В США можно приобрести практически любое оружие в мире. Любое. Русское, местное, немецкое, аргентинское… любое. Но есть одна винтовка, которая до сих пор в огромном дефиците – ее запрещено ввозить в США с 1994 года и до сих пор никто эту нишу толком не закрыл.
Это «СВД», снайперская винтовка Драгунова. Почему так? Не знаю, спросите что попроще – но это так. И до сих пор ни одно предприятие в США не наладило выпуск. А те винтовки, что успели ввезти – китайские «НДМ» и русские «Тигр», – стоят от двух до пяти тысяч долларов в зависимости от сохрана и редкости модели. Для США – деньги безумные.
Вот мы и задумали занять этот рынок. Но не с точной копией «СВД», а с целой серией винтовок, в том числе под американские патроны и с глубокой модернизацией. Потому что их запрещено ввозить – а вот производить в США их никто не запрещал, верно?
Мы пошли методом обратного мастеринга, то есть купили винтовку «СВД», разобрали ее до винтика и обмерили. После чего начали скрупулезно отрисовывать деталь за деталью в AutoCAD, наняв для этого специального человека – вон, Билл, сидит за своим компом. Раньше автомобильные детали какие-то мастерил, да обанкротилась фирма.
Стволы заказали в хорошо нам известной Южной Корее – тяжелые, от восемнадцати и до двадцати четырех дюймов, спортивные. Хотели в России, там «Молот» делает неплохие стволы, длиной до двадцати семи дюймов, и нарезы в нем правильные – триста двадцать миллиметров, как в оригинальной, шестидесятых годов «СВД», – да санкции, будь они неладны, запрет ввоза. Калибр по западным меркам получается.311, стволы заказные идут, и геометрию пульного входа мы специально подбирали. Марка стали та же самая, которая идет на стволы тяжелых пулеметов, в маленькой Южной Корее выплавляется чуть меньше стали, чем в России, и спецстали там найти можно – хорошие, и цена приемлемая. Ствольную коробку делаем здесь, на пятикоординатных станках – тяжелую, тяжелее, чем оригинал. Газоотвод полностью копируем от «СВД», а вот крепление цевья к стволу у нас немного другое – ствол получается полувывешенным. Это мы подсмотрели по Интернету, те же самые меры ради повышения кучности придумал «Ижмаш» – предприятие, на котором, собственно, Драгунов и трудился. Вместо классического цевья (хотя будем делать и классику) – легкое длинное трубчатое из авиационного алюминия, с креплениями стандарта M-Lock. У ВПМЗ «Молот» мы подсмотрели способ крепления прицельных приспособлений: прямо на ствол жестко крепится шина, которая выходит на верх ствольной, и там делается длинная рельса со стандартной планкой пикаттини, такой длины, что позволяет установить и прицел, и ночную или термооптическую насадку. Причем жесткое крепление посадочной рельсы именно на ствол, а не на ствольную коробку и тем более не на крышку ствольной коробки, как зачем-то сделал «Ижмаш» в винтовке «СВДСМ», позволяет исключить смещение прицельных приспособлений относительно ствола при любых обстоятельствах и добиться высоких и стабильных показателей точности и кучности стрельбы. Сбоку на цевье мы делаем съемное штатное крепление под второй прицел, коллиматор, с установкой под углом сорок пять градусов. Это для ближнего боя.
