот. Я его выходила, вылечила. Чувствую в нём силищу. Я, сама знаешь, не вокзальная гадалка. А он! Вот как на духу говорю: была бы молодая, ни за чтоб не отпустила от себя! Ты уж, деточка, не обижайся на бабку. А потом, как он вылечился, пришли архангелы по его душу, чекисты, да всякие подразделения «Ы».
Я вздрагиваю, краем глаза вижу, что Ваня тоже воспрял.
– Они ко мне постоянно наведывались. Кто-то стучал на меня, на мои способности, но я дурочку включала, а потом и вовсе им дорожку прикрыла на зеркале. И пошёл Внучёк в свой поход. Ему мой крестник лицо переделал, так что я даже не знаю, как он выглядит.
– Акимыч?
– Акимыч.
– Помер он пять лет назад.
– Да уж знаю! Очень ему плохо там было. Мучилась душа его. А вот уже дней пять молчит, даже не снится.
– Это Малыш его успокоил. Он ушёл маньяка ловить и не вернулся. Судя по тому, что Акимыч успокоился, маньяка он поймал, а куда потом делся?
– Его Виолетта похитила, – вставляет Иван, потом краснеет и упорно разглядывает стол под носом, – это я его сдал. Не специально, конечно, меня наркотой накачали.
– Да уж знаю, как тебя накачали! – говорит Бабуля, – Тебя так накачали, что, боюсь, не откачают! Прости за мой тонкий английский юмор. Ох, Виолетта, ох змея!
– Вы её знаете?!
– Да уж знаю! Самолично с моей спины ремни резала, сука! А потом кровь пила, слизывала.
Не может быть! Аж мороз по коже!
– Это давно было! Была такая контора. НКВД тогда называлась. Вот, получила я свой первый срок, а выбивала из меня его она – Виолетта Члек.
– И давно это было?
– В тридцать пятом. Мне тогда тринадцать было, а сейчас… не помню, я годки-то свои уж и считать перестала. Да, девяносто почти.
– А сколько тогда Виолетте? – спрашивает Иван, с языка, как говорится, вопрос снял.
– Не знаю. Она ж не зря кровушку пила. Мне тринадцать было. А она лет на тридцать с хвостиком выглядела.
Ваня побелел, вскочил и ринулся к зеркалу. Там он стал высматривать у себя на шее мнимые следы укуса.
– Ёшкин кот! – кричит, – она и сейчас на тридцать с хвостиком выглядит!!! Семьдесят пять лет прошло!!!
– Не боись, Ваньша, не пила она тебя, хотя лицо твоё украла.
– И что?! – Ваня сел мимо стула.
– Проклятье она на тебя наложила, вот что.
– И… И что?!! Что теперь?!!
– Придумаем что-нибудь. Это всё-таки лучше, чем она бы тебя пила.
Ваня неумело крестится, Бабуля усмехается.
– Лучше б по кабакам не шлялся, – говорит она. – Сейчас я вам заварю чайку, отдохнёте, поцели́т вас – и шуршит своими зельями.
– А ты, деточка, родилась, и тебя сразу же взяли в контору.
– Я знаю эту историю.
– Плохо, что Баркху твою у тебя забрали. Твоя мать тоже была сильная. И Баркха у вас первостатейная. Ей десять тысяч лет, между прочим.
– Вы знали маму?
– Нет, не довелось мне с ней встретиться, а про Баркху знала.
– Она теперь у меня, – говорю, – хотите посмотреть?
– Что на неё смотреть? У каждой Сестры – своя Баркха. Сиди и смотри. А то, что она у тебя, это хорошо!
– Это Ваня постарался, за это и проклятие получил.
– Ваньша молодец. Только твою Баркху чистить надо. Она у тебя-то почти и не была, а была у врагов. Они её заряжали по-своему, ничего, конечно, существенного они не сделали, но по ней тебя вычислить проще.
– Так я и знала. Вообще, хотела сжечь её!
Бабуля бросила на меня молниеносный взгляд, в котором я уловила испуг, сомнение и уважение.
