Посольство СССР в Демократической республике Афганистан. Кабул, бульвар Дар-уль-Аман. 28 сентября 1986 года
– Давайте еще раз, товарищ лейтенант. От кого вы получили информацию о прохождении каравана?
Скворцов вспылил. Немудрено – по четвертому кругу повторять одно и тоже – нервы сорвутся у любого.
– Слушайте, я это повторяю уже пятый раз, сколько можно! От осведомителя я получил информацию, от осведомителя! Понятно вам? От осведомителя!
Он не знал, кто его допрашивает. То ли КГБшник, то ли особист65 – да и какая разница. Допрос он и есть допрос. Скорее всего КГБшник, их представительство сидит в комплексе зданий посольства ССР, занимая целый квартал. Военные, занимающиеся активными действиями, сидят либо в частях рядом с подсоветными, либо в штабах своих частей, в пунктах временной дислокации, либо в здании Министерства обороны Афганистана. Сутулый, лысый очкарик с какими то странными очками на носу – все стекла какие то белесые, мутные и чтобы смотреть только небольшой кружок в самом центре. Черный, обсыпанный перхотью, совершенно здесь неуместный костюм.
КГБшник успокаивающе поднял руку.
– Спокойно, товарищ лейтенант, спокойно… Мы просто выясняем обстоятельства дела. Итак, получив информацию от своего осведомителя, вы…
– Принял решение и подготовил план операции – начал заново рассказывать Скворцов – утвердил у командира батальона. Как и полагается, известили «Экран». Договорились с соседями…
– Соседи это…
– Соседи это шестьдесят шестая мотострелковая бригада. Они должны были обеспечить наш выход.
– Еще вопрос. Источник был с вами на этой операции66?
– Нет
– Почему?
– Решение принято мной. Наличие неподготовленного человека в группе ставит под удар всю группу.
– Хорошо, дальше.
– Выдвинулись на дорогу, где должен был пройти караван, заняли позиции…
– Минуточку. Вы знали, что это территория Пакистана?
– Опять двадцать пять – лейтенант уже настолько устал что ему было не до политкорректности, тем более перед гражданским – это территория Афганистана, согласной той карте, какая была у меня.
– По пакистанской карте – это территория Пакистана
– По вашему я должен был воспользоваться чужой карой. Или вы считаете, что афганская карта неправильная, а пакистанская – правильная?
Этим вопросом Скворцов поставил допрашивающего в тупик. По сути, так и выходило, но допрос писался, и если потом прослушают запись, а при этом еще и будут присутствовать афганцы… то ему светит как минимум неполное служебное за такие слова…
КГБшник снял очки, положил их на стол. Подслеповато глянул на Скворцова.
– Конечно же нет, товарищ Скворцов, конечно же нет. Просто вы… как коммунист и воин Советской армии обязаны были предвидеть все возможные политические осложнения проведения операции у самой границы…
– Я воюю, а не предвижу политические осложнения!
В другое время и в другом месте за такой ответ и вообще за разговор в таком тоне со Скворцова бы уже сняли погоны и отправили служить куда-нибудь в Мухосранск. Но сейчас он чувствовал, что ничего ему не сделают, что он зачем то нужен – иначе бы его не мурыжили с пересказом одного и того же в пятый раз. Ничего ему не сделают – и можно дать себе волю. Да и… товарищ этот – погон он его не видел, должности-звания не знает, так что…
– Хорошо. Вы вышли на дорогу. Дальше…
– Дальше я принял решение организовать засаду на дороге с целью уничтожения врагов афганской революции. Караван вне сомнения должен был пройти по этой дороге рано или поздно. Поэтому я приказал Раду…
– Кому?
– Старшему прапорщику Радченко я приказал минировать тропу с целью уничтожения личного состава противника минно-взрывными средствами. Остальным своим бойцам я приказал занимать позиции на склоне и маскироваться.
– Хорошо. Вы увидели караван. Там был…
– Там много кто был. Ослов было не один десяток и все с тяжелым грузом. Личный состав противника до ста человек, считая погонщиков. В центре каравана я увидел человека, белого европейца.