Первые несколько винтовок находились в высокой степени готовности, а две уже были готовы, мы собирались везти их на NRA Show, и надо было успеть их отстрелять. Первый образец – калибр 7,62*54 русский, магазин от «Вепря-123» (в США они более распространены, чем эсвэдэшные, и производятся здесь же), складной приклад от «Вепря» же и ствол длиной двадцать дюймов с подготовкой под глушитель. Второй – калибр 308, магазин мы позаимствовали от «Сайги-308», на 25 патронов, ствол длиной восемнадцать дюймов. Обе винтовки легко, не напрягаясь, выдавали одну угловую минуту, что и неудивительно. Приблизительно такой же результат давала оригинальная, старая «СВД» при куда более тонком стволе и «играющей» ствольной коробке. Потом идиоты изменили шаг нарезов ствола, чтобы стабилизировать тяжелую, бронебойно-зажигательную пулю (кто ей только стреляет из снайперской винтовки), и резко упало качество. Наши же винтовки при сохранении одинаковой с канонической «СВД» надежности и простоты, устойчивости к загрязнениям показывают, на что на самом деле способна эта система, изначально более точная, чем «калашников». Именно это мы и намерены предложить на американском оружейном рынке, причем в калибрах от 308 до 300 WinMag и 338 Norma Mag[13].
Ну… а вон там, на шестиуровневых стеллажах, это то, что вы уже можете приобрести в магазинах. Вот это – автоматы и легкие снайперские винтовки АКАR, они производятся в Южной Корее, фирма «Дусан Индастриз». Калибры 5,45*39, 6,5*39 и 7,62*39, стволы от десяти до четырнадцати дюймов, питаются из магазинов «АК-47» и «АК-74»[14]. Это копия «Хеклер-Кох 416», но под российские патроны и магазины. Поэтому Роб ведет переговоры в Форт Брегге о поставке Дяде Сэму партии этого оружия. Спецназ имеет право закупать не стандартное оружие, а оружие, которое по органам управления как привычная Ar15, но питается магазинами вероятного оружия противника и при этом достаточно надежное – мечта американских спецов еще с давних времен. В 2001 году, когда американский спецназ отправлялся в Афганистан, как раз С. Рид Найт изготовил для спецназа США шесть винтовок SR-47 под магазины от «АК-47» – но дело так и не пошло, отзывы были отрицательные. Вероятно, потому, что качество патронов в Афганистане оставляло желать лучшего, а схема Стоунера – direct impingement – очень чувствительна к качеству патронов и, главное, качеству пороха, которым снаряжены эти патроны – ведь там пороховые газы попадают не на затвор, а прямо в механизм. Не зря в США есть понятие «сертифицированные патроны», то есть те, которые одобрены Минобороны для использования в автоматах М4. Южнокорейцы же сделали свое оружие все-таки с отводом газов на поршень, как в схеме Ar-18. Так что русские патроны она переваривает.
Кроме того, мы тупо ввозим и продаем USSOCOM южнокорейские автоматы Калашникова различных модификаций. У Боба связи в Форт Брег, крупные фирмы не связываются с небольшими партиями – а мы можем хоть пять штук привезти, если такой заказ. И вместе со всем русским обвесом, какой только есть и какой нужен. И отвечаем за качество.
Вторая наша линейка – это русские «винторезы». Они с недавних пор производятся в России под калибры 7,62*39 и 9*39 – но в гражданской версии, без глушителя. Мы добавляем калибр 300BLK и по заказу восстанавливаем «винторез» до его боевого состояния – то есть делаем из него бесшумную винтовку, как он и задумывался. Винтовка на любителя, реднек с улицы ее не купит – но те, кто в теме, коллекционеры оружия, те, кто моделирует войну в Чечне или Сирии[15], те, кто любит российское оружие и имеет достаточно денег, – платят по три с половиной тысячи долларов за редчайший образец российского оружия. Такие находятся, и немало – очередь стоит. Хотя мы немного ввозим – сознательно, чтобы поддерживать интерес и не ронять цены.
Ну а это последнее, что для нас изготовили южнокорейцы. В этом году – на выставку повезем.
Они и до нас делали полуавтоматические снайперские винтовки калибра 308, похожие на ту же SR-25. Но по нашему заказу и с нашим техническим содействием они сделали винтовку по типу SR-25, но под патрон 7,62*54 русский винтовочный, питающийся магазинами «СВД». Первая партия из десяти винтовок как раз и прибыла с крайними контейнерами в Штаты.
