Архат

III

Дверь оказалась не заперта, из-за нее доносились голоса и громкий смех. Без звонка и стука Лука с Яном вошли в прихожую, заставленную обувью. Жилище Марка за редким моментом пустовало без гостей.

Всего два месяца назад Марк покинул их район, перебравшись в просторную квартиру-студию. Она была оформлена в белых тонах в стиле минимализма. Марк не любил захламленности, тесноты и старался избавляться от всего лишнего.

На улице светило весеннее солнце, но окна были зашторены черными занавесками и тусклый желтый свет ламп освещал наполненную гостями квартиру.

Гости разбрелись по комнате, разделившись на три небольших группы. Первая горячо спорила о чем-то, стоя возле стены с книжными полками. Рядом с ними из колонок музыкальной установки в углу комнаты тихо раздавались надрывы Курта Кобэйна, вливавшиеся в общий поток шума. Вторая группа громко смеялась за барной стойкой, уставленной пивными бутылками. Основная группа с довольным видом развалилась на двух диванах, стоявших в середине комнаты друг напротив друга, разделенных зеркальным столиком. Марк сидел в центре среди них с важным видом, не выпуская изо рта сигареты, пересчитывал деньги. Его лицо просияло, когда Лука и Ян появились в комнате.

Марк был невысокого роста, на голову ниже Луки. Его мускулистое тело напоминало панцирь. Он ходил с выпрямленной спиной, гордо подняв голову, твердой походкой человека, знающего себе цену. У Марка были правильные черты лица: прямой нос, подбородок, а выделяющиеся скулы предавали всему лицу брутальную мужественность. За толстыми губами в два ряда сверкали ровные белоснежные зубы. Над раскосыми глазами карего, почти черного цвета нависали длинные брови.

Марк носил стильную, но не вычурную, как у Яна одежду черных тонов, что подчеркивало выразительность его глаз. Он был ухожен, опрятен и пользовался огромной популярностью среди девушек. Но в душе Марк призирал их, считая за «ограниченных и низших существ», которых в жизни по-настоящему интересуют всего две вещи: в молодости – внешность, а в зрелости – дети. Все его отношения никогда не длились больше недели. При расставании его не трогали переживания и слезы красавиц. Он воспринимал их как трофеи, был холоден и не слишком церемонился с людьми. Его пренебрежительное отношение еще больше распаляло и тянуло их к нему. В его образе жизни видели некую романтику, очаровываясь его харизмой, остроумием, ореолом недоступности. А неудачи предшественниц словно наделяли его ценностью и делали призом для них. Каждая думала «уж я – то смогу его укротить», а на утро оставалась брошенной, так же как и остальные. Они как бабочки, предаваясь страсти, самозабвенно летели на яркий свет костра, чтобы сгореть. Так его самолюбие получало подпитку. Оно было для него важнее отношений, не имеющих, по его мнению, никакого смысла.

В детстве Марка избивал отец. Жестокий и примитивный глава семейства не любил ни Марка, ни его мать и пользовался ею. Понимание того, что она все это видела и бездействовала, развило у Марка презрение к ней. Но он не мог ненавидеть своего самого родного человека, и ненависть выместилась на всех женщин.

Мать Марка внушала ему с детских лет, что он особенный, не такой как все. В ответ на его проявление заниженной самооценки она прививала веру, что он намного лучше других, и Марк рос в стремлении быть выше этих самых других. В школе учеба давалась ему легко. Марк опережал по развитию сверстников, отличаясь среди них сообразительностью и широтой кругозора.

Когда его отца посадили на пять лет в колонию-поселение, мать не выдержала одиночества и ударилась в пьянство. После очередного длительного запоя она привела в дом очень жизнерадостного мужика со щетиной, огромным животом и запахом перегара. Всем своим видом он напоминал толстого и глупого медведя. Когда он напивался, то веселил окружающих, показывая «слоника» – энергично топчась на месте, тряся животом и выкрикивая с комичной интонацией «дяба – дяба, дя!». Мать умилялась на него, а Марк невзлюбил и периодически избивал отчима. Когда он переехал на съемную квартиру, то скандалы утихли, и всем стало проще.