– Американца… – как бы впроброс уточнил КГБшник
– Американца – не американца… Не знаю, на нем не написано. Он был белым европейцем вот и все. Тогда я принял решение брать его живым и приказал старшему прапорщику Радченко отключить часть мин от подрывной машинки.
– Зачем?
– Что – зачем?
– Зачем вы приняли решение брать его живым?
Лейтенант усмехнулся
– Мы спецназ. Нас этому учат. Это источник разведывательной информации, при наличии возможности любой источник разведывательной информации нужно брать живым и доставить к командованию для допроса на предмет получения информации о противнике, о его возможностях…
– Достаточно. Вы выстрелили первым из снайперской винтовки…
– Я выстрелил из снайперской винтовки и убил бандглаваря. Бандглаваря я опознал потому что у него был израильский автомат УЗИ, это дорогое оружие и его покупают только те у кого есть деньги. Он ехал на осле рядом с европейцем. После чего все остальные бойцы открыли огонь по каравану.
– А где был европеец во время боя?
– Откуда я знаю? Было не до этого, нужно было уничтожать бандитов, не время было высматривать. Он тоже ехал на осле, вполне возможно упал.
– Хорошо. Вы уничтожили бандитов, охраняющих караван, после…
– После чего часть группы осталась на своих позиция прикрывать нас, а часть вышла на досмотр уничтоженного каравана. Восемь бойцов осталось на прикрытии. Восемь ушли на досмотр, четырьмя парами. При досмотре мы обнаружили, что в караване находятся товары, а также наркотики в большом количестве. В очень большом количестве – на каждом осле как минимум тридцать килограммов.
– Вы уничтожили наркотики?
– Да
– Как именно?
– Спустил в речушку, там протекает река, мелкая… Порезали пакеты и все высыпали. А что я должен был делать, акт составлять?
– Конечно же нет. После чего вы дали команду на отход, правильно?
– Правильно.
– Кто-то из бойцов что-то взял из каравана?
– В смысле?
– Товарищ лейтенант… – наглым тоном начал КГБшник, – вы прекрасно поняли, о чем я. В караване были вещи, возможно, дорогие вещи…
– Послушайте, вы! Пока вы отсиживаетесь…
– Не надо! – в голосе допрашивающего лязгнул металл – все это я уже слышал. У каждого своя служба. И еще вопрос – когда вы пошли на досмотр каравана, с вами в паре был старший сержант Кацава. Так?
– Так.
– И старший сержант Кацава был с вами, когда вы захватили этого американца, который не сопротивлялся вам, так?
– Так.
– И старший сержант Кацава оказался единственным из погибших в вашей группе!
Прежде чем Скворцов осознал, к чему клонит допрашивающий – если бы успел осознать, дело кончилось бы худо – где-то за дверью кабинета послышался шум, как будто что-то упало, потом крик – и дверь распахнулась…
– Скворцов! Вот он где… Вы что здесь делаете, вас же ищут…
Невысокого, ладного, усатого подполковника в чистенькой, отглаженной форме он не знал
– Закройте дверь! – сухо сказал КГБшник
– Чего? – недобро прищурился подполковник – вы кто такой? Что здесь происходит? Документы предъявите!
– Закройте дверь! Немедленно!
– Документы! – угрожающим тоном проговорил подполковник.
Решив, что связываться не стоит, КГБшник встал, и они вместе вышли, закрыв за собой дверь и оставив Скворцова одного. Вернулись в кабинет они минут через десять, вид у КГБшника был далеко не радостным.
– Свободны… – объявил он, и по мерзкой особистской привычке, заставляющей всегда оставлять за собой последнее слово добавил – пока…
– Лейтенант Скворцов, за мной! – скомандовал подполковник.
