Жить запрещено

тёт и, наконец, дождался – заслали сватов. Хотя и был он комсомольцем, но пришлось под венец идти на благослов- ление к батюшке в свою захудалую церковь иначе – ни не- веста, ни её родители по-другому не соглашались. Неприми- римая борьба с религией предстояла ещё впереди, так – что Тимофею повезло в этом плане – успеть обвенчаться с краса- вицей женой Ариной Осиповной. Одного лишь Тимофей не мог знать, что судьба ему отмерила довольно малый срок наслаждаться этой красотой. В тот памятный свадебный день: вначале обвенчавшись в церкви, после пройдя к сель- совету внесли запись в книгу бракосочетаний, и Арина Оси- повна с того дня стала Судариковой.

Ещё в начале того же года, а если быть точнее – двадца- того января Екатерина Дмитриевна родила дочь, которую назвали чисто греческим именем – Лена, которая в даль- нейшем станет одной из главных героинь нашего рассказа. Эти маленькие радости в деревне будут в конце года с лих- вой покрыты большой печалью.

Ещё год назад в январе девятнадцатого вышел Декрет о продразвёрстке, который предусматривал изъятие излишков продовольствия у населения. Вскоре на железнодорожной станции Барятинск был создан пункт по сбору продовольст- вия и в основном хлебных запасов для отправки в Петроград и в остальные голодающие города Советской России. Стан- ция Барятинск как никакая другая подходила для пункта сбо- ра продовольствия: там существовали склады и даже под- земные холодильные хранилища, созданные ещё царским правительством в 1903 году. Со всей округи обозами прод- отрядов свозилось продовольствие на станцию, затем фор- мировался состав и отправлялся по назначению туда, куда отстукивала телеграфная лента из Москвы. В ноябре двадца- того, подлечив в госпитале ранение в бедро, опираясь на па- лочку, приехал в деревню Иван Васильевич Судариков. Пункт

сбора продовольствия нуждался в хорошей организации от- правки, потому сюда продолжали присылать всё больше пре- данных партии людей, одним из которых и был Иван. В день его прибытия, прежде чем отправиться в Барятинск уже вече- ром сидя за столом с Тимофеем за рюмкой водки полушёпо- том Иван рассказывал, как ему чудом удалось избежать – если не гибели, то пленения в той проклятой Польше, куда Туха- чевский с пылу жару завёл армию в капкан под Варшавой. Лишь ранение накануне и отправка в Советскую Россию спасли его от той участи, которой подверглись тысячи крас- ноармейцев и командиров. Тимофей болезненно и близко к сердцу воспринял рассказ брата, возмущаясь поражением Красной армии в Польше.

А уже на следующий день оба отбыли на станцию Баря- тинск. Последующие дни декабря Иван хромая торопливо скакал по платформам у железнодорожных путей, помогая брату, который был назначен комиссаром по продовольствию складов на стации Барятинск – формировать и отправлять со- ставы с продовольствием. На одном из составов поезда с продовольствием начальником на правах комиссара сопро- вождения отправился Тимофей, в команду которого вошли в основном активисты и комсомольцы из Вяжичек. Состав был особой важности, потому как продовольствие предназнача- лось городу Петрограду и в телеграфной ленте из Москвы строго предупреждали: «Доставить любой ценой!»

Прощаясь на перроне с братом Тимофей, словно пред- чувствуя что-то недоброе и с тоской глядя куда-то в сторону – на опушку дальнего леса избегая встретиться взглядом с бра- том, внутренним голосом сказал ему:

– Арина через два месяца рожать будет, если что при- смотри за ними. Вдруг не вернусь, не оставляй их в беде…

– Да брось ты Тимоха беду накликивать! – сказал Иван, – вернётесь, куда вы денетесь! Ещё и сельхозинвентаря приве-

зёте с Путиловского завода, к весне как раз, кстати, будет – в особенности в коммунах.

