В некоем царстве жил-был старик со старухою в великой бедности. Ни много, ни мало прошло времени – померла старуха. На дворе зима стояла лютая, морозная. Пошел старик по суседям да по знакомым, просит, чтоб пособили ему вырыть для старухи могилу; только и суседи и знакомые, знаючи его великую бедность, все начисто отказали. Пошел старик к попу, а у них на селе был поп куды жадный, несовестливый. «Потрудись, – говорит, – батюшка, старуху похоронить». – «А есть ли у тебя деньги, чем за похороны заплатить? Давай, свет, вперед!» – «Перед тобой нечего греха таить: нет у меня в доме ни единой копейки! Обожди маленько, заработаю – с лихвой заплачу, право слово – заплачу!»

Поп не захотел и речей стариковых слушать: «Коли нет денег, не смей и ходить сюда!» – «Что делать, – думает старик, – пойду на кладбище, вырою кое-как могилу и похороню сам старуху». Вот он захватил топор да лопату и пошел на кладбище; пришел и зачал могилу готовить: срубил сверху мерзлую землю топором, а там и за лопату взялся, копал-копал и выкопал котелок, глянул – а он полнехонько червонцами насыпан, как жар блестят! Крепко старик возрадовался: «Слава тебе господи! Будет на что и похоронить и помянуть старуху». Не стал больше могилу рыть, взял котелок с золотом и понес домой.

Ну, с деньгами знамое дело – все пошло как по маслу! Тотчас нашлись добрые люди: и могилу вырыли и гроб смастерили; старик послал невестку купить вина и кушаньев и закусок разных – всего, как должно быть на поминках, а сам взял червонец в руку и потащился опять к попу. Только в двери, а поп на него: «Сказано тебе толком, старый хрен, чтоб без денег не приходил, а ты опять лезешь!» – «Не серчай, батюшка! – просит его старик. – Вот тебе золотой – похорони мою старуху, век не забуду твоей милости!» Поп взял деньги и не знает, как старика принять-то, где посадить, какими речами умилить: «Ну, старичок, будь в надёже, все будет сделано». Старик поклонился и пошел домой, а поп с попадьею стал про него разговаривать: «Вишь, старый черт! Говорят: беден, беден! А он золотой отвалил. Много на своем веку схоронил я именитых покойников, а столько ни от кого не получал…»

Собрался поп со всем причетом и похоронил старуху как следует. После похорон просит его старик к себе помянуть покойницу. Вот пришли в избу, сели за стол, и откуда что явилось – и вино-то, и кушанья, и закуски разные, всего вдоволь! Гость сидит, за троих обжирается, на чужое добро зазирается. Отобедали гости и стали по своим домам расходиться, вот и поп поднялся. Пошел старик его провожать, и только вышли на двор – поп видит, что со стороны никого больше нету, и начал старика допрашивать: «Послушай, свет! Покайся мне, не оставляй на душе ни единого греха – все равно как перед богом, так и передо мною: отчего так скоро сумел ты поправиться? Был ты мужик скудный, а теперь на поди, откуда что взялось! Покайся-ка, свет! Чью загубил ты душу, кого обобрал?» – «Что ты, батюшка! Истинною правдою признаюсь тебе: я не крал, не грабил, не убивал никого; клад сам в руки дался!» И рассказал, как все дело было.

Как услышал эти речи поп, ажно затрясся от жадности; воротился домой, ничего не делает – и день и ночь думает: «Такой ледащий мужичишка, и получил этакую силу денег. Как бы теперь ухитриться да отжилить у него котелок с золотом?» Сказал про то попадье; стали вдвоем совет держать и присоветали. «Слушай, матка! Ведь v нас козел есть?» – «Есть». – «Ну, ладно! Дождемся ночи и обработаем дело, как надо». Вечером поздно притащил поп в избу козла, зарезал и содрал с него шкуру – со всем, и с рогами и с бородой; тотчас натянул козлиную шкуру на себя и говорит попадье: «Бери, матка, иглу с ниткою; закрепи кругом шкуру, чтоб не свалилась». Попадья взяла толстую иглу да суровую нитку и обшила его козлиною шкурою.

