Следы со свастикой

Две недели дивизия шла маршем. В Праге зрело восстание против немецких оккупантов. Чешский национальный совет контролировали коммунисты, подпольную комендатуру «Бартош» – сторонники западного образа жизни. Выяснять отношения было не время.

3 мая, когда в расположение Буняченко прибыли представители повстанцев, дивизия стояла в сорока километрах от города. Восставшие просили помощи. Генерал Власов им категорически отказал, резонно полагая, что это вызовет потерю времени.

Однако командующий 1-й дивизией РОА генерал Буняченко принял другое решение, пообещал подтянуть войска. Чем он руководствовался, загадка. Уж явно не соображениями оказать безвозмездную помощь братскому славянскому народу. Возможно, в дальнейшем собирался просить политического убежища в демократической Чехословакии, куда придут американские войска. Однако отдавать союзникам Чехословакию Советский Союз не собирался.

Переговорщики пришли к соглашению с власовцами, дали им проводников и карты города. 5 мая в Праге немецкие административные учреждения подверглись атаке. Вспыхнули стычки и перестрелки. Тяжелый бой разгорелся у здания Чешского радио. На улицах возводились баррикады и заграждения.

Командующий группы армий «Центр» Фердинанд Шернер стянул к Праге все имеющиеся войска, двинулся на восставших. Советских и американских войск поблизости не было. Немцы предполагали, что легко потопят восстание в крови.

Генерал Буняченко переговорщиков не обманул и 7 мая отдал войскам приказ о переходе в наступление. Он уже знал, что американцы не планируют марш на чешскую столицу, и все же решился брать город. Что двигало предателем, неизвестно.

Буняченко был членом коммунистической партии, прошел Гражданскую войну, сражался в Туркестане с басмачами, затем учился в Военной академии имени Фрунзе, воевал на озере Хасан. В сорок втором командовал стрелковой дивизией на Закавказском фронте, в конце года попал в плен, но предпочел не геройствовать, подал рапорт о вступлении в ряды Русской освободительной армии, где и сделал неплохую карьеру.

Наступление на Прагу дивизии Буняченко стало для немцев полным сюрпризом. РОА давно не подчинялась германскому командованию, но немцы и представить не могли, что ее солдаты развернут штыки против них. К вечеру 5 мая власовцы развернулись в боевой порядок и обрушились на город с юга. Стрелковые полки блокировали аэродром в Рузине, где стояли реактивные истребители, захватили мосты через Влтаву, устремились в центр чехословацкой столицы. Артиллерия обстреливала штаб германского командования и места скопления эсэсовцев. Подвести свежие силы немцы не могли, дороги были перерезаны.

Действия дивизии РОА были, как это ни странно, грамотными и решительными. Она полностью очистила от немецкого гарнизона большую часть города.

Генерал Шернер вел переговоры с повстанцами о выходе своих войск без боя. Ему каким-то образом удалось поладить с ними, и немцы стали покидать Прагу.

Но порадоваться победе власовцам не довелось. Боясь реакции Советского Союза, Чешский национальный совет потребовал у Буняченко покинуть город. Тот и сам понимал, что союзники сюда не придут. А прибытие Красной армии, с которой ему меньше всего хотелось встречаться, – дело пары дней.

На запад вслед за немцами ушли почти все. Остались только раненые в госпиталях и небольшие разрозненные подразделения. 8 мая чешские партизаны схватили и передали советским властям начальника штаба вооруженных сил КОНР генерала Трухина. Власов и Буняченко были пока в бегах. Утром 9 мая войска 1-го Украинского фронта вступили в город, практически не встречая сопротивления.

– А ничего, красивый городок, – вынес вердикт Зацепин, крутивший головой, как сыч.

В плотно застроенных старых кварталах разрушений было немного. Авиация в городе не работала, а артиллерия Буняченко обстреливала лишь отдельные районы. Мирные жители выходили из домов, робко поглядывали на освободителей. Никто не знал, что такое Красная армия. Люди боялись неизвестности.