Не оружие – песня. Тяжелый ствол двадцать четыре дюйма с щелевым пламегасителем как на «СВД» или германской G28. Ствол должен быть хороший – это предприятие изготавливает стволы для пулеметов М2, и получается получше, чем оригинальные американские или бельгийские. Ствол вывешенный – схема Стоунера дает такую возможность, повышающую точность стрельбы. Американский стандарт по всему – прицельные приспособления, органы управления винтовкой, почти весь обвес можно использовать, который подходит для SR-25 – Магпул, например – рукоятки, приклады. Но при этом питается русскими магазинами и русскими же патронами. Для справки: ни одной винтовки типа ar10/sr25 под патрон 7,62*54 русский – на рынке нет. Ни одной! И это притом, что патрон этого калибра – самый дешевый среди винтовочных и потому популярен у выживальщиков.
А значит, у нас будет год-два, чтобы единолично снимать сливки с рынка. Конечно, если идея покажет себя, постепенно начнут подтягиваться конкуренты. Но тут будет одно «но» – кое-какие технические решения мы защитили патентами. Без них сделать тоже можно, но винтовка будет проблемной. Мы знаем это, потому что больше года отчерчивали детали в КАД и изучали их взаимодействие на макете. А по стволам.311 калибра, пульным входам, твистам и всему остальному, что обеспечивает кучность и точность винтовки, мы наверняка уже лучшие эксперты в США. Никто из нас больше времени этой теме не посвятил, и никто из нас не перелопатил столько документации на русском, чтобы понять, как этот патрон летает, и заставить его летать лучше. С этой винтовкой можно сделать 0,7–0,8 МОА – лучшее в этом калибре.
Пожав руки людям – это первое, что должен делать лидер, дать понять, что работа каждого нужна и важна, – я поднимаюсь вверх по узким, гремящим под ногами ступеням. Там у нас большой офис.
Боб уже там. Он на голову ниже меня, рыжеватый и внешне неказистый – но внешность очень обманчива. Его отцом был лесник, потому парень первого своего оленя подстрелил в шесть лет, а по горам он умеет ходить как профессиональный проводник-аутфиттер. В армии – он почти сразу записался на отбор в 1SFOD Delta и прошел с первого раза: подразделению глубинной разведки как раз и нужны были такие вот неказистые, выносливые парни, способные неделями выживать во враждебной среде. Тогда «Дельту» переименовали в CAT – Combat application team и бросили в Ирак. Было негласное разделение – US Navy SEAL занимались Афганистаном, а «Дельта» – Ираком. После вывода войск из Ирака Боб ушел из армии, почему – он не говорит. Но, судя по всему, без скандала: он не раз приглашал меня на попойки со своими сослуживцами, представляя как бывшего французского спецназовца, что было в общем-то правдой. Как сказал Боб, о том, что ты русский, говорить не надо, не поймут. И правда, не поймут, особенно в наши веселые времена, когда Путин является врагом Америки номер один и примером современного автократа.
Кабинет у нас на двоих. Кофейный аппарат, два стула и стол, обшивка из сайдинга, окно. Чашка с кофе у Боба уже на столе, я выбрасываю использованную капсулу и вставляю свою. Боб предпочитает декаф, мне же пока можно и нормальный кофе.
– Что-то новое?
Боб сосредоточенно ставит на пришедшую из Южной Кореи винтовку кольца на прицел, вымеряя их соответствие специальным приспособлением. Это два толстых прута по размерам как раз 30 мм, под кольца, европейский размер – и они сходят на конус, крайние точки должны совпадать. Рядом лежит прицел – Шмидт-Бендер, последняя версия, какую выбрали в качестве штатного USSOCOM.
– Сегодня Зобо назначил встречу в Форт Брегг. Похоже, будет кто-то из Пентагона. Кажется, дозрели.
Зобо – странная фамилия, верно? – это офицер, отвечающий за снабжение специальных сил в Форт Брегге, именно он выписывает чеки. Он имеет дело как с частными компаниями, так и с господрядчиками, типа арсенала Чайна-Лейк[16]. В случае с нестандартными закупками все зависит от него.