Шли они недалеко – у подполковника оказался кабинет прямо в здании посольства, только на другом этаже. Кабинет как кабинет – обшарпанные стены, тяжеленный, окрашенный белой эмалью сейф, стол с изрезанной, растрескавшейся столешницей, раздрызганные стулья. Портрет Ленина на стене – и больше никаких портретов не было, ни нынешнего генсека, ни тем более Дзержинского67. А вот одно пустое место на стене было – косанув глазами, лейтенант сразу это понял – никакой пыли и не такое выцветшее как остальные. И темная дырочка там, где должен был быть гвоздик…
И чей же интересно портрет там был…
Чей бы портрет там не висел – лейтенант понял, что надо держать ухо востро.
Подполковник тем временем по-хозяйски уселся за стол, подмигнул неизвестно чему и лихо достал из нижнего ящика стола ключ…
– Будешь?
– Да как то… товарищ подполковник.
Незнакомый подполковник перебросил ключ Скворцову
– Дверь запри!
Пока Скворцов запирал дверь, подполковник достал из сейфа початую бутылку армянского, пару стаканов и выставил все это на стол. Весьма рискованно надо сказать – хотя народного контроля68 здесь и не было, не Москва – все равно могли и сейф заставить открыть69.
Коньяк пошел хорошо. Скворцов не был большим любителем – но тут он был как раз кстати. Обжигающая жидкость проскочила в пищевод, ударила в голову… Подполковник тоже лихо запрокинул стакан, закрыл бутылку и убирал ее в стол.
– Роберт Павлович70 тебя ищет. Все на ушах стоят. Сам он не смог приехать, просил меня найти. Из-за тебя чуть ли не всю оперативную группу71 на ноги поднял. Юрий Тимофеевич72 сюда вызван срочно.
– Что произошло? Мы же не переходили границу, товарищ подполковник. У меня была карта, там этот участок как афганский обозначен. Откуда же я знать то мог? Это все из-за этого?
Подполковник махнул рукой
– Да х… бы с ней с этой границей… Ты кого привез?
– В смысле?
– Пленного? Ты кого привез?
Так и есть… Надо включать дурку…
– Да не знаю я. То ли врач, то ли еще кто. Он что, из Красного креста, что ли? Или журналист…
– Да какой нах… журналист – вторично выругался матом подполковник – черт знает кто это. И проблема в том, что до Кабула живым он не доехал.
– Как не доехал?!
– А вот так. Ты кому его сдал?
– Подполковнику Руденко73, лично. Он же живой был!
– Вот и вопрос – живой или нет. В «Экран» о пленном как полагается, не сообщили. А потом и вовсе – выдали каким-то неизвестно каким людям. Может даже людям Туга-хана74. И – с концами.
– Да как такое быть то могло?! – лейтенант вышел из себя – никто не отдал бы пленного без документов! Никто! В конце концов, у нас воинская часть, а не сброд блатных и шайка нищих!
– А вот так и получилось. Бардак везде, мать твою… Вот и разбираемся теперь, кто как может. Верней, задницы прикрываем… – подпол допил залпом остававшееся в стакане, босяцки зажевал соленым куском хлеба…
– И теперь что? Я то сдал как положено!
Подпол махнул рукой
– Да ничего… Здесь пока посиди, я вернусь через час примерно… Не вылезай никуда, не показывайся никому на глаза. Здесь сиди, в общем…
* * *
Подполковник не появился ни через час, ни даже через два. Лейтенант дисциплинированно сидел, скучал, обливался потом и думал, что же все-таки происходит. Раньше такого никогда не было и сейчас сколько-нибудь удовлетворительного объяснения происходящего в голову не приходило…
Примерно через два с чем то часа в дверном замке повернулся ключ. На всякий случай лейтенант встал по стойке смирно. Невысокий, усатый майор с темными пятнами пота на форменной рубашке удивленно воззрился на него.
– А вы что в моем кабинете делаете, товарищ лейтенант?
Вот это номера…
– Товарищ майор, я…
И тут Скворцов осознал всю дикость ситуации. Дело в том, что подполковника он до этого никогда не видел, не знал ни его имени, ни должности, которую он занимает. Поэтому все, что он скажет, будет средним между детским лепетом и бредом от солнечного удара…
– Виноват, товарищ майор… – отделался Скворцов покаянной фразой
Майор подозрительно потянул воздух…
– Свободны, лейтенант! – запах он, конечно же, уловил, но видимо решил ничего не предпринимать, потому что хватало дел и без этого
– Есть!