Матери Луки и Марка работали вместе продавщицами в магазине. Мать Луки не упускала случая вспыхнуть в ярости, чему крайне способствовали пьяные покупатели. У матери Марка напротив, был мягкий и застенчивый характер, она всегда избегала ругани. Если на работе случались скандалы, мать Луки возвращалась изможденная, и дома несколько дней держался покой. В эти редкие моменты тишины Лука не выходил из дома, проводя за чтением книг, которые давал ему Марк. Он привил Луке любовь к чтению и в целом оказывал на него большое влияние.

Марк обладал проницательностью, развитым умом и блестящей эрудицией. Всегда знал, что и для чего делает. В нужный момент эмоции подчинял воле. Он говорил спокойным и уверенным голосом знающего человека, и если у Луки случалась проблема, он спрашивал совета, лишь у Марка, полностью доверяя его мнению.

Марк, Ян и Лука были одногодками, знали друг друга с возраста пяти лет. Жили в одном дворе, их водили в один детский сад, в школе они учились в одном классе, гуляли в одной компании. Все трое росли без отцов. Они считали себя братьями, но никогда не говорили об этом друг другу. Один из-за гордости, другой из-за скромности, а третий считал незачем говорить то, что и так всем ясно.

В пятнадцать лет они увлеклись боксом. Через неделю Ян бросил тренировки, Лука был хилым, но из упрямства продолжал тренироваться. Марк делал быстрые успехи, к восемнадцати годам, получил первый разряд, став чемпионом области в среднем весе.

По окончанию школы Марк не изъявил желания поступить в институт вместе с Яном и единственным из друзей оказался в армии, где быстро завоевал уважение сослуживцев. Благодаря привычке тщательно анализировать свои мысли и поступки окружающих, Марк научился тонко чувствовать людей, с легкостью распознавая их мотивы. И при желании он без видимых усилий моментально располагал к себе окружающих.

По возвращению домой Марк находился в рассеянности, не зная чем заняться в жизни. Бес предложил ему подработку и за неимением перспектив Марк согласился продавать коноплю. Через Яна он познакомился с некоторыми из представителей золотой молодежи. С быстротою молнии он влетел в их круг и был принят со всеми почестями. Его образ олицетворял икону уверенного в себе победителя, которая была им необходима. Когда он говорил, то они прислушивались затаив дыхание, как к словам пророка. Они полностью очаровались им, сделав его своим идолом.

Марк пользовался ими, превратив в толпу своих постоянных клиентов. Когда он съехал от матери, то для заработка ему даже не нужно было переступать порог квартиры. Каждый день знакомые стекались к нему сами, увеличивая доходы, от продажи конопли.

После того как Марк расположил их к себе, возле него с утра до ночи вились толпы людей. Ему нравилось находиться в гуще событий. Он был как центр солнечной системы, вокруг которого постоянно вращались планеты, появлялись и сгорали звезды. И хотя людей вокруг он считал «туповатыми и без изюма», это никак не мешало ему быть со всеми в хороших отношениях. Он мог смеяться над человеком, высказывая в лицо жесткие колкости, и тому бы даже в голову не пришло обижаться или злится на него. В этом состоял феномен Марка.

Его гости, подобно недовольным старушкам у подъезда Луки, считали своим долгом мерить каждого появившегося в комнате гордым взглядом, желая выставить оценку за внешний вид. Всякий раз, попадая под их оценивающие взоры, Лука испытывал давление, ощущая себя редким экспонатом на выставке.

Он сожалел, что ценных моментов проводимых наедине с друзьями становилось все меньше. Ему представлялось непосильной задачей говорить с ними по душам, чтобы кто-нибудь в комнате не усмехнулся над фразой, вырванной из контекста.

