Глава 7
– Так куда именно мы едем? – глухо повторила Катрин вопрос.
Никлас повернулся и, собираясь посоветовать внучке рейхсграфа заткнуться, посмотрел ей в глаза. Посмотрел и поразился, насколько они яркие, живые – на фоне лица, грязного от бурой подсыхающей крови, перемешанной с дождевой водой и розовой пеной геля. Как-то вдруг злость на внучку рейхсграфа угасла, уступив место расчетливому интересу. Почему бы и не побеседовать, посмотреть реакцию.
– В условленном месте неподалеку меня ждет доверенный человек. Хочу сообщить ему, что твой дед…
– Он тебя убьет.
– Рейхсграф не умер?
Вновь Никласа окатило ледяным морозом иррационального страха: неужели и эта тварь в ложементе не погибла, неужели Брандербергер тоже восстал из мертвых и где-то сейчас бродит вокруг особняка в лесу? Но когда Катрин снова заговорила, слова ее показались пусть и глупыми, но пострашнее перспективой.
– Тебя убьет доверенный человек твоего отца.
Никлас эту чушь даже комментировать не стал, только усмехнулся. Сказанное выглядело гораздо более невероятным, чем воскрешение из мертвых. Впрочем, пусть и без полной уверенности, но очень похоже, что одно такое воскрешение он сам наблюдал буквально пару минут назад.
– Тебя ждет Пауль? В заброшенной церкви? – вдруг проявила Катрин невероятную осведомленность.
Говорить ей было сложно, как и сидеть наклонившись вперед между сиденьями – так, чтобы Никлас ее слышал. Он плавно нажал на тормоз, остановился и, не глуша двигатель, выключил фары. Когда мотор заработал на холостых оборотах, отчетливей стал слышен перестук бивших по крыше машины крупных капель дождя.
Никлас уже сидел вполоборота и смотрел в глаза Катрин, такие светлые на таком грязном лице. Могла она знать, с кем вместе он сюда едет? Могла, если следили за ним в Дакаре. Насчет места Никлас тоже подумал, что можно догадаться – Катрин местная; ну или отследить Пауля от Танжера, тоже вариант. В операции в попытке перемещения его души задействованы такие силы, что слежка и за ним, и за Паулем…
Мысль оборвалась, заменяемая другой. Бес из смартмассы был в белом плаще Пути – только сейчас Никлас начал понимать, каким знанием обладает. Раньше эта информация мало что значила в условиях его лояльности: он все-таки прибыл в вотчину Брандербергера по рекомендации отца, а воля фамилии – закон. Но сейчас это знание стало крайне важным, смертельно опасным. И для него самого, и для очень многих.
Катрин, заполняя повисшую паузу, заговорила вновь.
– Если ты расскажешь Паулю, как именно все было, он убьет нас всех – это человек рейхсграфа. Здесь впереди есть проезд по лесной дороге, его сложно заметить, но я могу подсказать. Эта дорога приведет к реке, там есть тайное укрытие со спрятанной лодкой. Мы можем утопить машину и скрытно уйти по воде. Но если ты все же захочешь встретиться с Паулем, от укрытия до руин не более полукилометра вдоль берега. Я не вру, клянусь своей честью и верностью.
Никлас в ответ едва не выругался грубо – он, недавно из ложемента с умным гелем, хорошо видел честь и верность Брандербергеров. Впрочем, в слова Катрин о лодке и возможности уйти скрытно по реке Никлас поверил. Особняк в глуши не просто так стоит. Плохое это место, заранее спланированные пути отхода отсюда наверняка могут быть. Но и сюрпризы в этом «укрытии» могут быть, лично для него. Охрана, например.
Все же, несмотря на заведомо предвзятое отношение, Никлас понимал, что смысл в словах Катрин есть. Они сейчас в центре незаселенных и заросших лесами охотничьих угодий Брандербергеров, огороженных дорогами между Зюдерхольцем на западе, Грайфсвальдом на востоке и расположенной наверху, на вершине треугольника, цитаделью Пути в Брандсхагене. Южная и западная дороги охранялись и патрулировались культистами, восточная, вдоль побережья залива, – ландвером. Причем как раз отрядами рейхсграфа Брандербергера.
