168 часов. Гиперпанк

Глава 5 Катастрофа Левоневского

Окрашенное в банановый цвет здание МУСа (Московский Уголовный Сыск) располагалось в Малом Гнездниковском переулке. Напольные немецкие часы KIENINGER, подаренные купеческим союзом на Пасху, отсчитали последние секунды и замерли. Средних лет господин в цивильной тройке с ничем не выделяющейся внешностью, затрещал цепочкой, поднимая медные гирьки. Пунктуальным человеком действительный статский советник Порфирий Францевич Кошко себя не считал, поэтому заводил механизм, когда была настоящая необходимость. На этом утверждении и базировался его метод: брать в работу только ощутимые вещи, без всяких там дедукций и мудрствований. Конечно, он применял логику, без этого и вовсе нет возможности раскрывать преступления. Но вот изобретать пустые фантазии на основании всяческих там царапин и арестовывать, полагаясь на слабость человеческой натуры – от этого увольте! Сыщик неизменным образом делал тонкую игру, смущая ум фигурантов настоящими угрозами и ложными фактами. Порфирий терпеливо вёл скрупулёзную работу по сбору улик и арестовывал, имея на руках неоспоримые доказательства. Наконец гирьки встали в верхнее положение, отчего латунные молоточки весело защёлкали по шестерням, отмеряя послеобеденное время. Начальник МУСа выставил стрелки по карманному хронометру Breguet, когда раздался деликатный стук.

– Входите, – разрешил сыщик.

Стремительным шагом в центре кабинета образовался дежурный с красной папкой для срочных дел.

– Что там у вас, голубчик, – по-отечески спросил Порфирий Францевич молодого чиновника в тёмно-зелёном мундире с малиновым кантом и безупречным по чистоте воротником.

– Вот-с, срочные донесения из Армавира и Ростова. Извольте. – Секретарь протянул листки бумаги с наклеенными для удобного чтения телеграфными лентами. Порфирий Францевич недовольно поморщился, водружая на нос пенсне в золочёной оправе.

– Так-с, так-с, – пробурчал вполголоса, читая прыгающий шрифт. – Давно?

– Только получили-с. «Максим Горький» терпит аварию. Пилот радировал, что на борту опасные террористы. Да-с, ещё звонили из Санкт-Петербурга. – секретарь показал глазами на потолок. – Интересовались убийством Морозова. Вот статья из Ростова, – он протянул копию газеты «Гудок Кубани», полученную из оптической машины Артура Корна.

– Только этого не хватало! Вот кто успел донести? Немедленно городовых на выезд. Чувствуется, крупная птица летит, – распорядился сыщик, взяв из рук расторопного секретаря котелок, поспешил к платформе на чугунном столбе, которая под его весом поехала вдоль мощной гребёнки в гараж, поднимая взамен себя пустую.

«Да-с, задачка со многими неизвестными. Из фактов: убит, точнее, злодейски зарезан фабрикант Морозов таинственным господином в компании с фавориткой Андреевой. Однако! Громкое дело может получиться. Ещё этот Левоневский, первый лётчик социал-демократов. Императору успели доложить. Пресса раздует скандал непременно, если не поторопиться. Можно сказать, повезло с плакатами: Убийство фабриканта! Террор в небесах!» – Порфирий придирчиво осмотрел шеренгу городовых, вытянувшиеся перед начальником с круглыми от усердия глазами. Положив руки на трость с набалдашником в виде головы легавой, приказал:

– Брать исключительно живыми. Фельдфебель, держите портрет, чтобы все натвердо запомнили, каждую чёрточку, – протянул копию газеты. – Внимательней смотрите. Наверху ждут успешного разрешения дела. Не подведите, братцы. Бить можно, но не по физии. Субчиков приказываю доставить в потребном виде. Внимание! Насчёт девицы: член боевой организации, аккуратней, может стрельбу открыть. Ридикюль изъять сразу. Ну-с, с Богом! – сыщик сел рядом с шофёром и махнул рукой. Новенькие грузовики «Руссо-Балт», заполнив двор облаками пара, рванулись к Петербургскому шоссе. Москвичи, заслышав клаксоны, убегали в стороны, боясь попасть под колёса чёрных машин с городовыми, вооружёнными карабинами системы Мосина.

