Триокала. Исторический роман

– Что ж! Римская комедия под названием «Освобождение рабов» должна была когда-нибудь закончиться подобным образом, хотя я не ожидал, что это произойдет так скоро, – удовлетворенно произнес фрегеллиец.

– А эти трое, с которыми ты познакомил меня в таверне? Кто они? – спросил Мемнон.

– Это самые надежные люди из тех, кого я привлек к нашему делу в последнее время. Они настроены весьма решительно и в то же время очень рассудительны.

– Скажи без обиняков, насколько созрел заговор? – спросил Мемнон.

– Пока нас всего несколько десятков человек. В большинстве своем это беглые рабы, которым нечего терять. Но теперь, когда претор вступил в сговор с сицилийскими богачами, у нас будет много сторонников.

Варий на минуту умолк, потом снова заговорил, как бы рассуждая с самим собой:

– Я хочу задержать обманутых претором людей под Сиракузами и обстоятельно поговорить с ними. Заговору знати против рабов нужно противопоставить большой заговор рабов, распространив его по всей Сицилии. Такого благоприятного случая больше никогда не представится… Сотни людей из разных мест! И все они охвачены разочарованием и гневом… Больше медлить нельзя! Надо ковать железо, пока оно горячо…

– И что ты намерен предпринять?

– Я давно лелею одну мысль…

– Что за мысль?

– Неподалеку от города Палики… Ты слышал о нем?

– Да. Кажется, он знаменит своими серными источниками.

– Верно. Там находятся два больших источника, посвященных братьям-богам Паликам. Это подземные боги, но сицилийцы почитают их наравне со светлыми богами Олимпа. Святилище божественных братьев служит оракулом. Кроме того, там дают священные и нерушимые клятвы. Вот место, где можно зажечь сердца закосневших в рабстве людей, заставив их смелее взяться за оружие!

– Хочешь собрать там рабов и связать их клятвами?

– Я сам поклянусь, что первым подниму знамя восстания.

Оба ненадолго умолкли.

– Куда он запропастился, этот поклонник Диониса, – обеспокоенно произнес Мемнон, вспомнив о лодочнике.

В это время из темноты показалась долговязая фигура Агенора, который, тяжело дыша, волочил за собой весла.

– Ноги меня не держат и руки трясутся, – сказал пьяница, обращаясь к Мемнону. – Весьма меня обяжешь, если сам сядешь за весла…

– Давай сюда, – нетерпеливо сказал Мемнон и, выхватив из его рук весла, с привычной ловкостью моряка вставил их в уключины.

Втроем они стащили лодку на воду.

Лодочник тотчас устроился на корме, а Мемнон, обняв Вария, сказал:

– Мы еще обязательно встретимся. В Сиракузах посредником между нами будет Видацилий. Береги себя. Да сопутствует тебе удача!

– Пусть боги тебя охраняют! Передай мой привет Ювентине. Прощай.

Мемнон запрыгнул в плоскодонку и, взявшись за весла, двумя мощными взмахами их вывел лодку с мелководья на глубину.

Глава восьмая
Мемнон и Ювентина. – Ночь у башни Галеагры

Мемнон греб в сплошной темноте, ориентируясь по маленькой светящейся точке, мерцавшей на щите храма Афины. Там в ночное время специальные служители вывешивали зажженный фонарь, служивший маяком кораблям, которые шли к Сицилии со стороны Пелопоннеса и Крита.

Примерно через полчаса лодка вошла в бухту ручья Аретусы. Мемнон продолжал энергично работать веслами, пока лодка не уткнулась носом в песчаный берег.

К этому времени лодочник уснул, развалившись на дне лодки. Мемнон попытался разбудить его, но это оказалось бесполезным делом. Пьяница спал мертвым сном, не реагируя на толчки, которыми Мемнон пытался привести его в чувство.

Мемнону пришлось самому вытащить лодку на прибрежный песок, чтобы ее не унесло течением в море. После этого он, ощупывая в темноте каждый камень, стал подниматься вверх по крутому скалистому берегу.