«Виллису» пришлось опять уйти на обочину. Колонна догнала его и гудела, требовала пропустить. Боевая техника втягивалась в узкие улочки.

Из подъезда вышла женщина в клетчатом пальто и берете, попятилась, прижала ладонь к губам и торопливо исчезла в темноте. Это было нормально. Ничего, стерпится, слюбится.

Весь предыдущий день у подчиненных майора Брагина был посвящен работе с перебежчиками. Трудились они в походных условиях, армия на месте не стояла. Бледные лица немецких офицеров проходили перед их глазами. Бывшие сотрудники абвера, потерявшие последние ориентиры, массово сдавали своих коллег, агентов, обосновавшихся в советском тылу. Некоторые просили дать им пистолет с одним патроном, другие, наоборот, цеплялись за жизнь и готовы были рассказать все.

О капитуляции Германии еще никто не знал, когда майор Брагин был вызван к начальнику армейского управления. Полковник Ларионов выглядел страшно, весь бледный, издерганный, черные круги под воспаленными глазами. Люди забыли, что такое сон. Расхожая поговорка «После войны отоспимся» пока не работала. Война закончилась, но не для всех.

– Забудь, майор, о том, что ты делал до текущей минуты, – без обиняков заявил полковник Ларионов. – Все твои дела будут переданы капитану Астафьеву. Завтра утром мы входим в Прагу. Надеюсь, сопротивление будет незначительным, мы быстро займем город и перекроем все выезды из него. Твоя первостепенная задача – штандартенфюрер Отто фон Шломберг, барон, начальник пражского отделения шестого управления РСХА, занимавшегося внешней разведкой. Он должен быть взят в живом и неповрежденном виде. Это не моя прихоть и даже не требование фронтового управления. Бери выше. Приказ поступил из Москвы от самого товарища Меркулова. Этот фон Шломберг – фигура одиозная, крайне информированная. Можно сказать, ас разведывательного дела. Человек умный, хитрый, но, как теперь выяснилось, не всегда умеющий просчитывать шаги и имеющий проблемы с прозорливостью. До убийства Гейдриха в сорок втором году – а это, если помнишь, был печально известный протектор Богемии и Моравии, правая рука Гиммлера, – был его доверенным лицом. Можешь представить, в какие секреты рейха посвящен этот господин. Получишь фото и все материалы, которые удалось собрать. Предвосхищаю твой вопрос: чего бы Шломберг сидел в Праге и ждал, когда его приберут советские органы? Удивлю тебя. До последнего времени он там сидел, рассчитывая сдаться американцам. Немецкая разведка уже хромала, не знала, что дальше Пльзеня генерал Паттон не пойдет. Когда это выяснилось, началось восстание, потом на город свалились власовцы, нарушившие присягу, данную мертвому фюреру. В окружении Шломберга есть наш агент с псевдонимом Клест. По национальности прибалтийский немец, советский гражданин Карл Винс, надежный и проверенный сотрудник. Он много лет работал на разведку. Так получилось, что первыми в город входим мы. Получен приказ не ждать, пока развернутся разведывательные структуры, приложить все усилия к поиску и поимке Шломберга. Нашему сотруднику барон доверяет. У Винса была возможность регулярно выходить на связь, что он и делал. Захватить барона раньше не выходило. Чешские подпольщики несколько раз получали эту задачу и не справлялись с ней. Шломберга надежно охраняли. Все последние дни барон находился в Праге, в подвале своего управления. Тянул до последнего. Впрочем, под защитой собственных войск он неплохо себя чувствовал, готовился к эвакуации. Далее все произошло стремительно. Восстание в городе, атака власовской дивизии, и намеченные тропки оказались отрезаны. Приближенные его предали, свалили из города без предупреждения. Он тоже пару раз пытался вырваться, но вынужден был возвращаться и сменил убежище, сидел в подвале крупного магазина, расположенного на Иржинской улице. Немецкие войска уходили из города, а барон не мог к ним прорваться. Район, где он находился, заняли власовцы. Просто так к своим не просочиться. С ним эсэсовская охрана, пара приближенных, документы, которые он планирует вывезти на запад. Без этих бумаг барон союзникам не больно-то нужен. В последнем сообщении от Клеста говорилось, что Шломберг собирается менять убежище. У него есть новый план насчет того, как выбраться из города.

