Спун по имени Фидель

– Ой! – сказала Аврора и постаралась встать так, чтобы незаметно заслонить от Марфы пятно. Да, похоже, сейчас её заставят навести порядок, а это так противно…

Но Марфа не стала ругаться. Вместо этого она принесла из прихожей ведро с водой, намочила тряпку и запела:

– Море разливалося, волны бежали…

Ой, люли, бежали…

Она присела на корточки и повела тряпкой по полу. Тряпка была мягкая и синяя-синяя, и Спунке показалось, что это и правда морская волна, как рисуют их в книжках.

– Смой, волна, кручину,

Неси грусть-тоску в пучину…

Тряпка прошлась по черёмуховому пятну, и от липкой лужицы не осталось и следа. Спунка смотрела. Марфа продолжала напевать:

– Где же ты, ветер, ветер-буян,

Мети из садочка полынь да бурьян…

Она подошла к неряшливому комоду, стала открывать ящики и убирать торчащие лоскуты. Спунка сразу увидела, что комоду такая забота приятна: он улыбался.

Потом у Авроры в руках как-то случайно оказалась мокрая щётка, и эта щётка как-то невзначай стала сметать в ладошку сор со стола и комода, пока Марфа пела:

– Дождик-дождик, умница,

Умой скорее улицу!

Потом они вдвоём взялись за покрывало, вынесли его на улицу и хорошенько встряхнули. И аккуратно постелили обратно на диван:

– Расстилайся, лужок, гладенько,

Чтоб гулять было сладенько…

Тут Марфа достала белую крахмальную скатерть и расправила её:

– Лебеди летели, крылами махали,

Ой, люли, махали,

На дворе садилися, крылами укрылися…

Спунка подхватила два уголка скатерти и помогла постелить её на стол. И даже расправила складки. Ей всегда нравились лебеди, и она хотела, чтобы им удобно было сидеть на столе.

Марфа меж тем уже несла из кухни блюдо с творогом:

– Катилася телега,

Везла гору снега…

Тарелку поставили на красивую вышитую салфетку, а творог Спунка решила посыпать сахаром.

– Телега-то бархатна,

А снег-то сахарный, –

пропела Марфа. – Ну, чего еще не хватает, догадайся!

– Шли с полей крестьяне

С вилами-граблями…

Спунка догадалась и кинулась в кухню за ложками и вилками. Там она увидела котелок с горячей картошкой и притащила заодно и его. Уже безо всякой песенки.

Вечером она рассказала бабушке об этой чудесной истории с уборкой, и та восхитилась:

– Да, Аврора, искусный человек во всем способен увидеть искусство! У тебя получилось! Надеюсь, теперь ты сможешь сама приготовить обед для друзей?

И Спунка впервые не поморщилась от этой идеи. Напротив, такая идея показалась ей даже заманчивой.

Глава седьмая

У каждого в жизни свое место

или Рассказ о Спунской фабрике

Фидель был еще на больничном, но мама решила, что дружба лечит не хуже таблеток, и отпустила его на часок-другой к новым знакомым. Папа не наказал его: взял тайм-аут, чтобы об этом подумать, таков уж был папа.

Спун сидел у печки, держа чашку с отваром из липы и меда. Аврора уютно устроилась под бочком у Марфы, за которой теперь ходила хвостом. Марфа чинила носки. Дед Мевлан обстругивал новую удочку. Каждый знает – в такие минуты, когда руки заняты делом, а голова свободна, приятно поговорить. Если, конечно, не сморит дремота.

– А у вас в деревне бывали случаи, чтобы спуна унесло наводнение? – как будто невзначай спросил Фидель.

– В деревне-то? Так ведь в деревне, милый мой, почти не бывает спунов. В деревне спун рождается разве что в сотню лет, мало их тут – считай, что и вовсе нет.

– Неужели? – Фидель приготовился слушать.

– Конечно! Откуда бы им тут взяться! Спуном тут не проживешь. У нас ведь как говорится – «Во сне видал пироги – во сне и ешь!».

Хлеб надо вырастить? Надо. Днем слишком жарко, вечером комары. Когда работать? С утра! Кто поздно встает, у того хлеба нестает.

Молока надо? Надо. Это опять с утра подымайся, выводи корову пастись. Пастушок может быть мечтателем, но никогда не будет спуном. Да и мечтать ему некогда – того и гляди волки теленка утащат.