На заявление брата Тимофей через силу улыбнулся, про- тянул руку, второй обнял брата и всё-таки высказал до конца то, что чувствовал в душе:

– Да нет брат, сердце редко обманывает – такой тоски в душе у меня ещё никогда в жизни не было. Ну ладно, будь что будет, прощай Иван. Не забывай за моих.

– Обещаю. Она у тебя славная жена. Возвращайся Тимо- фей!

Пробуксовывая колёсами паровоз уже тянул состав, Ти- мофей уже на ходу запрыгнул в открытые двери «Столыпин- ского» вагона, ладонью ещё раз помахал брату, опёрся пле- чом на открытую створку двери и ещё долго стоял так и гля- дел на удаляющиеся строения станции, словно прощаясь на- всегда с ними.

Предчувствие Тимофея не обмануло. Продовольствен- ный поезд был остановлен в дороге среди глухого леса. В коротком бою из-за большого неравенства сил в пере- стрелке погибли почти все, кто сопровождал и охранял со- став, в том числе и Тимофей. Его уже раненного нападавшие бандиты взяли и подтащили к паровозу, затем прислонили спиной к нему и расстреляли. Продовольствие из вагонов телегами вывезли в лес, а сам состав подожгли. В те смутные времена грабить поезда – не только продовольственные, но и пассажирские к тому – же убивать сопровождающих, было широко распространено по всем направлениям Российских железных дорог. Есть вещи, которые не могут рассматри- ваться иначе как бандитизм высшей категории. Если тебе не нравится Советская власть, и ты её объявляешь своим врагом

– бери в руки оружие и иди честно, как умеешь – воюй про- тив неё! Но не прячься по лесам, не стреляй из-за угла в спи- ну и как последний грабитель, выходящий на шлях с кисте-

нём не грабь поезда с продовольствием, которое предна- значено для того чтобы накормить голодных детей и не дать им умереть с голоду. Не зарься на побрякушки, отнимая их у мирных граждан которые едут в поезде ради того чтобы ук- рыться от произвола и насилия или найти себе приют. Бан- дит – какую бы он не нацепил цветом повязку на рукав и шапку – как бы он не рядился и не прикрывался лозунгами – всегда останется бандитом. И ровным счётом не имеет ника- кого значения, по какую из сторон баррикады он находится: за красных он, или за белых.

Минули всего сутки, как тишайшие Вяжички огласились женским воем и плачем. Хрупкий мир деревенской жизни был взорван непоправимым горем:

– Убили-и-и…! Родненьких сыночков…! Изверги окаян- ные-е-е…! Глумились над вами раздёрганными и раздетыми донага! Будь вы прокляты по десятое колено! Сколько моло- дых душенек загубили, душегубы вы проклятые!

Все жители деревни – от мало до велика, выйдя на сере- дину улиц, голосили и причитали. Спустя ещё день: со стороны Барятинска подошёл и остановился напротив Вяжичек паровоз с одной открытой платформой, на которой лежали рядком прикрытые парусиновым пологом мёртвые все девять человек молодых и таких здоровых парней. Погибли все Тимофеевы активисты и первые комсомольцы вместе со своим вожаком, а на следующий день состоялись похороны погибших.

В конце зимы – уже наступившего двадцать первого го- да, а если быть совсем точным, то и число двадцать первое февраля – Арина родила мальчика. Эта цифра: «21» станет роковой для новорождённого, которого назовут Павликом. Дойдя до финала нашего рассказа, мы обязательно заострим наше внимание на этой цифре, казалось бы – суеверной примете; но веришь ты в это или нет – факты зачастую гово- рят сами за себя.

