Безмолвный пациент

Я просматривал папку профессора без особенных ожиданий. Почти все необходимые сведения имелись в электронной базе данных. Тем не менее Диомидис, как и большинство сотрудников старшего возраста, предпочитал делать записи от руки и, игнорируя указания Стефани работать в электронной базе, делал все по-своему. Папка постепенно пополнялась листами с загнутыми уголками – и теперь лежала передо мной. Я перелистывал потрепанную историю болезни. Записи профессора с его старомодными интерпретациями сеансов не вызывали интереса. Я решил остановиться на ежедневных отчетах медсестер, из которых мог бы понять, как менялось поведение Алисии изо дня в день. Отчеты я изучил самым тщательным образом, выделяя факты, детали и упоминания конкретных лиц. Я хотел точно знать, во что ввязываюсь, с чем мне придется работать и какие меня могут ждать сюрпризы.

К сожалению, особо ценных сведений почерпнуть из папки не удалось. Я выяснил, что по прибытии в Гроув Алисия дважды пыталась резать себе вены на запястьях и травмировала себя всем, что попадалось под руку. Первые шесть месяцев для круглосуточного дежурства к ней были приставлены две медсестры; потом надзор ослабили, оставив только одну. Алисия не пыталась контактировать с другими пациентами или с персоналом. Она вела себя очень замкнуто и отстраненно. Постепенно больные оставили Алисию в покое. Ведь если человек молчит, даже когда вы обращаетесь к нему, и никогда не заговорит первым, в итоге окружающие просто забывают о его существовании. Алисия быстро превратилась в часть обстановки, ее перестали замечать.

Из этого ряда событий выбивался единственный инцидент. Он произошел в столовой, через несколько недель после появления Алисии в лечебнице. Элиф заявила, что Алисия села на ее место. Из отчетов не очень ясно, что именно случилось, но конфликт разгорелся быстро. Алисия пришла в неистовство и, разбив тарелку, попыталась острым краем перерезать горло Элиф. Ее быстро скрутили, вкололи большую дозу седативных препаратов и перевели на изолированное содержание.

Я и сам не понимал, чем меня зацепил случай в столовой, но чувствовал в нем что-то странное. Я решил расспросить Элиф, что же произошло в тот день. Вырвал из блокнота листок и взял ручку. Старая привычка, еще со времен университета, – ведение записей на бумаге помогает мне привести разум в порядок. Мне всегда было сложно сформулировать свою точку зрения, пока я не выражал ее в письменном виде.

И я начал набрасывать идеи, цели, заметки – создавать план действий. Приступая к лечению Алисии, сначала нужно было понять, что она за человек и как относилась к Габриэлю. Любила ли его? Или ненавидела? Что подтолкнуло Алисию к убийству мужа? Почему она отказывалась говорить – и об убийстве, и о чем-либо еще? Ответов я не находил, пока нет; появлялись лишь новые вопросы.

Я написал посередине строки имя Алкеста и подчеркнул, смутно чувствуя, что автопортрет сыграл во всей истории важную роль. Стоит понять почему – и многое прояснится. Здесь крылся ключ к разгадке тайны. Картина являлась посланием души Алисии, ее свидетельством в суде. Оно что-то значило, и мне еще лишь предстояло расшифровать его. Я сделал в блокноте пометку посетить галерею еще раз. Также записал: «Детство». Для того чтобы понять мотивы убийства, я должен разобрать не только события той ночи, но и то, что происходило с Алисией много лет назад. Возможно, зерна того, что случилось в те минуты, когда она стреляла в мужа, были посеяны глубоко в прошлом. Убийственная ярость, гнев, доводящий до преступления, – не сиюминутные явления. Все это появляется еще до памяти, в далеком мире детства, где насилие и жестокое отношение, которые взрослые вправе причинять маленькому ребенку годами, копятся, пока не происходит взрыв, зачастую направленный не на ту цель.