Вот в самую глухую полночь пошел поп прямо к стариковой избе, подошел под окно и ну стучать да царапаться. Старик услыхал шум, вскочил и спрашивает: «Кто там?» – «Черт!..» – «Наше место свято!» – завопил мужик и начал крест творить да молитвы читать. «Слушай, старик! – говорит поп. – От меня хоть молись, хоть крестись, не избавишься; отдай-ка лучше мой котелок с деньгами; не то я с тобой разделаюсь! Ишь, я над твоим горем сжалился, клад тебе показал – думал: немного возьмешь на похороны, а ты все целиком и заграбил!» Глянул старик в окно – торчат козлиные рога с бородою: как есть нечистый! «Ну его совсем и с деньгами-то! – думает старик. – Наперед того без денег жил, и опосля без них проживу!» Достал котелок с золотом, вынес на улицу, бросил наземь, а сам в избу поскорее. Поп подхватил котел с деньгами и припустил домой. Воротился. «Ну, – говорит, – деньги в наших руках! На, матка, спрячь подальше да бери острый нож, режь нитки да снимай с меня козлиную шкуру, пока никто не видал».

Попадья взяла нож, стала было по шву нитки резать – как польется кровь, как заорет он: «Матка! Больно, не режь! Матка! Больно, не режь!» Начнет она пороть в ином месте – то же самое! Кругом к телу приросла козлиная шкура. Уж чего они ни делали, чего ни пробовали, и деньги старику назад отнесли – нет, ничего не помогло; так и осталась на попе козлиная шкура. Знамо, господь покарал за великую жадность!

СКОРЫЙ ГОНЕЦ

В некотором царстве, в некотором государстве были болота непроходимые, кругом их шла дорога окольная: скоро ехать тою дорогою – три года понадобится, а тихо ехать – и пяти мало! Возле самой дороги жил убогий старик; у него было три сына: первого звали Иван, второго – Василий, а третьего – Семен малый юныш. Вздумал убогий расчистить эти болота, проложить тут дорогу прямохожую-прямоезжую и намостить мосты калиновые, чтобы пешему можно было пройти в три недели, а конному в трое суток проехать. Принялся за работу вместе с своими детьми, и не по малом времени все было исправлено: намощены мосты калиновые и расчищена дорога прямохожая-прямоезжая.

Воротился убогий в свою избушку и говорит старшему сыну Ивану: «Поди-ка ты, мой любезный сын, сядь под мостом и послушай, что про нас будут добрые люди говорить – добро или худо?» По родительскому приказанию пошел Иван и сел в скрытном месте под мостом.

Идут по тому мосту калиновому два старца и говорят промеж себя: «Кто этот мост мостил да дорогу расчищал – чего бы он у господа ни попросил, то бы ему господь и даровал!» Иван, как скоро услыхал эти слова, тотчас вышел из-под моста калинового. «Этот мост, – говорит, – мостил я с отцом да с братьями». – «Чего ж ты просишь у господа?» – спрашивают старцы. «Вот кабы господь дал мне денег на век!» – «Хорошо, ступай в чистое поле: в чистом поле есть сырой дуб, под тем дубом глубокий погреб, в том погребе множество и злата, и серебра, и каменья драгоценного. Возьми лопату и рой – даст тебе господь денег на целый век!» Иван пошел в чистое поле, вырыл под дубом много и злата, и серебра, и каменья драгоценного и понес домой. «Ну, сынок, – спрашивает убогий, – видел ли кого, что бы шел али ехал по мосту, и что про нас люди говорят?» Иван рассказал отцу, что видел двух старцев и чем они его наградили на целый век.