– Последнее?.. – спросил Брагин.

– Да, последнее. – Полковник поморщился, он не любил, когда его перебивают подчиненные. – Больше Клест на связь не выходил, и это нас сильно тревожит. Радисты постоянно в эфире, ловят все сигналы, поступающие из Праги. Клест мог провалиться, погибнуть, получить ранение. Во время его последнего сеанса на улицах велись перестрелки. Уже двенадцать часов нам ничего не известно о местонахождении Шломберга. Имеются несколько адресов в городе, их передал нам Клест. Барон может быть там. Это необходимо проверить. Будем надеяться, что Клест с нами еще свяжется. Если же нет…

– Позвольте уточнить, товарищ полковник. Утром текущего дня Шломберг еще находился в Праге. С ним архив, приближенные и охрана. Можно не сомневаться в том, что в критической ситуации он все это бросит и побежит налегке. Мы появимся в Праге только завтра. Допустим, город будет перекрыт. Но с сегодняшнего утра до завтрашнего пройдут целые сутки. Немцы из Праги ушли. Власовцы тоже. Мне жаль, товарищ полковник, но эта затея…

– Я понимаю не хуже тебя, майор, – заявил Ларионов. – Шломберг не дурак, не будет сидеть без дела в пустом городе. Не исключено, что он уже скрылся. Но точно мы не знаем. Возможен миллион обстоятельств. Изучи материалы, карту города. Потребуются войска – обращайся, привлекай чешских коммунистов и подпольщиков. Тебя сведут с ними. Обыщи этот чертов город, прояви инициативу, фантазию, воображение. Да, девяносто процентов, что барон сбежал. Тогда ты должен проследить его маршрут – пеший, автомобильный, какой угодно. В полный рост на запад он не пойдет. Там власовцы, да и наши уже подпирают. Если выяснишь, что Шломберг добрался до союзников, то добудь подробную информацию. Кому и когда он сдался, номер части, кто командир. Будем связываться с американцами, давить на них. Высших чинов СС они как правило нам возвращают, боятся запачкать ручки. В общем, ты понял меня. У тебя карт-бланш, соответствующий мандат будет выписан.

– Я понял, товарищ полковник. Разрешите получить материалы?

Штандартенфюрер СС Отто фон Шломберг был крепким орешком. С тридцать шестого года в СС. Он курировал разведывательные структуры на территориях, оккупированных рейхом, включая Чехословакию и Советский Союз. Барон лично отправлял агентов в чешское Сопротивление и контролировал их внедрение на освобожденных территориях СССР. Можно было долго не гадать о том, какой именно архив он собрался вывезти и передать западным спецслужбам.

Сведения о наличии семьи источники не сообщали. Деятели подобного уровня умеют их скрывать.

С фотографии смотрел пожилой сухопарый господин с тяжелым взглядом и крупной проплешиной выше лба, которая его не портила, а только добавляла импозантности. Рост метр восемьдесят, телосложение спортивное. В послужном списке репрессии в сорок втором против жителей Праги, участие в «окончательном решении еврейского вопроса» и в кровавом подавлении Варшавского восстания в сорок четвертом.

Агент Клест был невыразителен, но имел запоминающийся взгляд. Средний рост и вес, обычное лицо. Звание – штурмбаннфюрер, но форму он предпочитал не носить, будучи кабинетным работником. Клест неоднократно связывался с надежными товарищами из чешского коммунистического подполья, так что там его должны были знать.

Зацепин вывел машину на проезжую часть. Узкая улочка освободилась. Дома здесь уцелели, только в окнах были выбиты стекла, на стенах зияли отметины от пуль и брызги крови.

Прага становилась выше, солиднее. Дорога расширилась. «Виллис» миновал площадь, подвергшуюся артобстрелу. Ее обрамляли рослые четырехэтажные дома, возведенные в стиле барокко. Часть кладки была выбита, под стенами валялся мусор. Какие-то люди в штатском сгребали его лопатами, опасливо косились на машину, проезжающую мимо.