Южные ворота Ортигии по ночам запирались, но в этой части острова можно было пройти за ограждавшие его стены берегом ручья Аретусы. На обоих берегах ручья, друг против друга, стояли крепостные башни. Во время осады они надежно защищали это место со стороны моря.

Мемнону все здесь было хорошо знакомо. Отсюда он много раз пробирался в гостиницу Видацилия, где под видом богатого путешественника знакомился с людьми, занимавшимися морской торговлей, и выведывал у них нужные пиратам сведения о движении торговых судов и перевозимых на них товарах.

Он пошел по тропинке, тянувшейся вдоль правого берега ручья, стараясь не производить шума. По ночам вдоль крепостной стены по всему побережью Ортигии патрулировали солдаты городской стражи. Мемнон крадучись обошел южную башню и стал подниматься вверх по склону возвышенности, на которой была расположена гостиница.

Вскоре он добрался до знакомой ограды летней трапезной. Перелезть через ограду не составило для него труда. Очутившись в трапезной, Мемнон, осторожно ступая, двинулся вдоль ограды в сторону здания гостиницы.

Он был почти уверен, что Видацилий поселил Ювентину в сторожке у входа в трапезную. Сам он, время от времени посещая Сиракузы, несколько раз устраивался на ночлег в этой комнатке.

Видацилия и его слуг Мемнон не хотел будить. Ему хотелось увести Ювентину из «Аретусы» без шума и свидетелей.

Пройдя через трапезную, он вскоре очутился возле двери сторожки. Дверь оказалась не запертой и приоткрылась от легкого толчка.

В это время, выглянув из-за туч, ярко засияла луна. Чтобы свет от нее проник в комнату, Мемнон распахнул дверь настежь и сразу увидел девушку, спавшую на кровати в углу перед небольшим треножником.

С сильно бьющимся сердцем Мемнон вошел в комнату. Лежавший на полу толстый ковер скрадывал звуки его шагов, и он совершенно бесшумно приблизился к спящей.

С той минуты, когда Гиппий сообщил ему страшную весть о гибели Ювентины, образ ее преследовал его и днем и ночью. Все это время он носил мучительную боль в сердце, и уже на Крите дал самому себе клятву в вечной ненависти к римлянам, считая их кровными своими врагами, погубившими самое дорогое ему существо. Он мечтал о страшной мести, грезя мятежами рабов и кровавыми битвами их с римскими легионами.

Двадцать дней назад он со страстной убежденностью доказывал Требацию и членам конвента Новой Юнонии, что, оказав помощь сицилийским рабам-заговорщикам и подготовляемому ими восстанию, пираты свяжут руки Риму, который уже готовится к походу на Крит и Киликию. Он говорил, что восстание очень скоро охватит всю Сицилию благодаря «широко разветвленному заговору рабов от Сиракуз до Лилибея», хотя никакого заговора еще не было даже в зародыше. Но Мемнон на все был готов в своей жажде мести. Если бы он знал тогда, что Ювентина жива! Наверное, вел бы себя иначе. Уехал бы вместе с нею в Кидонию, и там прожили бы они вдвоем свой век тихо и незаметно, как советовал мудрый Эпикур. Увы! Теперь он связан был клятвой, принесенной им перед членами конвента, и должен был до конца дней верой и правдой служить Новой Юнонии…

Он наклонился над лицом девушки, жадно вглядываясь в любимые черты. Ювентина спала, дыхание ее было спокойно, губы по-детски шевелились во сне, маленькая рука свисала с кровати.

Ему не хотелось ее будить, но нужно было спешить. Он опустился на колени перед кроватью и стал покрывать руку девушки горячими поцелуями.

Ювентина проснулась и, приподнявшись на постели, испуганно прижалась спиной к стене.

– Кто здесь! – вскрикнула она, широко раскрыв глаза.

– Не бойся, радость моя! Это я! – тихо отозвался александриец.

– Мемнон!

Она бросилась к нему и обвила руками его шею. Он поднял ее на руки, как ребенка, и губы их слились в страстном поцелуе. Оба трепетали от счастья, наслаждаясь этими первыми мгновениями радостной встречи.