– Сколько он возьмет?
– Говорили пока о пятидесяти единицах.
Я киваю. Вопрос не в том, сколько они возьмут – я готов и бесплатно отдать. Вопрос в другом: как только наше оружие засветится в CNN или Discovery, – так огромное количество любителей оружия захотят иметь точь-в-точь то же самое оружие, какое использует «Дельта» или морские котики. И вот тут же и надо не зевать и зарабатывать деньги. Есть даже слоган рекламный «use what they use». Используй, что они используют.
Боб это тоже понимает – собственно, на выставках он наш фронтмен. Клюют на него, он даже блог ведет для пиара.
Кофе, кстати, поспел.
Я сажусь на место, открываю корпоративную почту и начинаю сортировать переписку (здесь я до середины дня, а потом мне надо успеть в другое место), и вдруг Боб откладывает винтовку в сторону… как-то напряженно смотрит в окно.
– Что там? – не оборачиваясь, спрашиваю я.
– Да ничего… – звучит неубедительно, но тут Боб говорит мне такое, что заставляет насторожиться и меня, – у тебя нет ощущения, что за нами следят?
– Нет. А что – должны?
Следить нынче могут по самому разному поводу, гражданских прав вообще не осталось, получают ордер на слежку за неназываемым лицом – как судья может проверить и какой смысл вообще узаконивать явный произвол? Следить может, например, и налоговая, ЦРУ может следить, Министерство безопасности Родины, местные копы – а вдруг мы тут амфетамин начали делать? А в случае со мной – слежка может быть еще и приветом из далекого прошлого.
– Да нет.
– Что-то произошло?
– Нет. Показалось, наверное…
До обеда я решаю вопросы на месте, потом захожу в ангар, в котором мы формируем заказы для торговли по электронной почте, и выбираю курточку, темно-зеленую снаружи и оранжевую внутри. С капюшоном. Такая куртка используется охотниками на оленей, потому что олени не различают цвета, а вот надеть что-то яркое, чтобы уберечься от того, что тебя перепутают с оленем, – неплохая идея.
Через телефон отправляю оплату – это очень важно, сотрудники должны видеть, что даже владельцы бизнеса не берут ничего бесплатно, иначе соблазн воровать возникнет и у них. Куртка с капюшоном – минимум, что надо поменять, чтобы сбить слежку со следа. Телефон я тоже оставил в офисе, не нужен он пока мне. И чтобы ехать в город, я возьму корпоративный пикап, на своем не поеду.
Почему? А потому, что, как сказала одна пожилая дама, пережившая холокост, если кто-то обещает вас убить – поверьте ему. Поверьте, и тогда вы наверняка останетесь в живых.
– Шеф?
Это Бакс, мы его так зовем. Из местных, заведует складом. Честный парень, а больше от него ничего и не требуется.
– Давай грузить. Сегодня я на почту поеду…
Уже сформированные и упакованные заказы, полученные по Интернету, мы грузим в багажник почти нового «Форда-250». На этой машине я, как простой работник, отправляюсь в логистический центр US Post, он тут неподалеку, сдаю все это с потрохами и оплачиваю доставку. Американскую почту все ругают, но на самом деле она прилично работает, и переплачивать более дорогим коммерческим службам доставки смысла нет. Выходя с почтового терминала, я осматриваюсь… стоянка… дорога. Нет, кажется, никто не следит. Хотя сейчас двадцать первый век на дворе и следить могут так, что ты в жизни не заметишь слежку. Но нет, кажется, не следят…
Хм… что же мы могли сделать такое? По дороге на терминал можно об этом подумать. Тем более когда нет пробок на хайвее, вести машину можно почти на автомате…
Что же мы натворили…
Я не жил в США до 9/11 – но Боб жил, и, судя по его рассказам, с тех пор многое изменилось. Очень многое. До 9/11 было невозможно себе представить, чтобы судья выписал ордер на слежку за неназываемым лицом. До 9/11 было невозможно себе представить, чтобы в эфире американского телеканала кто-то всерьез предложил убить Путина или любого другого иностранного политического деятеля. До 9/11 было невозможно себе представить, чтобы в аэропорту на вас приказным тоном орали сотрудники транспортной безопасности, да и простые полицейские тогда держали себя в руках. До 9/11 было невозможно лишиться имущества без решения суда, а сейчас такое сплошь и рядом, полицейские безнаказанно грабят страну. До 9/11 вообще не было такой чертовой кучи агентств, частных компаний и служб, которые следили за тобой, с ордером и без.