Я собирался выяснить, какой облик придало ей детство. И если Алисия не может или не желает рассказать мне об этом, я найду того, кто это сделает. Кого-то, кто знал Алисию до убийства, кто поможет понять: ее историю, какой она была раньше и что спровоцировало ее и привело к надлому.

В графе «ближайшие родственники» значилась некая Лидия Роуз, приходившаяся Алисии тетей. Лидия вырастила ее, заменив мать, погибшую в автокатастрофе. Алисия также была в той машине, но сумела выжить. Безусловно, авария сильно повлияла на психику маленькой девочки. Оставалось надеяться, что Лидия сможет мне что-нибудь рассказать об этом.

Вторым – и последним – контактным лицом был адвокат Алисии, Макс Беренсон. Макс приходился Габриэлю братом, а значит, мог наблюдать семейные отношения супругов на более «личном» уровне. Неизвестно, захочет ли Беренсон откровенничать со мной, но это уже отдельный вопрос.

Несанкционированные контакты психотерапевта с семьей пациентки – это, мягко говоря, весьма нетрадиционный подход. Я подозревал, что Диомидис не одобрит мою инициативу, и поэтому решил действовать самостоятельно, на свой страх и риск. Оглядываясь назад, я понимаю, что это был мой первый ошибочный шаг в работе с Алисией, послуживший началом цепи прискорбных событий. Там мне следовало бы остановиться; впрочем, даже тогда поворачивать назад было уже поздно. Я не знал, что уже обречен, – как в греческой трагедии^[8].

Я позвонил Максу Беренсону в офис по указанному в папке телефону. Ответили не сразу.

– «Эллиот, Барроу и Беренсон», – раздался в трубке охрипший голос сильно простуженной секретарши.

– Будьте любезны мистера Беренсона, – попросил я.

– Как вас представить?

– Меня зовут Тео Фабер. Я психотерапевт в лечебнице Гроув. Я хотел бы побеседовать с мистером Беренсоном. Буквально пару слов, насчет его невестки.

После незначительной паузы девушка ответила:

– Я вас поняла. Дело в том, что мистера Беренсона не будет до конца недели. Один из клиентов вызвал его в Эдинбург. Можете оставить свой номер, и я передам мистеру Беренсону, чтобы он связался с вами, когда вернется.

Я продиктовал девушке свой телефон и, дав отбой, набрал номер Лидии Роуз, тети Алисии. На сей раз трубку взяли мгновенно.

– Слушаю! В чем дело? – раздался недовольный старческий голос. Пожилая дама тяжело дышала.

– Это миссис Роуз?

– Вы кто?

– Я звоню по поводу вашей племянницы, Алисии Беренсон. Я психотерапевт из…

– Пошел к черту! – отрезала миссис Роуз и бросила трубку.

Я хмуро уставился на телефон. Начало не задалось.

9

Страшно хотелось курить. Выйдя с работы, я стал лихорадочно рыться в карманах куртки в поисках сигарет, но их там не оказалось.

– Что-то потеряли?

Я чуть не вздрогнул от неожиданности: позади почти вплотную ко мне стоял Юрий. Я и не слышал, как он подошел, и был поражен обнаружить его так близко.

– Вот, держите! – Медбрат с улыбкой протянул мне пачку сигарет. – Нашел на сестринском посту. Наверное, выпали у вас из кармана.

– Спасибо.

Я закурил одну и протянул ему пачку.

– А я не курю. По крайней мере, не сигареты… – Юрий засмеялся. – По-моему, вам не помешало бы выпить. Пойдемте, угощу вас пивом!

Я медлил. Инстинкт подсказывал отказаться от приглашения. Не люблю сближаться с коллегами по работе. К тому же у нас с Юрием мало общего. Впрочем, он наверняка знает Алисию лучше всех в лечебнице и сможет рассказать о ней что-нибудь любопытное.

– Почему бы и нет, – наконец отозвался я.