На другой день посылает убогий середнего сына Василия. Пошел Василий, сел под мостом калиновым и слушает. Идут по мосту два старца, поравнялись супротив того места, где он спрятался, и говорят: «Кто этот мост мостил – чего бы у господа ни попросил, то бы ему господь и дал!» Как скоро услыхал Василий эти слова, вышел к старцам и сказал: «Этот мост мостил я с батюшкой и с братьями». – «Чего же ты у бога просишь?» – «Вот кабы господь дал мне хлеба на век!» – «Хорошо, поди домой, выруби новину и посей: даст тебе господь хлеба на целый век!» Василий пришел домой, рассказал про все отцу, вырубил новину и засеял хлебом.

На третий день посылает убогий меньшего сына. Семен малый юныш сел под мостом и слушает. Идут по мосту два старца; только поравнялись с ним и говорят: «Кто этот мост мостил – чего бы у господа ни попросил, то бы ему господь и дал!» Семен малый юныш услыхал эти слова, выступил к старцам и сказал: «Этот мост мостил я с батюшкой и с братьями». – «Чего же ты у бога просишь?» – «А прошу у бога милости: послужить великому государю в солдатах». – «Проси другого! Солдатская служба тяжелая; пойдешь в солдаты, к морскому царю в полон попадешь, и много будет твоих слез пролито!» – «Эх, люди вы старые, сами вы ведаете: кто на сем свете не плачет, тот будет плакать в будущем веке». – «Ну, коли уж ты похотел идти в царскую службу – мы тебя благословляем!» – сказали старцы Семену, наложили на него свои руки и обратили в оленя быстроногого.

Побежал олень к своему дому; усмотрели его из окошечка отец и братья, выскочили из избушки и хотели поймать. Олень повернул – и назад; прибежал к двум старцам, старцы обратили его в зайца. Заяц пустился к своему дому; усмотрели его отец и братья, выскочили из избушки и хотели было изловить, да он назад повернул. Прибежал заяц к двум старцам, старцы обратили его в маленькую птичку золотая головка. Птичка прилетела к своему дому, села у открытого окошечка; усмотрели ее отец и братья, бросились ловить – птичка вспорхнула, и назад. Прилетела к двум старцам, старцы сделали ее по-прежнему человеком и говорят: «Теперь, Семен малый юныш, иди на царскую службу. Если тебе понадобится сбегать куда наскоро, можешь ты обращаться оленем, зайцем и птичкою золотая головка: мы тебя научили».

Семен малый юныш пришел домой и стал у отца проситься на царскую службу. «Куда тебе идти, – отвечал убогий, – ты еще мал и глуп!» – «Нет, батюшка, отпусти; на то божья воля есть». Убогий отпустил, Семен малый юныш срядился, с отцом, с братьями простился и пошел в дорогу.

Долго ли, коротко ли – пришел он на царский двор, прямо к царю, и сказал: «Ваше царское величество! Не велите казнить, велите слово вымолвить». – «Говори, Семен малый юныш!» – «Ваше величество! Возьмите меня в военную службу». – «Что ты! Ведь ты мал и глуп; куда тебе идти в службу?» – «Хоть я мал и глуп, а служить буду не хуже других; в том уповаю на бога». Царь согласился, взял его в солдаты и велел быть при своем лице. Прошло несколько времени, вдруг объявил царю некоторый король жестокую войну. Царь начал в поход сряжаться; в урочное время собралось все войско в готовности, Семен малый юныш стал на войну проситься; царь не мог ему отказать, взял его с собою и выступил в поход.

Долго-долго шел царь с воинством, много-много земель за собой оставил, вот уж и неприятель близко – дня через три надо и бой зачинать. В те поры хватился царь своей боевой палицы и своего меча острого – нет ни той, ни другого, во дворце позабыл; нечем ему себе оборону дать, неприятельские силы побивать. Сделал он клич по всему войску: не возьмется ли кто сходить во дворец наскоро да принести ему боевую палицу и острый меч; кто сослужит эту службу, за того обещал отдать в супружество дочь свою Марью-царевну, в приданое пожаловать половину царства, а по смерти своей оставить тому и все царство. Начали выискиваться охотники; кто говорит: я могу в три года сходить; кто говорит: в два года, а кто – в один год; а Семен малый юныш доложил государю: «Я, ваше величество, могу сходить во дворец и принести боевую палицу и острый меч в три дня». Царь обрадовался, взял его за руку, поцеловал в уста и тотчас же написал к Марье-царевне грамотку, чтоб она гонцу тому поверила и выдала ему меч и палицу. Семен малый юныш принял от царя грамотку и пошел в путь-дорогу.