Если Катрин действительно может показать скрытный путь по воде, то можно эту ловушку лесного треугольника покинуть. Причем хорошо бы это сделать как можно скорее – если Путь начнет его искать, Никлас иллюзий не питал, найдут быстро. По земле пустят солдат цепью, повесив сверху беспилотники с тепловизорами – никакой трофейный плащ не спасет, каждую кочку просмотрят и проверят.
Снова нужно принимать сложное решение.
– Мне никто ничего рассказать не хочет? Что вообще здесь происходит? – вдруг произнесла губастая уточка.
В голосе ее вновь, даже несмотря на клацанье зубов от холода и страха, пробивались капризные нотки. Никлас посмотрел на девушку – мокрые волосы утратили объем и прилипли к голове, и на этом фоне губы и ресницы выглядят неестественно огромными. Платье поблескивает, вместе с цепочками выглядит как чешуя. Не человек, а самая настоящая говорящая рыба с карикатурным человеческим лицом.
– Из машины выходи, – произнес Никлас.
Когда он сам открыл дверь и выпрыгнул – прямо в некстати оказавшуюся лужу, чавкнувшую размытой грязью под ногами, Марша испуганно вскрикнула. Она подумала, что Никлас хочет оставить ее здесь. Но он, выдернув с сиденья оцепеневшую дочь купца первой гильдии, просто помог Катрин пересесть вперед, отправив Маршу назад.
– Просто молчи и делай то, что я говорю, – прежде чем захлопнуть заднюю дверь, сказал он губастой уточке. Запрыгнул на водительское место и тронулся, включая фары.
– Рассказывай куда, – коротко глянул он на Катрин.
– Вперед пока, я покажу.
– Ты же понимаешь, что, если меня ждут сюрпризы, ты умрешь первой?
– Да, понимаю. Не разгоняйся, поворот уже совсем скоро.
Проехав сотню метров, Никлас по указанию Катрин свернул прямо в кусты, проламывая мелкие ветви. Дороги как таковой здесь не было, джи-ваген петлял среди деревьев. Дороги не было, но разведанный проезд все же действительно присутствовал – в чем Никлас убедился вскоре, когда машина выехала на небольшую полянку на берегу реки. Покосившаяся и вросшая в землю каменная беседка, выложенный из покатых булыжников очаг – похоже, заброшенное место для пикников еще из того, старого, мира.
Противоположный берег реки, который только что высветили фары, заметно заболочен. Но с этой стороны, похоже, действительно можно утопить машину, если будет такое желание.
Метрах в двадцати чуть дальше по берегу, там, где и показала Катрин, нашлась спрятанная в заводи лодка, привязанная и накрытая тяжелой маскировочной сетью. Отбросив ее, Никлас увидел приличный катер с надувными баллонами и жестким корпусом, еще и с металлическими дугами для тента; на корме два мотора, судя по необычному виду бесшумные, электрические. Никлас про такие только слышал, не видел ни разу. Разбираться не стал, вернулся к машине – где спросил у Катрин, как добраться к развалинам церкви в заброшенной деревне. Оказалось, нужно пройти вдоль берега реки около полукилометра, потом через брод и от него по прямой вперед совсем недалеко.
Выкинув из машины розовый чемодан Марши и выгнав на улицу ее саму, Никлас достал из своего рюкзака моток армированного скотча. Ни один проведенный конвой не обходился без его использования, так что, даже путешествуя «без багажа», в рюкзаке для скотча Никлас место нашел. На руках отнес Катрин к катеру, посадил спиной к дереву неподалеку, быстро ее связал. Пока мотал скотч, внучка рейхсграфа – а ей определенно было страшно, холодно и больно, не сказала ни слова, не задала ни одного вопроса и не издала ни единого стона.
Закончив с Катрин, Никлас бегом вернулся к машине. Сел за руль и, включив первую передачу, медленно отпустил сцепление, а потом и педаль газа. Двигатель тяговитый, джи-ваген даже с отпущенной педалью поехал довольно бодро. Так, что выпрыгнуть Никлас успел у самого берега, поскользнувшись на мокрой траве и едва не сверзившись в воду.
Серый джи-ваген съехал с пологого спуска и сразу нырнул – капот моментально оказался под водой, задний бампер поднялся почти вертикально. Хорошо, что в реку не забежал, глубоко здесь у самого берега, так что пришлось бы выплывать – мельком подумал Никлас.