– Твоя Баркха. Она сама тебе подскажет, что с ней делать. К тому же, ты – королева. – она почтительно склоняет голову, Ваня, глядя на неё тоже склоняет голову. Я отвечаю им кивком головы. Сердце бешено колотится!
– Внучок-то сбежал от них, от «Ы» этой самой. И очень они хотели получить его обратно. С твоей, кстати, помощью. Они знали, что ты найдёшь его?
– Откуда?
– Кто надо, знает всё. Они просто нашли способ спросить. Ты была наживкой.
Вот те на!
– Но мы переиграли их. Наша многоходовочка оказалась покруче! И наш способ спросить оказался эффективнее. Они тебя за Внучка отдали, разменяли, значит.
– Так вот почему они нас отпустили.
– Ну, отпустили, это вряд ли. Следят просто. Но у нас был план: Внучка отбить. Нам вы оба нужны.
– Кому нам?
– Ой, деточка, не успею я тебе всё рассказать. Мы – это Хорошие люди. Судя по активности врагов здесь рядом, а они сейчас очень злые: значит, получилось у наших Внучка отбить.
– Летающая тарелка? Это «мы»?
– Мы, деточка. Это была демонстрация силы. Они силу нашу почувствовали, но кусаться будут. Но это не нашего ума дело. Наше дело – на Центральную Поляну в час урочный попасть.
Она что-то заливает, переливает.
– Так что надо вам подготовиться. Вот, детки, чай готов! Пейте и ложитесь, а я пока пошаманю над вами.
3.
Я сижу на камне, чувствую его холод, но это меня не беспокоит, воздух очень разряжён, но это тоже меня не беспокоит, я чувствую всем телом, что космос рядом, и это тоже меня не беспокоит. Я сижу в позе лотоса, в каких-то многослойных кружевах, словно облако – на вершине какой-то горы. Наверное, это Джомолунгма. Весь мир остался далеко внизу, такой маленький и прекрасный. Живописные вершины заснеженных гор, изумрудные долины в укромных ущельях, водопады в обрамлении радуг. Где-то за тридевять земель на горизонте бликует океан. Солнце, колючее и лохматое, совсем не греющее висит справа от меня. Кажется, его можно потрогать. Я замечаю, что не дышу, да тут и нечем дышать, но дыхание перхватило от восторга. Я осматриваюсь, и мир подо мной движется неспешной каруселью. На очередном витке я обнаруживаю перед собой Малыша. Он улыбается и смотрит прямо мне в глаза. Я не могу отвести взгляда, а и не хочу. Но тут каким-то боковым зрением замечаю ещё одну фигуру рядом с Малышом. Степенный мужчина лет пятидесяти, благородное лицо, я точно знаю, что раньше я его не встречала. Но что-то в его взгляде, уголках губ и силуэте кажется мне знакомым.
– Здравствуй, любимая! – говорит Малыш. Он улыбается. Я вижу, что шрамы сменили морщины, так стало лучше. – я пришёл к тебе не один.
Грустно улыбаюсь внутри себя: да, нам постоянно кто-то мешает…
– Это Гавриил.
Сердце прыгнуло вверх. Я узнала!
– Это он приходил к тебе в образе Октая.
Так вот ты какой, северный олень!
– Посмотри на него внимательно, запомни. Гавриил придёт за тобой. Я хотел бы встретить тебя сам, но это за пределами моих возможностей. Я всю жизнь буду жалеть, что не был с тобой.
И снова мне на глаза навернулись слёзы! О чём ты можешь жалеть! Ты же спас меня на мосту! Никто не смог бы меня спасти. Только ты!
– Послушай меня, пожалуйста, ты сейчас проснёшься…
– Извини, – перебивает Гавриил-Октай, обращаясь к Малышу, – Но мне нужно действовать. Алиса, – это уже мне, – сейчас ты проснёшься, и пойдёшь к Центральной поляне! Будь готова применить свою силу! Не расслабляйся! Всё будет хорошо! Надеюсь!
И всё исчезло внезапно.
4.
Я открываю глаза и вижу перед собой лицо Бабули. Оно изменилось: постарело ещё больше.
– Собирайся, деточка. Вам уже пора.
– А вы?
– Я остаюсь. Здесь моё место.