И мы отправились в ближайший паб под названием «Жертвенный агнец». Внутри оказалось темно и грязно. И само заведение, и его посетители, клюющие носом над полупустыми бокалами с пивом, явно видали лучшие времена. Юрий взял нам по пинте^[9], и мы уселись за столик в дальнем конце зала.

Медбрат сделал большой глоток и вытер ладонью рот.

– Ну, рассказывайте про Алисию! – попросил он.

– Про Алисию?

– Как она вам?

– К сожалению, пока никак.

– Алисия не спешит раскрываться, – заметил Юрий, глядя на меня с загадочной улыбкой. – Прячется, как улитка в раковине.

– Вижу, она вам небезразлична.

– Да, у меня к ней особенное отношение. Никто не знает ее лучше, чем я. Даже профессор Диомидис.

В голосе Юрия зазвучали тщеславные нотки. Почему-то мне это не понравилось. Действительно ли он знал Алисию настолько хорошо или просто решил похвастаться?

– Как по-вашему, почему она молчит? Что это означает? – спросил я у Юрия.

– Думаю, для Алисии еще не настало время общаться. – Он пожал плечами. – Когда будет готова, заговорит.

– Готова к чему? – удивился я.

– Готова к правде, друг мой.

– И к какой же правде?

Юрий внимательно посмотрел на меня, слегка наклонив голову набок.

– Тео, вы женаты? – неожиданно спросил он.

– Да. – Я кивнул.

– Я так и подумал. Я тоже был женат. Мы вместе переехали сюда из Латвии. Однако супруга не сумела приспособиться к местной жизни. Она и не старалась, не хотела учить язык. В любом случае этот брак… Я не был с ней счастлив, но не желал признаваться в этом самому себе, пытался убежать от правды… – Юрий допил пиво и закончил: – А потом влюбился.

– Если я правильно понимаю, в другую женщину?

– Конечно! – Юрий засмеялся. – Она жила неподалеку. Настоящая красавица. Это была любовь с первого взгляда… Я увидел ее на улице и все никак не решался подойти и заговорить. Часто шел следом, смотрел на нее исподтишка, стоял возле ее дома и вглядывался, надеясь увидеть в окне знакомый силуэт…

Мне стало неловко слушать эту исповедь. Я допил пиво и взглянул на часы, думая, что Юрий поймет намек. Но он не заметил моих знаков и продолжал рассказ:

– Однажды я решился заговорить с ней. И оказалось, что мое чувство не взаимно. Я пытался несколько раз, и все напрасно. В конце концов она попросила, чтобы я прекратил преследовать ее.

Я начинал понимать несчастную женщину и уже собирался вежливо попрощаться и уйти, однако Юрий не умолкал.

– Отказ я принял нелегко. Ведь я искренне верил, что мы созданы друг для друга. Она разбила мне сердце. И тут я разозлился на нее. Прямо взбесился.

– И что произошло? – не удержался я.

– Ничего.

– Ничего? То есть вы остались с женой?

– Нет. – Юрий отрицательно покачал головой. – Наш брак окончательно распался. Но лишь влюбившись в другую женщину, я на самом деле увидел правду о себе и своей жене. Иногда человек долго прячет голову в песок – тут нужно время и мужество.

– Вот оно что… Вы считаете, что Алисия не готова признать правду о своем браке? Возможно, так и есть, – задумчиво произнес я.

– А невеста у меня все-таки появилась, – улыбнулся Юрий. – Она из Венгрии. Работает в спа-салоне, прекрасно владеет английским. Мы отлично подходим друг другу, и нам вместе не скучно.

Я кивнул и, снова бросив взгляд на часы, решительно взял пальто.

– Ну мне пора. Супруга уже наверняка заждалась.

– Без проблем. Кстати, как зовут вашу жену?

По какой-то неизвестной причине я не хотел говорить ему ее имя. Не хотел, чтобы Юрий знал о ней что-либо.

– Кэтрин, – нехотя сказал я, понимая, что веду себя глупо. – Я зову ее Кэти.

– Вот что я скажу вам, Тео. Идите к жене. Идите к Кэти. Она любит вас. И выбросьте Алисию из головы. – Юрий загадочно улыбнулся.

