Навоз как средство от простуды (хроники пандемии)

Акт сороковой

Ермолай Троекуров, от рождения Семен Давидович Филькенштейн, сменил инициалы после первой ходки на зону, осознав, что быть евреем в тюрьме не очень комфортно. По слухам, отбывая свой первый срок, Сема был завербован Комитетом госбезопасности и стал стукачом.

Сотрудничество со столь уважаемой организацией не сделало Филькенштейна-Троекурова сознательным гражданином. Наоборот, чувствуя за спиною поддержку органов безопасности, Ермолай, отбыв первый срок, пустился во все тяжкие, грабя, мошенничая и совращая малолетних сограждан. По какой-то странной причине «органы опеки» не уберегли собственного агента от преследования, так что окончательно Ермолай покинул учреждения пенитенциарной системы только после провала строительства коммунизма в отдельно взятой стране. К этому времени сотрудник КГБ, завербовавший Семена, поднялся до генерала и охранял первого мэра Санкт-Петербурга, а затем и первого президента. Воспользовавшись помощью генерала, Ермолай стал бизнесменом и быстро разбогател. Сотрудничество было взаимовыгодным, генерал отмывал через бизнес откаты, а Ермолай теперь крал и мошенничал на законных основаниях под покровительством компетентных органов.

Через какое-то время бизнес-пути этой пары разошлись в разные стороны. Оставшись без покровителя и нуждаясь в поддержке, Ермолай покинул иудейскую веру и перешел в православие. Он купил себе звание графа и правительственные награды. Этого оказалось мало для продолжения успешного бизнеса, и Ермолай Троекуров стал национал-патриотом и воинственным антисемитом. Сменив генерала на Иисуса, Троекуров завесил иконами все свободные углы своих апартаментов, загородных усадеб и заграничных дворцов.

Однако дружба с Господом Богом не спасала от конкуренции. Слишком много народу в наши дни набилось к богу в приятели. Кондовый национализм тоже давал осечки: трудно соревноваться с молодыми и голодными патриотами, жаждущими славы с богатством. Не спасали Ермолая ни крестные ходы с образами, ни казаки с нагайками, ни звания с титулами, ни заверения в преданности правящему режиму. А после того как Америка ввела санкции и отрезала Ермолая от заграничной недвижимости, стало патриоту тревожно. Несмотря на постоянные страхи, Троекуров не бросил вредных привычек. Украв чужую валюту, Ермолай попал под пресс законных владельцев, внутренних органов и бандитов. А тут еще пандемия закрыла пути отступления в ближнее и дальнее зарубежье.

Впрочем, православный богоносец оставался верен себе. Он по-прежнему питал слабость к малолетним созданиям, таская в постель «зеленую поросль» из нищих пригородов. Развесив по стенам иконы, Ермолай был убежден, что навсегда откупился от бога. Но он ошибался.

В один из дней, когда к Троекурову привели очередную юную особь, он не смог. Не смог и в последующие дни. Не помогала виагра, андрогенные мази и уколы тестостерона, либидо графа не поднималось. Но самое страшное, что слухи о неспособности Ермолая, как ядовитые ростки, поползли по столице. В светских салонах его начали сторониться, судача за спиной и ухмыляясь во след. Половое бессилие подрывало нажитый годами авторитет и грозило обернуться тяжелыми финансовыми последствиями.

Слуги и помощники Троекурова перепробовали разные средства. К нему приводили колдунов и шептух, лечили магнитом и вакуумом, укалывали иглами и накладывали руки. Ничего не помогало. Графский орган опал и бессильно болтался меж ног.

В эти критические дни Ермолаю неожиданно позвонил генерал. Бывший куратор пригласил графа на встречу. Там, на конспиративной квартире, генерал признался, что знает о проблемах своего подопечного. Посочувствовав Ермолаю, генерал рассказал, что из надежных источников знает про то, что в Гомеле есть некий центр, где добились невиданных успехов в лечении мужских заболеваний. Однако, по словам куратора, владелец этого центра содержится в Лефортово как иностранный шпион. Генерал обещал, что за приличную сумму в валюте он сможет уладить проблему, договорившись, чтобы шпиона выслали из страны в сопредельное государство, а там уже Ермолай сможет купить себе утраченную эрекцию.