– А как Ваня, поправился?
Улыбка сползает с её лица усталого и измождённого.
– Я пыталась, но проклятие сильное. Мне не справиться. Что смогла, то сделала. А с Баркхи твоей я лишнее сняла. Будь я не седая, вся бы поседела.
– Ой, спасибо вам!
– Не за что, королева. Я, может, только для этого и жила на свете – помочь тебе.
На глаза снова наворачиваются слёзы, я стала такой сентиментальной.
– Спасибо, Бабулечка! Даст Бог, свидимся!
– Да уж свидимся, конечно! Куда мы денемся? Все там свидимся!
– Ваня, – говорю, – заводи бибику.
– Э, нет, деточка, машину вам придётся бросить. Она во всех сводках сейчас значится. Есть у меня одно передвижное средство. Ваньша, сходи, милый, в сарайчик. Там слева от двери увидишь. Машину туда загони.
Ваня вышел.
Я смотрю на Бабулю и удивляюсь – вот как бывает в жизни – совершенно незнакомый человек, вынырнувший из ниоткуда, и снова уходящий в никуда, становится чуть ли не самым родным человеком на свете?!
– Пора, деточка. Времени у нас около часа. Ваньша тебя прикроет, он верный.
Да, Ванечка хороший, мне грустно, что так у нас…
Мы выходим во двор. Там Ваня прислонил старый, ещё с советских времён велосипед, и накачивает ему колёса насосом.
– Офигеть! – кричит он, бросая своё тело вверх-вниз на насос, – Такого раритета я давно уже не видел! Откуда он у вас?
– Ой, Ваньша, да разве ж упомнишь, что откуда. Был мужик, от него осталось. Послужит, чай.
У неё даже присказки про чай!
– Ну, детки, я вас сейчас огородами выведу, а то уже с полчаса всё гонзают и гонзают под окном! Туда-сюда, окаянные. Ищут нас, а найти не могут! Вот и рыщут. Вы уж берегитесь! Там задами пройдёте перелеском метров триста, а там дорога пробита. По ней вам налево. Езжайте до поворота, и в противоположную сторону под сорок пять градусов уходите в лес, через пару километров и будет Центральная поляна. Главное – держитесь прямо. Велосипед оставьте у тропы, по лесу только пешком можно пройти. А там всё прямо и прямо. Через бурелом перейдёте, там и увидите Центральную поляну Ты, Ваньша, приготовься. В тех местах с людьми происходят всякие непонятные штуки: галлюцинации, дезориентация и другое всякое. Если совсем невмоготу, ложись или возвращайся. Дальше, чем можешь – не лезь! Алиса сама справится. На неё это всё не действует.
Пока она нам всё это говорит, мы идём к калитке в заборе, огораживающем участок Бабули. За калиткой, нависая над забором, подступает перелесок, за которым нас ждёт дорога налево до первого поворота.
Когда мы углублялись в перелесок, я обернулась на Бабулю. Она помахала нам рукой и ей на плечо села птичка. Думаю, хороший знак.
– В добрый час! Будьте осторожны.
5.
Сладкая грусть какое-то время затуманивала окружающее, но туман исчез, когда мы вышли из перелеска на просёлок. Две параллельные жёлтые полосы. Нам налево.
– Алиса, давай, садись на рамку, – говорит Иван, я взгромождаюсь на узкую трубу. Иван обнимающим движением хватается руками за руль, и мы едем. Уже позднее утро. Солнце забирается выше, в его лучах мелькают мелкие мушки. Я пригрелась на рамке велосипеда. От Вани веет мужским разогретым телом. Хорошо!
Вдруг слышу сзади:
– Стой! Стоять! Стрелять буду!
Потом громкие хлопки в ладоши и озорной посвист вокруг.
– Блин, по нам стреляют, – кричит Иван, привстаёт надо мной, чтобы всем весом надавить на педали, и вдруг нас бьёт чем-то тяжёлым. Ваня выпускает руль из рук, велосипед падает на землю. Трава смягчает удар. Ваня!