От смешавшегося запаха духов и дыма сигарет в квартире не хватало воздуха. Но Лука считал, что ему душно больше от того, что он дышит с ними одним воздухом.

В бесконечном потоке гостей одни напыщенные лица сменяли другие. Во всем этом движении Лука не пытался запоминать имен в отличие от Яна, стремившегося подружится с каждым. Ян с искренней радостью записывал в телефон их номера, а когда звонил, слышал, как от него отвязывались со злобной издевкой. Бедняга хотел выделиться и самоопределится в безразличном ко всему обществе, не замечая надменности по отношению к себе. Над Яном смеялись, Марка возносили, а Луку не замечали, и каждый из них был рад своей доле. Лука понимал, что они были из разных миров и если бы не Марк, то он никогда бы не оказался в их узком и закрытом для посторонних мирке. Лука видел, что они обожествляли Марка, но презирали его с Яном. Он жалел, что Ян не замечал этого и желал во всем уподобиться им. Он так же одевался, разговаривал, повторяя их шаблонные фразы, но в остальном угнаться за ними ему не хватало средств. Так как у них было все самое лучшее: дорогие иномарки, элитные зоны во всех ночных клубах, кафе и ресторанах. С детства их лелеяла потворствующая во всем прислуга, готовая в любую секунду исполнить прихоти.

Родители никогда не ограничивали их расходов, так как не хотели, чтобы их отпрыски знали о существовании тех проблем, с которыми они столкнулись в молодости. У них было желание огородить наследников от борьбы, дав им все самое лучшее, и в этом они видели проявление своей любви.

К своим годам их дети видели самые красивые части мира. Возможно, поэтому ненавидели свою страну, брезгливо называя ее «рашкой». Они задыхались в городе и мечтали навсегда уехать в теплый уголок на берег океана. Ненавидели окружающих, им все казались смешными и нелепыми. Все, кроме самих себя.

В своей изысканной жизни они не знали никаких бытовых проблем. Они казались им непонятной суетой обременяющей лишь «ни на что неспособных, меленьких людей». На таких людей из нижних и средних классов они брезгливо взирали, как на одноклеточные организмы с едва заметной ухмылкой, воспринимая их как фон своей «успешной» жизни. Те в свою очередь по-разному относились к ним: Кто-то их просто не замечал, кто-то презирал, кто-то ненавидел, но были и те, кто смотрел на их новые машины, одежду из дорогих бутиков с завистью и одновременно с восхищением. Поклонник автоматически наделял их в своем сознании всеми благородными качествами и становился прихлебателем в надежде поймать хоть какие-нибудь крошки от их образа жизни.

Сибариты с надменным взглядом, праздными мыслями, замороженными чувствами не выносили одиночества и собирались в большую кучу называемую «тусовкой». Их инфантильная жизнь протекала без движения, без борьбы, и повергало сознание в летаргию. Отпрыски состоятельных родителей с атрофированной волей не нашли более легкого выхода из усыпляющей скуки, как веселить наркотиками и сплетнями изнеженные от роскоши души.

Свои дни они проводили, норовя отдать предпочтение тому, что, по их мнению, было круто. Им было мало просто съездить на отдых. Вот напиться до бреда, выехать на встречную полосу и попасть в аварию – это для них было круто. Крутым считалось, все, что заставляло биться сильнее ленивое сердце. Они шли на многие глупости, чтобы почувствовать себя живыми. Считали, что если в твоей жизни ничего не происходит, значит, ты как все. Быть, как все, считалось оскорблением в этих кругах.

Холодное и циничное общение в «тусовке» с виду походило на дружбу. Хотя дружбой их отношения можно было назвать с трудом. Скорее это напоминало тень дружбы, ее подделку. Дружба не могла возникнуть там, поскольку им доставляло истинное удовольствие перемывать кости знакомым, плодить слухи и выискивать недостатки. Когда обсуждаемый заходил в комнату с ним все дружелюбно лобызались и принимались продолжать рыться в чужом грязном белье тех, кто отсутствовал. Создавалось впечатление, что у них была острая потребность кого-то грызть. И если бы случилось, так что знакомых у них вовсе не оказалось, то они бы загрызли сами себя.