Отойдя с версту, обернулся он в оленя быстроногого и пустился словно стрела, из лука пущенная; бежал, бежал, устал и обернулся из оленя в зайца; припустил во всю заячью прыть. Бежал-бежал, все ноги прибил и обратился из зайца в маленькую птичку золотая головка; еще быстрей полетел, летел-летел и в полтора дня поспел в то царство, где Марья-царевна находилась. Обернулся человеком, вошел во дворец и подал царевне грамотку. Марья-царевна приняла ее, распечатала, прочитала и говорит: «Как же это сумел ты столько земель и так скоро пробежать?» – «А вот как», – отвечал гонец – обратился в оленя быстроногого, пробежал раз-другой по царевниной палате, подошел к Марье-царевне и положил к ней на колени свою голову; она взяла ножницы и вырезала у оленя с головы клок шерсти. Олень обратился в зайца, заяц попрыгал немного по комнате и вскочил к царевне на колени; она вырезала у него клок шерсти. Заяц обратился в маленькую птичку с золотой головкою, птичка полетала немного по комнате и села к царевне на руку; Марья-царевна срезала у ней с головы золотых перышков, и все это – и оленью шерсть, и заячью шерсть, и золотые перышки завязала в платок и спрятала к себе. Птичка золотая головка обратилась в гонца.

Царевна накормила его, напоила, в путь снарядила, отдала ему боевую палицу и острый меч; после они простились, на прощанье крепко поцеловались, и пошел Семен малый юныш обратно к царю. Опять побежал он оленем быстроногим, поскакал косым зайцем, полетел маленькой птичкою и к концу третьего дня усмотрел царский лагерь вблизи. Не доходя до войска шагов с триста, лег он на морском берегу, подле ракитова куста, отдохнуть с дороги; палицу боевую и острый меч около себя положил. От великой усталости он скоро и крепко уснул; в это время случилось одному генералу проходить мимо ракитова куста, увидал он гонца, тотчас столкнул его в море, взял боевую палицу и острый меч, принес к государю и сказал: «Ваше величество! Вот вам боевая палица и острый меч, я сам за ними ходил; а тот пустохвал, Семен малый юныш, верно года три проходит!» Царь поблагодарил генерала, начал воевать с неприятелем и в короткое время одержал над ним славную победу.

А Семен малый юныш, как сказано, упал в море. В ту ж минуту подхватил его морской царь и унес в самую глубину. Жил он у того царя целый год, стало ему скучно, запечалился он и горько заплакал. Пришел к нему морской царь: «Что, Семен малый юныш, скучно тебе здесь?» – «Скучно, ваше величество!» – «Хошь на русский свет?» – «Хочу, если ваша царская милость будет». Морской царь вынес его в самую полночь, оставил на берегу, а сам ушел в море. Семен малый юныш начал богу молиться: «Дай, господи, солнышка!» Перед самым восходом красного солнца явился морской царь, ухватил его опять и унес в морскую глубину.

Прожил там Семен малый юныш еще целый год; сделалось ему скучно, и он горько-горько заплакал. Спрашивает морской царь: «Что, али тебе скучно?» – «Скучно!» – молвил Семен малый юныш. «Хошь на русский свет?» – «Хочу, ваше величество!» Морской царь вынес его в полночь на берег, сам ушел в море. Начал Семен малый юныш со слезами богу молиться: «Дай, господи, солнышка!» Только чуть-чуть рассветать стало, пришел морской царь, ухватил его и унес в морскую глубину. Прожил Семен малый юныш третий год в море, стало ему скучно, и он горько, неутешно заплакал. «Что, Семен, скучно тебе?.. – спрашивает морской царь. – Хошь на русский свет?» – «Хочу, ваше величество!» Морской царь вынес его на берег, сам ушел в море. Семен малый юныш начал со слезами богу молиться: «Дай, господи, солнышка!» Вдруг солнце осияло своими лучами, и уж морской царь не смог больше взять его в полон.