Ваня пытается встать. Он опирается на руки, но руки подламываются, и он опрокидывается навзничь. Он кашляет, и из его рта вылетает какой-то чёрный сгусток. Он падает на его куртку и растекается яркими багровыми ручейками. И тут я с содроганием замечаю чёрную, быстро заполняющуюся кровью дыру в его груди. Горячая, она парит в непрогретом воздухе.
– Вот блин, – говорит Ваня прерывающимся голосом, – попадос!
Ванечка! Я подскакиваю к нему. Справа слышатся крики, но мне не до них, вокруг сверчками чирикают пули, но мне не до них. Ваня!
Он улыбается окровавленным ртом.
– Алиса, я знал.
– Молчи, молчи! Милинький мой, хороший, ты только молчи! – его силуэт становится расплывчатым. Слёзы, опять слёзы, так их! Абсолютно не вовремя! Не реветь!!! Наверное, так маленькие пацаны говорят себе после очередного падения. Соберись!!! Нужно заговорить кровь.
– Алиса, знаешь, какая музыка играет в моей голове?
– Какая? – машинально повторяю за Ваней, не важно, что он говорит, важно удержать нить, не упустить сознание. Накладываю руки на рану, мысленно заставляя пули лететь мимо, велю крови остановится, смерти отступить.
– Хорошая музыка. Бах. Сюита номер три, ре мажор.
– Здорово, – улыбаюсь ему. Хорошо, что не Шопен. Смотрю по сторонам. Справа двое бойцов. Один лихорадочно палит по нам из автомата, а второй, приставив руку с рацией к голове, по-видимому, вызывает подмогу.
Кровь Ивана, наконец, сворачивается и перестаёт течь. Я вижу, что лёгкое Вани пробито сзади. Слава Богу, рана не смертельная – пуля прошила его насквозь, не задев органов, при выходе вырвав из Ивана небольшой кусок плоти. Всё не так страшно. Главное, что он больше не теряет кровь. Видя, что состояние Вани стабилизируется, я осматриваюсь и замечаю, что боец, расстрелявший магазин, перезаряжается. Второй орёт в рацию.
Ну и что мне теперь делать?! Холодный, холоднее вершины Эвереста, гнев закипает в сердце. Да пошли вы все!!!
Ярость во мне скатывается ком и вылетает в сторону солдат. Они ничего не видят, а я знаю, что сгусток энергии уже летит, словно самонаводящаяся ракета к двум фигуркам. Боец с автоматом перезарядился и вскинул оружие. Его глаза, далёкие и неясные вдруг вонзились в меня. Глаза в глаза. И в них я прочитала ужас.
Что-то невидимое ударило автоматчика. Он пролетел пару метров и, свернувшись, словно тряпичная кукла, замер. Второй, раскрыв рот в немом крике, посмотрел на меня, при этом его лицо было обезображено ужасом бросил рацию, поднял руки, упал на колени и уткнулся лицом в землю. Потом он вскочил и бросился наутёк, не обратив внимания на скрученную марионетку своего боевого товарища. Что он увидел, интересно? Неужели я была такой страшной?
– Как ты, Ванечка?
– Нормально. Бах – это круто. Холодно только.
Я смотрю на него – белый, как полотно, всё же крови много потерял, но сейчас всё обошлось. Если бы не я, через пять минут Ваня отдал бы Богу душу. Ему больно, конечно, но всё-таки он жив. Он почти без сознания, как же его можно оставить в таком состоянии?! Так! Взять себя в руки! Никакой паники!
– Ванюша-дружочек, послушай. Мне надо идти.
– Иди. Конечно, иди. Я нормально всё! Оставь.
– Полежи здесь, потерпи, я к тебе вернусь. Но сейчас мне надо идти.
Как мне теперь идти? Куда? Зачем?
– Я же говорю, иди. Велик возьми.
– Сейчас, тебя перевяжу, – отрываю подол его рубашки, смотрю на Ваню, на его рану.
– Эх, сейчас бы спиртного чего-нибудь!
– У меня там. Немного есть. Коньяк. Достань.
Кидаюсь к Ваниному рюкзачку и нащупываю маленькую бутылочку! Ну, молодчина!
Обильно поливаю рану. Он даже не морщится.