Только потом Скворцов сообразил, что это был спектакль. Какой к чертям, чужой кабинет если подполковник имел ключ от сейфа и знал что там хранится коньяк. И вряд ли майор, обнаруживший что какой-то лейтенант не только самовольно занял его кабинет но и подкрепился находящимся там НЗ с коньяком так просто бы это оставил. Нужно было время на то чтобы расставить декорации и вывести на сцену актеров. А когда все было готово – на сцену вывели, верней выпнули и его самого. Но все это он осознал потом…
Из посольства лейтенант решил двигать в «розовый дом». Оттуда постоянно ходили транспорты на аэродром и обратно, большим группам советских специалистов передвигаться по Кабулу без охраны было уже опасно. У моджахедов появлялось все больше современных снайперских винтовок и взрывных устройств, нанести удар и уничтожить десяток-другой шурави в неохраняемом транспорте – такой возможности не упустит ни один дух. А оттуда с аэродрома с попутным бортом можно было вылететь в Джелалабад, в бригаду. В Кабуле ему делать нечего…
– Колян! Колян, ты что ли…
Скворцов недоуменно обернулся, дело было уже на самом выезде из посольства. Чем-то неуловимо знакомый загорелый, наголо обритый молодой человек остановил свою Волгу прямо под шлагбаумом и смотрел прямо на него…
– Это вы мне? – уточнил он, человека из Волги он не узнал.
– Да тебе, Колян, ты что как неродной…
– Проезжаем, что встали! Проезжаем! – занервничал охранник на шлагбауме. Его можно было понять – совпосольство было приоритетным объектом для атаки духов и то что машина застряла под открытым шлагбаумом ему совсем не нравилось.
– Щас проедем, командир…
Человек газанул, ловко вывернул руль, припарковав Волгу рядом с воротами. Открылась дверь…
И тут Скворцов узнал водителя. Узнал и удивился, почему не узнал раньше. Хотя неудивительно – в школе он учился на класс младше и хипповал, носил длинные волосы как девчонка. Не раз волосы подвергались принудительному укорачиванию посредством физрука, завуча и ножниц – но Женька «Рука» продолжал хипповать и тратить все свои скудные пацанские средства на пластики с записями западных групп, какие можно было достать в Москве лишь по большому блату…
– Рука…
– Узнал… Узнал, сукин сын…
– Что с твоими волосами?
– Да ну их… Тут и так палит, а с волосами еще… Ты то где? Я и не знал что ты тут.
– Да так… В Джелалабаде…
– Если хочешь пулю в зад – поезжай в Джелалабад!
– Примерно так…
– У тебя время есть? – Рукохватов посмотрел на часы
Скворцов прикинул. День в самом разгаре, куда, собственно, торопиться…
– Да есть немного…
– Поехали, пообедаем…
– А шеф твой? – Скворцов издевательски кивнул на белую Волгу
– Да брось. Я тут так… подай-принеси… Разгонная это. А у меня сейчас обеденный перерыв и я, как любой советский человек, имею право нормально пообедать. Поехали!
* * *
На противоположной стороне улицы невысокий человек, неспешно шествовавший по тротуару и исполнявший роль выводного75 поднес к губам портативную рацию.
