Опять бесконечные извилины узких ходов, примыкающих к обманчивым платформам. Мрак, в котором движутся двумя пятнами тусклого красного тумана огненные круги рефлекторов… Тишина, среди которой вслед за шагами девушек топают шаги эхо, и опять сестрам кажется, что рядом с ними выступает вот-вот готовое явиться привидение. Но теперь им уже не смешно от этого представления – теперь мороз бежит по их коже, когда они вслушиваются в таинственные шаги.

Им страшно остановиться хоть на минутку – от мысли, что они знают, кто этот невидимый ходок. Имя ему – смерть… голодная смерть, испокон веков царящая здесь, на подземных каменных кладбищах. Они проникли в ее чертог и навсегда останутся в нем, жизнью заплатив за свое безрассудство.

– У меня ноги подкашиваются: я не в силах идти более, – простонала Кэт, опускаясь на пол.

– Отдохни, но недолго, – угрюмо возразила Мэг. – У нас мало света в запасе.

– Загаси свой фонарь, – сказала она после нескольких минут молчания.

– Зачем?

– С нас довольно и моего. А твой мы засветим, когда в моем выгорит свеча.

– Боже мой, неужели ты думаешь, что мы еще долго не выберемся из этих норок?

– Ах, почем я знаю?

– Это ужасно, это ужасно! – шептала Кэт.

Мэг повелительно прикрикнула:

– Не трусь, не распускайся! Струсим – пропадем.

– Не сердись! – умоляющим голосом возразила Кэт, – можно ли ссориться в такие минуты?

– Вот что, – предложила Мэг, успокаивая сестру ласковым рукопожатием, – давай кричать! Как знать? Быть может, мы уже кружим около посещаемых галерей, и нас услышат…

Голоса у сестер были громкие, легкие, могучие, и они подняли целую бурю звуков под низкими сводами подземелья.

Кричали, пока не осипли. Замолкли последние перекаты эхо… Опять – мертвая тишь… слышно, как стучат смятенные сердца девушек… Никого! ничего!.. Похоронены заживо.

– Мне пить хочется, – прошептала Кэт.

– Напейся: там в сумке есть бутылка аполлинарис… но… будь экономна.

– Я только один глоток…

– Что же теперь? Идти дальше? – предложила Мэг.

– Конечно.

– Куда?

– Не знаю.

– Все равно! – лишь бы не сидеть на месте. Здесь мы ничего не высидим. Никто не догадается искать нас…

Кэт ломала руки.

– Хоть бы кому-нибудь рассказали мы о своем намерении! Нас хватились бы, снарядили бы поиски, а теперь…

Мэг энергично остановила ее жалобы:

– Идем, авось Бог поможет нам выбраться.

– Идем! Движение отнимает страх.

– Боже мой! Боже мой!

Мэг взглянула на часы и ахнула, не веря глазам:

– Знаешь ли, сколько уже времени мы в катакомбах!

– Ах, кажется, целую вечность.

– Я говорю не о «кажется», а сколько на самом деле…

– Ну?

– Шесть часов и двадцать три минуты.

– Значит, теперь уже вечер?

– Да. Если и найдем выход, то придется ночевать у дверей; катакомбы заперты, и монахи не услышат наших криков – их кельи далеко.

– Ах, я готова ночевать хоть в саркофаге, лишь бы знать, что мы у выхода.

Опять ходьба до изнеможения, двойной топот шагов, безвестные могилы в стенах, камень под ногами, камень над головою, – холодный, мертвый, безответный. Ходы вьются, как змеи, то вверх, то вниз, то влево, то направо и все грознее и грознее опутывают и сжимают англичанок своими роковыми звеньями.

– Не могу я дальше идти… не могу!

Кэт облилась слезами, бессильно прислонясь спиною к холодной стене.

– Да и некуда, – с холодным ожесточением согласилась Мэг. Она села рядом с сестрою у ее ног. – Нечего обманывать себя и утешать: мы погибли. Это – паутина. Мы задохнемся в ней, как две мухи.

– Не говори таких ужасных слов, Мэг! Мы не должны, не можем умереть… Господи! и как только пришла нам в голову проклятая мысль – пуститься в эту несчастную экскурсию!

– Ты же предложила, Кэт.

– А ты старшая, ты сильнее меня, умнее… Тебе следовало остановить меня, отговорить… А ты вместо того… Ах, Мэг! Мэг!

– Что спорить, кто виноват! – сурово возразила Мэг. – Обе виноваты. Поздно спорить, когда мы умираем.

– Голодная смерть… Господи!.. Мэг! я не хочу умирать так страшно…

– Об этом тебя не спросят, дитя. Умрешь, как Бог послал.

– Бог послал?! да за что же? за что? чем мы оскорбили Его? Чем я оскорбила? Ведь мне же всего-то, всего двадцать лет – и умирать?! А-а-а-ах! Мэг! Мэг! Мэг! спаси меня! не отдавай! я не хочу умирать, не стану умирать…

Она рыдала, выкрикивая бессмыслицу, как малый ребенок. Мэг молчала и только гладила ее по голове: больше ей нечего было сделать в утешение обезумевшей сестры.