– На, сделай глоток, – стряхиваю остатки ему на губы, враз потрескавшиеся.
– А у тебя откуда кровь?
– Где? Ух ты, и правда!
На правом плече куртка порвана и красненьким немного пропитана. Ага, пуля, вылетевшая из Вани, царапнула мне плечо.
– Нет-нет, не волнуйся, это просто царапина. Мне даже не больно!
Вот только бы грязь не попала. Пока занимаюсь перевязкой, мысли мечутся в каком-то белом сиянии. Все процедуры занимают массу времени.
– Тебе правда не больно? – спрашивает.
– Нет, не больно.
А ему… Смотрю на него, может, последний раз… Стараюсь выстроить для него защитное поле. Что я ещё могу для него сделать?
– Всё, Ванечка, мне пора. – Сдерживая слёзы, целую его. – Я не оставлю тебя. – Хватаю велосипед и еду.
Ну как так?! Ваня, Ваня! Виолетта сволочь, всё из-за тебя! Будь ты проклята! Чтоб твоё колдовство обрушилось на тебя! А Ваня твоё проклятие смыл кровью!
6.
Вот и поворот. Пара жёлтых полос уходит влево. Я хорошо запомнила дорогу со слов Бабули, но, как оказалось, тут и без подсказки легко найти нужное направление. Оттуда, из леса бьёт ключом источник какой-то могучей силы. То ли магнит, то ли генератор. Не задумываясь сворачиваю в лес, оставляю в кустах велосипед и углубляюсь в чащу, навстречу манящему зову.
Да уж, с велосипедом здесь не пройти. С раненым Ваней – тем более. Когда я ступаю под сень деревьев, я сразу же оказываюсь в еловом сумраке, словно вошла из солнечного дня в сырой подъезд. Похоже, что здесь не ступала нога человека. Поваленные бурей, вывороченные с корнем древние деревья, сломанные стволы, острые ветки, всё сплелось в один непроходимый бурелом, который почти невозможно преодолеть. Нет, такой лес мне совсем не по нраву. Ни тебе скамеечек, ни дорожек, ни тропиночек, что за удовольствие от такой прогулки! Смотрю на часы: ой, осталось полчаса. Нужно поторопиться!
Спустя минуту лесной прогулки с препятствиями, понимаю, что мой рюкзак мне больше не нужен! У меня же есть Баркха! Зачем теперь амулеты, свечи, фотоаппарат, Кузенька? Вот, пожалуй, паспорт с гримуаром возьму и всё. Прячу свою соломенную куколку, которая в пять сотен раз старше меня за пазуху, документы – в задний карман джинс, пью побольше и – прощай, рюкзачок! Прячу его в пещерку среди переплетённых корней. Вряд ли я вернусь за ним, так что нет смысла помечать место. Как же удивится находке какой-нибудь невесть как сюда попавший путник.
Налегке всё пошло гораздо быстрее, и спустя пять минут я вышла к распадку, заваленному деревьями, словно великан провёл граблями, устроив прямо передо мной порядочный холм. Конца и края ему не видно. Не обойти. Придётся лезть напрямик. Лезу вверх, цепляясь за ветки, оступаясь и снова подыскивая опору, добираюсь до вершины древесного холма. Дальше по брёвнышкам, где пешком, где на четвереньках, всё не так уж страшно. Главное, вниз не смотреть. Вот уже и половина пути позади. Я вдруг понимаю, что стало очень тихо. Почему-то в голове мелькает словосочетание: «рыболовные крючки вопросительных знаков». Не слышно пения птиц, жужжания насекомых, не стрекочет никто, не квакает. Звенящая тишина. Только хрустят подо мной кора и ветки, отдаваясь гулким эхом.
И вот до края моих мучений остаётся пара метров, я слышу со спины нарастающий вибрирующий голубиный какой-то звук. Он резко приближается ко мне, и я вижу источник звука: передо мной чуть выше головы на расстоянии пары метров висит матово-чёрный шарик, небольшой, с голову кота. Чеширского? Это от него идут волны вибрирующих звуков, и я чувствую, что что-то живое смотрит на меня, а у меня ощущение присутствия, пристального взгляда. Я машу шарику рукой… и теряю равновесие.
