– Ну что, пойдем? – неуверенно произнес Ваня, сдирая с бутылки желтую этикетку с экзотическими кубинскими рисунками.
Даша улыбнулась. Наконец-то она оказалась в привычном поле.
– Сейчас, только переоденусь. У меня для тебя сюрприз.
Ночь пролетела очень быстро. В жаркой возне, молчании, и, снова в возне. Сюрпризом было новое кружевное белье известного брэнда. Ваня сделал вид, что ему понравилось. Даша сделала вид, что это действительно известный дорогой брэнд.
На пороге, пока Даша застёгивала пуговицы пальто, Ваня, зевая, внимательно следил за Дашиными пальцами.
– Давай это прекратим. Это бессмысленно.
Даша удивленно подняла голову.
– Опять? Почему? Хорошо же, ёлки-палки!
«Зачем она произнесла это дедушкино тупое выражение?» – крутилось в голове у Вани.
– Да не знаю, может и не хорошо это вовсе. Затянулось. Пора тебе мужа нового искать.
Даша окончательно раскисла.
– Ванечка, давай не сейчас. Пожалуйста…
– Ладно, всё. Я просто исчезну, и ты быстро меня забудешь. Нет в этих отношениях никакого смысла. Да и ты уже не девочка. А так, хоть еще ребенка родишь, пока не поздно.
Даша захлюпала носом.
– Пока… я… если захочешь… ты знаешь…
Ване было нестерпимо выслушивать обрывки Дашиных фраз, особенно в семь утра после бессонной ночи и темного рома.
– Всё. Доедешь, напиши. Такси уже ждет.
Даша, едва сдерживая слёзы, побежала по лестнице. Ваня захлопнул стальную дверь и поплелся в ванну.
«Вот, дерьмо» – думал Ваня, лёжа в ванне, наполненной горячей водой. Через несколько часов ему предстояло ехать к сестре, которая попросила его посидеть со своей дочкой всю субботу, чтобы совершить рейд по магазинам. А это значило, что еще одно существо женского пола будет целый день плакать без повода перед его носом. Хорошо, что воскресение свободно. «Можно и в бар сходить, как раз матч будет, дерби…» – с улыбкой планировал Ваня.
Ваня вышел из ванны спустя час. На столе вибрировал мобильник. Пришло сообщение от Даши – «Я доехала… Целую!». Ваня покрутил телефон на ладони, подошел к окну и отодвинул занавеску. Во дворе несколько ребят играли в футбол. Шел снег, градусник докатился до отметки в минус пятнадцать, а этим сорванцам хоть бы что.
Через пару минут Ваня ответил на сообщение – «Приходи в среду, я сделаю салат…».
Дорога домой
До Михайловки оставалось две станции. Коля прислонился к толстому грязноватому стеклу вагона электрички и дремал. Уснуть так и не вышло. Мысли беспокойно кружились в больной похмельной голове. На противоположной от Николая скамейке никого не было, и он с облегчением вытянул затекшие длинные ноги. Маленький добродушный старичок вышел на предыдущей остановке, оставив после себя запах сушеных грибов и обрывок пожелтевшей газеты. В вагоне остались только он, Николай, и какая-то неспокойная полная женщина, которая постоянно подскакивала и пыталась что-то разглядеть в серых очертаниях проносившегося пейзажа поздней осени.
Чтобы немного отвлечься и дать своим мыслям направление, Коля вспомнил их с Катей свадьбу. Шумную, деревенскую гульбу с гармонью, частушками и двухдневными посиделками в здании бывшего сельского клуба.
Сначала гости со стороны невесты вели себя скромно, немного растеряно. Москвичи, как водится, не сразу освоились. Одна пожилая дама, двоюродная бабушка Кати, коренная москвичка, не переставала ворчать и метать озлобленные взгляды на окружающих. Она не могла понять, почему нельзя было отметить торжество в столичном ресторане, а не трястись четыре часа по владимирским ухабам. Но остальные родственники и друзья постепенно прониклись лихим, широким весельем, и без удержу, на кураже, растворились в дымке русского народного гулянья.
– Ты посмотри, как дядя Паша танцует! Кто бы подумал! Серьёзный человек, доцент! – Весело шептала Катя.
– А то! Дед Миша раньше был первый парень в селе! Гармонист! Кого хочешь разыграет! Он меня в детстве частушкам учил! Рассказать?
– Давай!
– Только тихо, никому!
Коля придвинулся ближе.
– Дед с печки упал, со всего размаху! Ох…, – Коля, едва касаясь Катиного уха, постепенно перевёл на шепот.
Затем, он быстро отодвинулся и с видом триумфатора стал наблюдать за её реакцией.
На щеках у Кати появился румянец.
– Сколько тебе лет было? – С игривым удивлением спросила она.