Граф был согласен на все. На следующий день чемодан с деньгами перешел от Ермолая в собственность генерала. Колесо завертелось. В камеру Варваре Васильевне был передан телефон с предоплатой, а в Новых Оглоблях объявились чужие с расспросами.

Акт сорок первый

Через несколько дней председателю позвонила Варвара Васильевна. К этому времени арестованная за шпионаж Варвара устала сидеть взаперти в камере Лефортово, ее деятельная натура не находила выхода, а тупые допросы выводили ее из себя. После вмешательства генерала Женькиной теще выдали телефон, и она немедленно позвонила в Новые Оглобли, потребовав от друзей срочно собираться и двигать в столицу «со всем барахлом». «Барахло» вызвало у друзей определенное недоумение, на которое бывшая теща реагировала довольно резко.

– Вы же не корову сюда повезете! – громко шумело в мобильнике председателя тещиным голосом. – Что не понятно, звонодолбы? Берите лекарство и оборудование, – тут теща на секунду запнулась, – …паяльник или утюг… что у вас там… и мотайте сюда. Человеку нужно помочь. Не стоит у человека… и не телефонный это разговор.

Долгая работа на ниве районной культуры всегда придавала определенную живость выражениям Варвары Васильевны. В отличие от множества серых чиновников Женькина теща умела облечь в словесные формы свои неординарные мысли.

Нежданный звонок Варвары Васильевны сбил друзей с толку.

– Кто ей позволил звонить из тюрьмы? – в недоумении спрашивал Авдеич, сидя за столом украшенным бутылками и тарелками с закуской. – Сидела же тихо и не мычала. Откуда у нее телефон?

– Это уже вторичный вопрос, – возражали студенты. – Сначала нужно понять, как мы поедем в Москву и что означает взять с собой оборудование и лекарства.

Подумав, друзья решили, что в Москву нужно везти бочку навоза и сварочный трансформатор. Ванну для купания пациента можно найти и в столице.

– А как мы навоз перевезем через границу? – вдруг опомнился Женя. – Это вещество четвертого класса опасности. Нас с ним не выпустят, а тем более не впустят в Россию.

Студенты быстро влезли в интернет и оттуда узнали, что по закону «О навозе Российской Федерации» физическими лицами ввоз и вывоз биоматериала в качестве товара, а также для личного пользования запрещен. Запрет был введен после того, как президент Владимир Путин сообщил, что Пентагон собирает биологические материалы россиян по всей стране. Теперь за президентом повсюду носят специальный горшок, куда он откладывает свои материалы. Тем временем каждый пятый россиянин, не имея доступа к канализации, вынужден откладывать материалы в выгребные ямы.

Поняв, что коровьи отходы так просто в Россию ввезти не удастся, друзья стали решать проблему привычным способом, возбуждая кору головного мозга. Приняв бабыдусиного стимулятора, стали выдумывать разные идеи.

– Я слышал, что какой-то якутский колхозник лепит памятники из навоза, – неожиданно вспомнил Женька. – Зимой заморозит и лепит весь год… танки, пулеметы, орудия… Министр Шойгу к нему приезжал, интересовался.

– Зачем министру танки из говна? – не понял Петр Авдеич.

– Зачем, зачем…– патриотическое воспитание молодежи, – пояснил Женька. – Наставят танков по стране – будет вечная память.

– Тогда давайте слепим Шойгу из навоза, типа подарок министру от белорусского крестьянства, – предложил Авдеич. – У нас клубный художник лепит по пьяни и не такое.

– Может, лучше Лукашенко слепить, будет подарок от всего белорусского народа, – включились студенты. – Лукашенко точно пропустят в Россию к брату Путину.

– Лучше сделаем памятник Союзному государству Белоруссии и России, – неожиданно предложил Женя. – Стоят такие Путин и Лукашенко, а между ними Шойгу. И напишем: Вместе навеки!

Идею одобрили, скрепив звоном граненых стаканов.

Акт сорок второй

Сельский художник Трифон Мухин – единственный, в силу профессии, интеллигент на деревне воплощал в жизнь творческие замыслы колхозного идеолога Аллы Степановны. Белыми буквами на красном кумаче Трифон призывал сельчан к росту молочных надоев, увеличению урожайности зернобобовых и корнеплодов. Кроме призывов в обязанности Трифона входило поддерживать в вечнозеленом состоянии памятник воину-освободителю на въезде в деревню. На юбилейные даты освободителя красили серебрянкой, но это стоило дорого. Когда краска лупилась, слезая клочьями с освободителя, Трифон восстанавливал памятнику первозданный зеленый вид.

Когда-то давно, после училища, наполненный романтическим энтузиазмом, Трифон приехал в Новые Оглобли, чтобы в пейзажах увековечить тему родной природы. Он мечтал писать обнаженных доярок на фоне цветущих лугов с коровами на заднике. В мыслях он видел полотна, где железные кони рвут еще мерзлую почву, выворачивая наизнанку нутро земли. Холодная сталь металла и белая плоть доярок служили концептуальными ориентирами юного Трифона.

Но столкнувшись с колхозной реальностью, молодой художник впал в тоску и запил. Несколько раз, когда творческому порыву удавалось пробить завесу депрессии, Трифон энергично брался за дело. Один из таких порывов закончился скульптурой Ленина, созданной из местных материалов: глины и палок. Владимир Ильич занял четвертое место на районном конкурсе, где разыгрывали три путевки на областные соревнования. Не попав в областной центр, Ильич еще простоял какое-то время перед колхозным правлением и в конце жизни упокоился в углу за сараями.

Последний по времени художественный порыв привел Трифона в холодильник к студентам. Расширив вместе с укурками границы сознания, Трифон воспользовался акриловой красной, чтобы раз и навсегда изменить цвет памятника освободителю. Наложенный на серебрянку (дело было в канун юбилея Победы), акриловый краситель дал ярко-розовый цвет, который надолго останется в памяти земляков. Розовый воин на постаменте ярко горел в темноте, как маяк, освещая селянам дорогу домой.

Этот художественный экзерсис лишил Трифона уроков рисования в сельской школе. Дирекция посчитала, что розовый цвет является активной гей-пропагандой и отлучила художника от занятий с детьми. Теперь рисование в школе, за неимением лучшего, преподает заведующий хозяйством. Алла Степановна поначалу тоже хотела заменить художника завхозом, однако кривые буквы последнего, наляпанные на транспаранте, напомнили идеологу художников-формалистов. Скрепя сердце Алла Степановна оставила Трифона в своем подчинении.

Выслушав предложение друзей, Трифон Мухин заявил, что лепить памятник Союзному государству из навоза – плагиат и моветон. Подумав, он взамен предложил заморозить навоз.

– Вырублю лидеров изо льда, – объяснил Мухин, – молотком и зубилом!

Акт сорок третий

Лед кусками разлетался по углам морозильной камеры. Скульптор Мухин в телогрейке и шапке-ушанке ваял молотком и зубилом. Пар валил от художника. Перед ним на палке болтался обрывок газеты с Путиным и Шойгу. Время от времени скульптор отрывал взгляд от зубила, поднимал голову и вглядывался в фотографию. На ней президент и министр, стоя на бугре, глядели на шишку. Вожди походили на двух лесников, нашедших средь бурелома ржавую шестерню. Разглядев что-то на фото, Мухин принимался снова долбить по льду молотком.

Накануне, договорившись с Трифоном, друзья заморозили шесть бочек навоза, чтобы выдолбить скульптуру Союзного государства. Навоз смерзся в твердые глыбы грязного зеленоватого цвета. Трифон оглядел исходный материал и остался доволен. Он сбегал в огород, где стоял деревянный сортир. Сорвав с гвоздя стопку рваных газет, Мухин объяснил друзьям, что не помнит, как выглядят союзные лидеры.

– Хотел вот жопу газеткой подтереть, а, вишь, и пригодилась. На память я их не помню, тусклые какие-то, лица невыразительные – не скульптурные образы, – объяснил свой поступок художник.

Время от времени Мухин выходил из морозильника отдохнуть и покурить. Он садился на лавочку у крыльца и задумчиво глядел на сельский пейзаж. В поле желтела рожь, голубое небо в белых ватных тампонах окаймляло задник декорации. Чирикали птички, вдали мычала корова, лаяли собаки. Мухину думалось о природе.

В обед на лавку к художнику подсели студенты.

– Как ваяется? – спросил НЮРА.

Мухин помолчал, выдохнул дым и стал объяснять, что скульптура – это произведение, которое имеет объемную форму и выполняется из твердых материалов методом высекания.

– Главное в скульптуре – выразить творческую идею в пространстве, – продолжал Трифон. – Задача скульптора – не простое телесное изображение, а образ человека в форме пластического ощущения зрителя.

Сказав всю эту галиматью, Мухин снова закурил, задумчиво всматриваясь в объемные формы пространства. Студенты сразу же поняли, что имеют дело с настоящим художником.

– И какая у тебя творческая идея? – захотел уточнить КЛАВА.

– Идея представить наше Союзное государство объемно, в образе лидеров. Я вижу землю в форме полусферы, на ней два президента, за ними Шойгу с шишкой, потом патриарх с кадилом, депутаты, министры в форме плоского барельефа, сбоку царь Николай, Ленин, рабочий и колхозница, серп и молот, снопы и колосья.

– Широко раскинулась сельская нива, коровы выходят во двор, и два тракториста, напившися пива, идут отдыхать на бугор, – процитировал КЛАВА известную песню, переврав, впрочем, слова.

Видимо, слова песни задели самолюбие скульптора. Трифон насупился и замолчал. Потом, как будто очнувшись, спросил со злорадством:

– Как вы собираетесь везти Союзное государство в Россию? Пока доедете до Москвы, лед растает, одно говно останется. Лужу навоза привезете вместо Союзного государства.

Замечание было справедливым и поставило студентов в тупик. Друзья как-то не подумали о транспортировке ледяного монумента. И хотя граница с Россией находится недалеко от Новых Оглоблей, летняя жара могла сыграть с Союзным государством злую шутку.

– Вот жеж черт, как-то мы упустили это из виду, – пробормотал НЮРА и, обернувшись к КЛАВЕ, воскликнул. – Давай, звони Авдеичу! Надо что-то придумать.

Через час Женька с Авдеичем подъехали к холодильнику и застали студентов за спором. КЛАВА предлагал обложить памятник льдом, НЮРА – соломой.

Все вместе друзья зашли в морозильную камеру, чтобы оценить размер монумента. Трифон сек президентов в полный рост. Лукашенко и Путин словно куда-то спешили, Шойгу едва поспевал за ними. Если бы не землисто-зеленый цвет, вождей можно было поставить в центре деревни.

Друзья долго смотрели, как Трифон ковыряет зубилом во льду, придавая объемную форму творческой идее.

Глядя на распаренного Мухина, Женька воскликнул:

– Давайте напялим на них телогрейки и шапки – так они до Москвы и доедут!

– Они уже в телогрейках, не видишь! – неожиданно возразил скульптор.

– Так сделай их голыми, – нашелся Женя. – Мы им валенки натянем, чтобы ноги не мерзли.

– Голыми…, – задумался Трифон, – голыми можно. А органы? Органы им приделать вместо штанов?

– Конечно, приделать, – засмеялся Авдеич. – Что за президент без органов – это ж не кукла Барби.

– А органы какие? Большие, маленькие? – начал спрашивать Мухин. – Может, сделать побольше, чтобы подчеркнуть плодородие… Будет хорошо в сочетании с серпом и колосьями.

– В сочетании с серпом пластические ощущения зрителей склонятся в сторону кастрации, а не плодородия, – заметили студенты.

– Давай без фанатизма, – поправил художника Женька. – Сделай в пропорции, чтобы не бросалось в глаза, а то не пропустят через границу.

– И чтобы трусы налезли! – поддержали студенты.

Договорившись с Трифоном, друзья отправились готовиться к путешествию. Ехать в Москву решили поутру, до жары.

Встав на рассвете, собрали вещи, подъехали к холодильнику и погрузили в машину трансформатор. Трифон Мухин устало курил на крыльце. Он работал всю ночь, заканчивая скульптуру.

– Ну, показывай, что получилось, – обратились друзья к художнику.

Трифон распахнул двери морозильной камеры. Внутри стоял холодный туман. Сквозь пелену друзья разглядели трех попугаев.

– Твою ж мать! – только и смог выдавить Женя. Остальные стояли молча, потрясенные зрелищем.

Когда туман рассеялся, стало понятно, что Трифон раскрасил лидеров в цвета гжели и хохломы. Путин был в красно-золотом ватнике поверх голубых гжельских трусов. Шойгу украшала золотая фуражка с голубой кокардой. Лукашенко патриотично был одет в цвета государственного флага Белоруссии. Министры и депутаты позади главных героев остались говно-зелеными. На них у Трифона не хватило краски.

– К хуям! – воскликнул Авдеич. – Времени нет препираться. Грузим этих попугаев в кузов и выезжаем.

Друзья быстро погрузили памятник Союзному государству в машину. Сверху скульптуру накрыли брезентом, чтобы по дороге не пугать население и домашнюю живность. Спустя полчаса выехали из деревни в сторону России.

Было раннее утро. Солнце вставало над нивой, золотя спелые колосья яровых и озимых. Белый пар висел над рекой. Ранний петух вскочил на забор, готовый поведать о приходе нового дня. Новые Оглобли спали по случаю воскресенья 9 августа.

Акт сорок четвертый

Если кто-то считает, что пунктов пропуска на границе Союзного государства Белоруссии и России не существует, то он ошибается. Граница была и есть. Только вместо пограничников и служащих таможни там стоят какие-то странные люди в зеленом. Иногда они проверяют паспорта у въезжающих, иногда просто машут палкой – мол, проезжайте так.

Утреннее солнце уже начало припекать, когда друзья подъехали к белорусской границе. За рулем «Газели» сидел Женька. Его белорусские права вышли сроком, зато были права из Израиля с непонятными закорючками. Зеленый человек поднял полосатую палку.

– Молоко и водку везете? – заглянул в кабину зеленый.

– Мы водку не пьем! – хором ответили друзья.

– А что пьете? – поинтересовался зеленый.

– Компот – двусмысленно ответил Женя*.

– Что в кузове? – не мог успокоиться зеленый человек.

Друзья стали объяснять, что это скульптура, которую они везут в подарок. Зеленый потребовал поднять брезент. Студенты бодро вскочили в кузов и сдернули покрывало с памятника. Солнце заиграло золотом хохломы, на миг осветило навозные лица Союзного государства и потухло. Тень набежала на «пограничника», он нахмурился, сдвинул брови и резко прокаркал:

– Документы на вывоз имеются?

– Какие документы? – не поняли друзья.

– Документы на вывоз предметов искусства и культурных ценностей, – повторил зеленый.

– Епть…! – только и смогли ответить студенты.

Впоследствии, когда прошло уже время, друзья узнали, что вывозить Союзное государство из Белоруссии нужно было под видом навоза, а ввозить в Российскую Федерацию, как культурную ценность. По закону, чтобы вывезти предмет искусства из Белоруссии нужно получить экспертное заключение в Минске, предоставив экспертам эту самую культурную ценность и две цветных фотографии ценности. Но тогда друзья об этом не знали.

– Это декоративно-прикладное искусство, – попробовал исправить ситуацию КЛАВА. – Изделие народных промыслов из льда и органических материалов. Счас лед растает и не станет искусства. Нечего будет дарить россиянам!

– Ледяная скульптура на свадьбу, – поддержал НЮРА. – Новобрачные ждут.

Но зеленый уже почувствовал запах крови, он уперся всеми копытами и разжалобить его было нельзя. Единственное, что удалось друзьям – узнать местоположение начальника этой «таможни». Авдеич приказал друзьям ждать, достал пару бутылок самогона, кусок сала и пошел искать начальство.

Через час Авдеич вернулся с главным начальником. Председатель широко улыбался, начальник зеленых изо всех сил старался сохранять выражение. Оба слегка шатались. Теплое прощание было наполнено дружескими ухмылками, кивками и подмигиванием. Авдеич влез в машину, начальник махнул рукой, Союзное государство преодолело первую границу единого Союза.

К этому времени солнце успело поработать над памятником. Он оплыл, покосился набок и, пардон, завонял. Первоначально гордое выражение на лицах героев Союза сменилось кислой улыбкой. Треух Лукашенко наехал президенту на глаза, ослепив вождя белорусов. У Шойгу поехала кепка, бывшая вначале фуражкой с кокардой. Волосы Путина и вовсе растаяли и стекли президенту за уши, он поблескивал лысиной и был готов завалиться на своего министра обороны. Все трое обливались потом. Казалось, что Лукашенко вот-вот полезет в карман за платочком и протрет всем троим мокрые лбы.

Друзья быстро переехали нейтральную полосу и встали в длинную очередь на российской границе. Авдеич задремал, студенты закурили, Женька с любопытством смотрел на Россию. Там кончался асфальт, дорожные ямы глядели пустыми глазницами в небо. С краю дороги среди бывшей деревни тут и там торчали дырявые хаты. Деревня умерла. Развалины почему-то напомнили Жене школьный учебник истории с коллективизацией, кулаками и пионером-героем Павликом Морозовым. Спустя годы вся эта «история» казалась напрасной. Внуки кулаков и пионеров давно уехали в город. Колхоз развалился. Русское поле пустовало, зарастая лебедой и полынью, а учебник истории выбросили на помойку.

С той стороны проехала колонна военных машин без номеров и опознавательных знаков. Колонна потянулась в сторону Гомеля. Наконец, подошла очередь друзей. Зеленый человек с российской нашивкой перелистал паспорта и принюхался.

– Что везете? – спросил вежливый человек.

– Союзное государство! – хором ответили друзья.

– На обочину! – скомандовал вежливый. – Для досмотра!

Друзья съехали на обочину. Студенты полезли в кузов и снова стянули брезент. Увиденное потрясло даже студентов. Союзное государство растаяло и превратилось в дерьмо. Сверху плавала кепка Шойгу и лапти Лукашенко. Хохломской ватник Путина намок и походил на жалкую мочалку, его золотая роспись поблекла. Сбоку валялись сапоги министра и валенки президента России.

– Бля…, – только и смог выдавить НЮРА.

Между тем, вежливый человек тоже влез в кузов. Потыкав палкой в навоз, он спросил, что это такое.

Помня, что говно под видом навоза относят к четвертому классу опасности, студенты на ходу стали придумывать оправдания.

– Это культурная ценность в виде изделия народного промысла…, – начал было НЮРА.

– Произведение искусства символизирующие союз двух братских народов, – перебил его КЛАВА.

–Называется «Союзное государство», – хором закончили оба.

Вежливый человек глубже засунул палку в Союзное государство и стал шевелить ею внутри. Навоз забулькал, Союзное государство хлюпнуло и завоняло сильнее.

– Что за говно? – не выдержал зеленый.

– Какое же это говно! – запричитал КЛАВА. – Это скрепленный навеки союз братских народов. Композиция из натуральных органических материалов скульптора Трифона Мухина, заслуженного художника, деятеля искусств колхоза «Новые Оглобли», лауреата районного конкурса «Але, мы ищем таланты».

– Абстакцист? – не унимался зеленый.

– И пидарас! – в тон ему ответил КЛАВА.

– Ну, раз пидарас тогда понятно, – дошло наконец до зеленого. – Документы есть на искусство?

Студенты переглянулись.

– Документы забрала белорусская таможня, – встрял в разговор Авдеич, которого разбудила вся эта суета. – Петрович передавал вам оттуда привет и этот презент, – заявил председатель, подмигивая зеленому и тряся перед ним сеткой с выпивкой и закуской.

Зеленый повел носом, учуяв сало и самогон. Он слез с машины и отошел вместе с Авдеичем в сторону. Пошептавшись, оба удалились в дежурку. Через полчаса председатель вышел с российской стороны границы и замахал руками. Шлагбаум немедленно подняли, и Союзное государство вместе с друзьями въехало на территорию России.

К этому времени обелиск превратился в жидкий стул и ручьями стекал на дорогу. Когда машину трясло на ухабах, ручьи сливались в полноводные реки. Воняло так, что встречные водители жмурили глаза. По сторонам дороги птицы падали в обморок. Союзное государство России и Белоруссии надолго останется в памяти у свидетелей.

*) Двойной смысл такого ответа состоял в том, что «компотом» местные жители называют плодово-ягодное вино, производства Гомельского винзавода. В нашей с Женькой юности спросом пользовалось «Лучистое» (огнетушитель 0,7 литра) и фруктович («Фруктовое» 97 копеек за бутылку). «Вермут» мы не очень любили, «Вермут» пили от безысходности, зажав нос и зажмурив глаза. Еще им красили заборы и травили мелких насекомых.