Как-то извернувшись, падаю на ствол грудью, обхватываю замшелое тело бревна руками и ногами, боль пронзает моё уже зажившее ребро, и, повинуясь закону всемирного тяготения, соскальзываю вниз. Повисаю на бревне, как баран на вертеле, пытаюсь подтянуться. Плечо обжигает боль, только бы не вывих! В лицо сыплется мерзкий холодный мох! Верчу головой, стряхивая мусор с лица, и смотрю вниз. Подо мной, в навале брёвен лежит и копошится клубок змей.
Через мгновение я уже стою на другом краю завала. Колени дрожат, зубы стучат! Как я выскочила оттуда, не скажу, не знаю. Какой кошмар! Я как-то забыла про змей! Они же сейчас в спячку впадают. Я чуть не погибла! Может и не ядовитые змеи то были, но я не хочу об этом думать. У меня ещё есть время, а зов всё громче, притяжение мощнее. Когда страх прошёл, вспоминаю про чёрный шарик, из-за которого я чуть не угодила в змеиное логово. Что же это было? Ведь на меня явно кто-то смотрел, я чувствовала. Только бы это были друзья!
Над головой в направлении зова пророкотали два вертолёта чёрного цвета. Ну вот, это не к добру. Как там Иван? Теперь, когда завал кончился, идти стало намного проще, я поднимаю палку-посох и стараюсь сильнее стучать ею о землю при каждом шаге, так змеи разбегутся, в смысле, расползутся. Да, места тут дикие. Часы вот ещё остановились…
И вдруг всё меняется.
Всё меняется так, как перелистывается страница. Вот лес, а вот уже что-то серое двухмерное, наполненное гелем вместо воздуха. Времени нет, оно отсутствует. Деревья видны, но сливаются с серостью вокруг. Прямо впереди огромный ярко-красный столб. Он живой, он движется со скоростью лавы, вращается. До него совсем близко. Видно, как по нему идут потоки какой-то энергии, снизу-вверх. И этот столб поёт, он зовёт. Я вижу множество сущностей, они витают вокруг этого столба, как бы прогуливаясь. Я вспоминаю одно из писем Гоши, когда там говорилось о каких-то энергетических узлах. Вероятно, это он.
– Привет, любовь моя!
Я отрываюсь от яркого зрелища. Малыш!
Он стоит рядом. Точнее, не он, а его образ. Он как живой, но только более яркий, весь светится. Но это Малыш. Это его оттопыренные уши!
– Идём! Я не мог оставить тебя одну. Немного помогу тебе.
– Спасибо, милый!
Он берёт меня за руку и ведёт сквозь лес, сквозь деревья и кусты. Я совершенно не смотрю под ноги, они сами находят дорогу, огибают стволы, перешагивают брёвна. Мы идём вперёд. Мы уже никуда не опаздываем.
– Иван остался раненый, я не могла его взять с собой, он бы не дошёл. Ему нужна помощь.
– Успокойся, Ваня сейчас не твоя головная боль. Бабуля о нём позаботится. Нам нужно добраться до места. Я с тобой, на подстраховке. Но в мире тебе придётся всё делать самой. Соберись! Идём.
Мы идём, взявшись за руки, словно в парке на прогулке. Я и его призрак. Впереди столб, зовущий и одиозный. Мне хорошо и легко…
И вдруг всё кончилось.
Снова обычный лес, а там, где был огненно-рыжий столб, просвечивает сквозь редеющие деревья поляна. Судя по зову, это и есть та самая, Центральная. Я одна. Но нет, я чувствую чьё-то присутствие. Это не фантом Малыша. И это не шары. Подхожу к краю поляны. Большая площадь ровной поверхности обрамлена с трёх сторон лесом, из которого я выхожу. Четвёртая сторона почти правильного прямоугольника – река на расстоянии километра от места, где я стою. Она прямо передо мной. В ширину Поляна в три раза больше. Об огненном столбе напоминает громадное круглое облако, зависшее прямо передо мной и над центром Поляны, где столб упирался в небесную твердь. Долго вглядываюсь из-за крайнего дерева. Чувствую. Что-то чужое. Точно, с правого края Поляны шевельнулась земля, превратилась в еле заметную голову в спецназовской «сфере». Приглядевшись, я обнаружила пять таких точек. Явно, кто-то на том берегу за рекой смотрит. Окружена!