Подхватил свой рюкзак, закинул за спину и подошел к Марше, стоящей рядом со связанной Катрин. Дочка купца первой гильдии в темноте леса теперь показалась ему не очеловеченной рыбой, а сказочным существом – на вид обнаженная, в сетке цепочек, со странным, нечеловеческим лицом. Впрочем, шмыгала носом и всхлипывала она вполне по-человечески.
– Я сейчас отлучусь ненадолго. Ты пока разберись с катером, заведи моторы, она подскажет, – показал Никлас на Катрин. – Учти, если ты ее освободишь, она может тебя убить.
Глаза Марши, несмотря на тяжесть невероятно длинных ресниц, широко распахнулись. Никлас пояснил:
– Ты для нее ненужный свидетель, потому что ты видела арбитра в доме Брандербергеров.
– Он прав, – неожиданно произнесла Катрин.
Глаза Марши расширились еще больше, она обхватила себя руками.
– Ты не вернешься? – посмотрела купеческая дочь на Никласа. Вернее, не на него, а на рюкзак за его спиной. – Пожалуйста, не оставляй меня, я боюсь…
Марша вдруг упала на колени, сложив руки в молитвенном жесте – при этом длинные ногти заметно обращали на себя внимание.
– Не бросай меня здесь, пожалуйста, пожалуйста…
Никлас резко выдохнул – скрыв за выдохом ругательство и злость на себя. Скинул со спины рюкзак, бросил его в катер.
– Я вернусь, даю слово. Но, если меня не будет через час, значит, что-то случилось, и ты можешь действовать дальше на свое усмотрение.
Злясь на себя, на свою дурость – разбрасываться так безоглядно словами, Никлас развернулся, намереваясь отправиться к заброшенной деревне. Вдруг заговорила Катрин:
– Не поворачивайся к Паулю спиной, а если…
– Рот закрой.
Полкилометра по лесу вдоль реки Никлас преодолел довольно споро – пришлось только один раз обходить заросли кустарника. Перейдя через брод – в самом глубоком месте едва выше колен, он почти сразу – как удалился от реки, держа ее за спиной, вышел к каменной ограде старого кладбища. Здесь, присев и закутавшись в камуфлирующий плащ егеря, нашел взглядом размытые дождем очертания церкви на другом конце заброшенной деревни.
Вспомнилась вдруг девичья фигура с белыми волосами. Сердце сразу застучало в горле, стало очень страшно. Накатило так, что состояние приблизилось к безоглядной панике. Показалось, что из-за дерева или из-за темных остовов домов, размытых очертаниями ливня, сейчас появится протягивающая к нему руки восставшая из мертвых Кристина Брандербергер.
– Да я тебя вижу, выходи, – раздался вдруг голос неподалеку.
Все домыслы моментально вымело из сознания, внутри воцарилось спокойствие, а в теле появилась необычайная легкость. Почти одновременно с раздавшимся голосом от покосившегося здания совсем рядом отделилась тень, превращаясь в человеческий силуэт с винтовкой в руках.
Откинув капюшон непромокаемого плаща, Пауль опустил винтовку и помахал рукой, направляясь к Никласу. Юноша смотрел на приближающегося доверенного человека отца ровно, без эмоций. Он не поверил, не мог поверить словам Катрин, но несмотря на это был готов к любому развитию событий. Поэтому и страх ушел далеко за грань восприятия, как всегда перед лицом опасности – пусть и возможной, а вместо страха появилась готовность к действию.
– Даже пообедать еще не успел, – широко улыбнулся Пауль, но, увидев лицо Никласа, мгновенно посерьезнел и поманил его за собой. Они прошли по разбитой дороге среди остовов домов, после чего зашли в один из них, неплохо сохранившийся. Зажегся мягким светом палаточный фонарь, Пауль отставил в сторону винтовку, а Никлас осмотрелся в неожиданно чистой и сухой комнате. Когда он сбросил плащ егеря – оставив его на сгибе левой руки, Пауль, уже не скрывая озабоченности, поднял брови, глядя на заляпанный кровью офицерский серый мундир ландвера на младшем сыне своего капитана.
– Рассказывай.
– Рейхсграф вел дела с синей гнилью. Я видел беса из смартмассы в его доме, это был арбитр в облачении жреца Пути.