Порфирий прекрасно понимал, что от раскрытия необычного преступления напрямую зависит его репутация, коль сам император проявил интерес. В донесении говорилось, что смерть имеет мистический оттенок. Он задумался: «Свидетели утверждают, что самолично видели приземление воздушного аппарата в языках голубого пламени. В этот же день совершается дерзкое убийство в театре. Слишком много фактов, чтобы поверить в стечение обстоятельств. Слишком много. Опять же, взять атаку Ньюпорта? Пилот доказал под присягой, что расстрелял весь боезапас, а „Максиму Горькому“ всё нипочём! Каково! В Москве своих мазуриков хватает, чтобы ещё привечать душегубов из глубинки, да ещё таких нестандартных. Ну да ладно, сейчас всё закончиться, осталось совсем чуть-чуть, и загадочный убийца будет допрошен со всем пристрастием».

Петербургское шоссе заполнил самый разнообразный транспорт: дуксы, форды, минервы, кадиллаки – спешащие в направлении Ходынского поля. Порфирий приказал увеличить скорость, понимая, что любопытные обязательно будут путаться под ногами. Как не спешили – на поле собралась порядочная толпа зевак. Охрана доложила, что всему виной радиолюбители, пустившие слух о крушении «Максима Горького»

– Чёртовы радисты! – выругался Порфирий. – Сигналь, сигналь! – потребовал от полицейского, звонившего в бронзовый колокол, чтобы разогнать толпу.

В небе показалась блестящая точка, быстро выросшая в гигантского серебряного альбатроса с алой надписью на крыльях. Зеваки бросилась в стороны, освобождая посадочную полосу. «Газовка»⁷ пыхнула белым облаком пара, готовая немедленно мчаться к месту крушения. Двухметровые колёса шасси задымилась, оставляя на бетоне чёрные дорожки горелой резины. Несмотря на старания пилота, гигант вылетел далеко за взлётную полосу, сочинив в земле капитальную траншею. Через мгновение раздался оглушительный взрыв и повалил дым. Из разбитого окна кто-то начал махать фуражкой, зовя на помощь.

Порфирий Францевич, придерживая котелок, побежал во главе отряда, стремясь во что бы то ни стало захватить преступников, пока они не скрылись в толпе добровольцев с баграми и вёдрами, бросившихся спасать экипаж.

– Держи, братцы, вон того с фуражкой и дамочку, дамочку непременно! – кричал сыщик в спины подчинённым.

Расталкивая доброхотов, крепкие полицейские вывели из самолёта преступника и вздорную женщину в блестящем платье, которая отбивалась от блюстителей порядка увесистой сумкой. Мужчина в элегантном сюртуке, вытирая с лба обильную кровь, безуспешно пытался урезонить воинственную спутницу:

– Жу-Жу, прекрати, сейчас всё разъясниться. Это форменное недоразумение. Господа, вы совершаете большую ошибку. Обещаю всем вам крупные неприятности.

Фельдфебель, в целях профилактики, дал скандалисту кулаком в солнечное сплетение. Отчего грозный товарищ замычал в безуспешной попытке сделать полноценный вдох.

– Ваше Превосходительство, не по лицу. Всё в точности. – Полицейский тряхнул задержанного за плечи и пригрозил: – Поговори мне ещё.

– Ведите в автомобиль, потом разберёмся. Дамочку обыскали?

– Вот. – Фельдфебель протянул браунинг, описанный в телеграмме. – В ридикюле был.

– Милейший, пальчики, пальчики! У вас руки в копоти! – упрекнул сыщик.

– Не извольте беспокоиться. – Жандарм быстро вытер пистолет о мундир и протянул за ствол вещественное доказательство.

– Недавно в сыске? – с участием спросил Порфирий.