Чувствую дуновение на своей руке, и голос Малыша, иди, не бойся, я с тобой.
Я покидаю сень леса, скрывавшую меня, и не успеваю пройти трёх метров, как слышу справа:
– Стой! Стрелять буду!
Иди, говорит Малыш, я уже близко. И я иду, не обращая внимания на лязг затвора. Спинным мозгом чувствую взгляд бойца, усиленный прицельной планкой. Ноги становятся ватными в ожидании выстрела. Да только в меня сегодня уже стреляли! Хватит!!! Гнев и протест рванулись из меня, скрипнули зубы, вспыхнула ярость, расходясь как ударная волна. Что-то долго не стреляет, сволочь. И давление разом исчезло. Оборачиваюсь. Боец стоит с выпученными глазами, его напарник – тоже. И есть от чего – автомат бойца висит в воздухе, однозначно глядя хищным стволом прямо в их лица. Да это же Малыш, точнее его призрак. Вот это да, какой он крутой. Если его фантом может воздействовать на материальное тело! Невероятно! Куда мне до него! А может, это я ему помогла.
Но радость от победы была недолгой: резко нарастая, налетел рокот, и, перекрывая облако, на поляну вырулили давешние вертолёты. Из одного, не дожидаясь посадки, посыпались чёрные фигурки вооружённых людей, а второй приземлился и открыл борт, из которого, как черти из табакерки, выскочили дядя Витя и Виолетта, чтоб её! Дядя Витя подносит ко рту рупор, и поляна огласилась его перекрывающим шум винтов казённым, пропущенным через бездушную железку голосом, и от этого ещё более мерзким:
– Спокойно, девочка! Вот мы и встретились. – Его слова, рикошетят от стен леса, создают эхо, – Давно, кстати, не виделись! Ты думала, я могу тебя оставить? Нет, девочка. Я и твоя… мама позаботимся о тебе. Сопротивление, как ты сама понимаешь, бесполезно. Твой Ваня у нас. Уже летит в Москву. И мы сейчас полетим.
Глаза Виолетты горят торжеством. Бойцы приближаются, чёрные на зелёном, окружают меня. Витые тоннели стволов их автоматов хищно уставились железным кольцом, ощерились темнотой и юркой смертью.
Я поднимаю руки. Но не как жест сдачи, нет – как мольбу. Тяну их к облаку…
И всё случилось.
Есть выражение: разверзлись небеса. У меня создалось впечатление, что облако всосалось в корпус того летательного аппарата из моего сна, что освободил Малыша. Он большой, круглый и бесшумный. Я улыбаюсь. Наши!
Дядя Витя, увидев мою улыбку, осекается на полуслове и смотрит на небо. И Виолетта смотрит на небо. Все смотрят на небо. Теперь мои глаза горят торжеством. Так вам!
– Что смотрите? – кричит дядя Витя своим витязям, обалдевшим от увиденного, – занять оборону, тащите ПТУРСы! Сбейте эту хрень!
Засуетились, забегали. Про меня забыли. Ан нет! Виолетта идёт в мою сторону, в её руке небольшой изящный кинжал. Ага! Вот какая у тебя Баркха! Достаю свою. Что ж, сразимся! Я тебе покажу королеву Лизбет!
Тем временем наша «тарелочка» спустилась ниже, заслонив небо, из центра ударил луч, и по этому лучу спустился Гавриил.
– Валите его на хрен! – кричит дядя Витя, – Принесите мне его уши!