Глаза офицеров фиксировали окна зданий. Опасность, видимо, сохранялась, но не такая, как в Берлине, где снайперы и гранатометчики наперебой палили из-за любого укрытия. Оконные проемы были зашторены. Из них иногда высовывались любопытные носы.

Южную границу площади венчал двухбашенный католический храм. Острые шпили цепляли небо. Одна из башен была черной от копоти, в кладке зияли дыры. Видимо, с верхотуры отстреливался пулеметчик и усмирить его удалось только выстрелом из орудия.

За площадью в южном направлении тянулась широкая улица. Дома на ней имели повреждения. Покосилась табличка, извещающая, что здесь всегда можно купить свежий хлеб и плетеные булки. Вдоль дороги стояли тридцатьчетверки, зевали водители в шлемофонах.

Автоматчики вели навстречу «Виллису» группу пленных. Их было человек двенадцать, все в немецкой суконной форме, но без головных уборов, ремней, знаков отличий. У некоторых на рукавах сохранились трехцветные бело-сине-красные повязки, грязные, скомканные. Автоматчики толкали пленных, подгоняли, кричали на них матом. Те в долгу не оставались, отвечали тем же. Высокий мужчина с подбитым глазом пытался что-то сказать конвоиру, но тот лишь ударил его по шее прикладом.

– Что за публика, товарищ майор? – спросил Зацепин и так вывернул голову, что чуть не протаранил фонарный столб.

– На дорогу смотри, – проворчал Влад. – Это власовцы, так называемая Русская освободительная армия. Основные части ушли, но кто-то остался, и вот теперь наши ребята их отлавливают.

– А что за повязки трехцветные? – не унимался старший лейтенант. – Никогда таких не видел.

– Флаг Российской империи, – пояснил всезнающий Марецкий. – С ними белые в атаку ходили в Гражданскую. Только у них на флаге еще герб присутствовал, общипанная двуглавая птица. В общем, устаревшие, отжившие и никому не нужные символы. Власовцы их воскресили. Ведь они уверяют, что не за фашистов воюют, а за некую Россию, свободную от большевиков, за народ. А немцы – так, временные союзники. На самом деле те еще прихвостни.

– А чего они на Прагу-то пошли, против своих хозяев выступили, вытеснили их из города? – спросил Зацепин.

– Это их грехи не умаляет, – отрезал Коломиец. – Раньше надо было думать. Прагу мы и без них взяли бы. Надо же, помощники нашлись! Моя бы воля, всех бы к стенке поставил. Они ведь против страны пошли, своего народа. Так что как ни копошись теперь, а отвечать придется.

Тут вдруг позади прогремел нестройный залп. Зацепин от неожиданности выпустил баранку и чуть снова не въехал в фонарный столб. Заскрипели тормоза. Офицеры вскочили, схватились за автоматы.

– Вот черт! – заявил Макар Филимонов и облегченно выдохнул. – Предупреждать надо.

Пленных далеко не погнали, расстреляли за пустырем, даже не дав толком выстроиться. Там валялись мертвые тела. Тот самый детина еще сползал, скребя ногтями по кирпичной кладке. Прогремела добавочная очередь. Дернулся еще один раненый и тоже отмучился. Красноармейцы забросили автоматы за спины, сломали неровный строй.

– Все правильно, туда им и дорога, – процедил Коломиец. – Собакам собачья смерть. Без суда и следствия, по законам военного времени.

– А убирать их кто будет? – спросил Марецкий.

Расстрельная команда вышла на дорогу, построилась в колонну по два. Немногочисленных мирных жителей как ветром сдуло с улицы.

– Решат вопрос, не волнуйся, – отмахнулся Филимонов. – Передадут кому надо, пригонят пленных немцев и уберут.