Екатерина Дмитриевна трагическую новость гибели од- носельчан и самого Тимофея встретила с особой болью в сердце. Годовалая её дочь Леночка не слазила у неё с рук: но- ся её по дому мысли, постоянно возвращались туда, в тот прошлый день их приезда, когда к ним пожаловал Тимофей. Теперь она осуждала и раскаивалась за ту холодность к нему, которой она его тогда встретила в своём доме. Если в то вре- мя он ей казался чем-то сродни с теми московскими вершите- лями власти, порой мало отличавшиеся от тех, которые вы- скочив из леса, напали на продовольственный поезд, то сей- час предстал в образе агнца на заклание. Порой неосознанно думая о нём и о его такой ещё совсем молоденькой жене Катя начинала плакать. Пришедшая навязчивая мысль о дружбе Тимофея с её мужем и то, что именно Тимофей способствовал их благополучному переселению в деревню, а после обуст- ройству: от этой мысли, чувствуя какую-то неблагодарность со своей стороны, она начинала плакать уже навзрыд. Вошедшая в комнату Паранья, оторопело став у порога с явным недо- умением смотрела на плачущую хозяйку, мысленно переби- рая в своей голове и ища этому причину.

– Голубушка вы моя, – ласково спрашивала она Екатери- ну Дмитриевну, – никак обидел вас кто? Зачем столько слёз, от них только морщинки на вашем красивом личике появят- ся. Успокойтесь Катенька, если можете, поделитесь своей бедой со мною, гляди и помогу вам в чём-то.

– Не во мне дело Паранья Михайловна; по Тимофею я плачу, жаль его – как родного, а почему и сама не знаю. Сто- ит перед глазами как живой и мне каждый раз кажется, что с укором смотрит на меня.

– Мне Катенька их всех жаль, а Тимофея в особенности. Но что поделаешь – с того света не возвращаются, царство им небесное страдальцам. Завтра суббота: я побуду с Леноч- кой, а ты Катенька сходи в церковь, помолись за него убиён-

ного поставь свечечки за упокой души его грешной, закажи батюшке поминальную молитву по нему, гляди и полегчает – на душе-то. Арина-то бедненькая и жить ещё не жила вчера сама в куклы играла и уже вдова. Ты Катенька, как будешь возвращаться с богослужения зайди к ней голубушка. Оно – горе-то женское, к тому же когда ещё и в одиночестве всегда тяжестью на сердце давит. Зайди к ней. С тебя не убудет, а вам обоим, может и легче от этой встречи на душе станет. Ей – страдалице- то… – Ой! как тяжело сейчас, да ещё и с младенцем на руках!

На отшибе деревни чуть в стороне от остальной части до- мов стоял домик, в который совсем недавно поселился Тимо- фей со своей молодой женой. Сейчас там проживала Арина с грудным ребёнком. В родительский дом она пока что решила не возвращаться. Дивное сияние той тихой радости под кры- шей собственного дома и семейного счастья рухнуло в одноча- сье, как хрупкий снежный наст на ветках ёлки; на смену пришла печаль одиночества и неизвестность покрытого в тумане буду- щего. От всего того горя, которое разом навалилось на её мо- лодые плечи ей свет был не мил, а тут ежедневно, кто-нибудь да заявится из деревенских жителей. Вот и сегодня перед обе- дом заходила Екатерина Дмитриевна: посидели молча, так и не найдя тех слов успокоения друг для друга; после распрощались испытывая неловкость и Катя ушла; а вскорости и Иван Василь- евич пришёл. Арина продолжала обращаться к нему по имени и отчеству: прежде всего усматривая в нём представителя се- годняшней власти, к тому же ей он казался не по возрасту сво- ей молодости каким-то намного старше её самой.

Минуло несколько дней, как однажды с улицы донёсся лошадиный храп: Арина, выглянув в окно, увидела подъе- хавший ко двору дилижанс, из которого не торопясь, слез Иван: на подводе остались сидеть ещё двое красноармейцев в будёновках и при оружии, один из которых подал Ивану

Васильевичу трость вслед за ней рюкзак, наполненный до половины чем-то. После этого красноармейцы, спрыгнув на землю стали прохаживаться по-над забором разминая ноги. Иван Васильевич, всё так же хромая на ногу и опираясь на палочку, не торопясь направился к дому. Рана в бедре давно уже зажила, но при ранении был задет седалищный нерв и как сказал хирург делавший операцию, хромать ему придёт- ся долго, возможно до двух лет.