Опять же, грибы-ягоды. Их на всех не напасешься, кто успел – тот и первый. Придешь к вечеру – ни одного гриба не достанется. Много спать – добра не видать.

Вот и выходит, что надо с утра вставать и бежать. Бывает, и в поле к полудню уснешь, как все дела переделаешь, ничего: под голову кулак, а под бока и так.

А если уж ты родился спуном – ищи себе спунское дело. Не гонись ты за остальными, у них забота своя. А спунское дело можно найти и в деревне. Стать, например, гончаром, работать по вечерам. Ты им чашки и миски – они тебе брюкву и молоко. Много искусников и затейников получается из вашего брата. Церковь нашу расписывал мастер – из пришлых, работал ночами. Расписал – и дальше пошел, а красота осталась. Чувствовал он красоту-то, и передать умел.

– А интересно, есть где-нибудь место, где только спуны и ни одного обычного человека? – начал Фидель и затаился, ожидая ответа.

– Есть тут одно… – дед Мевлан почесал подбородок. – Да зачем тебе? Думаешь, среди обычных людей ты не пригодишься?

– А его хотят посадить в колючую проволоку и пытать по утрам! – заявила Аврора. – Вот он и думает, куда бы сбежать от своей Директрисы. Она его позорит при всех и грозится вывернуть наизнанку. Он теперь места себе не находит!

– Однако!.. Ну что ж, расскажу, только вот принеси картошки из погреба, – и дед Мевлан протянул Фиделю корзинку.

После наводнения в погребе всё еще было полно воды. Собственно, воды было просто по пояс. А ближайший ящик с картошкой – не дотянуться рукой. Что же делать?

Спун на мгновение замер, и в голове его проявилась картинка из книжки с пиратами: баграми захватывали они пленный корабль. Нарисованный красками образ совместился с реальностью… И получилось решение. Фидель очень ясно увидел, что надо делать и что искать.

Он вернулся на кухню. Там огляделся и взял кочергу, которой мешают в печке дрова, и совок, которым выгребают золу.

Стоя на самой нижней сухой ступеньке (остальные пять были под водой), он нацелился на большую картошку и с размаху вцепился в нее кочергой, как пиратским крюком. Поддерживая картошку совком с длинной ручкой, он подтянул ее ближе к себе и сбросил в корзину.

Через десять минут он вернулся с добычей.

– Смотри-ка, сообразил! А говоришь, что не пригодишься, – дед Мевлан с удовольствием посмотрел на корзину картошки. – Ладно, раз ты такой фантазер, слушай про фантазерское заведение.

Говорят, где-то на краю соседнего города есть Спунская фабрика. Два раза в сутки, темной ночью и поздним вечером, туда ходит из центра города специальный автобус. Владельцам всех магазинов об этом известно, можешь спросить, ведь они ездят туда за воздушными шариками и подобными штуками.

На этой фабрике трудятся только спуны. Сам директор фабрики – спун, так что он приглашает к себе только таких, как ты. Фабрика начинает работать после обеда, а закрывается ближе к утру.

Фабрика производит очень занятные вещи. Открытки к праздникам – это их рук дело. Цветные журналы, карнавальные маски, елочные игрушки. Не говоря уж о блестках и всяких гирляндах.

Ну, вы понимаете – всё это вещи, которые не нужны прямо с утра. Вечерние вещи. Воскресные вещи. Ведь кому придет в голову надевать с утра карнавальную маску! Спуны и рады: они не любят связываться с утренними вещами. И кстати – у них иногда размещает заказы местная служба Деда Мороза.

Спун замечтался. Он представил себе людей в нарядных одеждах, огромные светлые помещения. Там были гигантские механизмы, горы цветной и белой бумаги, работа десятков рук, оживленные разговоры, рисунки и буквы, чей-то восторженный взгляд… И много, много чудесных книг и открыток… Да, в этом волшебном мире он бы остался!

Ему было неуютно в школе, среди всех этих строгих порядков и беготни наперегонки, среди амбиций и топота, где его дразнили «тихоней». Но ему и не нужно было, чтобы его жалели, ведь у него была сияющая звезда и немало других сокровищ! Ему просто нужно было немного времени, чтобы выразить это. И, может быть, немного терпения от окружающих – чтобы просто выслушать, что он хотел сказать.