Семен малый юныш отправился в свое государство; оборотился сперва оленем, потом зайцем, а потом маленькой птичкой золотая головка; в короткое время очутился у царского дворца. А покуда все это сделалось, царь успел с войны воротиться и засватал свою дочь Марью-царевну за генерала-обманщика. Семен малый юныш входит в ту самую палату, где за столом сидели жених да невеста. Увидала его Марья-царевна и говорит царю: «Государь-батюшка! Не вели казнить, позволь речь говорить». – «Говори, дочь моя милая! Что тебе надобно?» – «Государь-батюшка! Не тот мой жених, что за столом сидит, а вот он – сейчас пришел! Покажи-ка, Семен малый юныш, как в те поры ты наскоро сбегал за боевой палицей, за острым мечом». Семен малый юныш оборотился в оленя быстроногого, пробежал раз-другой по комнате и остановился возле царевны. Марья-царевна вынула из платочка срезанную оленью шерсть, показывает царю, в коем месте она ее срезала, и говорит: «Посмотри, батюшка! Вот мои приметочки». Олень оборотился в зайца; зайчик попрыгал-попрыгал по комнате и прискочил к царевне; Марья-царевна вынула из платочка заячью шерсть. Зайчик оборотился в маленькую птичку с золотой головкою; птичка полетала-полетала по комнате и села к царевне на колени; Марья-царевна развязала третий узелок в платке и показала золотые перышки. Тут царь узнал всю правду истинную, приказал генерала казнить, Марью-царевну выдал за Семена малого юнышу и сделал его своим наследником.

СЕСТРИЦА АЛЕНУШКА, БРАТЕЦ ИВАНУШКА

Жили-были себе царь и царица; у них были сын и дочь, сына звали Иванушкой, а дочь Аленушкой. Вот царь с царицею померли, остались дети одни и пошли странствовать по белу свету. Шли, шли, шли… идут и видят пруд, а около пруда пасется стадо коров. «Я хочу пить», – говорит Иванушка. «Не пей, братец, а то будешь теленочком», – говорит Аленушка. Он послушался, и пошли они дальше; шли-шли и видят реку, а около ходит табун лошадей. «Ах, сестрица, если б ты знала, как мне пить хочется». – «Не пей, братец, а то сделаешься жеребеночком». Иванушка послушался, и пошли они дальше, шли-шли и видят озеро, а около него гуляет стадо овец.

«Ах, сестрица, мне страшно пить хочется». – «Не пей, братец, а то будешь баранчиком». Иванушка послушался, и пошли они дальше; шли-шли и видят ручей, а возле стерегут свиней. «Ах, сестрица, я напьюся; мне ужасно пить хочется». – «Не пей, братец, а то будешь поросеночком». Иванушка опять послушался, и пошли они дальше; шли-шли и видят: пасется у воды стадо коз. «Ах, сестрица, я напьюся». – «Не пей, братец, а то будешь козленочком». Он не вытерпел и не послушался сестры, напился и стал козленочком, прыгает перед Аленушкой и кричит: «Ме-ке-ке! Ме-ке-ке!»

Аленушка обвязала его шелковым поясом и повела с собою, а сама-то плачет, горько плачет… Козленочек бегал-бегал и забежал раз в сад к одному царю. Люди увидали и тотчас доказывают царю: «У нас, ваше царское величество, в саду козленочек, и держит его на поясе девица, да такая из себя красавица». Царь приказал спросить, кто она такая. Вот люди и спрашивают ее: откуда она и чьего роду-племени? «Так и так, – говорит Аленушка, – был царь и царица, да померли; остались мы, дети: я – царевна, да вот братец мой, царевич; он не утерпел, напился водицы и стал козленочком». Люди доложили все это царю. Царь позвал Аленушку, расспросил обо всем; она ему приглянулась, и царь захотел на ней жениться. Скоро сделали свадьбу и стали жить себе, и козленочек с ними – гуляет себе по саду, а пьет и ест вместе с царем и царицею.