В душе майора Брагина остался неприятный осадок. Предателей он, мягко говоря, не любил и тоже считал, что каждый должен получить по заслугам. Измена Родине – определенно вышка. Но что мешает хоть как-то соблюсти законность? Это не критический сорок первый, когда на все формальности не хватало времени и имелся соответствующий приказ. Сейчас такового не было. Даже предатели имели право на суд. Но подобные мысли он никогда не озвучивал и сейчас не стал, отделался молчанием.

Глава 2

– Проходи, майор, садись, если место найдешь. – Полковник Ларионов уже не казался таким дерганым, говорил нормальным голосом.

Тому имелась причина. В помещении присутствовала женщина. Ларионов даже подбоченился, поглядывал свысока.

Чуток помедлив, Брагин вошел внутрь. Его сотрудники остались в коридоре.

Управление временно разместилось в здании районного магистрата, недалеко от Староместской площади. В окно виднелся величественный шпиль католического собора, грудились оранжевые крыши. В этом районе было много архитектурных творений в стиле барокко и модерн. На улице Строжевской, где находился магистрат, преобладала средневековая архитектура или здания, стилизованные под старину. Это было безумно красиво, но времени на осмотр достопримечательностей у офицеров не было. Пока они кружили по центру, видели собор Святого Вита, каменные мосты через Влтаву, ратушу с курантами, памятник Яну Гусу на Староместской площади.

Да и этот кабинет выглядел очень даже неплохо. На полу паркет, на стенах портреты каких-то людей в жабо и камзолах. С потолка свешивалась хрустальная люстра.

Присесть в кабинете было действительно негде. Оба венских стула для посетителей были заняты. У дальней стены расположились мужчина и женщина в гражданской одежде. Они вопросительно уставились на полковника, но тот сделал вид, что этого не заметил, сидел за столом, перебирал пухлые папки.

– Съездил по полученным адресам? – осведомился Ларионов.

– Так точно! – ответил Влад. – Посетили оба адреса на улицах Клаймо и Имерецкой. Соседи принципиально не хотели с нами общаться, делали вид, что ни слова не понимают по-русски. А у нас с чешским языком… сами понимаете. В школе не проходили. – При этих словах барышня, сидящая у стены, бледно улыбнулась, но быстро исправила ошибку, вернула каменное лицо. – Мы взломали замки, вошли внутрь, тщательно все осмотрели. Можно с уверенностью сказать, товарищ полковник, что в эти квартиры уже месяц никто не заходил. Наш агент там не объявлялся. Какие будут указания? Товарищ Клест, предполагаю, на связь не вышел?

– Не косись на этих людей, – сказал полковник. – Они посвящены в наш вопрос и знают товарища Винса. Это чешские коммунисты, они поддерживали связь с нашим агентом, говорят по-русски. За них поручился сам товарищ Дворжак, глава коммунистической фракции в Чешском национальном совете. Они принимали участие в восстании и тоже озабочены судьбой пропавшего Клеста. Кстати, именно с радиостанции, находящейся на их явочной квартире, Карл Винс выходил на связь. Познакомьтесь. Товарищи Франтишкова и Горан. А это наш сотрудник, начальник оперативного отдела майор Брагин Владислав Алексеевич.

Мужчина поднялся, протянул руку.

– Меня зовут Милош, – произнес он с сильным акцентом. – Поручик Горан, начальник разведывательного отдела Первой освободительной чешской бригады.

Звучало это солидно, хотя и не особо серьезно.

Влад сдержал улыбку, пожал протянутую руку. Она была уверенной и крепкой. Мужчине было слегка за тридцать, статный, черноволосый, с открытым правильным лицом.

– Вы бывший военный, товарищ Горан?

– Нет, – ответил чех. – До войны работал инженером на авиазаводе. Мы выпускали детали и узлы для гражданских самолетов. Несколько раз приезжал по обмену опытом в Москву. Это было до того, как Гитлер объявил Судетскую область территорией рейха. Звание получил уже в подполье, после выполнения нескольких ответственных заданий.

«В Москве-то тебя, дружок, и завербовали любезные дяди из НКВД, – подумал Влад. – Хотя, возможно, и тети».