Ему нужен был мир вроде его звезды: там каждый двигался со своей скоростью, и не было разницы между обычными людьми и спунами. Там не было смысла бежать наперегонки – ведь опоздать невозможно. Там было не нужно спешить и оценивать, сравнивая себя с другими – у каждого свой талант, своя скорость и свой путь к звезде…

– А я бы работала в карнавальном агентстве, – Аврора в восторге кружилась по комнате. – Делала бы хорошенькие костюмчики и всякие украшения! Пусть меня возьмут! Я стану известной, ко мне будет целая очередь!

– Пожалуй, ты сможешь прославиться! – дед Мевлан хмыкнул. – Только тогда тебе придется нанять несколько обычных людей.

– Это еще для чего?

– Как же! Давать за тебя интервью в газетах! Журналисты ведь не спунский народ, им надо успеть собрать новости прямо с утра, пока их не собрал кто-то другой.

Настало время возвращаться домой, пока не село солнце. В будний день в деревне рано ложатся спать.

Марфа дала им в дорогу по теплой ватрушке с вареньем и чмокнула Спунку в нос. А дед Мевлан похлопал Спуна по плечу и сказал на прощанье:

– Директрису вашу ты уж прости. Вдруг ты ее простишь, она и исправится.

– Как это? Как же ее простить, такую большую! Такую страшную! Знаете, какие кошмары о ней рассказывают? Была бы она маленькая и тихая, тогда еще ладно. Прощают же маленьких, когда они плохо себя ведут, разве нет? Для этого надо быть сильнее и больше нее…

– А ты попробуй так! Вдруг да получится. Вот тут, – дед Мевлан коснулся груди Фиделя, – у тебя есть волшебная лампа. Не бойся, включи ее и думай о Директрисе, и на свету увидишь, какая она настоящая. Да и она увидит. Вдруг она вовсе не та, какой хочет казаться? Ведь пока она борется, она не способна быть мудрой. А ты ей немножко поможешь.

– Волшебная лампа? Как в старых сказках?

– Да, друг мой, да. Никакие драконы и феи не сравнятся с тем, как на самом деле пластичен мир и сколько в нем обнаруживается чудес, стоит только разуть глаза.

Фидель удивился, но обещал постараться.

Глава восьмая

Не всякую кручину заспать можно

или Большая тайна директора школы

Про Директрису и правда рассказывали кошмары. Когда мальчишки вечерами собирались пугать друг друга страшными историями, самым большим шиком считалось рассказать что-то новенькое про нее.

– А ты знаешь, что она ест? Она ест слизняков и гусениц! Поэтому Директриса такая вредная. А спит она на балконе, и зимой ужасно мерзнет, а летом ее кусают комары. А ей это нравится! По дому она ходит вверх тормашками, и у нее всё надето задом наперед.

– А когда все засыпают, она вылетает из дома на старом матрасе, поднимается над самыми высокими домами в городе и орёт: «Эгегей!». Потом она достает из карманов прокисший горох и начинает швырять его направо и налево. От этого на улицах и на домах растут гороховые поганки, мерзкие и склизкие, фу! Вот какая у нее злющая натура!

– А ты видел, какие у нее усы? Как у дядьки! Мне рассказывал один друг, которому рассказывал его брат, которому рассказывал его сосед, а уж сам сосед узнал это из верных источников, – что она по вечерам сидит перед зеркалом и специально мажет свое лицо болотной грязью. Это для того, чтобы усы лучше росли!

– Да-да! Усатая она еще страшнее, и все ее слушаются от ужаса. А ей ведь только того и надо!

Злющая Директриса, у которой росли усы как у дядьки, пришла домой.

Она не стала открывать холодильник и доставать оттуда пиявок и гусениц. Она не стала вылетать из дома на старом матрасе и орать «эге-ге!». Вместо этого она умылась холодной водой, распустила волосы, стянутые в тугой узелок, и стала задумчиво их расчесывать. Блестящие волосы рассыпались по плечам.

Неделька выдалась не из приятных. Пришлось нагнать страху на учеников! Конечно! Ведь они совсем распустились. О чем только думают их родители! Как им не стыдно взращивать спунов!