– Машина пошла…
На следующем же повороте к белой Волге, записанной за аппаратом Главного военного советника в Афганистане, пристроилась желтая Волга такси, ее сменила старенькая но еще бодрая Тойота. Так, сменяясь, две эти машины повели машину с двумя шурави по городу…
* * *
Но произошло еще кое-что, о чем не знал никто – ни сотрудники совпосольства, ни следившие за Скворцовым сотрудники ХАД. Рядом с совпосольством, в одном из домов сидели трое, в их распоряжении был фотоаппарат с длиннофокусным объективом, подзорная труба, несколько блокнотов, карандаши и много, очень много времени. Квартира эта числилась за советническим аппаратом, но использовали ее далеко не советники. Использовали ее заговорщики. Кропотливо, день за днем, сменяя друг друга, они фиксировали все, что происходит у посольства и в самом посольстве, накапливали информацию. Стандартные контрразведывательные мероприятия против них не срабатывали – потому что среди них были и те, кто отвечал за контрразведывательный режим посольства и других режимных совобъектов на территории столицы ДРА Кабула. Они понимали, что вполне возможно, то что они делают, будет расценено как государственная измена при определенных обстоятельствах. Но они продолжали это делать…
ПОТОМУ ЧТО ПО-ДРУГОМУ СПАСТИ СТРАНУ БЫЛО НЕВОЗМОЖНО…
Владимирская область, Александровский район. Садово-огородное товарищество. Поздняя весна 1987 года
Увы, но нормальных электричек в Советском Союзе не осталось…
В Москву теперь ходили колбасные электрички, из Москвы – садово-огородные. Ехали с Московской, Владимирской, Калужской, других областей, ехали в Москву, чтобы накупить того, что до этого вывезли из их же областей. Колбасу, крупы, сыр. Увы, и сахар – сахара теперь вообще не было, с тех пор как наивный и глупый, откровенно глупый генсек начал антиалкогольную компанию. Как и все кампании в Советском Союзе антиалкогольная кампания попахивала откровенной дурью, перегибами, кампанейщиной и штурмовщиной. Вырубали виноградники, которые растить и растить десятки лет, запрещали пиво – и в то же время можно было достать дешевое крепленое вино и водку. Водка всегда была у таксистов, даже по ночам – за три цены. Возникло выражение «час волка» – согласно указу, продажа крепкого спиртного начиналась в двадцать три-нуль-нуль, когда стрелка на часах, украшающих Московский театр кукол, останавливалась как раз напротив фигурки этого зверя.
Но было кое-что еще. В отличие от прежних эта кампания дышала откровенным цинизмом она показала, насколько глубоко пустила корни криминальная экономика. Как и в Соединенных Штатах Америки, в Советском союзе сухой закон активно использовался для накопления первоначального капитала мафиозными объединениями.
Высокий, седовласый старик с орлиным профилем припарковал машину в одном из дворов, недалеко от Ярославского вокзала, закинул на плечо рюкзак, вышел на улицу. Машину он оставлял спокойно – вряд ли кто позарится на пожилой Москвич 2140. Оглядевшись по сторонам, старик влился в поток людей, неспешно текущий к площади трех вокзалов…
Во всем этом – если бы кто-то обратил на это внимание – было что-то ненормальное. Сам этот старик сильно контрастировал со всем – с непритязательной, в пятнах одежонкой, с замызганной кепкой, с притороченной к рюкзаку лопатой, с торчащими хлыстами саженцев. Ну не похож был это крепкий еще старик на обычного московского дачника, спешащего рано утром в субботу на свои шесть (а у кого и три) соток, дабы успеть вскопать гряды и посадить картошку пока светит солнышко, и на небе ни тучки. Скорее этому старику подходил строгий деловой костюм или военная форма, если посмотреть на его выправку. Но старик был одет именно так, он безропотно толкался в очереди пригородных касс, в привокзальном ларьке купил несколько истекающих жиром пирожков и бутылку виноградного сока, и даже выругался матом, очень уместно и сочно, когда кто-то, спеша к поезду, пихнул его в спину. И все-таки – что-то здесь было не так.