Арина в это время стояла у окна, качая на руках сына, и пристально глядела на идущего по двору в дом Ивана: сей- час она по какой-то непонятной даже для неё самой причине с затаённым интересом совсем иными глазами смотрела на него. Откуда-то взявшаяся промелькнула мысль: «Как люди быстро меняются… такой же недавно деревенский парень, а сейчас и не скажешь: благородный и учтивый и скорей всего ещё и храбрый, как мой Тимофей… – немного запнувшись на этой мысли, закончила её, словно поводя итог, – разве мо- жет быть иначе – они ведь родные братья!».

Войдя в дом, Иван поздоровался, немного смущаясь мо- лодой девушки, прошёл к столу и, водрузив на него рюкзак, сказал:

– Здесь продукты вам. Ты Арина Осиповна, – обратился он к ней как к старшей по возрасту или по положению, – кормящая мать, потому должна хорошо питаться. Не поду- май, что продукты незаконно добытые, я от своего усиленно- го пайка собирал, мне, как ещё не излечившемуся полностью от ранения – комиссаром по продовольствию назначен уси- ленный паёк, а мне этого много.

Снял с себя кожаное пальто на овчине, повертел в руках не находя куда повесить кинул на рядом стоявший топчан и на него же усевшись, продолжил:

– Как ты тут в одиночестве да ещё на отшибе… не страш- но одной-то?

– Кому я нужна, тот, кто нужен им был… – они уже его забрали, а я так… вроде есть, а может быть, меня и нет уже вовсе!

– Ну что ты такое говоришь!.. у тебя Арина, ещё жизнь вся впереди. Ты думаешь, мне легко? Я, по-видимому, буду клясть себя до конца дней своих за то, что не отдали им пу- лемёт. За несколько дней до этого нам поступила информа- ция, что на базу в Барятинске будет совершено нападение с целью – сжечь всю, вот потому и не дали пулемёт. Тимофей сам настоял на этом, – сказал, что нам он может больше при- годится. Вот и пригодился. Теперь-то я понимаю, что нас как последних идиотов, обвели вокруг пальца. Да, по правде сказать, там и жечь уже нечего было – пустые склады стоят; округу вычистили под метёлку. У крестьян хозяйства захуда- лые… кому управлять и ходить за ним, когда на германском фронте скольких мужиков потеряли. У крестьян на сего- дняшний день – блоха в кармане да вошь за пазухой на ар- кане – вот и всё продовольствие.

– Иван Васильевич давайте я вас чаем из лесных и поле- вых трав напою, а?

– Как-то неудобно, ребята на улице прозябают, а я чаи распивать стану, к тому же времени на это нет, как-нибудь в другой раз. Я вот что хотел сказать тебе Арина; ранее мол- чал, не до разговоров было: Тимофей в последнюю минуту просил меня за тебя с сыном, чтобы не оставлял вас я, он будто наперёд знал всё как будет, очень грустный был, даже слёзы, кажись на глазах поблёскивали. Конечно, возможно позже – ты выйдешь ещё раз замуж на то она жизнь…

– Никого мне не надо, – прервала она Ивана, – и говорить об этом не надо, я запрещаю вам! Я даже слушать подобное отказываюсь! – сказала она громко и со злостью в голосе.

– Прости, если сказал что не так, наверное – пойду я, ре- бята ждут, – сказал Иван виновато.

– Иван Васильевич вы никак обиделись? Не обращайте на мои слова внимания, поверьте, я вовсе не намеривалась вас обидеть – так вышло. Приезжайте в любое время, я все- гда буду рада вам, у меня-то не так уж и много тех, кто мне дорог на этом свете и вы один из них.