Разумеется, спунство заразно. Стоит одному ученику проспать, как завтра проспит его сосед по парте. Послезавтра проспит весь класс. Послепослезавтра проспит вся школа. Послепослепослезавтра проспит весь район. Послепосле-послепослезавтра проспит вся страна! А послепослепослепослепослезавтра… Что будет послепослепослепослепослезавтра, страшно было даже представить.

Не выйдет ни одна утренняя газета. Не откроется ни один магазин. Нечем будет позавтракать.

Если все встанут к обеду, вечером им не захочется спать. Никто не уляжется на заходе солнца, все будут носиться в потемках. Сколько потребуется фонарей и лампочек! Скоро все белки и хомяки в мире будут заняты на добыче электричества – ведь известно, что электричество получается оттого, что белки крутятся в колесе так быстро, что искры летят.

Белкам придется работать без перерыва и выходных. От этого начнутся великие забастовки, которые назовут Белко-хомяцкими. В результате все белки и хомяки категорически откажутся работать на производстве. Электричества вовсе не будет. Все снова станут носиться в потемках, натыкаясь друг на друга, падая и набивая шишки. Рёв и ругань будут стоять над планетой.

Нет! Этого допустить нельзя!

Директриса сидела, подперев щеку рукой. У нее был очень унылый вид. И жалко спунов, и важна дисциплина. Проблема никак не решалась.

Так она просидела в своей строгой и скучной квартире четыре часа подряд, не шевелясь.

Хоть кто бы боялся пошевелиться в такой квартире! Там было до того чисто прибрано, что страшно даже чихнуть. Нигде не валялось ни одного носка, ни единой пуговицы. В вазе не было засохших цветов, а в холодильнике – засохшей корочки колбасы. Все стулья были одинаковыми и стояли на одинаковом расстоянии от стола. А на подоконнике не было ни одного цветочка или хотя бы кактуса.

Стены в доме были серо-зелеными, как и в школе («Этот цвет успокаивает нервы!» – любила повторять Директриса). Нигде не видно было ни ковра, ни мягкого покрывала, ни подушки с оборками, потому что Директриса вообще не терпела всяких нежностей и сюсюканья. «Порядок и строгость во всём! И никаких там слабостей и фантазий!» – так она говорила.

Но сегодня Директрисе было здесь, кажется, особенно неуютно.

Наконец она вышла из оцепенения, нерешительно поднялась и подошла к высокому шкафу, на котором не было наклеено ни одной переводной картинки, ни одной вырезки из цветного журнала, ничего. (Он даже не был нисколечко разрисован. Невероятно, какая строгая мебель может быть у кого-то!). Она просунула руку куда-то за шкаф и нажала тайную-претайную кнопку.

В шкафу распахнулась тайная-претайная дверца.

Если бы любой школьник оказался сейчас рядом, он прошептал бы: «Смотрите, смотрите, сейчас она достанет оттуда гнилой горох!». Но Директриса достала что-то совсем другое.

Это была коробочка из белого дерева, а в коробочке светились и переливались цветные ракушки. Одни из них были лакированными и гладкими, другие – лучистыми и шершавыми. Одни были закрученными и вытянутыми, другие – круглыми и плоскими. Но все они были особенные и разные, ни одна не повторяла другую!

Следом за этим Директриса достала большую бутылку из-под молока, крошечную баночку с клеем и мешочек с красками.

Она уселась за стол, аккуратно постелила газету и разложила эти странные предметы. Одну за другой брала она ракушки из коробочки и наклеивала на бутылку: по верху ободок из желтых ракушек, потом рядок из маленьких красных, потом полоска пошире из белых в крапинку, потом вперемежку коричневые и розовые… Наконец она взяла кисточку и нарисовала полосочки и цветочки на тех местах, где не было ракушек.

Простая белая бутылка на глазах превращалась в прекрасную вазу, которую не стыдно преподнести любой принцессе.

Директриса подняла вазу поближе к свету и стала смотреть, как вспыхивают на ней блики, как играют цвета. О, такую чудесную вещь не часто встретишь!

Со вздохом Директриса завернула поделку в старый мешок. Достала из шкафа молоток. Прицелилась и со всего маху ударила по мешку с вазой. Раздался звон. Директриса не стала смотреть, что получилось. Она отнесла мешок в кухню, где стояло мусорное ведро.