А сейчас все это есть.
За нами может следить ATF – бюро по алкоголю, табаку и огнестрельному оружию. Еще одна куча подонков, которые ищут, чем бы им заняться. Если это так – то они пытаются понять, не продаем ли мы налево, и, возможно, попытаются нас на это спровоцировать. Провокация – их основной метод работы, повелся – десять лет в федеральной тюрьме. Но я уже сходил на пару семинаров по американскому оружейному законодательству и знаю, что к чему. И у меня есть дорогой адвокат – Михаил Гришман, тоже бывший наш. ATF не связывается, если есть дорогие адвокаты, им проще спровоцировать какого-нибудь реднека.
За мной или за Бобом может следить ФБР. Сейчас повесить себе хвост проще простого, достаточно пары неосторожных высказываний в Сети, зайти не на тот сайт – и готово. Америка живет в постоянном психозе, а свободы в Сети – намного меньше, чем кажется. После того как Исламское государство стало совершать теракты на американской земле, а основным профилем террориста стал одиночка с автоматом, прочитавший пару страниц про джихад, саморадикализовавшийся и пошедший со стволом в ближайший гей-бар или еще куда, – все как сбесились. ФБР, местные… Иногда человек сидит в интернет-кафе и тут подкатывают маски-шоу…
А Боб… Боб, понятное дело, не исламист, он сам себя называет «конституционалист». Это тут такие люди, у них что-то вроде религии, и священная книга – Конституция США. То есть это ультрапатриоты. Но после нескольких инцидентов – вопросы у властей появились и к конституционалистам. И у конституционалистов – к властям. Конституционалисты считают, что федеральное правительство узурпировало власть и последовательно лишает граждан их прав, гарантированных Конституцией США. Нельзя при этом сказать, что они совсем уж не правы.
И если учесть тот факт, что Боб работает с оружием и снаряжением, – могут следить. Хотя налево он не пускает, я это точно знаю.
Ну и последнее – следить могут за мной. А обнаружил слежку Боб. Хотя это самая невероятная версия из возможных.
Вот в таких невеселых думах я и паркую свой грузовик на паромном терминале. Отсюда я – на пароме в город…
Нью-Йорк – это город у большой воды, как и большинство крупных городов США. Он стоит в одном из красивейших заливов мира, и по заливу ходят паромы, очень дешевые. Потому многие жители Нью-Йорка оставляют машины здесь, в город добираются на пароме, а там берут такси, садятся на метро или даже добираются до работы пешком, благо паром идет как раз до Манхэттена. Это намного дешевле, чем платить за проезд через мост, а потом еще и за парковку, и чаще всего быстрее. Немало на пароме и туристов – это самый дешевый способ увидеть статую Свободы…
Если за мной кто-то следит, то он вынужден будет оставить машину и пройти со мной на паром, а на пароме еще и держаться поближе, потому я внимательно смотрю, кто со мной заходит на паром, – в эту часть дня и в эту сторону едет не так много народа.
Нет… никого подозрительного нет.
Паранойя?
Пока паром идет к своей станции на Манхэттене, я в который раз успеваю полюбоваться одним из самых узнаваемых видов в мире – Манхэттеном с воды. Ватерфронт – наверное, отсюда это слово и пошло. Город у воды. У большой воды. Почему-то я раньше жил в других городах и не знал, как это круто – жить в городах у воды. А теперь вообще не представляю себе другого…
О… а вон и полиция. Катер и пулемет на носу. Спаренный. И чувак в бронежилете и крутых очках. Двадцать первый век, господа…
Двадцать первый век.