Вот поехал царь на охоту. Тем временем пришла колдунья и навела на царицу порчу: сделалась Аленушка больная, да такая худая да бледная. На царском дворе все приуныло; цветы в саду стали вянуть, деревья сохнуть, трава блекнуть. Царь воротился и спрашивает царицу: «Али ты чем нездорова?» – «Да, хвораю», – говорит царица. На другой день царь опять поехал на охоту. Аленушка лежит больная; приходит к ней колдунья и говорит: «Хочешь, я тебя вылечу? Выходи к такому-то морю столько-то зорь и пей там воду». Царица послушалась и в сумерках пошла к морю, а колдунья уж дожидается, схватила ее, навязала ей на шею камень и бросила в море. Аленушка пошла на дно; козленочек прибежал и горько-горько заплакал. А колдунья оборотилась царицею и пошла во дворец.

Царь приехал и обрадовался, что царица опять стала здорова. Собрали на стол и сели обедать. «А где же козленочек?» – спрашивает царь. «Не надо его, – говорит колдунья, – я не велела пускать; от него так и несет козлятиной!» На другой день, только царь уехал на охоту, колдунья козленочка била-била, колотила-колотила и грозит ему: «Вот воротится царь, я попрошу тебя зарезать». Приехал царь; колдунья так и пристает к нему: «Прикажи да прикажи зарезать козленочка; он мне надоел, опротивел совсем!» Царю жалко было козленочка, да делать нечего – она так пристает, так упрашивает, что царь, наконец, согласился и позволил его зарезать. Видит козленочек: уж начали точить на него ножи булатные, заплакал он, побежал к царю и просится: «Царь! Пусти меня на море сходить, водицы испить, кишочки всполоскать». Царь пустил его. Вот козленочек прибежал к морю, стал на берегу и жалобно закричал:

Аленушка, сестрица моя!
Выплынь. выплынь на бережок.
Огни горят горючие,
Котлы кипят кипучие,
Ножи точат булатные,
Хотят меня зарезати!

Она ему отвечает:

Иванушка-братец!
Тяжел камень ко дну тянет.
Люта змея сердце высосала!

Козленочек заплакал и воротился назад. Посеред дня опять просится он у царя: «Царь! Пусти меня на море сходить, водицы испить, кишочки всполоскать». Царь пустил его. Вот козленочек прибежал к морю и жалобно закричал:

Аленушка, сестрица моя!
Выплынь, выплынь на бережок.
Огни горят горючие,
Котлы кипят кипучие,
Ножи точат булатные.
Хотят меня зарезати!

Она ему отвечает:

Иванушка-братец!
Тяжел камень ко дну тянет,
Люта змея сердце высосала!

Козленочек заплакал и воротился домой. Царь и думает: что бы это значило, козленочек все бегает на море? Вот попросился козленочек в третий раз: «Царь! Пусти меня на море сходить, водицы испить, кишочки всполоскать». Царь отпустил его и сам пошел за ним следом; приходит к морю и слышит – козленочек вызывает сестрицу:

Аленушка, сестрица моя!
Выплынь, выплынь на бережок.
Огни горят горючие,
Котлы кипят кипучие,
Ножи точат булатные,
Хотят меня зарезати!

Она ему отвечает:

Иванушка-братец!
Тяжел камень ко дну тянет,
Люта змея сердце высосала!