– Месяц, до этого пять лет в Туркестане, – бойко рапортовал фельдфебель.

– Вижу, что в Туркестане, – констатировал Порфирий, отметив загорелое лицо полицейского. – Всех задержали? – поинтересовался уже без особой надежды на внятный ответ.

– Никак нет, от скандала разрешил сестре милосердия отвести Левоневского в госпиталь. С ним городовой. Из механиков никто не спасся, все до единого погибли от взрыва.

Уже не раз Порфирий Францевич обращался к министру с предложением создать в Москве учебное заведение для низших полицейских чинов, но, как всегда, средств на столь нужное для империи дело не могли обнаружить. А вот на агентов Третьего Отделения, это всегда, пожалуйста, огромные суммы уходят. Как результат: «Не извольте беспокоиться», «Никак нет». Самое интересное, что и наказывать-то не имеет никакого смысла. Что можно спрашивать с туркестанского полицейского, кроме выпученных глаз, – правильно, абсолютнейшим образом ничего!

***

Задержанный Левоневский высокомерно окинул взглядом следователя, вовсе не принимая к себе положение, в котором находился. Более того, могло показаться, что именно он производит допрос. Отчего Порфирию мгновенно захотелось стащить небожителя с облаков на дубовую табуретку Московского Сыска.

Отпустив конвоира кивком головы, включил телеграфон. Медленно побежала тонкая стальная проволока, записывая при помощи электромагнита допрос задержанного.

– Итак, вы утверждаете, что являетесь Левоневским Зигмундом Альфредовичем, членом РСДРП?

– А что? Может быть по-другому? – ответил с усмешкой знаменитый лётчик, поправив марлевую повязку на голове. Ему представилось, как геройски будет выглядеть на фотографиях в газетах.

– Не исключено. Угощайтесь, – Порфирий протянул именной портсигар с гравировкой на крышке: «Международный съезд криминалистов в Швейцарии». Конечно, личность авиатора он установил, но требовалось получить из ситуации максимум выгоды, прояснить все детали досконально, до мельчайших, так сказать, подробностей.

Левоневский закурил от водородной зажигалки Cartier и глубоко затянулся, чтобы утолить никотиновый голод, от которого страдал уже несколько часов в холодной камере изолятора.

– Что вы имеете в виду?

– Самолёт сгорел полностью, нет ни одного документа, подтверждающего вашу персону.

– Так выясняйте. Занимайтесь своей работай, наконец! – раздражённо потребовал лётчик.

– В протоколе сказано, что самолёт захватили террористы? Однако, механики это отрицают. Ничего подобного не видели.

– Вот у них и спросите, кто я такой, – продолжил играть характером Левоневский.

– Спросим, можете не сомневаться. А сейчас объясните, пожалуйста, что это за материал такой на вашем сюртуке. На нём нет ни единого пятнышка крови. А с вас вон как текло. – он указал форменную рубашку в бурых пятнах, – Фуражка новёхонькая, как только из магазина. И всё это после жуткой катастрофы.

– Говорю вам, мне их дал террорист в обмен на штаны. Можете спросить у старшего механика.

– Что вы мне всё: механик, механик! – вдруг закричал Порфирий Францевич. – За себя отвечайте! Что за бред такой – меняться штанами! Вы хоть слышите свой лепет?

– Не менялся, а подарил, по просьбе, винтом в лоб, стармеха! – шумно дыша от нервов, объяснил Левоневский.

– Каким таким: «винтом в лоб»?

– Присказка у меня такая, чтобы не ругаться в приличном месте. Хотя здесь, я думаю, будет кстати.

– Хорошо. Ничего не понимаю! Вы дарите террористу штаны в обмен на что? На сюртук. Это зачем во время аварии, когда каждая секунда на счету?

– Взамен утраченных, которыми он заделал пулевые отверстия.

– Вы сами верите в подобные небылицы? Как можно бак из железа отремонтировать тряпкой?