Старик ехал больше часа на электричке, идущей к Александрову, одному из небольших городов Владимирской области, конечной станции для московских электричек. Он сидел на грязной деревянной скамейке, пачкаясь жиром съел два пирожка запил их виноградным соком и бутылку запихнул под диван, как это все делали. Соседи задумали «забить козла» – но старик отказался, вытащи какую-то газету и погрузился в чтение…
Наверняка, те кто ехали в одном вагоне с этим стариком сильно удивились бы, что спроси сейчас старика, кто сидит ближе к окну слева на третьем ряду с конца вагона – и он ответит без запинки и не только ответит – но при необходимости нарисует портрет, который теперь под влиянием милицейского сленга стали называть «фоторобот». Старик помнил облик каждого из более чем ста человек ехавших с ним в одном вагоне он помнил кто уже вышел из вагона и кто на какой станции вошел
Он всё помнил…
На одной из последних перед Александровом станций старик вышел. Протолкался к выходу, вышел на полупустую бетонную платформу в числе таких же, как он дачников, постоял, посмотрел. И когда хвост электрички скрылся за поворотом, а дачники редкой цепочкой тронулись в лесополосу – пошел и он.
Идти было легко. Весна выдалась дружной, не затяжной, и почва сейчас уже подсохла настолько, что самое время было заканчивать с посадкой картошки, а не начинать сажать. Снег уже весь сошел, оставив замусоренную окурками и осколками бутылок по обе стороны натоптанной людьми в лесу тропинки, землю.
Старик шел не спеша, он наслаждался этим неспешным походом по русскому перелеску, наслаждался русской природой, наслаждался пеньем птиц. Последнее время старик обитал в городе, и на природу выбирался редко – и ему ее не хватало. Ведь он родился совсем недалеко от этих мест, в маленькой деревеньке на взгорке, которую придурок – кукурузник признал бесперспективной. Он тогда был в Китае, он был там уже несколько лет и человек по имени Мао Цзе Дун публично назвал его своим другом. У старика была сложная судьба. Его мать уехала в деревню и родила его без отца – только потом он узнал, что его отцом был испанский коммунист, один из активных участников Коминтерна. Несмотря на то, что он был сыном врага народа – еще оставшиеся у отца друзья протолкнули его в госбезопасность и направили советником в Китай. Тогда официально Советский Союз делал ставку на режим Чан Кай Ши, и его советническая должность почти ничего не значила. Но он делал свою работу, он искренне помогал китайским коммунистам, он спал вместе с ними в землянках и делил с ними скудную пищу, его не один раз могли убить, но он выживал, он переплывал Ян-Цзы вместе с Мао и его бойцами. И после победы КПК оказалось, что основную работу в Китае сделал как раз он.
Он до сих пор хорошо помнил Мао. Тогда он был скромным, и очень мудрым человеком, это потом он испортился, его испортила неограниченная власть. С Мао было очень интересно разговаривать, он никогда не твердил заученные догмы, он искренне старался докопаться до самой сути учения Маркса, Энгельса-Ленина, он внимательно читал книги, делал выписки, спрашивал мнение близких ему людей о то или ином фрагменте книги. Ему важно было не просто тупо заучить формулировки – а понять их, возможно в чем то и переделать, чтобы применить к Китаю. Мао искренне верил в коммунистическое будущее Китая – и старику было смешно слушать громогласные речи, в которых Мао потом представляли чуть ли не агентом ЦРУ. Гегемонисты – вот ведь какое выражение кто-то придумал. Китайские гегемонисты.
У тебя в стране произошел капиталистический переворот – это сказал Мао, когда его отзывали обратно76. Те люди кто пришел к власти – они больше не будут идти к коммунизму. Наоборот, они будут идти к капитализму, чтобы присвоить народную собственность и править в своих провинциях и уездах как капиталисты. Все это было после Двадцатого съезда КПСС. Мао не предложил ему остаться – знал, что это невозможно. Но предупредить – предупредил, это все что он мог сделать для своего русского друга.