Объятия и поцелуи продолжались довольно долго. Наконец, Мемнон, оторвавшись от любимой, осторожно поставил ее на ноги и прошептал:

– Надо уходить. Завтра на рассвете сюда должны нагрянуть солдаты с обыском. Твой старый знакомый Клодий выведал, где тебя искать…

– Клодий? – изумилась Ювентина. – Вчера вечером он пытался меня задержать… Но откуда ты знаешь?

– Этим же вечером я был в его доме. От Клодия я узнал, что ты жива, но не мог этому поверить. Потом случайно встретил Вария…

– Ты сказал, что был в доме Клодия? Я ничего не понимаю… У меня голова кругом идет.

– Я должен был встретиться с ним по поручению Требация. Помнишь о подслушанном тобой разговоре между Клодием и Сальвидиеном? Кто мог подумать тогда, что мне придется участвовать в этом деле? Теперь я главный посредник между Требацием и Клодием. Потом расскажу тебе обо всем подробнее. А сейчас собирай все свои вещи. Затемно мы должны добраться до Трогильской гавани. Оттуда мы уйдем на каком-нибудь корабле, следующем в сторону Катаны…

– Катаны? – переспросила Ювентина

– Неподалеку от этого города находится вилла, на которой ты будешь чувствовать себя в полной безопасности, – торопливо пояснил Мемнон. – Потом, потом я обо всем тебе расскажу…

Они покинули гостиницу тем же путем, каким Мемнон пробрался в нее.

Перескочив через железную решетку, ограждавшую трапезную, александриец принял от Ювентины ее узел с вещами. Вслед за тем сильные руки его подхватили девушку и бережно перенесли над острыми зубьями ограды.

– Прощай, «Аретуса»! – тихо сказала Ювентина.

Но в голосе ее не было сожаления. Она чувствовала себя узницей, совершившей удачный побег.

Они благополучно добрались до берега бухты. Лодочник по-прежнему спал на дне лодки, не подавая ни малейших признаков жизни: не было слышно даже храпа. Будить его не имело смысла. Мемнон стащил лодку на воду и удерживал ее за корму, пока Ювентина пробиралась в ее носовую часть.

Вскочив в лодку, александриец взялся за весла. Он вывел лодку из бухты и направил ее вдоль берега острова в сторону Малой гавани.

* * *

Менее чем за час ониобогнули весь восточный берег Ортигии и вошли в Малую гавань. Иначе она называлась еще Лаккийской.

Мемнон стал грести осторожнее, так как в темноте можно было столкнуться с каким-нибудь судном, стоящим на якоре. Лаккийская гавань была мелководной. Здесь стояло множество легких кораблей.

По пути Мемнон, налегая на весла, короткими фразами рассказывал Ювентине о приморской вилле в области Катаны.

– Вилла принадлежит Гаю Гереннию. Старик родом из Рима… В свое время он был горячим приверженцем Гая Гракха и вынужден был покинуть родной город после гибели своего кумира… Требаций помог ему деньгами, но с условием, чтобы тот приобрел виллу на восточном побережье Сицилии, где пираты теперь оставляют на хранение свою добычу, а также раненых или заболевших товарищей… Человек он неплохой, с ним ты легко поладишь… Имение не очень велико… Несколько десятков рабов и рабынь… Кроме них на вилле обитают пятеро искалеченных в боях пиратов… народ, по правде сказать, грубый, но, в общем, безобидный… Меня они хорошо знают, потому что раньше я был там частым гостем… Место живописное… Город Катана всего в трех или четырех милях от имения… Ты можешь посещать его в любое время… Старинный и красивый город… Театр… Это разнообразит твою жизнь. В праздники, а порой и в будни там можно посмотреть интересные представления… Одним словом, очень скучать там тебе не придется…

Около полуночи лодка пересекла Лаккийскую гавань и уткнулась носом в берег.

Лодочник зашевелился во сне и даже промычал что-то нечленораздельное, но тут же смолк.

– Мошенник, – сквозь зубы бормотал Мемнон, помогая Ювентине выйти из лодки. – Я сделал за него всю его работу.