– Ханна Франтишкова, – назвалась женщина, встала, протянула узкую ладонь, и Брагин ее осторожно пожал. – Работаю помощницей товарища Дворжака, поддерживала связь с советскими органами, состояла в комитете, занимающемся вопросами безопасности.

«Не замужем», – подумал Влад.

Женщине было в районе тридцати. Пепельные волосы, стянутые резинкой на макушке, бледное лицо, истончившаяся кожа, тонкие, плотно сжатые губы. Говорить о привлекательности этой особы было неуместно. Детали ее фигуры тонули в складках мужской одежды. На поясе, как и у Горана, висела кобура с «парабеллумом». Стало быть, оба они имели право носить оружие. Глаза внимательные, пытливые, но без чрезмерности. Русский язык у Ханны был лучше, чем у Горана, но какой-то мягкий акцент все же присутствовал.

– Вы тоже поручик, Ханна?

– Нет, я не поручик. – Женщина сухо улыбнулась, дала понять, что понимает иронию. – Но я тоже участвовала в боевых действиях и кое-что в этом понимаю.

– Товарищи Милош и Ханна отличились при героической обороне столичной радиостанции, – сказал Ларионов. – Были в составе небольшого отряда повстанцев, который несколько часов сдерживал натиск эсэсовцев, пока не подошло подкрепление. – Полковник немного смутился, сделал паузу.

Можно было не спрашивать, какое подкрепление. Это были бойцы полковника Архипова, чей полк входил в Первую пехотную дивизию Буняченко. Они-то и выбили эсэсовцев из района радиостанции.

«Понятно, с кем вы, братцы и сестрицы, воевали плечом к плечу, – подумал Брагин. – Хотя союзников в критической ситуации не выбирают. Вояки Власова вас не предавали, и упрекнуть их вам не в чем».

– За этих ребят поручился лично товарищ Дворжак, – продолжал Ларионов. – Будете работать в тесном контакте. Они местные, знают город, уклад, понимают, что тут к чему, и могут оказать вам помощь. Сам понимаешь, что без них мы будем плутать в потемках. «Виллис» сдадите в гараж. Вашему отделу выделен ГАЗ-61, пикап с полуоткрытой кабиной. Два места внутри, шесть в кузове, вам хватит. У чешских товарищей есть специальные пропуска, а вам они не потребуются. Возникнет нужда в живой силе – обращайся. К штабу приписана рота НКГБ, у ее командира есть приказ оказывать контрразведке всяческое содействие.

– Спасибо, но пока не надо, – пробормотал Брагин. – Мы куда-то едем?

– Да уж не на прогулку, – заявил полковник. – Рано любоваться красивыми закатами над Влтавой. Займетесь поисками Карла Винса и штандартенфюрера Шломберга. Задание никто не отменял. Оно должно быть выполнено в кратчайшие сроки. Дороги из города перекрыты, повсюду наши войска. Допускаю, что уже поздно, но… этот вопрос мы с тобой обсуждали. По двум адресам вы уже съездили. Есть еще два. Их подсказали товарищи Горан и Франтишкова. Один на улице Рызваль, другой… – Полковник досадливо щелкнул пальцами. – Запамятовал. Эти чешские названия произнести трудно, хотя они вроде славянские.

– Другой – на улице Подбежецкой, – с готовностью подсказал Милош Горан. – Одна квартира недалеко от Пражского Града, другая – в районе Тршевице, это восточный район. Командир нашей ячейки Матей Брожек – он, к сожалению, погиб при обороне города – упоминал эти адреса как явочные квартиры на крайний случай. Та, что в Тршевице, была разгромлена нацистской службой безопасности СД буквально пять дней назад. Тогда погибли два наших товарища. Так что эта квартира теоретически может оказаться убежищем Шломберга.

– Барона надо искать, – сказал Брагин. – Но с Клестом произошло что-то непредвиденное. Его труп, как понимаю, не нашли. В живом виде он также не объявлялся. Предать не мог. Где товарищ Клест? Вряд ли он укрывается на явочной квартире подполья, когда в городе советские войска. Какой в этом смысл?