Напоследок они обнялись…
После его возвращения в страну, он узнал, что деревню его сносят. Мать он перевез к себе в город – но в городе она так и не прижилась, умерла вскорости. Поскольку он долгое время работал в Китае – на него поглядывали с большой опаской, не подпускали к оперативной работе. Сослали в Высшую школу КГБ СССР в Минске, преподавателем – все-таки опыт у него был и немалый. Но связей с друзьями, находящимися на оперативной работе он не терял. Его лично знали Сахаровский и Мортин77, ценили его как настоящего разведчика, пусть и попавшего объективными обстоятельствами в немилость. Потом его перекинули на подготовку кадров для «братских компартий» – это было смертельной ошибкой для тех, кто сейчас правил в КГБ СССР. Он готовил кубинцев, алжирцев, румын, восточных немцев – и везде он заводил друзей, везде оставались люди, кто считал его своим учителем. Он не знал, когда и зачем это пригодится – но он плел свою сеть, словно по указанию свыше. Потом когда подошел возраст – его перевели в армию и направили в группу Генеральных инспекторов министерства обороны – синекура для отставников в генеральском звании. Но не для него – именно там, в армии он нашел людей, которые думали так же, как думал он которым было не все равно на то, что происходит с их Родиной. И теперь эта сеть, охватывающая больше десятка стран, должна была пригодиться.
* * *
Садово-огородное товарищество было обжитым, было видно что люди пришли сюда уже давно Вся его территория была огорожена покосившимся серым дощатым забором из горбыля, ворота были распахнуты настежь, дорожки – заасфальтированы как положено а не засыпаны щебнем, как это делают в последнее время. Аккуратные домишки-скворечники, на одно, реже на два окна, где-то и банька. Плодовые деревья, уже зазеленевшие голыми ветками. Копающиеся в земле дачники – тогда это были настоящие фанаты дачного труда, участок не был жизненной необходимостью как в девяностые.
Генерал в отставке медленно пошел по дорожке, приглядываясь к номерам улиц. Здесь он был впервые, это товарищество и этот номер участка, а также процедуру контакта ему удалось узнать с трудом. Ему ее назвал человек, сидящий в Нижнем Тагиле в ментовской зоне, по сфабрикованному обвинению о злоупотреблениях. Таких в Нижнем Тагиле было немало – гэбье жестоко расправилось с проигравшим противником, сломала годами выстраивавшуюся систему охраны правопорядка в стране. Не щадили никого…
Вот и улица. Десятая улица, одна из последних, так в этом товариществе двенадцать. Двенадцатая примыкает напрямую к лесу и начала застраиваться совсем недавно.
Взглянув на часы, генерал свернул в десятую улицу, зашагал по ней, присматриваясь к дачным домикам, принимавшим своих хозяев первый раз в этом году…
Нужный ему участок он нашел почти сразу, равно как и его хозяина. Участок как участок – шесть полновесных соток земли, новомодный щитовой домик, приличный на вид, крашеный в вездесущий синий цвет, в тот же самый, каким красят кабины тракторов Беларусь. Чуть дальше, в глубине участка – банька, небольшая, сложенная из полновесных, пузатых бревен без окон, не обшитая. Ни одного плодового дерева на участке, только грядки и теплицы…
Генерал остановился, наблюдая за хозяином…
Хозяин участка занимался сейчас тем же самым, чем занимались все огородники в это время – налегал на лопату. Копал, проще говоря. Лопата казалась игрушечной в его руках, он копал быстро и не совсем аккуратно, не наваливаясь на лопату ногой, только руками – вгонял лопату в почву на полный штык и вываливал очередной кусок чернозема. Равнять не равнял – но рядом, на соседней еще не вскопанной грядке лежали грабли для разравнивания вскопанного и стояли два ведра – то ли с картошкой или еще чем на посадку, то ли с удобрением…
– Вы подходите поближе… – внезапно крикнул хозяин участка, не разгибаясь над грядкой – тут собаки нет…
Гость зашел на участок, по вытоптанной дорожке направился к хозяину…
– Доброго здоровья…
Хозяин ничем не выдал своего удивления – именно это приветствие было началом сложного, трехступенчатого пароля, меняющегося в зависимости от обстоятельств и совсем не похожего на пароль…
– Доброго здоровья и вам, уважаемый…
– Смотрю, человек работает, рук не покладая, думаю, дай помогу…
– И это дело. Друзьям надо помогать.
– Друзьям и в самом деле надо помогать. Особенно тем, кто не с нами.