10

Мы с Кэти встречались в кафе Национального театра на южном берегу Темзы. Труппа театра часто собиралась там после репетиций. Кэти сидела в глубине зала с парой коллег-актрис и что-то рассказывала, а те внимательно слушали. Они глядели на меня, когда я приблизился к их столику.

– У тебя, наверное, уши горят, да? – засмеялась Кэти, целуя меня.

– Должны гореть?

– Я рассказывала девочкам о тебе.

– Серьезно? Мне уйти?

– Ты все шутишь! Садись, ты как раз вовремя. Я только что добралась до момента, когда мы познакомились.

Я уселся, и Кэти продолжила свой рассказ. Она обожала эту историю. Время от времени поглядывала на меня, улыбаясь и как бы вовлекая в процесс, однако это было чистой формальностью. Это была ее история, не моя.

– Сижу я за барной стойкой, и, о чудо, появляется ОН! Я уже окончательно поставила на личной жизни крест и вдруг вижу: в бар заходит мужчина моей мечты! Лучше поздно, чем никогда! Вы же помните, я думала, что к двадцати пяти выйду замуж, а к тридцати обзаведусь двумя детьми, маленькой собакой и огромным ипотечным кредитом. И вот мне тридцать три, и весь мой план полетел к черту! – с озорной улыбкой протараторила Кэти и хитро подмигнула подругам. – Я тогда встречалась с австралийцем по имени Дэниел. Но свадьба и дети в его план не вписывались, и я понимала, что только теряю время. Мы с Дэниелом решили сходить вечером в бар, и тут на сцене появляется Мистер Мечта… – Кэти повернулась ко мне и договорила: – с девушкой!!!

Дальше следовало вести рассказ очень деликатно, чтобы не потерять симпатию аудитории. Дело в том, что на момент нашей судьбоносной встречи мы с Кэти были несвободны. Двойная неверность – не самое красивое начало отношений. Фактически нас представили друг другу экс-партнеры. Они знали друг друга. Сейчас я уже не припомню деталей: кажется, Марианна пару раз встречалась с соседом Дэниела по квартире. Я не запомнил, как нас представляли, зато момент, когда я впервые увидел Кэти, прочно врезался в мою память. Меня словно током ударило: длинные темные волосы, пронзительный взгляд зеленых глаз, и эти губы… Фантастически красивая, утонченная девушка. Ангел!

Кэти выдержала паузу и с улыбкой взяла меня за руку.

– Помнишь, Тео, как мы заговорили друг с другом? Ты сказал, что учишься на психиатра. А я ответила, что мне как раз нужно вправить мозги, а значит, мы просто созданы друг для друга.

Подруги отреагировали громким хохотом. Кэти тоже засмеялась.

– Дорогой, ведь это была любовь с первого взгляда, правда? – спросила она, с искренним чувством глядя мне в глаза.

Настал мой выход на сцену.

– Ну конечно, милая. Настоящая любовь, – произнес я и поцеловал Кэти в щечку.

Подруги смотрели на нас с умилением. Причем я не играл на публику. Кэти очень верно выразилась. Я действительно пал жертвой любви с первого взгляда. Жертвой страсти – уж точно. В тот вечер я пришел с Марианной, но не мог отвести глаз от Кэти, исподтишка посматривая на зеленоглазую красавицу. Они с Дэниелом о чем-то горячо спорили. И вдруг я прочел по губам Кэти: «Да пошел ты!» – и понял, что они ссорятся. Дело пахло керосином. Дэниел поднялся из-за стола и вышел из бара.

– Ты сегодня и рта не раскрыл, – заметила Марианна. – Что-то случилось?

– Нет. Всё в порядке.

– Пойдем домой. Я устала.

– Погоди, – возразил я, едва слушая. – Лучше выпьем еще.

– Но я хочу домой.

– Если хочешь, иди.