Он вытащил лодку на песчаную отмель. Потом они пошли берегом моря к чернеющей на фоне звездного неба башне Галеагры⁴⁴, которой заканчивалась внешняя стена города, охватывавшая Тихе, Неаполь и южный склон Эпипол. Эта мощная башня, возвышавшаяся на стыке внешней городской стены и стены Ахрадины, являлась главным укрепленным пунктом города со стороны моря. С высоты ее можно было обстреливать из луков, скорпионов⁴⁵ и катапульт всю Лаккийскую гавань, если бы в нее ворвались вражеские корабли.

Когда они поднялись к башне, Мемнон положил на землю узел и пододвинул ближе к стене один из валявшихся вокруг грубо отесанных камней, оставшихся здесь еще со времени строительства башни.

Мемнон сел на камень, прислонившись спиной к стене, и позвал Ювентину:

– Иди ко мне! До рассвета осталось немного. Постарайся заснуть.

Мемнон усадил подругу себе на колени, прикрыв ее до самых плеч полой своего грубого и толстого дождевого плаща.

– Вряд ли я усну, – прошептала она. – В такую ночь! Мы снова вместе… Твое сердце… как оно гулко стучит! Я самая счастливая женщина на свете! Люблю и знаю, что любима!

– Да, любима, моя богиня! – тихо, как эхо, отозвался Мемнон и покрыл ее лицо поцелуями…

Небо над городом расчистилось от туч, медленно отступавших на восток. Звезды сияли ярко, но море обнимала непроглядная мгла.

Ювентина рассказала Мемнону обо всем, что произошло в ту злосчастную ночь на вилле Никтимены: о том, как римляне, которых привел туда предатель Аполлоний, схватили Минуция и как она и Геродор вырвались из плена, бросившись в холодные воды Вултурна.

– Ни мне, ни Геродору не удалось вовремя добраться до лагеря, чтобы предупрелить Ламида и Клеомена об измене Аполлония. Переплыв реку, я долго блуждала во тьме по залитой водой пойме, пока не добралась до Казилина. Было очень холодно и страшно, но я должна была предупредить вас о смертельной опасности. Я заставила себя еще раз переплыть Вултурн… К сожалению, я не успела. Когда я выбралась на левый берег, сражение уже подходило к концу…

– Бедная голубка моя! – обнимая и целуя ее, прошептал Мемнон.

– Геродору повезло меньше, чем мне, – со вздохом продолжала Ювентина. – В конце концов его снова схватили…

– Погиб?

– Не знаю. В Капуе у меня была встреча с Марком Лабиеном. Не может быть, чтобы Лукулл отказал храброму и заслуженному центуриону в его просьбе пощадить Геродора, которого Лабиен должен был представить ему как своего спасителя в день битвы у Тифатской горы…

– Ты пришла в Капую специально, чтобы встретиться с Лабиеном?

– Да. Я просила его, чтобы он навестил Минуция в тюрьме и передал ему алабастр с ядом… помнишь, тот самый, который я показывала тебе на альбанской вилле Аврелия? Я хотела избавить его от издевательств и пыток перед казнью. Это все, что я могла сделать для него…

– Понимаю, – тихо сказал александриец.

Ювентина подробно изложила свой разговор с Лабиеном во время свидания с ним в Капуе. Не утаила она и о нечаянной встрече с Эмилием Скавром, сыном принцепса сената, хотя рассказывала об этом с явной неохотой.

– Надо было мне прикончить этого мозгляка! – мстительным тоном проговорил Мемнон, когда Ювентина рассказала, как хвастался перед ней Скавр своим ранением в голову, якобы полученным во время сражения под Казилином. – Все они таковы, эти знатные римские особы! С жизнью расстаются раньше, чем со своей спесью! И сколько хвастливого вранья можно прочесть на их могильных памятниках! Пока они молоды, любую царапину, полученную на войне, выдадут как свидетельство выдающегося подвига, а потом, возглавляя легионы, будут писать в сенат о взятии десятков городов, а на самом деле жалких деревушек, брошенных без боя их обитателями.