Тот год – год двадцать первый – был первым мирным годом для молодой республики Советов: на её окраинах ещё долгие годы будут греметь выстрелы, а голод в Поволжье и в других районах станет новым испытанием на удержание власти большевиков. Иван Васильевич отозван будет внача- ле в Калугу, затем в Москву; посещать дом Арины возможно- стей практически не станет, иногда, когда это было возмож- но, насобирав продуктов с той скудной служебной пайки, он будет отправлять их Арине. Уже в самом конце двадцать второго года, когда на Дальнем востоке утвердится власть большевиков, и на этом, по сути, будет поставлена жирная точка в окончании Гражданской войны, Иван Васильевич, наконец-то прибудет в Вяжички. Войдёт несмело во двор Арины, оглядывая по сторонам и замечая все не обустроен- ные огрехи, когда во дворе нет хозяина, подойдя к окну, пальцем легонько постучит в окно. Подождав немного под дверью, которая казалось и не заперта, но и отвечала молча- нием: вздохнул тяжко, намериваясь уже направиться к ка- литке, когда, вдруг неожиданно открылась дверь. На пороге стояла Арина, закутанная в шаль.

– Ваня?!.. – удивлённо, назвав впервые его по имени как равного себе, спросила она. Не произнося больше ни слова, уступила дорогу в сенях дома, тем самым приглашая к себе, а он, как и в прошлые разы, будто подросток на первом сви- дании: смутился, растерялся и даже забыл поздороваться, что сделал поспешно, войдя уже в дом. Немного придя в се- бя, Иван первое, что отметило его сознание – это отсутствие равнодушия в голосе Арины. Человеческие отношения порой

претерпевают многие преграды ими же и созданные. Зачас- тую, хотели-то – как лучше, а получилось всё не так как надо.

– Ну как вы тут жили без меня такое долгое и трудное время? – спросил Иван, словно явившийся муж домой после долгой отлучки.

От этих, им произнесённых слов, Арина улыбнулась: приветливым умилительным взглядом посмотрела на него, зардевшись, с пунцовым жаром на щеках выдавила через силу свои слова:

– Как долго пришлось ждать тебя Ваня!.. думала, что уже никогда и не приедешь к нам.

– Ну, вот ещё сказала, как это не приедешь? мне-то больше и ехать кроме вас не к кому. Выходит – ты так сама и живёшь?.. – спросил он, пристально вглядываясь в её лицо.

– Я же ещё в тот раз сказала, зачем об этом говорить лишне. Ты не стой посреди дома, а то я совсем растерялась, даже пригласить по-человечески не умею, проходи, разде- вайся, не говорю тебе – будь как дома, потому как я надеюсь

– этот дом будет таким же твоим, как и моим.

– А где же мой племянник? – спросил Иван, заглядывая в проём соседней комнаты: там – на кровати, посапывая носи- ком, спал Павлик, которому через два месяца должно ис- полниться два годика.

– Немного простыл, бегая во дворе, даже температура тела вчера была, сегодня кажись, немного лучше будет, – сказала Арина.

Какое-то время, оба стояли плечом к плечу на пороге дверей в соседнюю комнату и смотрели на спящего малыша. Иван вдруг резко повернулся всем корпусом к Арине, взяв её руку в свою ладонь, сказал:

– Будет лучше Арина, если ты станешь моей женой. Если ты Арина, не согласна по какой-то причине…

– Не продолжай дальше, прошу тебя, – прервала она его,

– я тебе давно об этом не один раз намекала, а ты словно и не замечал моих слов…

* * *

Окончание Гражданской войны, как бы подводило итог всей той «революции» семнадцатого года; а если говорить более подходящими терминами определяя данное событие, то назовём это большевицким переворотом и насильствен- ным захватом власти. В отличие от самой верховной власти в лице лидеров партии большевиков и их вождей, которые вряд ли сами верили в то, что обещали народу, наши герои романа относились к той огромной части народа, которые искренне верили в светлые идеалы коммунизма, отдавая, не раздумывая свои жизни за это. На смену одной революции – политической – последовали, как из рога изобилия дополне- ния всякие к ней: непримиримая борьба с церковью и со священнослужителями, высылка из страны деятелей науки и культуры, а вслед за этим грянула сексуальная революция. Продолжалась эта вакханалия почти десятилетие и лишь в двадцать девятом году уже Сталин решил положить этому конец. События её и результаты были в последующие годы, вплоть до конца второго тысячелетия строго засекречены. Приведя несколько примеров, почерпнутых из печати дней уже современных, где немногим авторам удалось по крупи- цам восстановить то, о чём власть предпочитала молчать. Некоторые высказывания лидеров партии большевиков, из которых мы воочию можем сделать вывод, кто стоял у вла- сти, чего они стоили, и что из себя представляли. Из всего этого можно сделать вывод – кто они были на самом деле – эти так называемые – «Вожди». Главными идеологами сек-