– Не помню, может десять-двенадцать, – преувеличивал Коля.
На второй день застолье было уже не такое шумное и активное. Друзья и подруги вместе с молодоженами поехали на речку, купаться. А родители – родня и старики – вели долгие застольные беседы, откровенничали, пели старые песни из молодости, спорили о жизни, рассказывали о прошлом.
На заросшем берегу местной речки Сороки Коля с друзьями развлекали приезжих гостей. Показывали им те места, где можно нырять, где нет ни коряг, ни камней. Потом, на старой «буханке», возили их на дикие лесные поляны, где все местные пекли картошку, устраивали пикники. Угощали домашним самогоном, яблоками и крыжовником. Для столичных ребят это было чем-то вроде аттракциона аутентичности, которое устраивают для развлечения в некоторых московских парках.
– Я люблю тебя, – шептала Катя, обнимая Колю на заднем сидении старого громыхающего УАЗика.
– И я тебя, – отвечал он, крепко сжимая её хрупкие плечи.
Электричка плавно покачивалась, в такт мыслям. До Михайловки всего несколько километров. Коля не спешил вставать. Его окутывала та липкая, вязкая тоска вечного путника, которому нужно наконец сойти с дороги и закончить свои скитания в душном плену четырех предательских стен. Но тоска была итогом не путешествий и странствий, а трудного расставания и еще не менее трудной встречи.
«Чего мать теперь скажет?» – маялся Николай, – «пойдут разговоры по селу, мол, выгнала штучка столичная дурака нашего, допрыгался».
Электричка понимающе замедлила ход. Полная тревожная женщина куда-то пропала, видимо перескочила в другой вагон. Коля открыл глаза и стал всматриваться в хмурое низкое небо, опоясанное проводами электропередач. Воспоминания всплывали в его голове, как мартовские льдины – треснувшие, отдельные, но составляющие общую мозаику, где каждый обломок часть другого, большего, но тоже обломанного куска.
«Как это началось? В какой момент я всё упустил?».
– Ты опять выпивал с нашим консьержем?
– Катюнь, да я чуток! Он же свой парень, деревенский. Сам из рязанских, но, вся родня по жене – владимирская! Слово за слово… даже общие знакомые есть!
– Прекрасно.
– Катюнь…
– Не нужно, не начинай.
– А чего это ты одетая?
– Иду с девчонками на каток, на Патриках. К ужину не жди, не успею.
Коля молча проводил Катю, закрыл дверь и плюхнулся на диван. «В следующий раз поеду с ней» – подумалось Коле, и он тут же уснул.
Но следующего раза не наступало. Коля продолжал выпивать по вечерам – сначала на работе, потом добавлял с консьержем Геннадием – Катя молча провожала его взглядом до кровати или вообще не реагировала, уставившись в телевизор или компьютер.
Иногда её не было дома. Он звонил. Она долго не брала трубку, потом сбрасывала, говорила, что была в театре или на вечеринке у подруги. Коля мучился, переживал, но ничего не мог изменить. Чего-то не хватало внутри, в глубине простой томящейся ребячливой души.
Когда-то, Колю впечатляла Москва, её большие здания, широкие проспекты, суета. Всё было в диковинку для непривыкшего деревенского глаза. Катя почувствовала это сразу, на первом свидании. Ей нравилось это удивление провинциального паренька, то, как он слушает, как разглядывает фасады и вывески, восхищается удобством и чистотой улиц. Даже когда он сказал, что работает на стройке и снимает квартиру на окраине города вместе с двумя земляками, ей стало как-то тепло и сладостно от того, что она не из тех, кто ищет выгоды и комфорта, и не такого пошлого потребительского воспитания, как многие городские девушки.
Но постепенно вся столичная жизнь для Коли стала вроде клетки, вольера в зоопарке. Коля не знал, куда деваться от людей, от взглядов, ежедневной толкотни. В общественном транспорте быстро уставал, гулять совсем разлюбил, дома постоянные ссоры с Катей, недомолвки, скрытые обиды. И всегда при себе носил острое зудящее чувство того, что он везде и всюду лишний, ненужный.
– Поехали в деревню смотаемся, на выходные? Мать звонила, пирогов, говорит, напечет.
– У меня дела.
– Вроде не было, дел-то. Сама говорила.
– Вчера не было, а сегодня появились.
– Может тогда я…
– Что?
– Ну, съезжу, в деревню-то.
Катя вспыхнула:
– Вот еще! Не хватало, чтобы ты опять напился по дороге и паспорт потерял.
– Так, я друга школьного встретил, – оправдывался Коля, – выпили за встречу. Ну, увлеклись маленько.
– Нет, Коля. Или ты остаешься, или…
– Чего? – Отрезал Николай, удивленный сам себе, своей резкости.
Катя немного смутилась. Ей стало неловко.