Все они походили друг на друга, но каждый стремился выделиться и быть лучше других, но не мог блеснуть ничем кроме дорогой обновки и лжи, поскольку вся их жизнь вертелась по замкнутому кругу состоящего из сплетен, наркотиков, слухов, и расплескивания желчи. В целом они были очень озлоблены и тот, у кого родители находились в большем достатке, был озлоблен более остальных, хоть и удачно скрывал свой волчий оскал за дружелюбной улыбкой.

Лука расположился рядом с Марком и задумался, ощущая на себе их обжигающие взгляды: «Можно ли считать себя выше всех, ковыряясь в грязи»? Он негодовал на то, что Ян с энтузиазмом нырял с головой во всю эту грязь. Поступая так не из-за своего характера, а с целью вписаться и быть принятым наравне с остальными.

С громким хлопком Марк открыл бутылку пива и протянул ее Луке. Неторопливо глотая, Лука ощущал, как холод разливался по горлу и отдавал теплом в животе. Он непроизвольно съежился. Его сковывало чувство неловкости среди напускной мишуры вокруг.

За столом, в сопровождение глухого кашля, одна за другой передавались по кругу папиросы, набитые коноплей. С каждой затяжкой Лука ощущал, как тело наливается тяжестью и становится обмякшим. Внутренняя напряженность растворялась. Ему становилось легче находится среди пафосных фигур вокруг и мир казался более дружелюбным местом. На лице расплылась бледная улыбка, а взгляд сосредоточился на гостях Марка, споривших о том, какой бренд лучше. Лука не понимал в брендах и смотрел на них как на пришельцев с другой галактики. Впиваясь взглядом в их лоснящиеся лица, он силился понять: «Почему одним судьба дает все в избытке, что их начинает тошнить от перенасыщения, а другим приходится отдавать свою жизнь в обмен на зарплату? Ведь карманные расходы этих мажориков составляют несколько годовых зарплат обычного человека. В то время пока они беззаботно нюхают кокаин и раскуриваются анашой, прибывая в своем эксклюзивном мирке, большая часть выживает в тихом безнадежном отчаянии, с единственной заботой – дожить до следующей зарплаты разменивая свой разум, душевные силы на бытовуху и монотонный труд.

Почему для одних жизнь – Диснейленд, а для других место, где нет ничего кроме пустой и безнадежной суматохи за место под солнцем? Где день за днем в людях убивают мечту, надежду, самоуважение, превращая в безвольную скотину, которую со всей силы можно пинать ногами, а она даже не издаст звука и не моргнет. И вроде больше всего эта безвольная скотина боится умереть, но при этом избегает жизни.

А эти что? Вместо того чтобы кому-то помочь они хвалятся дорогими игрушками как маленькие дети в споре, чей папа самый сильный. Интересно если бы у всех людей было, то же самое, имело бы это хоть какую-нибудь ценность? Стали бы люди мечтать и тратить свои жизни в погоне за этими игрушками? Вряд ли. Не было бы главного – это не производило бы впечатления. Почему то все решили, что цель жизни – произвести впечатление на тех, кого сами же презирают?

Зачем они гонятся за одобрением, соперничая друг с другом в стремление быть круче? Они соревнуются во всем: чья машина дороже, чей отдых лучше, у кого пассия привлекательней. Даже свои отношения они выставляют напоказ, словно ювелирное украшение.

Противно смотреть, как в ход идут какие-то вымышленные истории… Интересно, зачем они это делают? Зачем врут? Или просто это одна из попыток замаскировать бессмысленность своего существования? Возможно, думают, что без своей лжи никому не будут интересны?»

Звонкий смех в коридоре рассеял его мысль, и в переполненную комнату полную дыма вошла компания из трех человек.