Он коротко рассказал ей о том, что она уже знала от Вария, – о своей кровавой схватке с тремя преследователями, среди которых был и отпрыск рода Эмилиев, показавший себя презренным трусом.

– Ну, а я, – продолжала рассказывать Ювентина, – до самого заката пряталась в зарослях неподалеку от Аппиевой дороги и, когда стемнело, вернулась в имение. По пути туда я случайно встретила раненого африканца из отряда Гилерна. Его зовут Сирт. Теперь он преданный мне слуга…

– Это хорошо, – с удовлетворением сказал Мемнон. – Пока меня не будет рядом, надежный защитник тебе не помешает. Как мне его найти?

– Он снимает комнату в одном из бедных кварталов Тихэ… там есть ночлежный дом на улице Шорников.

– Я найду его, – сказал Мемнон и, помолчав, продолжил: – Кроме того, я пришлю тебе служанку. Теперь я вполне состоятелен для того, чтобы обеспечить тебя всем необходимым. Обязательно подыщу тебе девушку на рынке рабов…

– В «Аретусе» я очень сдружилась с одной милой девочкой-гречанкой. Она бы мне подошла, но Видацилий, наверное, не согласится расстаться с ней?

– А, ты имеешь в виду эту бедную немую? Леену?

– Да. Она тоже привязалась ко мне, пока я жила в гостинице.

– Я уплачу за нее Видацилию столько, сколько он потребует… Но прости, я перебил тебя. Рассказывай, что было дальше?

Беседа их затянулась до третьей стражи ночи.

Мемнон рассказал подруге о своем десятидневном пребывании на Крите.

– Я был в полном отчаянии, моя ласточка! Во время плавания к Криту я и днем и ночью изнурял себя работой, заменяя уставших гребцов. Думал, что это хоть немного отвлечет меня, облегчит душу… Прибыв на Крит, я рассказал Требацию о своем участии в восстании Минуция и, по его рекомендации, предстал перед членами конвента, дав страшную клятву верности… Помнишь, я обещал, что увезу тебя в Кидонию? Мы мечтали о спокойной мирной жизни в этом городе. Теперь же все пошло прахом. Отныне я возведен в ранг навархов с правом участвовать в собраниях конвента. У меня был выбор. Я мог отказаться. Требаций говорил мне об этом. Если бы я знал, что ты жива, то уклонился бы от этой чести, но теперь…

– Не огорчайся! – мягко прервала его Ювентина. – Знаешь, по правде сказать, мне никогда и не верилось в тихое счастье с тобой, мой бедный гладиатор. Да, да, я никогда не обманывала себя на этот счет, всегда крепилась душой, готовясь разделить с тобой любые горести, любую судьбу. Для меня высшее счастье быть рядом с тобой, остальное не имеет значения. Только ты мое благо. Без тебя мне не жить. Без тебя я чувствовала бы себя затерянной, всеми покинутой, заживо погребенной. Я твоя верная жена и… куда ты, Гай, туда и я, Гайя⁴⁶, – говорила она, прижимаясь своим нежным лицом к колкой щетине его небритых щек.

– Счастье мое! – прошептал Мемнон, целуя ее.

– На Крите я очень скоро нажил себе много врагов, – помолчав, снова заговорил он. – Не хочется рассказывать… Мы ведь с тобой условились, что я не буду вспоминать о женщинах, которые были у меня до тебя. Но о моей встрече со своей бывшей критской возлюбленной стоит сказать несколько слов, потому что из-за нее у меня случились неприятности, едва не стоившие мне жизни. Прошлым летом, когда меня схватили и сделали гладиатором, она считала меня погибшим и сошлась с одним молодым человеком, который…

– Я должна тебе признаться, – перебив его, сказала Ювентина. – Как-то в одной беседе со мной старик Сальвидиен поведал мне о твоей критской подруге и о том, что после того, как ты пропал без вести, она утешилась с другим. Я даже запомнила их имена, которые он мне назвал… Его зовут Мамерк Волузий, а ее Понтия Умбрена…

– Так ты все знала и помалкивала? Вот плутовка! – с нежным укором произнес он. – За это я должен наказать тебя. Ну-ка, где твои губки?