– Тем, кто не с нами – в особенности.
Это был необычный пароль. Значение имело приветствие и ключевые слова – не все предложения, а ключевые слова, вставленные в любое предложение в соответствии с контекстом и ситуацией, в которой эти слова произносятся.
Хозяин участка разогнулся, играючи всадил лопату в землю на весь штык…
– Да вы снимайте рюкзак свой. Давайте, помогу…
А заодно и проверю – нет ли там оружия или чего в этом духе.
Хозяин помог гостю сбросить рюкзак с саженцами, отнес его к домику…
– Что за саженцы?
– Яблоня. Белый налив. Из питомника.
Хозяин огляделся по участку, прикинул
– Посадим. Не выбрасывать же… Яблоки – дело хорошее…
– Я к вам от Чередниченко.
– Хозяин участка понимающе кивнул
– Как он?
– Трудится. Зарабатывает на условно-досрочное.
– Понятно…
Хозяин участка зашел в домик, вынес еще одну лопату.
– Поможете? Вдвоем веселее, да и справимся быстрее. Потом попаримся, да и поговорим…
* * *
Банька пахнула в лицо жаром, еловым хвойным настоем, тяжелым, мокрым паром – насчет пара у каждого свои вкусы, тут у них с хозяином баньки сильное расхождение. Генерал любил пар сухой, финский, пар сауны, а не бани…
– Ну, Иван Иванович… – хозяин бани в переднике ждал генерала, держа в каждом руке по большому, разлапистому венику – за работу и расплата как говорится. Будем экзекуцию пополам с дознанием проводить…
– Павел Иванович. Невиновный я, гражданин начальник … – пробурчал генерал, ложась лицом на полог
– Ну, это все говорят… Знаете как говорится – отсутствие судимости это не ваша заслуга, а наша недоработка.
Через два часа – уже темнело – оба они, хозяин и гость, сидели прямо в бане, на пологе, бок о бок. Один – высокий, крепкий несмотря на возраст, но худощавый, второй – ниже на голову с лишним, но словно сделанный из стали. Даже не из стали – из чугуна, доброго русского чугуна, этакая глыба, какую не поднимешь. Гость и хозяин – каждый ревностно хранил секреты свои и хотел получить доступ к секретам другого. Что из этого могло получиться из такого разговора, где оба собеседника обладали достаточной долей профессионализма, чтобы не дать себя, выражаясь уголовным жаргоном «развести втемную»… Наверное, даже Господь Бог не смог бы предсказать результат такого разговора.
Хозяин занес в парилку две огромные, литровые кружки с квасом – как раз после парной. Жар уже утихал, в печи уютно потрескивали угли. Было хорошо – так хорошо, как бывает хорошо только после русской бани, когда рождаешься заново.
– Ну, а теперь, Павел Иванович, попарились, как говорится, пора и честь знать. Слушаю вас внимательно, что вас интересует…
Оба, и гость и хозяин понимали, почему они говорят в парилке, почему не в предбаннике за столиком. Ни одна аппаратура, что подслушивающая, что записывающая, не выдержит условий парилки. Да и где ее прятать – в заднице, простите?
– Многое… – спокойно ответил гость – меня многое интересует. Например, меня интересует – вы до конца службы собираетесь скрываться в областном УВД, под званием на три порядка ниже вашего действительного звания – или все-таки пора вернуться в бой?
Хозяин пожал квадратными плечами
– Звание как звание Меня вполне даже устраивает. До пенсии дослужу и ладно.
– Да? – гость нехорошо улыбнулся – а это порядочно, товарищ генерал-лейтенант? Вы не пытались выяснить – кто из ваших еще жив и здоров? А? Кто сидит! Кто уже… в земле лежит! А ты отсиживаешься тут, козлина!
Даже огромный опыт гостя не помог ему – да и что поможет, если на тебя бросается разъяренный носорог. В хозяине было за сотку живого веса и вся эта сотка – налитые чугуном мышцы. Раньше про таких говорили – подкову руками согнет…