– Не исключено, что Клест ранен, – негромко сказала Ханна. – Он мог столкнуться и со многими другими обстоятельствами.

С какими, интересно? Теоретизировать можно бесконечно.

Полковник Ларионов выказывал нетерпение и поглядывал на часы. Контрразведке было чем заняться в освобожденном городе.

Майор козырнул, открыл дверь и пропустил Ханну. Какой ни есть, а воспитанный человек. Женщина благодарно улыбнулась ему и вышла в коридор.

Пропускать товарища Горана Брагин не стал. Тот для этого чином не вышел.

– Лопни мои глаза! – выдохнул Виталий Зацепин, поедая глазами Ханну. – Это что, товарищ майор?

– Это кто, – поправил его Брагин, выбивая папиросу из пачки.

На улице дул прохладный ветерок. Все красноармейцы, находившиеся поблизости, перестали заниматься своими делами и вылупились на женщину.

– Я тупею! – заявил Зацепин. – Стал стеклянный, оловянный, деревянный. Какой там еще? У меня проблемы с русским языком, товарищ майор.

– Теперь понятно, почему у нас отобрали «Виллис» и выдали вот это недоразумение. – Макар Филимонов кивнул на черный пикап «ГАЗ-61», который уже обхаживал механик, подливал масло в двигатель.

Машинка была явно не новая, успела поколесить по фронтовым дорогам под градом осколков. Двигатель работал терпимо, с небольшим покашливанием.

Милош Горан насупился. Он явно чувствовал себя неуютно в компании советских офицеров из неоднозначного ведомства. Что такое СМЕРШ, с чем его едят, славянские братья по оружию примерно представляли. Ханна загадочно улыбалась, но тоже пребывала не в своей тарелке.

– Так, во избежание досужих сплетен сразу скажу, что это местные подпольщики Милош Горан и Ханна Франтишкова. Они приданы нам в помощь и владеют тем предметом, в котором мы плаваем. Просьба их ценить и уважать, – проговорил Брагин.

Теперь улыбались все, даже сдержанный и мрачноватый Коломиец.

– Что-то не так, товарищ майор? – прошептала Ханна.

– Все так, товарищ Франтишкова, – ответил Влад. – Полагаю, мама в детстве просила вас не связываться с плохими компаниями. Вот это она самая и есть.

Судя по всему, он сказал это слишком громко. Офицеры засмеялись.

– Наш командир шутит, товарищ Ханна, – успокоил женщину Марецкий. – Мы сдержанные и сознательные товарищи. А на случай чего у вас вон пистолет на поясе висит.

– Ладно, хватит ржать! – заявил Брагин. – Повеселились, и будет. Война окончена, но не для всех. Для нашего отдела это удовольствие продолжается. Едем на улицу Рызваль. Все в машину! Зацепин – за руль, Коломиец – рядом. Остальные в кузов, да не забывайте, что мы не в Москве. Здесь действует режим повышенной опасности. Далеко ехать, Ханна?

– Три квартала, товарищ майор.

Булыжная мостовая была разбита. В этом районе повстанцы строили баррикады, валили фонарные столбы. Военные бульдозеры сгребали мусор к зданиям, освобождали проезд. На расчистке завалов трудились пленные немцы, бледные, покорные. Они таскали тяжелые глыбы, затравленно косились на автоматчиков.

Машина прыгала по колдобинам. Зацепин за рулем слал искрометные послания в адрес этих чертовых пражских коммунаров. Милош Горан сидел на продольной лавке, скромно потупившись, делал вид, что не понимает этих рулад. Филимонов и Марецкий больше смотрели на Ханну, чем по сторонам.

Неистребима мужская природа! Понимают, что хороша Маша, да не наша, а все равно таращатся и фантазируют! Ханна начинала привыкать к этому вниманию.

– Мама меня в детстве ничему не учила, товарищ майор, – сказала она. – По той причине, что ее у меня не было. Она умерла при родах, я знаю ее только по фотографиям. Меня воспитывал отец.