IV

Первыми Лука увидел восемнадцатилетнею дочь местного депутата Дашу и двадцатидвухлетнего сына архиерея Арсения, держащихся за руки. Даша была брюнеткой монгольского типа очень милой внешности. Короткая и обтягивающая одежда подчеркивала упругость ее фигуры. Даша ходила в лучшую частную школу города, но при этом ухищрялась не знать многих элементарных вещей. Так же как и остальные друзья в компании, она пыталась убежать от одиночества, проводя дни в разъездах по бутикам, салонам красоты, кафе и клубам.

Ее спутник был полного телосложения с утонченными, почти женскими чертами в лице. Он учился в духовной семинарии и собирался идти по стопам отца. В компании его называли «святая простота».

Он поприветствовал всех тихим голосом и окружающие сразу же набросились на него с уговорами выпить пива и покурить конопли. Они поступали так каждый раз, при его появлении. Вид пьяного семинариста доставлял им бесноватое веселье. И каждый раз Арсений поддавался их уговорам, не в состоянии противится большинству.

Следом за ними в комнату вошла, игриво заливаясь смехом восемнадцатилетняя девушка, с длинными русыми волосами. От ее широкой улыбки во все лицо, глаза превращались в узкие щелочки и хитро смотрели на окружающих. Она держалась раскованно и непринужденно, говорила громким жизнерадостным голосом вперемешку со звонким смехом. Когда она говорила спокойно, то казалось, что в самом ее голосе как будто звучала насмешка над чем-то.

Ее звали Кирой. Лука не мог отвести от нее глаз. Она виделась ему словно из другого мира, с планеты счастья, где ее никогда не обжигали лучи земных проблем. В ней изящно сочеталось лицо наивного ребенка и соблазнительное тело сформировавшейся женщины, одетое в легкое как пух белое платье.

Ее могла рассмешить любая мелочь, все казалось ей смешным и забавным. Во время приступов смеха хомячьи щечки расплывались, и лицо выражало довольство жизнью. В моменты, когда улыбка не играла на лице, глаза широко открывались и делались немного испуганными. В эти моменты ее внешность преображалась, лицо становилось неподвижным, в нем переплеталась мягкость с нежностью.

Кира выглядела предельно открытой и могла подержать любую беседу. Два раза в год родители отправляли ее путешествовать по миру, вследствие чего у нее сложился широкий кругозор. К тому же отец с ранних лет приучил ее много читать. Ей нравились книги и фильмы с жестоким сюжетом, в которых герою необходимо сделать тяжкий выбор: убить кого-то из своих родных, а кого-то оставить на свое усмотрение, иначе умрут все. Или выбор, где герою предлагается отрезать себе руку, и от этого зависело, выживет его жена или нет. Трагедии и страдания людей вызывали у нее неподдельный интерес. Она рассматривала чье-то горе с равнодушным любопытством ученого лаборанта, разрезающего скальпелем лягушку.

Ей не удавалось усидеть на месте, и она всегда куда-то ездила на фестивали, выставки, концерты. Пыталась освоить искусство: живописи, сочинения стихов, фотографии, – но не могла сосредоточиться на чем-то одном и быстро забрасывала свои увлечения.

Они с Яном с ходу нашли общий язык и со смехом непринужденно болтали. Предмет их болтовни не останавливался на чем-то конкретном, а прыгал с темы на тему. В ходе их дискуссий создавалось впечатление, что у Киры свое мнение на все.

Лука не мог оторвать взгляда от ее улыбки, она вызывала в нем приятные ассоциации. Из глубин подсознания всплывали воспоминания из беззаботного и счастливого детства. Когда отец был вместе с ним, веселил мать, и она постоянно смеялась. В те дни Лука слышал в точности такой же игривый смех.

Кира перестала смеяться, и приятные образы растворились, их место затмила другая картина из темных уголков подсознания, мрачная связанная с самым болезненным периодом детства, знаменовавшим конец их семейного эдема. Это случилось, когда у его отца на работе появилась новая секретарша – Людочка.