США, Нью-Йорк
11 августа 2019 года
Как я, кажется, уже говорил, в самом Нью-Йорке можно прекрасно обходиться и без автомобиля, что многие и делают. Метро, муниципальные автобусы, куча такси. В последнее время появился еще каршеринг – это такие машины для всех, они стоят на улицах. Оплачиваешь по телефону, по телефону же отсылаешь скан своих водительских прав – в ответ тебе приходит мелодия на телефон, которая открывает машину и заводит мотор – телефон превращается в брелок автомобильной сигнализации. Сел, проехал, сколько тебе надо, оставил. Поездка отслеживается через телефон, через него же списываются деньги, если не хочешь номер своей кредитки давать. Удобно! Но я не пользуюсь каршерингом.
Вместо этого я по старинке ловлю такси и прошу отвезти меня на Брайтон-Бич. Там у меня офис по недвижимости, и заодно зайду к дяде Мише, посоветуюсь. Жизнь в США быстро учит, что советоваться с адвокатом надо даже по вопросу, который час.
Машина такси – новенький «Форд», водитель, по-моему, украинец, и пока мы едем нью-йоркскими улицами, он успевает мне вывалить всю свою душу, от того, как он сюда приехал, как живет тут непонятно по какой визе и хрен знает где, и до ругани на жадность владельца кеба[17] и сбивающего цены Юбера – мол, пошлешь на родину денег, а жить на что? Я молчу, потому что жизнь уже научила меня молчать. Научит и этого бедолагу, сорвавшегося со своей родины в далекие дали за поиском лучшей жизни. Скоро он поймет, что, наверное, ошибся, но будет уже поздно.
А пока мы едем не самыми ровными улицами, я попробую вам рассказать, в чем же феномен этого города…
Обычно люди, которые сюда приезжают, через какое-то время испытывают разочарование. Дороги не самые ровные. На улицах срач, лежит в мешках иногда по несколько дней мусор и бегают крысы. Аэропорт Кеннеди давно пора снести и новый построить, тот же бакинский имени Гейдара Алиева – рвет старый и грязненький ДжФК, как тузик грелку. Аренда дорого. Интернет дорого, особенно безлимит[18]. Стоянка дорого. Метро – рядом с московским и не стояло. Архитектура… не фонтан, скажем, есть куда более интересные города, застройка хаотичная. С трафиком проблемы. Наконец, работу найти не так-то просто, и не хорошую, а любую, и зарплата – только на вид кажется большой. На самом деле я знаю парня, который уехал в Китай преподавать бизнес-инглиш и предпринимательство и сейчас не нарадуется на свою зарплату и условия труда и возвращаться не собирается.
Но все равно столицей мира был и остается Нью-Йорк, а не Шанхай, и вот почему.
Во-первых – люди. Я еще не встречал таких пробивных людей – кажется, они на каких-то батарейках. Здесь не принято жаловаться на судьбу, у кого-то что-то клянчить… пробивайся, и у тебя все получится. И пробиваются. Но одновременно с этим ньюйоркеры намного более честные и какие-то… человечные, что ли. Здесь не принято кидать вообще… ну, может, в дурных районах и принято, но нормальный человек тебя не кинет никогда. Здесь работники не думают, как обворовать работодателя или «где бы не работать, лишь бы не работать», а работодатель, в свою очередь, и понятия не имеет, что такое «невыплата зарплаты» – здесь это немедленно суд. Здесь до сих пор сохранились такие понятия, как этика, мораль, честность. Именно поэтому здесь легко делать что-то.