– Прошу простить. Не знал. Надеюсь, с вашим папой все в порядке?

– Я бы так не сказала. Его расстреляли солдаты айнзатцкоманды Рудольфа Вессинга в конце мая сорок второго года. Эсэсовцы решили, что он причастен к подполью, и даже не стали утруждаться сбором доказательств, уничтожили его в числе прочих. А отец не был подпольщиком. Он просто иногда выводил людей из города, пару раз прятал евреев в укромном закутке подвала.

– Простите.

– Так вы же не знали. – Ханна проводила глазами колонну пленных солдат вермахта, среди которых было много раненых.

От внимания майора не укрылось, как напряглись скулы на бледном лице, в серых глазах заблестели льдинки.

– Как ваш муж относится к тому, чем вы занимаетесь? – Вопрос был глупый, ненужный, но все же вырвался.

– Уже никак не относится, – ответила женщина. – Радека убили на той же неделе, что и отца. Мы оба состояли в подпольной ячейке товарища Наумана. Нас сдал кто-то из соседей. Люди из гестапо сломали дверь, мы бежали по пожарной лестнице. Я спрыгнула вниз, а Радек полез на крышу, да еще и кричал. Он это сделал намеренно, чтобы гестаповцы побежали за ним, а не за мной. Они застрелили его, когда он прыгал с одной крыши на другую. Детей у нас, к сожалению, не было, хотя правильнее было бы сказать «к счастью».

Брагин тактично молчал. Неблагодарное это занятие, спрашивать у людей, переживших оккупацию, о судьбе их близких.

На них с каким-то подозрением поглядывал Милош. Ему явно не нравилось, что Ханна шепчется с советским офицером. Остальные на них уже насмотрелись, теперь глазели по сторонам.

Пикап покорял кривые улочки, забитые войсками. У Влада возникло такое ощущение, что военнослужащих Красной армии в городе теперь было больше, чем жителей, которые практически не выходили из домов.

Ханна повела рукой и проговорила:

– Там находится Йозефов квартал. Прежде там жили евреи, а сейчас не осталось ни одного. Они и у Градчан селились, и в Вышеграде. Держали лавочки, мастерские, занимались ювелирным промыслом, имели очень самобытную культуру. Половину немцы сразу убили, а потом устроили в квартале гетто. Гейдрих никого не щадил, Эйхман подхватил его почин. У нас было много друзей-евреев. Выжившие ожесточились, готовы были всех немцев изводить под корень. Это тоже, мне кажется, неправильно.

– Вы хорошо знаете русский язык, – сказал Влад.

– Первые семнадцать лет своей жизни я провела в Брно. Там было много ваших соотечественников, белогвардейцев, которые бежали из Крыма, с Кавказа. Там не было никакой политики, люди просто жили. Это были обычные мальчишки и девчонки. В нашей школе третья часть учащихся была из России. Поэтому я так много знаю о вас и вашей стране, выучила язык. Первого парня, который за мной ухаживал, звали Алексей. Вы знаете, у них не было зла на Россию и о советской власти они отзывались нейтрально. Когда мне исполнилось восемнадцать, мы с отцом переехали в Прагу. Он работал в типографской мастерской, я училась на фельдшера, в свободное время подрабатывала.

– Ваш пан поручик очень странно на нас смотрит, Ханна.

– Не обращайте внимания. – Щеки женщины слегка зарделись. – Милош пытается оказывать мне знаки внимания, но в наше время это глупо и нелепо. Вы согласны?

– Бесспорно.

– Я не понимаю, как такие мысли могут приходить в головы? Вы тоже так считаете?

– Да, именно так, – ответил Брагин, сдвинув брови. – Подобные мысли в наше время абсолютно недопустимы. – Он украдкой показал кулак своим офицерам, которые сдавленно посмеивались и шептались.

Майор почти не шутил. Сейчас действительно не время. Да и не было в этой женщине ничего такого, что заставило бы его вспотеть.

Но объяснять это Горану, видимо, было бесполезно. Тот мрачнел, ерзал. Все его потуги проявлять равнодушие говорили ровно об обратном.