Потом она убрала коробку с ракушками, мешочек с красками и баночку клея обратно в тайный-претайный тайник. Захлопнула тайную дверцу. Свернула газету, протерла стол тряпочкой, тряпочку прополоскала под краном и аккуратно разложила сушиться на батарее.

Потом Директриса стала готовиться ко сну.

Она взяла восемнадцать будильников и завела их на половину шестого. Она приготовила две кружки сладкого чая, чтобы взбодриться с утра. Она кинула в грелку несколько кубиков льда и повесила грелку рядом с кроватью, чтобы спросонья сложить на лоб.

Директриса готовилась крайне тщательно. Как будто она очень-очень боялась проспать. Как будто она…

Да. Директор школы была спуном.

Глава девятая

Блестящие идеи приходят не только во сне

Или Сорок страниц блокнота

«Между тем в голове тётушки созрел совершенно новый замысл, о котором узнаете в следующей главе».

Аврора разочарованно захлопнула книжку. Вслед за этой историей немедленно начиналась совсем другая. Обещанной следующей главы не было.

– Тётушка! Ой, то есть, бабушка! – воскликнула Спунка. – Что за безобразие!

Она пребольно шлепнула книжкой по диванной подушке, отвернулась, надулась и обиженно скрестила на груди руки (но потом украдкой оглянулась и погладила книжку, потом подушку, ведь им всё-таки было больно и очень обидно).

Бабушка высунулась из кухни, подняла очки на лоб и внимательно посмотрела на внучку. Внучка дулась. Если внучка дуется, значит, она чего-то не понимает. Пора сесть с ней рядом и объяснять.

– И что же случилось?

– Да ну их!

– Их да ну, нас да ну, а не сказать ли тебе сказку про белого бычка?

– Они бессовестные!

– Они бессовестные, мы бессовестные, а не сказать ли тебе сказку про белого бычка?

– Ну что за ерунда?

– Это ерунда, то ерунда, а не сказать ли тебе сказку про белого бычка?

– Бабушка! Почему все самые интересные истории заканчиваются словами «ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ»?

– Вооот, это уже конструктивный вопрос! – Бабушка, видите ли, учила Спунку задавать толковые вопросы вместо того чтобы попусту дуться. – Так ты хочешь знать, как вышло, что лучшие рассказы обрываются на самом интересном месте? (Спунка сдула щеки). Ты хочешь знать, кто первый додумался до такого? (Спунка расслабила сжатые кулаки). Так вот, знай: это вышло не нарочно, а вовсе даже случайно! (Спунка перестала отворачиваться; она почти простила бестолковую книжку). Вот как это случилось.

Рассказ бабушки

– Итак, в одном далеком маленьком городке жил Художник. Заодно он был и писателем. Был он, в общем-то, хороший Художник и довольно сносный писатель, друзья любили его истории. Только вот жил он вдали от больших городов. А друзья – вышло так – переехали в самую что ни на есть столицу. И вот Художнику приходилось каждый месяц идти на почту и отправлять им свои рассказы.

Это теперь на почте принимают любые пакеты. Хочешь отправить приятелю будку с мороженым – да пожалуйста! Лишь заверни получше, чтоб не осыпались бантики или чем ты там хочешь украсить подарок. И отправляют поездом. А когда под рукой нету поезда – да-да, раньше бывало и так! – отправляют почтового голубя. Но ведь голубь не может поднять будку с мороженым. Он эскимо-то еле поднимет, и то если хочет выказать большое к тебе уважение.

А старинный почтовый голубь мог поднять только сорок страниц из блокнота. У Художника были такие маленькие блокноты, он их нарочно купил на ярмарке, чтоб каждый раз не искать бумагу. Свалил их в кучу в углу за печкой, где сухо. А мышей у него почти не было, так что съедено было блокнотов пять-шесть, не больше.

Блокнот был как раз по размеру кармана брюк, чтобы было удобно носить с собой. И когда перед внутренним взором возникает отличный сюжет – где-нибудь в поле, в трамвае или спросонья – тут же быстро его записать. Готовые рассказы он выдирал из блокнота и отправлял друзьям. А уж друзья потом, если хотели, могли их оставить себе, дать кому-нибудь почитать или издать под красивой обложкой.