Во-вторых, если тот же Шанхай – это большой китайский город, где китайцы делают бизнес со всем миром, то Нью-Йорк – это мировой город. Здесь есть люди всех национальностей и всех религий, которые есть на Земле. Здесь торгуют всеми товарами, которые производятся где-то на Земле, – это мировой хаб. Этот город открыт всему миру нараспашку, в отличие от закрытых Москвы и Шанхая. Именно поэтому столицей мира является Нью-Йорк, и я не хочу отсюда переезжать…
Хотя… полицейские лодки с пулеметами – эту открытость как-то…
– Приехали…
…
– Приехали, говорю. Бруклин-Бич.
Таксист смотрел на меня, обернувшись…
– Денег, что ли, нет? – спросил он.
– Есть деньги… – на автомате ответил я, – есть…
И этот скоро станет ньюйоркером. Наверное…
Несмотря на то что с экономикой в США вроде не все так ладно, как хотелось бы, – с недвижимостью все было неплохо. Продажи росли. Причин было несколько. Дальнейшее увеличение количества чайлдфри и однополых пар стимулировало миграцию из пригорода в город. Люди продавали дома в пригороде, которые, кстати, в основном очень давно построены, здесь живут и в столетних домах – и переселялись обратно в город, который сейчас активно застраивался новыми кондоминиумами и апартаментами… Гарлем застраивался, на том же Брайтон-Бич строительство началось. Снова росли цены на топливо, да и вообще – снижение зарплат делало невыгодным каждый день делать поездку на работу миль по шестьдесят-семьдесят… дорого. Экономические проблемы не затрагивали богатых и верхний средний класс – а те в последнее время полюбили жить в небоскребах. Новый тренд недвижимости Нью-Йорка – когда в одном небоскребе или деловом центре совмещены и жилые и нежилые помещения. Квартиры в них покупают те, кто тут работает, чтобы попасть на работу – им надо всего лишь проехаться на лифте, время комьюта – минута. Есть бизнес-центры и с классическим жильем на продажу, а есть с небольшими апартаментами с рум-сервисом отельного типа. Их снимают те, кто по семейным причинам живет в пригороде, но по вечерам остается в городе: в понедельник они приезжают в город и в пятницу уезжают, такие апартаменты – чтобы переночевать, не более того. Собственно, ничего нового тут нет, раньше многие так жили – лавка на первом этаже, жилая комната на втором. Все новое – это хорошо забытое старое.
С недвижимостью я не так хорошо был знаком, но у меня была хорошая команда, и, похоже, нам подворачивался первый крупный проект, как раз из тех, которые делают людей миллионерами и миллиардерами. Речь шла как раз о застройке Брайтон-Бич: самый опасный район семидесятых снова входил в моду, был спрос на жилье на первой линии, и, кто первым отхватит хорошие участки на застройку, тот будет иметь очень хорошие позиции при переговорах с банками и инвесторами о финансировании строительства. Ну, а кто это сделает, как не я, тем более что у меня под рукой дядя Миша, который все и всех знает. По крайней мере, в русской общине. Так что – построимся…
На то, чтобы подписать все необходимые документы и решить накопившиеся вопросы, ушло полчаса, после чего я решил пройтись пешком до дяди Миши и его офиса, который тоже, кстати, на дому принимал. Заодно еще раз посмотрим, есть хвост или паранойя – на Брайтон-Бич любой чужак выделяется, как прыщ на заднице.
Уж поверьте мне.
А сам Брайтон-Бич…
Знаете… это не русский район, как написано во многих путеводителях. И не еврейский, хотя евреев тут полным-полно. Это советский район… осколок страны, которой давным-давно уже нет. Страны нет, а Брайтон-Бич есть. Который с нынешней Россией роднит разве только русский язык да любовь к некоторым эстрадным исполнителям…
Это место, где до сих пор смотрят видео на видеомагнитофонах, а песни слушают на кассетниках, а фотографируются на пленку. Это место, где рассекают на «шестисотых мерсах» из девяностых и «Гранд-Чероки» тех же лет, еще и с московскими номерами. Это место, где на скамейках сидят бабушки и дедушки, которые все и про всех знают. Это место, где можно жить от рождения до смерти, не зная ни слова по-английски. Наконец, это место, где придумали русский английский язык, в котором английские слова перемешаны с русскими и по-русски же склоняются. Например, тейкать – брать. На сейле был лютый треш – на распродаже было не протолкнуться.