Помолчали.
– Ничего. Сам решай. – Спокойно произнесла Катя и ушла в ванную.
Коля, конечно, не поехал. Долго сомневался, мучился, но остался дома. И так всякий раз, когда он только упоминал о поездке к родителям в деревню – недопонимание, спор, обида. Квартира, подаренная Катиными родителями на свадьбу, ему надоела, телевизор он уже не переваривал. Метался по комнатам, места себе не находил, как задержавшийся в гостях дальний родственник. Праздники и выходные вообще терпеть не мог. Раньше всех приходил на работу, последним заканчивал и неспешно плёлся до постылого подъезда. Даже с консьержем перестал разговаривать. Здоровался и проходил мимо, погруженный в собственные думы. И больше всего его терзал один неразрешимый вопрос – для чего он нужен Кате? Ведь он чувствовал, что стал лишним в её жизни. Она перестала брать его с собой на встречи с друзьями, часто не бывала дома, постоянно появлялись всевозможные бестолковые дела.
Однажды, Катя вовсе не пришла ночевать. Он просидел возле входной двери с телефоном в руках до самого утра. Потом появилась она – сонная, плавная и улыбчивая. Коля собрался с силами.
– Я даже не знаю, что спросить наперед…
– А лучше ничего не спрашивай, – игриво шепнула Катя.
– Ты где ночевала? – едва сдерживаясь, пробурчал Коля.
– Нигде. Мы в клубе были, на вечеринке. Сегодня же Хэллоуин, – Катя почувствовала опасность и решила стать более серьёзной.
– Чего? Кто сегодня? Какие холуи? Ты чего мне тут вешаешь? – сжимал кулаки Николай.
– Ой, Коля, да ты совсем тёмный. Но я не думала, что настолько! Это праздник, когда все наряжаются в нечистую силу, злых духов, вампиров всяких.
– Ну я сейчас дух-то из тебя выбью!
Коля вскочил и бросился на Катю. Она не успела дернуться с места, как он уже схватил её за грудки и начал трясти так сильно, что голова походила на игрушечную, как у куклы, которая вот-вот отвалится.
– Отпусти! Урод! – Кричала Катя и пыталась ударить Николая коленом между ног, – Отпусти, мне больно!
Только после того, как Катя начала рыдать, Коля ослабил хватку. Его трясло, к голове приливала мучительная духота, дыхание прерывалось сипением. Катя рухнула на пол, как подкошенная и продолжала всхлипывать, не двигаясь с места. Только сейчас Коля заметил, что у жены странно накрашено лицо, бледное и холодное, с ярко-красными подтёками на губах, а на шее, вместо кулона, большой крючковатый клык.
Коля достал из кухонного шкафчика бутылку подаренного кем-то шампанского, и дрожащими руками стал выкручивать пробку. Он услышал, как хлопнула дверь в ванной и с шумом включилась вода. Пробка никак не поддавалась. Коля грохнул бутылку на стол, сел на табуретку, рядом, и заплакал. Злость улетучилась, остался грубый след из тоски и обиды. Он смотрел на свои ладони и думал о том, что никогда не поднимал руки на девушку, а если бы кто-то в его присутствии это сделал, то уж точно бы пожалел о своем гнусном поступке. Как это случилось? Будто бы несколько минут назад он посмотрел неприятный сон, а сейчас явилось пробуждение. А тот, из сна, казался теперь мерзким моральным уродом, драчуном и трусом. Но ведь это не он, не Николай Александров, не рубаха-парень, не тот шутник и весельчак, местный проказник и любимчик сельских девчонок, не тот Коля, что первым из всех одноклассников уехал в Москву, став для всех примером решительности и целеустремленности. Это был другой, совсем не знакомый ему человек, чужак. Нет, это не он…
– Развод, – прозвенело в ушах у Николая; и с тугим хлопком вылетела из бутылки, задев пластмассовый плафон, предательская белая пробка.
Коля стоял на пустынной платформе и жадно вдыхал знакомую прохладу. От привычного, родного запаха тесно сжималась грудь.
Николай не двигался с места, провожая взглядом вагонный состав, уползающий за крутой поворот в гущу леса.
Неподалеку от станции стояли две машины. Частники. Один из них – Петя Марков, узнал Колю и радостно замахал обеими руками.
– Колян! Здорово!
– Здорово, Петя!
– Давненько не видать было! Деловым, поди стал?
– Да куда там. Место есть? Я подожду, если чего.
– Да погнали! В это время народу-то нет, сам видишь. Я вообще ехать не думал. Но потом, моя говорит, чтоб, мол, съездил что-ли, чего, дома-то.
У Пети была старая «Волга». Эта единственная легковая машина, куда помещалось тучное, медвежье тело Петра. А его мощные, волосатые руки, обхватыва