Марианна кинула на меня обиженный взгляд, схватила куртку и удалилась. Я знал, что потом неизбежно разразится скандал, но в тот момент мне было все равно. Я пересел поближе к Кэти.

– Дэниел вернется? – спросил я.

– Нет, – Кэти покачала головой. – А Марианна?

– Тоже нет. Выпьем еще по одной?

– Да, спасибо.

Мы застряли у барной стойки. Помню, я рассказывал про свои занятия по психотерапии, а Кэти говорила про учебу в театральном училище. Учеба оказалась недолгой: в конце первого же курса Кэти заметил агент и предложил работу. С тех пор она выступала на сцене. И я поймал себя на мысли, что Кэти, должно быть, очень талантливая актриса.

– Учеба не для меня, – призналась она. – Я рвалась в бой!

– В смысле, на сцену?

– Нет. В настоящую жизнь! – Кэти склонила голову набок и лукаво поглядела на меня своими изумрудными глазами. – Как у тебя хватает терпения учиться, Тео?

– Может, я просто не хочу начинать «жить». Может, я трус.

– Трус ушел бы домой вслед за подружкой, – с озорным смехом заключила Кэти.

Мне дико хотелось сгрести ее в охапку и поцеловать. Я никогда раньше не испытывал такого сильного, переполняющего физического желания. Я мог думать только об одном: как притяну Кэти к себе, прижмусь к губам, почувствую жар ее тела…

– Прости, – спохватилась Кэти. – Сорвалось с языка. Вечно болтаю первое, что придет в голову. Я предупреждала, что немного «ку-ку».

Кэти еще не раз повторяла про себя, что она «того», «не в себе», «чокнутая», но я ей не верил. Она смеялась слишком свободно и часто и никак не могла пострадать от той жуткой черноты, которую когда-то пережил я. В Кэти чувствовалась непосредственность, легкость – она любила жизнь и искренне радовалась каждому дню. Что бы ни говорила Кэти, я твердо знал: она – самый душевно здоровый человек из всех моих знакомых. Более того, рядом с Кэти и я чувствовал себя адекватнее.

Кэти была американка. Она родилась и выросла в Верхнем Вест-Сайде^[10] на Манхэттене. Ее мать, англичанка, оформила дочери двойное гражданство. Однако Кэти совсем не походила на жительниц Англии. И дело даже не в том, как она говорила, а в мировосприятии, в ее системе ценностей и установок. Кипящая энергия, оптимизм, уверенность в себе – я видел такого человека впервые.

Мы вышли из бара, я поймал такси и назвал водителю адрес своей квартиры. Недолгая поездка прошла в тишине. Когда мы очутились у двери квартиры, Кэти нежно прижала свои губы к моим. Я не мог больше сдерживаться и рывком притянул ее к себе. Не переставая целоваться с Кэти, кое-как открыл ключом дверь. Едва мы зашли в прихожую, как тут же начали срывать друг с друга одежду, спотыкаясь, добрались до спальни и рухнули на кровать.

Та ночь стала самой чувственной, самой невероятной в моей жизни. Я изучал тело Кэти часами. Мы занимались любовью всю ночь, до рассвета. Помню везде белый цвет: яркие лучи раннего солнца, прорывающиеся сквозь щели в шторах, белые стены, белые простыни, белки глаз Кэти, ее кожа, улыбка. Я и не подозревал, что кожа может быть такой белой, почти прозрачной, с нежным оттенком слоновой кости и голубоватыми линиями вен, заметными прямо под тонкой кожей, струящимися, словно цветные вкрапления в мраморе. Как будто статуя великолепной греческой богини ожила у меня в руках.

Мы лежали, обнявшись. Ее глаза были так близко, что все расплывалось. Я смотрел в зеленое море.

– Ну, и?.. – подала голос она. – Что насчет Марианны?

– Марианны?

На губах Кэти мелькнула улыбка.

– Твоей девушки, Марианны…

– Да. – Я помолчал, полный сомнений. – Я не знаю, что теперь с ней делать… А как же Дэниел?