суальной революции, которые провозглашали новую мораль и внедряли с помощью активной пропаганды, были государ- ственные деятели: – Карл Радек и Александра Колонтай, именами которых впоследствии будут названы улицы, шко- лы и прочие госучреждения. На первом Всероссийском съез- де союзов рабоче-крестьянской молодёжи в устав был внесён пункт с подачи Колонтай, как народного комиссара общест- венного призрения к тому же она занималась охраной мате- ринства и младенчества; на этой почве, не забыв написать не- сколько «выдающихся» работ таких как: «Любовь пчёл трудо- вых» и «Дорогу крылатому Эросу», где подробно изложила свои взгляды на половой вопрос, призывая лозунгом: «Ого- лённый, не прикрашенный любовными переживаниями ин- стинкт воспроизводства». В последующем газеты пестрили её статьями и выступлениями на публике: «Любая комсомолка должна сексуально удовлетворить любого комсомольца, как только он об этом попросит. – Говорила и писала она. – Такое возможно в том случае, если комсомолец активно участвует в общественных работах и регулярно платит членские взносы». Карл Радек стал вдохновителем общества: «Долой стыд!». Именно он обычно шёл голым во главе московских нагих де- монстрантов. По свидетельствам современников, в таком же виде принимал и гостей в своей квартире.

Александра Колонтай писала: «Такой пестроты брачных отношений ещё не знала история: неразрывный брак с ус- тойчивой семьёй и рядом преходящая связь, тайный адюль- тер в браке и открытое сожительство девушки с её возлюб- ленным, брак парный, брак втроём и даже сложная форма брака вчетвером». Троцкий писал Ленину: «Семья, как бур- жуазный институт, полностью себя изжила. Надо подробнее говорить об этом рабочим». Ленин в свою очередь дал ис- черпывающий ему ответ: «И не только семья. Все запреты, касающиеся сексуальности, должны быть сняты. Нам есть

чему поучиться у суфражисток: даже запрет на однополую любовь должен быть снят». Газета «Правда» от 7 мая 1925 года писала: «Муж моей подруги предложил мне провести с ним ночь, так как его жена больна и этой ночью не может его удовлетворить. Когда я отказалась, он назвал меня глупой гражданкой, которая не способна постичь величие коммуни- стического учения». Феликс Дзержинский являясь непосред- ственным организатором трудовой коммуны для малолет- них преступников, расположенной возле станции Болшево Московской железной дороги, где содержалось около одной тысячи подростков, возрастом от 12 до 18 лет, среди которых было более трёхсот девочек и девушек. Они проживали в совместных с юношами помещениях. Воспитатели в отчётах с восторгом сообщали: «Половое общение в коммуне разви- вается революционными методами. Смена партнёров проис- ходит по их желанию, и такие отношения отвлекают воспи- танников от противоправных действий».

Каменный век! Пещерные времена! И то, вполне веро- ятно, что в те далёкие времена все ходили в набедренных по- вязках из шкур диких зверей. Колонтай (Шурой) за глаза её называли – пройдя путь комиссарских постов, сменив мужей и любовников – на один час немерянно, которым счёта не было, к тому же вполовину моложе возраста своего, как-то умудрилась на политической арене здравствовать до глубо- кой старости. Станет первым в мире женщиной послом, после чего сменит несколько стран, исполняя обязанности посла. В отличие от своего единомышленника по взглядам на секс Карла Радека, которому крайне не повезло. Вначале его ли- шили всех занимаемых постов в правительстве, – после поду- мали: «Маловато, как-то получается…», в двадцать седьмом отправили в ссылку, в тридцать шестом в тюрьму, где по- тихому и удавили – нехрен было по улицам Москвы голым расхаживать, а дома гостей принимать, когда визитной кар-