Одна из тех женщин, что считают лесть женской мудростью и силой. В узкий круг интересов Людочки входили: магия, гадания и привороты. Лука видел ее всего один раз и ему навсегда запомнились ее бегающие при разговоре черные глаза.

Бывший муж Людочки некогда входил в элиту города. Случайная новость о многочисленных изменах жены сломила его. Он не нашел в себе сил вынести удар и спился, опустившись на дно. У Людочки возникла потребность в новом протеже. Ей приглянулся отец Луки, стремительно поднимавшийся по карьерной лестнице.

Мать Луки до последнего пыталась сохранить брак, оставляя без внимания утренние возвращения мужа, при которых он с трудом удерживался на ногах. Она пыталась не обострять и ничего не говорила о помаде на воротничке его рубашки, выглядевшей клеймом другой женщины.

Однажды ночью Луку разбудил крик матери. Она не выдержала, когда в очередной раз пьяный муж вернулся домой без трусов. На ее вопросы он пытался успокоить, что они лежат в грязном белье. Она потребовала, чтобы он сейчас же нашел их.

Лука с матерью, словно под гипнозом наблюдали как глава семейства, тяжело сопя, ползал на четвереньках по полу ванной и копошился в грязном белье.

Дрожащий голос матери повышался, переходя в крик. Во время своих поисков он выглядел отвратно, но жалость к отцу сжимала сердце Луки.

– Мама, хватит кричать на папу, – повторял он как заклинание.

Трусы, спрятанные в сумке у Людочки, не нашлись, и в ту ночь отец храпел лежа на полу в кучи грязного белья. Кроме него в семье никто не спал.

Всю жизнь Лука пытался стереть из памяти события случившиеся следующим утром.

Около входной двери, в вычищенных ботинках и одетый в пальто отец сжимал в руках сумку набитую вещами. В растерянности напротив него стоял Лука и держал за руку мать. С отрешенным видом она томно смотрела на него. Все молчали. Секунды тянулись как часы. Обстановка накалялась и напряжение делалось невыносимым.

– Посмотри ему в глаза. Он же, как зверь на тебя смотрит, – разрезала тишину мать.

Он поднял грустный взгляд с пола и трусливо заглянул в глаза сыну. Лука хотел вцепиться объятиями ему в ноги, крича в нервном припадке «Не уходи! Ты мне нужен!».

Напряжение парализовало его. Не в силах пошевелиться и вымолвить хоть одно слово он, в ожидании молча, смотрел на отца. Из широко открытых глаз слезы медленно сползали по щекам. Отец в растерянности смотрел на него. Вдруг в его голове промелькнула какая-то мысль, придавшая решимости. Резким движением он оторвал взгляд в сторону от сына и отвернулся, выскочив за порог. Дверь хлопнула. Отец убегал, оставляя после себя невыносимую тишину. Лука боясь пошевелиться, продолжал стоять неподвижно в прихожей рядом с матерью.

Выйдя из подъезда, отец Луки прогулочным шагом направился к Людочке. Для него начиналась новая жизнь, и в ней для Луки не нашлось места.

– А папа скоро вернется? – спросил Лука после затянувшегося молчания.

Вопрос словно вывел из оцепенения транса мать и его оглушил, раздирающий душу плачь. Он впервые увидел, как ее лицо болезненно скривилось, а тело содрогалось от рыданий.

В тот день довольству Людочки не было предела, а мать Луки до ночи судорожно билась в истерике. Лука тихо сидел в своей комнате пытаясь разгадать, куда же ушел папа. Через неделю Луке исполнилось пять лет.

– Опять завис, – засмеялся Марк, оборвав его воспоминания.

Лука осмотрелся. Реплика Марка заставила обратить на него общее внимание.

– Перекурил походу… – пробормотал, выдавливая из себя смешок Ян.