– Забудь про него! Лично я – уже, – заявила Кэти.

– Ты серьезно?

Вместо ответа я получил поцелуй. Перед тем как уйти, Кэти зашла в душ. А я в это время позвонил Марианне. Я хотел встретиться с ней, чтобы сообщить о разрыве лично. Однако Марианна настаивала, чтобы я сказал все немедленно, по телефону. Она не подозревала, что я собираюсь закончить наши отношения. Однако именно это я и сделал, в самых деликатных выражениях. Марианна стала плакать. Мои слова разозлили и обидели ее. В итоге мне пришлось повесить трубку. Грубо и невежливо, да. Я не горжусь тем разговором. Но тогда только такой поступок и казался порядочным. Я до сих пор не знаю, что мог сделать иначе.

* * *

На нашем первом официальном свидании мы с Кэти отправились в Ботанический сад. Место предложила она, узнав, что я ни разу там не был.

– Ты шутишь? И в оранжереи не заходил? – вытаращив глаза, переспросила Кэти. – Вон в той, самой большой, выращивают разные тропические орхидеи. Там жутко жарко, как в печке. Когда я занималась в училище, частенько туда прибегала, просто чтобы погреться… Давай встретимся там, когда ты освободишься? – Она вдруг нерешительно замолчала. – Или тебе слишком далеко туда добираться?

– Ради тебя, дорогая, хоть на край света! – с улыбкой заявил я.

– Дурачок, – шепнула Кэти и поцеловала меня.

Вечером, когда я добрался до входа в Ботанический сад, она уже стояла там в своем огромном пальто и шарфе. Завидев меня, замахала рукой, как перевозбужденный ребенок.

– Давай скорее! Сюда! – торопила Кэти.

Мы пошли по застывшей грязи к большому стеклянному сооружению, в котором выращивались тропические растения. Кэти решительно толкнула дверь и потащила меня внутрь. В оранжерее царила настоящая тропическая жара и высокая влажность. Я поскорее сдернул шарф и избавился от пальто.

– Я же говорила, тут как в сауне! Здорово, правда? – радовалась она.

С пальто в руках мы бродили по дорожкам, держась за руки, и любовались экзотическими цветами. Я с изумлением осознал, что счастлив просто находиться рядом с Кэти. Словно она открыла тайную дверь и привела меня в волшебный мир тепла, света и ярких красок, где сотни цветущих орхидей – как синие, красные и желтые конфетти.

Я медленно плавился от жары; тело становилось мягким, немного ватным. Я чувствовал себя черепахой, высунувшей из панциря голову после долгой зимней спячки, моргая и пробуждаясь. Это чудо сотворила Кэти – она стала моим приглашением к жизни, и я ухватился за него обеими руками.

Помню, как тогда осознал, что влюбился. Я ни секунды не сомневался, что это любовь. Такого чувства я не испытывал ни разу в жизни. Предыдущие мои романы протекали быстро и неудовлетворительно для обеих сторон. Девственности я лишился в университете. Накачавшись для храбрости алкоголем, переспал со студенткой с факультета социологии – канадкой по имени Мередит. Она носила на зубах брекеты, и во время поцелуев металлические конструкции больно впивались в мои губы. Затем последовало несколько ничем не примечательных романов. Казалось, я никак не мог встретить ту самую девушку, которую страстно желал повстречать. Я считал себя слишком дефективным, не способным на серьезные чувства.

Зато теперь каждый раз, когда до моих ушей доносился заразительный смех Кэти, меня пронизывало радостное возбуждение. Я, как губка, впитывал брызжущий из нее оптимизм, раскованность и веселье. Я соглашался на любые причуды Кэти. Я не узнавал себя, но мне нравился новый бесстрашный Тео, которого она пробудила к жизни. Мы не вылезали из кровати. Я сгорал от постоянного, жгучего желания. Я не мог насытиться близостью с Кэти. И постоянно хотелось касаться ее – я как будто не мог оказаться достаточно близко к ней.