Козленочек опять зачал вызывать сестрицу. Аленушка всплыла кверху и показалась над водой. Царь ухватил ее, сорвал с шеи камень и вытащил Аленушку на берег, да и спрашивает: как это сталося? Она ему все рассказала. Царь обрадовался, козленочек тоже – так и прыгает, в саду все зазеленело и зацвело. А колдунью приказал царь казнить: разложили на дворе костер дров и сожгли ее. После того царь с царицей и с козленочком стали жить да поживать да добра наживать и по-прежнему вместе и пили и ели.

* * *

Идут двое сироток – сестрица Аленушка с братцем Иванушкой по дальнему пути, по широкому полю, а жар-то, жар их донимает. Захотелось Иванушке пить: «Сестрица Аленушка, я пить хочу!» – «Подожди, братец, дойдем до колодца». Шли-шли – солнце высоко, колодезь далеко, жар донимает, пот выступает! Стоит коровье копытце полно водицы. «Сестрица Аленушка, хлебну я из копытца?» – «Не пей, братец, теленочком скинешься». Братец послушался, пошел дальше. Солнце высоко, колодезь далеко, жар донимает, пот выступает! Стоит лошадиное копытце полно водицы. «Сестрица Аленушка, напьюсь я из копытца?» – «Не пей, братец, жеребеночком станешь». Вздохнул Иванушка, опять пошел. Солнце высоко, колодезь далеко, жар донимает, пот выступает! Стоит баранье копытце полно водицы. Братец увидел его и, не спросясь с Аленушкой, выпил до дна. Аленушка зовет Иванушку, а вместо Иванушки за ней бежит беленький баранчик. Догадалась она, залилась слезами, села под стожок – плачет, а баранчик возле нее по травке скачет. Ехал мимо барин, остановился и спрашивает: «О чем ты, красная девушка, плачешь?» Рассказала она ему свою беду. «Поди, – говорит, – за меня; я тебя наряжу и в платье и в серебро и баранчика не покину: где будешь ты, там будет и он». Аленушка согласилась; обвенчались и жили так, что добрые люди, глядя на них, радовались, а дурные завидовали.

Один раз мужа не было дома, Аленушка оставалась одна. Ведьма навязала ей на шею камень и бросила в воду, а сама нарядилась в ее платье и заселилась в барских палатах; никто ее не распознал, сам муж обманулся. Одному баранчику все было ведомо, один он печалился, повесил голову, не бирал корму и утро и вечер ходил около воды по бережку да кричал: «Бя, бя!» Узнала о том ведьма, и нелюбо ей стало; велела разложить костры высокие, разогреть котлы чугунные, наточить ножи булатные и говорит: «Барана надо зарезать!» Послала слугу его поймать. Муж дивится: как жена-то любила барана, мне надоела – пой его, корми его, а то велит резать! А баранчик спроведал, что ему недолго жить, лег на бережку и причитывает:

Аленушка, сестрица моя!
Меня хотят зарезати;
Костры кладут высокие,
Котлы греют чугунные,
Ножи точат булатные!

Аленушка ему в ответ:

Ах, братец мой Иванушка!
Тяжел камень шею перетер,
Шелкова трава на руках свилась,
Желты пески на груди легли!

Человек слушает, что за чудо? Пошел, сказал барину; стали оба караулить. Баранчик пришел и опять стал вызывать Аленушку и плакаться над водою:

Сестрица моя, Аленушка!
Меня хотят зарезати;
Костры кладут высокие.
Котлы греют чугунные,
Ножи точат булатные!

Аленушка ему в ответ:

Ах, братец мой Иванушка!
Тяжел камень шею перетер,
Шелкова трава на руках свилась,
Желты пески на груди легли!

«Людей! Людей! – закричал барин. – Собирайся, челядь дворовая, запускай невода, закидай сети шелковые!» Собралась челядь дворовая, закинула сети шелковые; Аленушка и поймалась. Вытащили ее на бережок, отрезали камень, окунули ее, сполоснули в чистой воде, белым полотном обернули, и стала она еще лучше чем была, и обняла своего мужа. Баранчик стал опять братец Иванушка, и зажили все по-старому, по-хорошему, только ведьме досталось; ну да ей, говорят, туда и дорога, об такой не жалеют!