Он еще раз поцеловал ее и продолжил свой рассказ:

– Мамерк Волузий был проратом на корабле, доставившим меня на Крит. Он с самого начала стал выказывать мне свою враждебность, предупредив, чтобы я держался подальше от Умбрены, иначе мне несдобровать. Нужно было как-то успокоить его, поговорить с ним со всей откровенностью. Я ведь не собирался возвращаться к Умбрене. После тебя все женщины стали мне постылы. Но я ответил с презрением, что не боюсь его угроз, и посоветовал ему никогда не становиться на моем пути. Мое состояние в то время трудно описать. Потеряв тебя, я стал замкнут и зол. Когда я прибыл на Крит, то не искал встречи с Умбреной. Она сама пришла ко мне. Я был холоден с нею, но она расценила это по-своему, заговорив о том, что все уладит с Мамерком, если я вернусь к ней. Возможно, я не нашел нужных слов… более мягких и тактичных, необходимых в таких случаях. Можно было рассказать ей о тебе, о своем горе. Но я ни перед кем не хотел раскрывать свою душу. Видимо, мой отказ прозвучал слишком черство и безжалостно. Этим я ее оскорбил. Умбрена всегда была девушкой гордой и самолюбивой. Ей покровительствует сам Требаций, потому что ее покойный отец был его другом. С Мамерком она дружила с детства. Кроме него, у нее было много поклонников, но когда я впервые появился в Новой Юнонии, она предпочла меня всем остальным. Мне она просто нравилась, и это меня вполне устраивало. Тогда у меня не было явных врагов, если не считать соперника Мамерка, который, впрочем, тогда не выказывал открыто своей зависти и вражды по отношению ко мне. Но как только нога моя ступила на критскую землю после бегства из Италии, лишь немногие из моих прежних знакомых выражали радость по случаю моего возвращения из римского плена. Поначалу я не придавал особого значения косым взглядам, которыми меня встречали в таверне, куда я обычно заходил подкрепиться, но однажды какой-то каппадокиец, один из приятелей Мамерка, затеял со мной ссору. Он был огромен ростом и обладал большой силой, но я превзошел его ловкостью и искусством кулачного боя, и победа осталась за мной. Эта драка в таверне была только началом козней, которые готовил против меня Мамерк. Он был взбешен, узнав о том, что я встречался с Умбреной. Сама она, видимо, тоже настраивала его против меня. В конце концов Мамерк и его друзья решили меня убить…

– Убить! – вырвалось у Ювентины.

– В этом мне вскоре пришлось убедиться… Я тогда хлопотал перед Требацием относительно доставки оружия в Сицилию. Ты уже знаешь, что об этом просил меня Варий, перед тем как мы расстались с ним в Сиракузах. Прибыв на Крит, я встретился с Требацием и солгал ему, что заговор уже существует, что сотни рабов вовлечены в него и только ждут сигнала к выступлению. Я убеждал его в необходимости снабдить оружием хотя бы застрельщиков и пугал тем, что в Риме идут серьезные приготовления к морскому походу против пиратов. Требаций и все его влиятельные друзья сами понимали, что большая смута в Сицилии заставит римлян на долгое время отказаться от борьбы с морским разбоем и бросить все свои силы не только против кимвров, но и против восставших рабов… Тогда же я договорился в Гортине с одним торговцем оружия о покупке четырехсот пятидесяти комплектов тяжелого вооружения, заплатив ему вперед наличными… Как я тебе раньше говорил, деньги свои я припрятал в развалинах дворца в Фесте. Тайник оказался в полной сохранности. В тот день я вынес из него около двух талантов серебра, столько, сколько необходимо было для покупки оружия. Остальные деньги до сих пор лежат в тайнике… На обратном пути из Феста на меня напали Мамерк и трое его приспешников. Они выследили меня и устроили засаду на безлюдном берегу реки Электры. Возможно, они догадывались, что я возвращаюсь в крепость не с пустыми руками. Поэтому Мамерку легко удалось подговорить своих друзей разделаться со мной. К счастью, я вовремя заметил мелькнувшую впереди меня тень и заподозрил неладное. Нападавшим не удалось застать меня врасплох. Как только они обнаружили себя, неожиданно выскочив навстречу из-за громоздившихся вокруг скал, я поспешил занять выгодную позицию на возвышенном месте. Они окружили меня, но разве эти увальни могли сравниться со мной в искусстве владеть оружием? Мне удалось отбить все их удары, причем двое из них вскоре получили достаточно тяжелые ранения, чтобы не представлять для меня опасности. Потом я ранил и Мамерка, а последний его товарищ не осмелился вступить со мной в единоборство и обратился в бегство. Раненый Мамерк сам просил, чтобы я прикончил его. Я был в ярости и готов был тут же исполнить его просьбу, но мысль об Умбрене, которой я не хотел причинять боли, меня остановила. Смерть Мамерка сделала бы ее несчастной. Я подарил ему жизнь, хотя до сих пор не уверен, что поступил правильно…