– Все нормально, – сказал он тихо в надежде, что от него отстанут. В эту минуту Луке не хотелось пустых разговоров и лишнего внимания.

– Ну и, слава Богу! – оживился Арсений решивший влиться в разговор.

– Слава кому? – насмешливо спросил Марк, лукаво поглядывая на его спутницу.

– Богу, – в замешательстве повторил Арсений.

– Разве ты не знаешь, что он умер?

Из разных концов комнаты послышались хихиканье, и все внимание устремилось на них.

Для Марка была неприемлемой идея Бога. Он считал ее первобытным атавизмом и на само слово Бог реагировал с необъяснимым остервенением.

– Еще один неверующий, – снисходительно улыбался Арсений. – Должно быть ты, очень бесстрашный парень, да?

– А ты называешь себя верующим, потому что веришь? Или потому что боишься?

– Не пытаешься ли ты убежать от страха с помощью своих насмешек. Мне кажется, ты не показываешь вида, а в глубине, так же как и все боишься, что Бог тебя накажет.

– Было бы чего бояться. Пусть сначала догонит.

Хихиканья в комнате усилились, задев отпрыска духовной династии. Он усердствовал в получении религиозного образования и считал унизительным проиграть в подобном споре. Его задевали нападки в области, где он считал себя большим специалистом. Но больше всего его задевало, что они изливаются перед его новой девушкой, которая вместе с остальными беззаботно хихикала над глумлениями Марка.

– Какое-то у тебя детское отношение к серьезным вопросам, – обиженно пробубнил Арсений.

– Какой ты серьезный. Хочешь поговорить по-взрослому? Какой религии ты придерживаешься?

– Я христианин, – гордо сказал Арсений.

– Соболезную. Ты уж как-нибудь держись, не падай духом, – засмеялся Марк.

Раскат смеха в комнате становился громче и наглее. Публика воспринимала цинизм Марка за проявление большого интеллекта.

– Пойми, я не отрицаю, – продолжал Марк – возможно и существовал выживший из ума раввин, что умер на кресте. Так же как не могу отрицать кучу лицемеров ловко манипулирующих на страхе смерти и комплексах вины. Они выставили на продажу толпе мечты о рае, искуплении, спасении и прочего бреда, нагло обогащаясь на его смерти во веки веков. Аминь!

– Знаешь, еще Спиноза писал «Все что существует, существует в Боге», – с важностью выговорил Арсений.

– Спинозе конечно видней и главное звучит красиво, все как мы любим. Только по его логике, получается трое психопатов: Сталин, Гитлер и Мао, ухлопавших более ста миллионов людей существовали в Боге?

Арсений молчал потупив взгляд не находя ответа, сжимал в руке бутылку с пивом, а Марк продолжал наступать:

– Мы пытаемся говорить об абстрактных вещах, и я не совсем понимаю предмет нашего разговора. Я не видел Бога ни в магазине, ни в клубе, ни на улице, и я сомневаюсь, что кто-то в церкви видел его.

– А ты когда – нибудь, видел любовь? Трогал ее руками? – спросил Арсений.

– А что такое любовь, как не замусоленное розовыми соплями слово из дешевых песенок по радио?

– Это то, что отличает нас от животных.

– Разве животные не заботятся о своих детенышах подобно людям? Возможно, то, что ты называешь любовью просто инстинкт? А жить на уровне инстинктов в двадцать первом веке – помилуй меня ради своего воображаемого друга.

Подобно большинству ты повторяешь красивые слова о любви и Боге, не замечая, что в Африке люди умирают от болезней и голода. В Индии большая часть населения из низших каст живет как скот. В Китае дети прыгают с крыш заводов. Войны! Болезни! Где Бог? Даже если он и есть, нужен ли такой равнодушный Бог? Ты понимаешь насколько чудовищно, когда маленький ребенок, терпящий издевательства неистово умоляет Бога помочь ему, а Богу нет до этого никакого дела. Если он вездесущ и видит, как угнетают беззащитного, почему не заступиться? Почему оставляет молитвы тысяч таких детей без внимания?