– Этот фокус и для меня тайна. Однако, залатал и преотлично, иначе я не имел бы удовольствия наслаждаться беседой с вами.

– Язвите? Напрасно. В вашем положении надобно поскромней себя вести.

– Если это допрос, то весьма и весьма странный. Я совсем не понимаю, что хотите узнать. Спрашивайте по существу.

– Это вы убили Савву Морозова? – неожиданно перевёл разговор дознаватель.

– С какой стати? Что за фантазии? – возмутился Левоневский.

– Отпираетесь. А ваша подельница во всём созналась: как усыпила бдительность любовника, и как застрелили несчастного из своего револьвера.

– Любовника?! Вы кому такое говорите – коммунисту? Коммунист никогда не станет резать глотку из-за денег!

– Вот вы и сознались. Откуда известно, что Морозова зарезали? В прессе такого не печатали. Смотрите, пожалуйста, – Порфирий бросил на стол «Московские ведомости» с портретом Морозова в чёрной рамке.

– Из газеты «Гудок Кубани».

– Какой такой газеты? Где она у вас?

– Осталась в куртке, которую отдал иностранцу.

– Вместе с личным оружием для достоверности. А ещё коммунист!

Левоневский поперхнулся и растерянно посмотрел сначала на следователя, потом в пыльное окно с кованной решёткой, сквозь которую виднелись курлыкающие сизари на обитым цинком подоконнике. «Отдать бандиту личное оружие – это верный трибунал! Грозит исключением из партии и прощай небо – промелькнуло в голове у лётчика. – А газету, кто сейчас поедет в Ростов. Это ведь не Санкт-Петербург!»

Порфирий с удовольствием наблюдал эволюции на физиономии задержанного. Наконец-то он заставил волноваться полярного лётчика. Теперь необходимо задать несколько вопросов этой самой Жу-Жу. Джульетта Сапрыкина по мужу. Следователь перешёл в смежную комнату, оставив задержанного читать газету.

Джульетта с мольбой подняла заплаканные глаза.

– Отпустите бедную женщину. Я уже всё рассказала. Сколько можно допрашивать?

– Ещё несколько вопросов. Держитесь, совсем чуть-чуть осталось. Вот попейте сладенького. – Сыщик поставил дымящийся чай в бронзовом подстаканнике «Охота». – Итак, всё подтвердилось с револьвером. Левоневский во всём сознался. Но остался один и весьма неприятный вопрос. Откуда у вас появился браунинг? Ничего не могу поделать с этим зловредным фактом. Поймите, он занесён в протокол. Здесь я бессилен. Нужно просто твердокаменное объяснение.

– Сумочку я обменяла на планшет. А что в этом такого? Откуда я знала, что там лежит эта железка? Времени не было совсем. Самолёт начал приземляться, а ридикюль был такой замечательный. – Жу-Жу, несмотря на своё положение, мечтательно зажмурилась.

– А то, что в нём украденные деньги. Это как?

– Очень жаль. Но откуда я знала?

– А вот любовник утверждает, что это ваш план: ограбить Морозова и улететь в Берлин. Что теперь скажите?

– Абсурд какой-то. Да и не смогу я. Любой подтвердит, что я крови боюсь.

– И что с того? Факты, факты говорят об обратном. Вот показания Левоневского и браунинг с пачками купюр. Присяжные должны принять к оправданию ваше: «Очень жаль»? Признавайтесь, кто убил! – вдруг сорвался на крик Порфирий.

– Левоневский сказал, что террористы, – пропищала напуганная Жу-Жу.

– И ещё Соловей-разбойник с царевной Несмеяной! Отправлю этапом на каторгу, там будите небылицы рассказывать! Сидельцы любят истории.

– Ой, вы обещали, что поможете. А теперь передумали?

– В неприятную историю, мадам Сапрыкина, вы угодили. Вот бумага, теперь пишите, как резали Морозова, и в деталях.

– Тогда точно попаду на вашу противную каторгу. Да и не знаю, что писать!