– Ты думаешь, Мамерк и его друзья по-прежнему будут искать случай, чтобы отомстить тебе? – с беспокойством спросила Ювентина.

– Посмотрим… Пока что я недосягаем для своих критских врагов. Мое посредничество между Требацием и Клодием, судя по всему, затянется до конца года. Если все пойдет как надо, я перевезу тебя в Гераклею, и там мы некоторое время будем вместе… Знаешь, мне все больше начинает нравиться Сицилия, эта поистине благодатная страна. Все здесь меня привлекает… и мягкий климат, и близость моря, но больше всего неприступные скалы, удобные для восстаний.

– Ты хочешь принять участие в войне рабов с римлянами, – задумчиво сказала Ювентина, гладя его рукой по волосам. – А ведь не так давно ты совсем по-другому относился ко всякого рода мятежам, считая их заранее обреченными на неудачу.

– Ты права, голубка моя. Раньше меня подавляло могущество Рима. Но теперь мои представления на этот счет сильно изменились. Римляне противопоставили себя всем остальным народам, даже своим союзникам. Сейчас они бессильны отразить нашествие кимвров. Как только варвары ворвутся в Италию, дни Рима будут сочтены. Минуций был прав, когда говорил, что в самой Италии к кимврам примкнут тысячи и тысячи рабов, и все вместе они могут опрокинуть этот проклятый город. Но раньше, чем это произойдет, угнетенные в самой Италии сами должны заявить о себе, выступив с оружием в руках за свои интересы. Если восставшим удастся захватить Сицилию, она превратится в оплот свободы против всех поработителей, как бы они ни назывались… римлянами или даже кимврами, относительно которых я не строю никаких иллюзий.

– Вчера Варий привел меня в Теменитскую рощу, где собрались его единомышленники…

– Да, я знаю. Варий рассказал мне об этом…

– Среди них был один молодой киликиец по имени Афинион. Как я поняла, он образован, увлечен астрологией и что-то цитировал мне из Платона… из его знаменитых «Законов». Он говорил, что только силой можно заставить весь род людской жить по законам справедливости.

– Вот он каков, этот киликиец! – усмехнулся Мемнон. – А мне-то он при встрече показался легкомысленным щеголем.

– Так ты знал его раньше? – с удивлением спросила Ювентина.

– Нет. Меня познакомил с ним Варий несколько часов назад.

– Я пришла на это собрание по настоянию Вария, – помолчав, продолжала Ювентина. – Он уговорил меня выступить от твоего имени… о предстоящей доставке тобой оружия в Сицилию. Никогда в своей жизни я не лгала столь вдохновенно…

– Ты все сделала правильно, девочка моя. И ты и я лгали ради пользы дела. В конце концов, ложь обернулась правдой. Заговор существует, а первая партия оружия будет доставлена в Сицилию не позднее скирофориона. Уж я об этом позабочусь…

Незадолго до рассвета, утомленные долгой беседой, они уснули, тесно прижавшись друг к другу.