– То, что ты в него не веришь, как-то помогает голодающим в Африке и терпящим несправедливость детям или больше помогает тебе в оправдании собственных пороков? – спросил Арсений, презрительно вглядываясь в Марка.

– По-твоему люди, организовавшие крестовые походы, костры инквизиции, взрывы шахидов беспорочны? Вера в любящего Бога как-то помешала фашистам сжигать заживо тысячи людей?

Арсений молчал.

– Ведь только в этом и проявил себя Бог. Если он и есть, то мне жаль, что он не умер. Я вижу вполне логичным решение императора Нерона – скормить всех христиан львам.

– А тебе не кажется символичным, что ему не удалось скормить трех маленьких девочек христианок?

– Веру, Надежду, Любовь вспомнил, – улыбнулся Марк – думаю, это не более чем красивая ложь такая же, как с воскрешением Иисуса. Как будто его ученикам было трудно подкупить охрану и украсть тело. Если оно вообще было.

Все религиозные конфессии ничего не дали миру кроме мифов и налогообложения в форме десятины. Достаточно будет посмотреть на их лидеров. На чем они ездят, что жрут и где живут. Как они смогли улучшить хоть немного этот мир? Войн стало больше с их появлением и то, что люди продолжают подыхать от голода, их не особо беспокоит.

– Мне кажется, ты путаешь религию и Бога, – вмешался Лука, поймав на себе выразительный взгляд Киры.

Меньше всего ему хотелось спорить с Марком, но дальше терпеть глумительное кощунство был не в силах, так как Бог всегда оставался для него предметом размышлений над непостижимой загадкой.

Марк, обрадованный новому оппоненту в споре, хотел разбить его доводами своих аргументов, но его перебил, начинающий заметно пьянеть Арсений.

– Знаешь, есть старый анекдот – произнес он более раскованно, подхватив Луку – к Богу пришли люди и задали примерно те же самые вопросы:

– «Почему ты не остановишь кровопролитные войны и голод? Доколе?!»

– «Вам не нравится все это?» – спросил Бог.

– «Конечно, нет!» – возмутились люди.

– «Вот и не делайте» – ответил Бог.

Марк с отвращением посмотрел на пьянеющего Арсения.

– Расскажи свои анекдоты матерям, потерявшим детей на войне, – с презрением отчеканил он.

– Но ты же сам мне когда-то говорил, что ни один народ не начинал войну по своему желанию. За каждой стояли тираны. Они провоцировали и направляли народы, сталкивая целые страны лбами. Возможно, так получалось, потому что люди предпочли следовать законам тиранов, а не Творца? – рассуждал Лука.

– «Не мир пришел я принести, но меч». Знаешь если посмотреть в истории на геноцид во имя любителя погулять по воде, походу, так оно и есть.

Творец – удобная выдумка, чтобы сдерживать общество и паразитировать на нем. Согласись, что идея бессмертия очень заманчивая наживка, кто откажется? В природе человека постоянно искать кумира, что бы компенсировать свои комплексы неполноценности. Всю историю люди только этим и занимались, приписывали Богам то, чего сами не имели: могущество над стихиями, силу, вечную жизнь и молодость.

Египтяне обожествляли животных, греки природу, так же как и римляне, пока Константин не позаимствовал у евреев христианство. У кого в Риме оно нашло самый широкий отклик? У проституток, рабов, уголовников – у всех тех, кого называли чернью.

– Не только! – возмутился Арсений – Находилось немало приверженцев из сената. Им приходилось скрывать свою веру. Потому что в Риме христианам было запрещено занимать высокие должности.

– Конечно, находились. Константин был гением и понимал, что запрет вызывает сопротивление. К тому же христианство вобрало в себя все основные языческие культы и в него ломанулись многие последователи Митры. Потому что для них не было разницы. К примеру, фестиваль солнца переименовался в Рождество, и все довольны. Туши свет. Красим яйца.