– Я, кажется, обещал помочь. Что, решили самолично выпутываться? Или будете работать со следствием, или пеняйте на себя. Здесь я единственный человек, который заинтересован в вашей судьбе. Левоневский сразу отказался, как только услышал фамилию. Вы ему случайная знакомая. Пишите, не отнимайте у меня время!

Сапрыкина решилась на последнее средство в своём арсенале – заревела. С камерой она уже познакомилась, многочасовой допрос выдержала, и поняла, что сил её дамских больше нет ни разу – надо реветь, вдруг поможет. Пару раз всхлипнув для разминки, затем упала на стол, сотрясая безутешным горем чернильницу непроливайку, начавшую выбивать мелкую дробь от сочувствия к арестантке. Дышать в крашенные суриком доски, отдающие табаком и ещё какой-то неизвестной кислятиной, было неприятно, но запах помогал держать нужный темп между всхлипами.

– Хорошо, хорошо, только не плачьте. Вот подписывайте протокол и можете передохнуть, – согласился следователь, выдержав для приличия продолжительную паузу. Забрав опросный лист с торопливым автографом Сапрыкиной, Порфирий вернулся к Левоневскому, который вновь принял независимый вид, сочинив себе мысль, что высокий покровитель скоро обнаружится, узнав о трагедии. Нужно только потянуть время, день-другой и раздастся спасительный звонок.

– Всё, утром заседание суда. А дальше пересыльный пункт и каторга, – с довольным видом сообщил Порфирий.

– Подождите, это почему? А как же следствие? – растерянно промямлил Левоневский, не ожидавший такой скорости в московском судопроизводстве.

– А оно, товарищ коммунист, закончено! Вот показания механиков, все не в вашу пользу. – Сыщик потряс пачкой исписанных протоколов. – А вот Сапрыкиной! – Показал лист с мелким почерком и каплями слёз. – Не отвертитесь! Да-с! – Потёр руки, как человек, удачно разрешивший трудную задачу. Следователь со значением посмотрел на городового:

– Голубчик, сделайте с оттягом для вменяемости. – Крупный полицейский приподнял лётчика за шиворот и, ударив в живот большим волосатым кулаком, заботливо опустил мычащего от боли заключённого на тюремный табурет.

– Улики налицо: ридикюль с деньгами и револьвер. Не знаю, на что вы рассчитывали, когда решили ограбить Морозова, но каторга вам обеспечена, а может быть и расстрел, как хладнокровного убийцы.

– Вот стерва, – процедил сквозь зубы Левоневский.

– Это надо рассчитывать, как согласие на работу со следствием?

– Констатация факта. Но чтобы ещё и механики отпихнулись! – воскликнул с негодованием лётчик. Впрочем, породистый поляк никогда не строил иллюзий насчёт так называемого «пролетариата». Одно дело, специалисты, пусть и низкого происхождения, но с образованием, и совсем другой винт – рабочие из реальных училищ. «Реальных» – этот латинизм вызывал у него стойкое неприятие. Такое название могли придумать только для ограниченных людей. Левоневский ничуть не презирал всяких там рабочих. «Вовсе нет! Что за ерунда! Полная глупость!» Он и представить-то себе не мог, что бы делал, окажись один на один с заглохшим двигателем. «Конечно, для обслуги нужны механики. А как без них! Очень даже что нужны! Его дело – управлять самолётом. Но попробуй объясни тупым пролетариям, что пилот может быть только один».

Никогда не захочет обычный человек примериться с убогим будущим, зная о существовании лётчиков. Ведь вот они сидят в чистой одежде за штурвалами, а механикам приходиться ютиться у плюющихся маслом моторов.

«Вот, пожалуйста, по глупости заклепали все двери. Конечно, они не видели, как мне угрожали пистолетом. Наоборот, террорист стал спасителем. Попробуй объясни убогим, что немецкие товарищи ждут так нужный им тротил. Который, кстати, теперь не получат, благодаря этому герою в трусах, будь он неладен», – чертыхнулся про себя Зигмунд и спросил примирительным тоном:

– Что вам от меня нужно?