Но Гавриил подчёркнуто-театрально поднимает брови, красивым жестом бросает что-то небольшое, размером с коробок спичек на землю рядом с собой и также подчёркнуто-театрально затыкает указательными пальцами уши. Виолетта тем временем всё ближе и ближе. Вот она замахивается кинжалом. Я сжимаюсь, готовясь отразить атаку. Раздаётся звенящий щелчок, и наступает тишина, и всё на поляне застывает. Застыла Виолетта на замахе. Застыло лицо дяди Вити в выражении смешном, если изъять его из контекста. Застыли бойцы с автоматами. Застыли люди в чёрном, вытаскивавшие из вертолёта какую-то трубу на треноге. застыли листья, поднятые вверх ветром от лопастей, застыли лопасти, застыли птицы, разлетавшиеся в стороны. Только Гавриил с сияющей улыбкой идёт ко мне по Центральной Поляне среди толпы манекенов. Я осматриваюсь. Такое чувство, что я смотрела кино, и кто-то нажал на паузу.
– Здравствуйте, Алиса, – кланяется для того, чтобы взять и поцеловать мою руку Гавриил, – для меня большая честь встретить вас и проводить на борт нашего судна.
Он берёт меня под руку жестом галантного кавалера.
– Подождите, как мне вас называть? Гавриил, или Октай?
– Как вам будет угодно, – кланяется, – оба имени равно много для меня значат.
– Подождите одну секунду! – Я подхожу к застывшей в замахе Виолетте и заглядываю на самое дно её глаз. Да. Она всё чувствует! Её глаза пылают! Она хочет испепелить меня взглядом. Но я уже сильнее её! Ха-ха!
– Ты смешна, – говорю ей. И слышу в ответ то ли стон, то ли эхо душевного крика. Я вижу, что она боится меня, её горящий бешенством взгляд постепенно меркнет, яснее проступает мольба и страх.
Я берусь за её кинжал. И она импульсом воли сжимает кулак. Ты смешна! Небольшое усилие, и кинжал покидает пальцы Виолетты. В её глазах тоска и страх.
– Теперь это моё! За Ивана. Пока, «мамочка», живи без этой штуки, – треплю её по щеке и ухожу, разглядывая кинжал. У неё, наверняка есть ножны, но ножны без клинка – ничто. Они не принесут никакого вреда.
– Продолжим? – говорю, – так, как мне вас называть?
– Решайте сами. Буду рад помочь под любым именем.
– Вы такой галантный.
– Вы очаровательны.
– Это вряд ли! Просто вы меня не знаете.
– Ну уж нет, позвольте, я всё вижу ясно и чётко. Вы – само очарование! Пройдёмте же на борт, королева. Через пять минут всё придёт в норму, не хочется тратить ещё одну темпоральную гранату. А когда они увидят, что никого нет, будут выглядеть очень глупо.
Улыбаюсь. Необыкновенное желание пошалить охватывает меня. Я подхожу к фигурам в чёрном, вынимаю из их автоматов магазины и забрасываю в лес, связываю им шнурки. Напоследок подхожу к дяде Вите и прописываю ему пинка между ног. То-то он придёт в норму и удивится, когда закончится действие темпоральной гранаты! Козёл! Окидываю довольным взглядом свою работу: всё отлично!
Теперь можно и лететь.
7.
Внутри эта летающая штука, умеющая притворяться облаком, кажется ещё больше, чем снаружи. Всё тонет в мягком матовом свечении. Всё выпукло и гладко.
– Я понимаю, – говорит идущий рядом Гавриил, – всё произошедшее с вами в последний месяц невозможно осознать. Но, в то же время, я рад приветствовать вас. То, что мы сейчас с вами разговариваем – результат работы многих блестящих специалистов. А то, что с нами ваш друг – исключительно ваша заслуга.
– Он здесь?
– Да, буквально через половину часа вы будете иметь удовольствие лицезреть своего друга. Впрочем, вы можете увидеть его хоть сию секунду, но он сейчас не здесь. Плоды наших достижений – маленькие, чуть больше вируса, роботы, которые запрограммированы производить восстановление, ремонт и техобслуживание организма, сейчас вплотную занимаются своими прямыми обязанностями. И пока они это делают, ваш друг глубоко и спокойно спит.
– Вы меня успокоили, Гавриил. Я резко потеряла с ним контакт, и до сих пор не могу его восстановить.
– Причина, скорее всего, как раз в процессе восстановления.
– Это у него из-за травмы? Потеря памяти?
– Не исключено. Но я считаю, что основная причина – вмешательство извне.