точкой хозяина при встрече являлось причинное место. Со- временному человеку трудно представить подобный такой приём. Приходите вы в гости к своему шефу фирмы – по слу- чаю юбилея его – а сам виновник торжества, расплывшись в любезной улыбке, колыхая своими причиндалами, встречает вас на пороге, в чём мать родила. Представили?! Смелости повторить хватит?.. А это не кто-нибудь, а комиссар зани- мающий массу постов в правительстве, к тому же соратник самого Ленина. С неизменной курительной трубкой в зубах, с такой, как впоследствии Сталин расхаживал по своему каби- нету: с бакенбардами до бороды Радек был копией кора- бельного голландского капитана времён парусного флота. Оказывается, ходить по улицам голым мужикам нельзя, а вот женщинам не возбраняется. Колонтай – вначале двадцатых годов – пошла уже по посольской карьере – вовремя слиняла

– посвятив этому делу четверть века, прожив долгую жизнь, а за год до смерти Сталина сама отправилась в мир иной, чтобы Хозяину там место подготовить. То, что касается бездомных детей – этот вопрос вообще не обсуждаемый, ибо первыми кого должны были поставить к стенке – тех, кто это затеял. Плеяда, которая подыгрывала сексуальной революции до- вольно пёстрая. Начиная от поэта Маяковского, который в Симферополе участвовал в демонстрации голых женщин, гордо шествуя среди них – правда сам обнажился не полно- стью – духу не хватило или похвастать нечем было. До нарко- ма Семашко и лиц, имена которых канули безвестно в исто- рию по своей незначимости. Казалось – куда больше свобод?! НЕП (Новая экономическая политика) широким шагом зако- выляла по стране: торгуй, куй, шей, пряди и главное – воруй! Пей, ешь, гуляй, веселись, голышом по улице ходи: две тысячи лет о таком мечтали. Наконец-то – пришло! А секса – безмер- но, на сколько силушек хватит и самого желания. Говори, что в голову взбредёт, даже если это сумасшествие, и это в то вре-

мя когда после семилетней войны: Германской войны и Гра- жданской страна вся нищая и голодная. Москва в начале два- дцатых годов голода и нехватки продовольствия не испыты- вала: она в то время от жиру с ума сходила да демонстрации устраивала. Вполне возможно, что власть в чём-то подыгры- вала всей этой вакханалии, заодно выявить – кто и что из себя представляет; ибо репрессии в последующие годы перекроют с лихвой всё то, что казалось, пришло надолго, а иные думали

– на века. В Москве подсчитали за год количество внебрачных детей, оказалось половина от общего количества появивших- ся на свет. К тому же отдают на воспитание государству, а деньги нужны совсем на другие цели. Но, главное! – граждане Страны советов занятые плотскими утехами уже не желали строить социализм, не до этого им теперь. Летом 1926 года грянул скандал, страну всколыхнуло чубаровское дело (назва- ние переулка в Ленинграде), где комсомольцы и коммунисты надругались над девятнадцатилетней девушкой, которая по- лучила букет венерических заболеваний. Дело, получив глас- ность, и массовое возмущение дошло до суда: пятерых рас- стреляли, остальным длительные сроки заключения. С этого момента стали постепенно закручивать гайки – для простых смертных: «Повеселились и буде! Пора и честь знать! Закон он и есть закон – пора и о нём вспомнить…». Для Вождей можно кое-что и оставить: по мере их преданности идеям и лично товарищу Сталину. Не угодил – можно и о сексуальной распущенности вспомнить. В дальнейшем Калинин на бале- ринах помешался, а ещё чуть позже – Берия на школьницах и студентках адюльтер применять станет. Чем же всё-таки за- кончилась сексуальная революция?.. А ничем, как и револю- ция пролетарская! Надо же – у самых стен Кремля устроили нудистский пляж на берегах Москвы реки – совсем обнаглел народ! Вначале сделали платные аборты, после, совсем уго- ловной статьёй запретили их; за гомосексуализм также – уго-

ловная статья; вскоре и голышом ходить по улицам Москвы всем расхотелось, ибо не сделай то, что сделали: скатился бы народ московский ниже уровня животного.