– Другое дело, милейший! Сейчас подписываем протокольчик, а дальше формальности. Поверьте, для вас теперь все неприятности в прошлом. По крайней мере здесь, в этом кабинете.

– Что будет с револьвером?

– А что с револьвером? Исчез безвозвратно в огне пожара. Выдам официальный документ, справим в лучшем виде, можете не сомневаться. Вот ознакомьтесь. – Сыщик дал стопку бумаг и распорядился принести чай. Подследственный благодарно захлюпал горячим напитком, внимательно читая протокол с убористым почерком. Перевернув очередной лист, обнаружил гербовый бланк, текст которого поверг в замешательство.

– А это что?

– Пустая формальность. Договор о сотрудничестве. Ничего существенного. Иначе, сами понимаете, нет никакой возможности спасти вас из этой катавасии. Никому нет нужды держать вас в тюрьме. Говорят, в авиаотряде большая конкуренция. Уверен вам не помешает помощь государства. Подписывайте без сомнений, можете не беспокоиться, это никуда не пойдёт. Так, для отчётности и только.

Поставив торопливый росчерк, Левоневский брезгливо отодвинул неприятный документ, который Порфирий Францевич немедленно запер в сейф, щёлкнув ригелями, как гильотиной.

– Что дальше?

– А дальше рассказывайте в деталях, как убивали Морозова и куда делись остальные деньги? Припрятали на чёрный день? В ридикюле нашли только половину суммы, по-видимому, Сапрыкиной. А где остальное, где ваша доля?

– Что? Сапрыкиной! Это кто?

– Бросьте дурачиться! Ваша Жу-Жу и есть Сапрыкина. – Порфирий Францевич с негодованием захлопнул папку. – Филькина грамота эта история! Или думали, что я возьму на веру цирк со штанами!

– Я их подарил!

– Спорите? Городовой! – Огромный полицейский сделал шаг с поднятым кулаком.

– Всё, прекратите, хотел уточнить! Диктуйте текст? – согласился Зигмунд вовсе не от страха. После подписания договора о сотрудничестве играть в гордость уже не имело никакого смысла.

– Значит, этот субчик говаривал на языке инородцев, а актриса переводила? – сменил вымпел следователь, заметив опущенные плечи героя авиации.

– Да.

– А что за язык был. Вы ведь летали за границу. Американский?

– Такое впечатление, что мещанский жаргон: любит иностранные слова, везде пытался ввернуть. Понять можно только с переводом Андреевой.

– Поразительно! Значит, полагаете – жаргон! Шайка, одним словом… Что ещё запомнили?

– Обещали выйти в Берлине.

– Ну это как раз объяснимо. Хотели сбежать за границу после убийства. Вот чего я не понимаю, зачем выбросил деньги? Всё-таки вы в сговоре?

– Прекратите шантажировать! Я и так в вашей власти! Только не мечтайте себе, что буду молчать. Обязательно доложу Ульянову о ваших методах.

– Это, пожалуйста. Не забудьте рассказать, как вооружили убийцу личным оружием. Эта часть ему особенно понравится. Про кожаные штаны можете опустить.

– Вам никто не поверит!

– Это вы напрасно так думаете. Показания вот они. – Сыщик постучал по телеграфону, начавшему скрипеть от продолжительной работы. – Всё записано на металле. Так-то. Вы, батенька, зря пылите. Теперь, пока не изловим этого иностранца, придётся подчиниться моей воле во всём или под арест до окончания следствия. Здесь ничего не попишешь, такие дела! А сейчас, извините, отправляйтесь в камеру для вашего же блага.

Довольно ля-лякая партию Фигаро из «Севильского цирюльника», Порфирий Кошко написал печатными буквами на катушке с допросом: «Левоневский Зигмунд Альфредович» и положил в сейф. Сделав паузу, необходимую для полноценного вдоха, отбил по зелёной столешнице окончание арии:

– Та-да-тата. Та-да-тата. Та-да.