Здесь евреев было едва ли не больше, чем русских, но с нью-йоркскими ортодоксами у них были более чем прохладные отношения: ортодоксы, которые ходят в меховых шапках и рожают по десять детей, евреев с Брайтон-Бич за своих не признают. На Брайтоне даже евреи – русские евреи. Кстати, одно время считалось, что через какое-то время русского Брайтона не будет, потому что старики вымрут, а молодежь ассимилируется.
Но Брайтон был до сих пор. Здесь можно было откушать холодца и черного хлеба, послушать Шуфутинского и Вилли Токарева. И встретить многое такое, о чем в современной, вестернизированной России давно успели забыть…
И я шел в тени огромного метромоста, который скоро обещали снести, и слушал, как по нему гремит поезд. А из лавки с записями подпевала Маша Распутина…
Дядя Миша Гришман был одним из аборигенов Брайтона еще с девяностых, один из тех людей, про которых можно писать книги и снимать фильмы – настолько богата и необычна их биография. Таких людей здесь намного больше, чем в среднем по Нью-Йорку, каждый – осколок давно рухнувшей страны, давно канувшей в прошлое культуры со своими словечками, праздниками, традициями, привычками, авторитетами и табу. Они сохраняют свою самобытность, несмотря ни на что, и будет жаль, если их дети американизируются – тогда от СССР и в самом деле ничего не останется…
Дядя Миша происходил из еврейской семьи, его отца вместе с детским домом эвакуировали в сорок втором из блокадного Ленинграда в Ташкент. В Ташкенте же маленький Миша Гришман рос, рос на стыке еврейской, русской и среднеазиатской культур. Мать же его была из репрессированных крымских татар, и, несмотря на этот брак, Борис Гришман все же стал прокурором одного из районов Ташкента. Именно в его районе, кстати, начинал работать некто Усманов, сын которого, Алишер, стал самым богатым человеком в России.
Сам же Миша Гришман окончил юридический факультет МГУ, работал в Москве, вел какие-то дела с союзными республиками и был вынужден покинуть родные пенаты в середине девяностых, когда происходил передел собственности и власти и стрельба в Москве приобрела совсем уже фронтовой характер.
Так дядя Миша оказался здесь и неожиданно сам для себя стал одним из основных адвокатов узбекской диаспоры Нью-Йорка. Помогал он и русским… мне помогал, имел связи – узбеки друг друга не бросали, держались вместе, не то что мы – русские. Дядя Миша помогал детям из местных узбекских семей поступить на юридический факультет местных университетов, брал на подработки – понятно, что его крестники были ему благодарны. Так что у дяди Миши были свои люди в ФБР, в налоговой, в мэрии, знакомый федеральный прокурор (почему-то азербайджанец, а не узбек) и еще много кто. В США, конечно, борются с коррупцией, но для них коррупция это деньги, а восточную форму коррупции в виде услуг и благодарностей они ни понять не могли, ни бороться с ней. Так что бизнес дяди Миши процветал, и к нему обращались не только с Брайтона, но и многие другие…
Дядя Миша имел собственный блок в одном из старых домов, на первом этаже он принимал, на втором и третьем – жил. Меня там уже знали, так что пустили без вопросов, я прошел через разделенный перегородками на кабинки зал и поднялся наверх по старой, дребезжащей лестнице и…
А это еще что…
– Михаил Борисович…
– А… здравствуй, Санечка.
Михаил Борисович… короче, я просто не ожидал такого. Гришман был домоседом, он за пределы Брайтона-то выбирался несколько раз в год. А сейчас – он был в сером, не по погоде жарком, костюме, с кепкой на голове, и у него было два… нет, похоже, что три чемодана.
– Михаил Борисович…
– Проводишь меня до вокзала?
– Да, конечно, – на автомате сказал я, – а…