Можно продолжать рассказывать подобную мерзость и далее, на это есть много свидетельств, но мы думаем, этого – выше сказанного вполне достаточно. Из всего этого вывод – выкрики от народа: «При коммунизме – как спать будем… все под одним одеялом?!» – актуальны, справедливы и взяты не на пустом месте. Читатель спросит, – для чего выше сказано? Отвечаем, – чтобы отделить зёрна от плевел. Высыпав на стол зёрна вместе с шелухой: ребром ладони – зёрна в одну сторо- ну плевела в другую, затем наклонившись, набрав в грудь как можно больше воздуха сдуть шелуху со стола. Простой народ в своей массе, а среди народа этого – Тимофей и Иван – это зёрна. «Вожди» – затеявшие смуту и нагло обманувшие народ

– плевела! Михаил Калинин – балерины, Берия – школьницы; остальные, когда жена надоела – в лагерь её для заключён- ных. Исключая из списка так называемых «вождей» – Климен- та Ворошилова – любил он видимо сильно свою жену – ос- тальные все поголовно жён в ад отправили – в лагерь жизнь доживать. Ну, а жена Сталина застрелилась, а скорее помогли. Вот истинное лицо лидеров большевиков! Тут, с этой сексу- альной революцией совсем было забыли напутствия Ленина: что первейший-то враг идеям коммунизма – это попы и все поголовно всякие священники – за них и взялись по второму кругу. Кого – на Соловки, кто-то чуть дальше поехал – на край- ний север в глухомань тайги; кому-то и пуля в затылок; свя- щенники-то первыми забили тревогу по поводу сексуальной распущенности. Нечего было гавкать и напоминать о себе, гляди и не вспомнили бы о вас.

Но, к нашим героям романа, как и к миллионам простых граждан, Советской России всё то, о чём мы рассказали вы- ше, ровным счётом никакого отношения не имело потому

как, они наивно продолжали верить – во всю ту утопию, ко- торую им втемяшивали в уши. Москва, как и в прежние вре- мена, являлась государством в государстве и жила далеко не по тем законам и правилам, что весь народ российский.

* * *

В конце января 1924 года Иван Васильевич отбыл в Москву на похороны Владимира Ильича Ленина. Всенародное горе по- истине было велико: ибо испокон веков простой народ при- учился верить, надеяться и терпеливо ждать праведного мило- сердного Царя-батюшку, а как он там называется – это дело уже второе, главное-то: обещал много хорошего и справедли- вого. Потому плакали и рыдали искренне и без всякой на то фальши. Ленин, по сути, в истории ещё долго будет оставаться личностью спорной: одиозной, противоречивой и непредска- зуемой в прошлом, если бы, конечно Бог дал ему пожить дольше – имеющий как многочисленных своих сторонников, так и противников. Но расстреливать царских детей в самом что, ни на есть начале своего правления, всё-таки не стоило бы! Взяв на себя столь великий грех, и сам долго не задержался на этом свете. Как говорят: «За такие страшные грехи – туда ему и дорога!». И сколько бы мы не листали историю человечества за все его тысячелетия существования, мы не найдём там случая чтобы на вершине власти хотя бы какое-то время находился человек с кристально чистой душой и такими же поступками. Подобных отродясь никогда не существовало! Пришёл к власти с благими намерениями, а получилось, как и у всех. Короля как говорят – делает свита, какие люди тебя окружают, таким и ты станешь – в конечном счёте: «Отправился в лес дровишек на зиму нарубить – трудился в поте лица – к концу оглянулся: