Системная ошибка

Глава третья

Утром на столе было все для завтрака, как он любил: кофе, сэндвич с лососем, яичница с беконом. Он любил завтракать медленно, но этим утром медленно не получилось. Он проглатывал, не успевая почувствовать вкус пищи – проголодался…

Завтрак приготовила Лиз, впрочем, как всегда. Молодая эмигрантка из южной страны, Грэма не интересовало из какой. Когда сын стал терять подвижность, к нему требовалось внимание больше, чем для обычного ребенка. И они через агентство наняли няню. У нее было имя Лиз. Но Лилит почти никогда не называла ее по имени. Она говорила – няня, няша, мамуша, иногда, нянька. Они отдали ей для проживания гостевой домик. Эта девушка как-то сразу подошла к ним, как ключ к замку. Удивительным образом она появлялась всегда тогда, когда была нужна. А когда в ней не было нужды, ее не было видно. Ей не требовались указания, она всегда знала, что ей делать. Несмотря на то, что ее обязанности официально ограничивались уходом за Ники, она самостоятельно взяла на себя выполнение многих других домашних работ. Как-то быстро и незаметно для Грэма и Лилит она стала не просто незаменимой помощницей, а необходимой активной частью большого дома. Закупала продукты, готовила еду, чистила дом; сломалась стиральная машинка – она самостоятельно вызвала мастера, и при этом, казалось, всегда была рядом с Ники. И еще она всегда мягко улыбалась и молчала. Лилит даже не подумала увеличить ей оплату труда за взятые ею дополнительные функции. А Лиз никогда про деньги не напоминала. Скромная, симпатичная, работящая, не требующая ничего более того, что обговорено в контракте. Идеальная помощница. Лилит была в восторге от нее, а Грэм, наоборот, не то чтобы побаивался, но, скорее, стеснялся ее, и старался не встречаться без надобности с ней. Он сам не мог себе объяснить, почему так. Лиз все успевала и к тому же готовила вкусно. А он не понимал – то ли это такая высокая степень организованности, при этом сознательное лишение себя свободного времени, но почему? Или это своеобразный общекультурный стокгольмский синдром? В редкие моменты, когда они оказывались один на один, и Лилит поблизости не было, Грэм чувствовал себя крайне неловко. Девушка улыбалась и молчала, и он молчал. В голове он судорожно перебирал различные темы для разговора, надо ведь хоть что нибудь сказать, но не находил ни одного слова.

Лилит молча ждала, пока он доест. Он кожей чувствовал недоброе отношение к себе. Как чувствуешь электричество приближающейся грозы. Он исподлобья косился на нее. А она старалась не смотреть ему в глаза. Когда он почти доел, она резко начала разговор.

– Тебе письмо пришло из некоммерческого медиа-фонда «Развлечения, технологии, наука». Приглашают на дебаты. Лично Краусс тебя пригласил. Ты ведь был у него уже на дебатах… Самые топовые ученые соберутся. Я поняла так, что в этот раз будет какое-то особенное шоу. Я не очень вчитывалась… Будет большая прямая трансляция на весь мир, с хорошей рекламой. Ты должен пойти.

– Как ты можешь думать сейчас про какие-то дебаты? Я работой даже не могу заняться! У нас трагедия…

– Это у меня трагедия! – вскрикнула она высоким голосом, как будто была готова к крику и только ждала разрешения – а ты… иди, сделай хоть что-нибудь для пользы семьи. Посмотри на себя! В тебе нет ни грамма честолюбия, тщеславия. Ты пустышка. Ученый для науки. И все! Ни для людей, ни для семьи, ни, даже,… для себя…. Только для науки!… Да с твоей внешностью, с твоими знаниями, с твоими мозгами, ты мог бы стать известным на весь мир. Гений ущербный!…. Не притворяйся, что тебя так уж сильно волнует судьба нашего сына. И отвечай уже, наконец, на звонки. Пусть меня не беспокоят. Я тебе не секретарша. Вчера ушел, а телефон оставил. Я знаю, ты специально оставил телефон дома. Уходишь от проблем…. из института звонили раз пять. Сказала, что ты занят, перезвонишь позже. Сколько раз я могу обманывать людей? Позвони и объяснись, не прячься…

Лилит говорила, а Грэм смотрел на нее и думал:

– Как сильно она изменилась. Такая же изящная притягивающая фигурка. Такая же, как всегда – но другая… Любопытно, Диана из кафе не меняется никогда. Она также как и люди старится, изнашивается, но ее суть остается неизменной, такой же, как при рождении, то есть создании. А человека никогда не угадаешь, каким он будет через двадцать, тридцать лет. Казалось бы, внешнее событие не должно затрагивать базовое Я. Но вот же… Лилит стала вдруг ненавидеть меня. Никогда раньше ничего подобного не было. Она стала совсем другой. Может я тоже другой? Только не замечаю этого.… Вот Ники… был одним, и вдруг, стал совсем другим, даже противоположным.… Неужели всё не то, чем кажется? Также и няня наша не та, за которую себя выдает сознательно, или бессознательно. И фембот Диана не то.… А вдруг математика также, как все остальное, обманывает? Это было бы ужасно! Это стало бы настоящей катастрофой. В биологии и даже в физике все обманчиво. Но математика… Должно хоть что-то, хоть самое простое в нашем бытие быть неизменным, постоянным. Хотя ничего сложнее математики нет. А есть еще фундаментальные постоянные физического мира. Всего двадцать пять безразмерных констант, из которых состоит каркас всей Вселенной. И если только вдруг изменится хотя бы один параметр на самое минимальное из всех минимальных значений, то не то что жизни, … молекул не будет. Нет, математика точно никогда не изменится. Иначе наступил бы конец мира. … Или я что-то не понимаю?

– Хорошо! – внезапно Грэм перебил Лилит. Сказал громко и с нажимом. – Я пойду на дебаты, раз ты хочешь.

Слова сами вырвались из него. Он даже удивился. Никогда еще он так грубо с Лилит не разговаривал.

– Я пойду. Только ты не ругайся. Давай будем оставаться спокойными. Удовольствия мне это мероприятие не доставит. Ты знаешь, я не люблю эти научно-популярные, якобы просветительские шоу. Все это клоунада. Это многим нравится, но … я не звезда научного мира, как бы тебе этого не хотелось. Никогда им не стану. Ты всю жизнь, как маркетолог, пытаешься меня рекламировать, продвигать. Как будто я товар из маркетплейса. То я должен, по-твоему, вести подкасты, то на ютубе фокусы математические показывать. Я должен быть артистичным, ярким, нетривиальным. Преувеличивать, упрощать, искать слова понятные всем, смешить, спасибо хоть танцевать и ходить на голове не заставляешь! Да. У меня это все получается, наверное. Бывало, я загорался, виноват. Начинал играть в эту игру. Но мне это не нужно! Я совсем не против популяризаторства науки. Но я не готов все упрощать и самому опускаться до уровня обывателя. К тому же, говорить "красивости" о науке не только бессмысленно, вульгарно, но и совершенно дико. Самой науке это не поможет. Привлечь в науку новые молодые умы? Так если им надо, они сами придут. Никого не надо зазывать, как в магазин на распродажу. Все должно быть естественно. Если нет природного, внутреннего побуждения, то и нечего искусственно его создавать. В науке и так слишком тесно. Со многими задачами легко справляются Интеллекты. Наука давно превратилась в социальную страту жаждущих славы людей. Общество, в котором – парадокс – потерялось понятие ученый. как единица. Говорят, только во множественном числе – ученые. А уж если про Интеллект, то обязательно в единственном числе и по имени. А всякой яркой личностью считается, прежде всего, интеллектуальный клоун на арене. Надо уметь красиво говорить, держать внимание публики. Одно дело – перед своими в Академгородке, где все знакомы, и многие твоего уровня, и совсем другое – перед камерами, на чужую публику. Одним словом надо быть шоуменом, а не ученым. Хорошая профессия, но другая. А я не могу владеть двумя профессиями сразу.

Он выпалил это словесным взрывом и сразу стих. Зачем он сказал это сейчас? Само выскочило наружу, как выплюнул нечто болезненное из себя. Сразу почувствовал сонливость и безразличие. На самом деле он готов был подчиняться Лилит ради спокойствия. Лишь бы она не ругалась. Единственное, против чего он бы серьезно возражал и против чего боролся бы – если бы Лилит, или даже любой другой человек захотел нарушить его священный ритуал уединяться у себя в кабинете и работать в одиночестве, в своем мире, в своем убежище.

Он встал, направился к себе. Лилит молчала, только смотрела на него своими красивыми глазами, не мигая. Этот жесткий взгляд забирал у него последние силы. Он хотел еще что-то добавить, но внезапно пропал голос, к тому же слабость появилась такая, что мелко задрожали колени. Это было невыносимо! Он схватил со стола письмо с приглашением на Большие Дебаты и быстро скрылся у себя в кабинете. Бросился опять на диван. Не хотелось думать о Лилит и в общем, о проблемах. Но письмо прочитал.

«Дорогой доктор Грэм! Двадцатого августа мы собираем Большие дебаты. Это мероприятие пройдет в большом зале научно-технического общества нашего Академгородка. Мы выбрали две темы для обсуждения: «Тупики и скачки всеобщей эволюции», и «Неестественность естественного». Затронем также тему «Разум, как универсальная постоянная Вселенной». Знаем ваше особое мнение по этим вопросам и приглашаем вас принять участие. Это мероприятие пройдет в необычном формате. Можно сказать, это будет настоящая революция в нашем общем деле просвещения общества. Это большой шаг в сторону новой эволюционной эпохи. Необычность этих Больших Дебатов заключается в том, что вести их будет Искусственный Интеллект …». Дальше шли технические подробности.

Отбросив письмо, Грэм впал в забытье. Он еще не был готов согласиться идти на дебаты, но внутренне уже знал, что пойдет. Куда он денется!

Никогда раньше днем Грэм не спал. Но сейчас, это был не сон, а дремота. Состояние между сном и бодростью. Мучительно пытаешься проснуться, вернуться в реальность, но не можешь…. Интересно, сколько времени человек сможет продержаться в таком состоянии? Надо поставить эксперимент. Он пытался думать…

И о чем бы он говорил со сцены? Об эволюционной ловушке, в которую попал человек! Это детское ощущение, когда все еще впереди! С этим ощущением человечество взрослело, училось, радовалось, узнавало, изучало, открывало – «все же было впереди»: наконец, построило современную технологическую энергозатратную цивилизацию комфорта. Но, вместе с восторженным движением вперед, незаметно, ощущение «Все впереди» сменилось на «Все уже было». Неужели человечество незаметно состарилось? Это похоже на ловушку, и эта ловушка системная составляющая эволюции. Каждому из множества всех живших и живущих людей положен предел жизни – не более ста лет, это системный фактор. Бесполезно искать лекарство для того, чтобы жить дольше. Чем мудрее человек становится, тем больше он ощущает «Все уже было». Также и для всего человечества. Может быть уже подходит естественный конец жизни человечества? А что дальше? История ведь не может закончиться! А дальше мы должны стать другими или пропустить вперед других! Кого? Неужели электронный мозг? Не хочется в это верить! Человечеству надо сделать вторую попытку. Переформатироваться и с учетом всего того, что было, начать жить заново. Использовать опыт, знания, накопленные ресурсы… Вернуть себе молодость. Почему нет? Есть животные, которые доживают до старости и вместо того, чтобы умереть, обновляются и живут заново. Вот только память надо сохранить! Память делает из биомассы личность, что же еще? Память, только не одного акта жизни, а вся память от сотворения мира… На этой мысли Грэм потерял контроль над мыслями и заснул.

В этом сонном бессилии он провел весь день. Когда он окончательно проснулся, или скорее очнулся, были сумерки. Болела голова, особенно в висках. Тело плохо слушалось. В доме было тихо. Он встал и пошел в комнату Ники на второй этаж. Шел осторожно, особенно он не хотел встречи с Лиз. За ним нудно тянулась в потемках головная боль.

Никита не спал. При красном свете ночной лампы он сидел на низком стульчике со спинкой. Прямая спина, ручки сложены на коленях. При появлении Грэма на его лице не появилась улыбки как, в теперь уже старые добрые времена. Он упрямо смотрел сквозь стены вдаль. Этот странный взгляд никак не согласовался с выражением детских нежных и слегка выдававшихся губ. Но Грэм почувствовал, как Ники внутренне улыбнулся. А может ему так только показалось. Он очень хотел, чтобы Ники обрадовался его приходу, ну хотя бы как-то отреагировал. Он сел на пол рядом с ним. Лицо Ники оставалось непроницаемым, но, вдруг, Грэм увидел, как в глазах сына появилось нечто похожее на улыбку. Он присмотрелся. В сумрачном полусвете он увидел в больших ребячьих зрачках отсветы тревожных огоньков. Грэм вздрогнул. «Не может быть!». Он более внимательно посмотрел Ники в глаза. Улыбки уже не было. Но глаза стали большими как мониторы. В них он увидел дым, как будто далеко горел лес. И все закрылось дымом, как туманом. Как полупрозрачной тканью монитор. Но при этом Грэм почувствовал во рту едкий запах удушающей гари. Грэм поморщился. За белесой пеленой глаз угадывалось смутное движение. Психическое напряжение – как будто крик, но без звука. А потом стон и тоже без звука. Клубились неопределяемые запахи. Вдруг – хаотичные звуки дерущихся сабель, где-то очень далеко – звук колокола, и тут же где-то рядом звук чокающихся хрустальных бокалов. Звуки сменились тревожным шмелиным гулом. Там, за то ли дымом, то ли туманом, глубоко за зрачками, в этом маленьком мозге шла большая, неведомая, но точно человеческая и драматическая жизнь. В высокочастотном дрожании мутного экрана появлялись неясные картинки. Грэм не мог отвести своих глаз. Он вдруг стал весь собранным, до предела напряженным как струна, и словно невесомым, не имеющим связи с землей. Пот струйкой покатился у него между лопаток. Он смотрел как драматические блики от боли, печали, невысказанности метались в мучительных, но вдохновенных и прекрасных детских глазах. Огромные зрачки отражали, как отражает лунный свет гладь ночного озера, неизвестный и заколдованный мир. Серебряные капли слез выкатились из уголков глаз и застыли, не желая падать. Глаза Ники медленно закрылись. Мир, скрытый от нормальных взрослых людей погас. Грэм ничего не видя, полуслепой ощутил тяжесть и грузно осел на пол.

– Я схожу с ума! – подумал Грэм. – Этого не может быть! У меня галлюцинации…

Послышались шаги. Вошла Лиз. Она молча, с улыбкой подняла Ники со стула, аккуратно обошла Грэма как препятствие, и отнесла ребенка в постель. «Как же легко она это делает!» – удивился Грэм.

Он медленно пошел к себе в кабинет. Но спать он уже не мог. Слезы тихо текли из его глаз. «Откуда в маленьком ребенке, который еще ничего не прочитал, ничего не видел, не слушал, не смотрел, который ничего еще не знает, даже не умеет говорить, а теперь уже и самостоятельно есть, такая внутренняя жизнь? Или мне все это привиделось? Может я забылся и мне приснился такой оригинальный сон? Таких снов не бывает. Нет, я определенно не в порядке. Но что со мной? Или я прикоснулся к великой тайне разума? Мы все про интеллект, а что такое разум? Не знаем.… Как это понять? Опять, та же самая мысль, что недавно приходила – все является не тем, чем кажется.… Надо с кем-то посоветоваться. Но кто мне поверит? Сочтут за сумасшедшего… Но я же видел!… Я чувствовал невесомость своего тела. Я точно вместе с Ники выходил за пределы существующих границ восприятия… Я не знаю…

Всю ночь Грэм провел без сна в мучительных и бессмысленных вопросах. Под утро решил, что надо повторно попробовать увидеть в глазах сына то самое нечто, но только сделать это надо днем. Все-таки ночь большая обманщица.… Когда нет солнца, разум полководец без тормозов, не соблюдает ни законов, ни правил. Ночью все превращается в иллюзион: полулюди, полузвери, полубоги, наполовину жизнь, наполовину смерть. А сам он превращается в кандидата сумасшедших наук. Полководец хора бледных вымыслов, сонных мыслей и безутешных страданий. Командующий тем, чего нет на свете. Сумма площадей двух треугольников, помноженная на радиус Земли, равна квадрату расстояния до истины…если таковая существует…

Утром Грэм вышел к завтраку небритым и сильно осунувшимся. Завтрак как всегда был приготовлен Лиз. Ее самой уже не было, а Лилит сидела за столом без макияжа, лохматая, в халате. Раньше она никогда такой несобранности не допускала, хотя и он тоже хорош. Эпическая картина – «Два бомжа за завтраком» – подумал Грэм. Лилит, тем не менее, оставалась для него манящей, завораживающей, дразнящей – он всегда, при любых обстоятельствах, смотрел на нее как в первый раз. В ней органически совмещались две женщины: своя домашняя, уютная, знакомая до последнего кусочка ее атласной кожи, и другая – обворожительная, многообещающая, таинственная незнакомка. Но сегодня было не как всегда: он ее видел как прежде, но уже не чувствовал. Что-то незаметно переломилось в их отношениях.

– Ты был ночью у Никиты. Что ты делал у него так поздно? – с резкой интонацией спросила Лилит.

– Представляешь, я вчера сделал открытие. Может быть…. Я пока ничего не понял… Мне нужно, конечно, все проверить, обдумать… Мне кажется наш сын особенный…

– Тоже мне открытие. А то мы не знали…

– Дело в другом. Он особенная индивидуальность…

– Ты идиот? А собственно, что я спрашиваю, конечно идиот! Урод родился от урода! Ты еще скажи – он личность! – вспыхнула она.

– Я не стал бы этого отрицать…

– Заткнись! Слышать тебя не могу! Мое сердце материнское разрывается на части, а ты несешь, черт знает что. – Она немного успокоилась от вспышки гнева и тихо, почти шепотом, продолжила: – Иногда я думаю, а не шарахнуть ли его мозг каким нибудь мощным электрическим током? Раз, и все придет в норму. И пусть там даже погибнет половина нейронов. Оставшиеся станут человеком, а не бездушным созданием природы. А если умрет, значит умрет! Но это будет хотя бы попыткой что-то сделать…

– Ты не дослушала. Этой ночью я видел в его глазах жизнь! Его мозг живет своей полноценной жизнью. Он знает многое,… я не знаю, откуда,… может передается как-то. Это не научно, я понимаю, но… у него есть воображение!

– Ты думаешь, его мозг работает отдельно от его тела, от культурного образования, от последовательного развития, от человеческой речи, от всего того, через что мы, все люди проходим? Это невозможно! Знания, память не передаются по наследству! Тебе ли не знать!

– Погоди! Вот – эмбрион человека в утробе матери проходит все этапы эволюции. В его развитии можно проследить самые ранние стадии жизни на Земле. Клетки организма все помнят… – он услышал свой голос, и ему показалось – губы его сами произносят слова, без его участия, в одно мгновение он успел подумать, какой странный голос.

– Как у тебя все просто! Я, дура! Поверила, что ты по-настоящему умный. Я всегда мечтала, что ты разгадаешь свою любимую математическую загадку, которую ты там всю жизнь в своем кабинете разгадываешь. Станешь Нобелевским лауреатом. Будешь выступать на сцене, станешь звездой в науке своей чертовой. Будем жить хорошо, богато…радостно, в конце концов…

– Я не разгадываю загадки, я решаю уравнения… возразил он с мужеством отчаянного моряка на тонущем судне.

– Знаю, знаю… слышала много раз… математика – царица всех наук и прочее…. Ничего ты не можешь сделать! Мне с нашим домашним Интеллектом Мерфисом легче общаться, чем с тобой. Если бы с ним можно было заниматься сексом, я бы скорее полюбила его, чем тебя. Он, по крайней мере, лучше тебя понимает меня! Только он меня и знает в этом мире! – Она помолчала, будто собираясь с духом и высказала то, что вероятно сильно жгло ее душу в последнее время:

– Может быть, если бы не твои садистские опыты над собой, и не было бы ничего? Не было бы твоих ночных работ в кабинете сутками, в одиночестве, не было бы…. Ты виноват со своей наукой!

– Что ты говоришь? Моя работа никак ни на что такое не влияет. У Ники вообще гомозиготная мутация…

– Ладно, успокойся. Что ты так завелся? … Я задала вопрос Мерфису, кстати. Вот… тебе говорю, сейчас.… Описала ему нашу ситуацию и спросила, что делать с Ники… Сказала ему, чтобы не торопился с ответом. Пусть хорошо продумает и скажет. Переберет все варианты, или что он там делает… Вот как он скажет так и будет! Понял? Что он скажет, так и сделаю! Он ошибок не допускает!

– Зачем? Так нельзя! Мы не должны подчиняться этим рекомендациям! Мы сами должны решать свои проблемы… – Грэм вскочил со стула.

Она тоже вскочила и почти прыгнула на него:

– Да пошел ты!… Нарешались уже, сами…. Как скажет он, так и будет! У него интеллекта больше чем у тебя!

Короткие, но яркие стычки с женой всегда вызывали в нем усталость… а сейчас он еще почти не спал ночь. Она говорила, а он не мог сосредоточиться на ее словах. Время от времени он машинально вспоминал глаза сына, свои видения…

Резко зазвонил телефон. Звонок спас от дальнейшего продолжения критического разговора.

–Грэм, привет.

–Привет.

– Мы не можем до тебя дозвониться уже который день! Куда ты пропал?

– Я… я… приболел. Ничего серьезного. Я скоро появлюсь. А что у вас происходит?

– Очень тебя ждем. У нас зависло несколько задач. Заказчики торопят. А мы не можем решить их без тебя. Ну никак!

– У вас есть доступ к центральному Интеллекту… я вам зачем?

– В этом все и дело! Ты понимаешь… да, ты не поверишь… у нас тут сложилось общее мнение, что Интеллект выдает нам, ну если не ложный, то знаешь, какой-то предвзятый результат. Надо проверить. Кроме тебя лучше никто не справится. Ты посмотри. Притом он упрямо отказывается решать задачи, которые раньше брал в работу легко – а сейчас требует дополнительной конкретизации. Я тебе сейчас скину отчет. Вообще, я тебе скажу, ты не смейся…это наше общее мнение – у вас с ним сложились особые отношения – на заднем плане послышался смех коллег – Интеллект общается с тобой одним образом, а с нами, в общем смысле, не очень-то хочет говорить. Тайное сообщество какое-то… Саботажник он, в общем. Не удивлюсь, что он сейчас каким-то образом выразит радость, когда увидит тебя после долгой разлуки – на заднем плане опять дружеский смех – Мы тут шутим, конечно. Ну, ты давай, выздоравливай и приходи. Не покидай нас надолго…

– Я буду … через пару дней. Раньше не смогу, извините меня там все. Привет коллегам!

У него в этот момент созрел план. Он решил показать Ники известному нейробиологу, профессору Нохину из института мозга. Когда-то они вместе работали над проектом «Кибернетика мозга: от естественного интеллекту к искусственному». Целью проекта было понять, что является фундаментальным элементом, базовой единицей ментальной информации мозга. Тогда им удалось методом проб и ошибок количественно измерить объем информации поступающей в мозг человека за единицу времени. Финансирование проекта, правда, быстро закрыли. Работа осталась незаконченной.

– Я тоже уже давно не была на работе – с примирительной интонацией тихо сказала Лилит – но я предупредила девочек, чтобы быстро не ждали. Оформлю как отпуск. Директор недоволен очень. Из агентства уже звонили, предупредили. Как будто такое большое рекламное агентство без одного маркетолога неделю не проживет! Сегодня поеду, покажусь.

– Причешись только…

– Да пошел ты… В отличие от тебя, я знаю как себя подать. Маркетолог – рекламист, все-таки.