В том же декабре Кэти переехала в мою однокомнатную квартиру в районе Кентиш-таун^[11]. Мое скромное обиталище находилось на цокольном этаже – здесь постоянно чувствовалась сырость, полы были закрыты коврами; окна имелись, но ни о каких приятных видах и речи не было. Наше первое совместное Рождество мы жаждали провести как полагается: на праздничном базаре возле метро купили елку, навесили на нее кучу украшений и специально приобретенную электрическую гирлянду. Я помню, как сейчас, запах еловой хвои, дерева и горящих свечей, и Кэти, смотревшая на меня своими изумрудно-зелеными глазами, в которых отражался блеск пламени свечей и мерцание гирлянды.

– Выходи за меня, – выпалил я не задумываясь. Слова сами собой слетели с языка.

– Чего? – изумилась Кэти.

– Я тебя люблю. Выходи за меня, – повторил я.

Кэти засмеялась и, к моей величайшей радости, тут же ответила:

– Я согласна!

На следующий же день мы пошли в ювелирный магазин, и она выбрала кольцо. И тут я наконец осознал: отныне мы жених и невеста. Как ни странно, первыми, о ком я подумал, были родители. Я хотел представить им Кэти. Пусть увидят, что их сын счастлив. Я мечтал показать, что мне удалось вырваться из-под их контроля и стать свободным! Мы сели на поезд в Суррей. Теперь я понимаю, что сглупил. Это была дурацкая затея, обреченная на провал.

Отец приветствовал меня все с той же враждебностью.

– Ну и вид, Тео… Кожа да кости! Что за стрижка? Почему так коротко? Ты похож на преступника.

– Спасибо, пап. Я тоже рад тебя видеть, – ответил я.

Мама выглядела еще более подавленной, чем обычно. Она словно съежилась, стала тише, как будто на самом деле ее там не было. Присутствие отца было гораздо более давящим, неприветливым, бросающимся в глаза, безрадостным. Он все время буравил Кэти тяжелым взглядом. Я еле пережил обед в родительском доме. Кэти не особенно понравилась родителям, и они не радовались за меня. Не знаю, почему меня это даже не удивило.

После обеда отец удалился в кабинет и больше оттуда не выходил. Во время прощания мама обнимала меня слишком долго, и это было слишком близко для меня. Она с трудом держалась на ногах. Меня вдруг накрыло тихое отчаяние. Когда мы уехали оттуда, я знал, что часть меня так и осталась там – вечным ребенком, словно в ловушке. Я ощущал полную беспомощность, безнадежность, и глаза жгло от подступивших слез. И тут меня в очередной раз удивила Кэти. Она крепко обняла меня и прошептала: «Теперь я все поняла. И люблю тебя еще сильнее!» – и больше ничего не стала объяснять. Да этого и не требовалось.

* * *

В апреле мы с Кэти расписались в маленьком регистрационном бюро неподалеку от Юстон-сквер. Мы не пригласили родителей. И никакого Бога. Кэти не хотела устраивать венчание в церкви, поэтому я мысленно произнес краткую молитву, пока нас регистрировали в бюро. И возблагодарил Господа за неожиданное счастье, которого я не был достоин. Теперь я прозрел и четко видел Его великую цель. Бог вовсе не покидал меня в детстве, одинокого и напуганного. Нет, он, как ловкий маг, хранил Кэти, словно козырь, чтобы «достать» ее из рукава, когда придет время.

Я был переполнен ощущением смирения и благодарил небо за каждую секунду, проведенную рядом с ней. Я понимал, что вытянул счастливый билет. Мне выпал невероятный, очень редкий шанс повстречать такую любовь! Я осознавал, как редко такое случается. Остальным повезло меньше. Большинство моих пациентов никто не любил. И Алисию Беренсон не любили.

Сложно представить двух менее схожих женщин, чем Кэти и Алисия. Кэти вызывала во мне мысли о свете, тепле, ярких красках и смехе. Алисия – только о пропасти, темноте и печали. И молчании.