Говоря это, Никлас снял с плеча ремешок кобуры-приклада с парабеллумом. Не очень удобно было это делать с плащом в левой руке, но он справился.
Между тем – судя по откровенно ошарашенному взгляду Пауля, было видно, что выражение «на всякий случай» в его желании подождать Никласа неподалеку от места встречи не включало в себя даже подобный расклад.
– Как ты ушел? – спросил Пауль, поглядывая и на пятна крови на мундире, и на кобуру с парабеллумом.
– Люди рейхсграфа попытались провести со мной какую-то медицинскую процедуру, но у них не очень получилось. Брандербергер умер, как и несколько других его подручных, – тронув разбитую бровь, Никлас одновременно приподнял левую руку с плащом на сгибе.
Пауль только головой покачал, не скрывая крайнего удивления.
– Хвост за тобой есть?
– Не знаю. Но пока меня пытались убить, внучки Брандербергера что-то не поделили, и, похоже, там вообще все погибли.
– Похоже?
– Когда я выбрался из здания, там начался пожар, времени осматриваться не было.
Вот здесь был тонкий момент – если Пауль видел зарево разгорающегося пожара, он мог обратить внимание, что Никлас добрался слишком быстро. Но у него было объяснение: шел напрямую через лес.
Пауль между тем над услышанным думал недолго.
– Надо уходить. Давай через польские земли на Южный путь, а там…
– Нет, – прервал его Никлас. – Ты поедешь обратно один, расскажешь отцу о случившемся. Я отправлюсь в Троеградье, мне нужно проверить одну догадку.
– Какую?
– Не хочу пока даже говорить, очень уж она грязная.
– Хорошо, – даже не пытаясь скрыть неудовольствие, кивнул Пауль. – Сейчас пойдешь?
– Да.
– Прощаться не будем.
– Да, – снова коротко ответил Никлас.
На винтовку рядом с Паулем он даже не смотрел. И не уходил. Он не верил и не мог верить тому, что сказала Катрин. Но проверить было нужно, потому что стоял вопрос: кто именно привел его сюда – рекомендация отца или, может быть, сам Пауль, своей личной волей?
– Где мое оружие?
– Тебе с ним будет опасно, тебя Трибунал поймать может.
– Без оружия мне будет опасней.
– В руке у тебя что?
– Да это не оружие, экспонат музейный, – бросил Никлас кобуру-приклад Паулю. – Специально для тебя прихватил.
– Ладно, пойдем, – цокнул языком Пауль, рассматривая подарок.
Он любил оружие, тем более такое раритетное. Даже не глядя взял и закинул винтовку на плечо, уже на пути к выходу открыл клапан кобуры и частично достал парабеллум. Когда Никлас развернулся, пропуская Пауля мимо себя, тот – отпустив и роняя пистолет и деревянный приклад с кобурой, ударил тонким стилетом. Если бы не предупреждение Катрин, Никлас отреагировать бы не успел. Но и будучи внутреннее готовым, он едва успел уклониться – и клинок, вместо того чтобы войти в сердце, вошел в подмышечную впадину и, проходя насквозь вверх, натянул острием ткань кителя на плече.
Никлас в этот момент выстрелил – в левой руке под плащом у него давно уже был незаметно вытащенный из-за ремня и снятый с предохранителя вальтер. В момент выстрела Пауль ударил еще раз, все же всадив узкое лезвие Никласу под ребра. Отпрянув назад, чувствуя, как выходит из раны металлический клинок, Никлас выстрелил еще три раза, попав Паулю в грудь и шею. Тот, вскинув руки и пытаясь зажать хлещущую кровью рану, упал на колени.
– Зачем? – шепотом, очень боясь почувствовать медный привкус во рту, спросил Никлас.
Пауль не ответил. Он предпочел упасть лицом вниз и умереть молча. Никлас больше не обращал на него внимания. Сохраняя удивительное спокойствие, он скомкал плащ и зажал рану в боку, чуть покачнувшись при этом. Забирать ничего не стал, чувствуя себя очень странно. Парящая тяжесть, охарактеризовал бы он это состояние, – сохраняемая способность двигаться при понимании, что в сознании осталось находиться совсем недолго.
Когда Никлас выходил к реке, в глазах уже появились багряные мушки. После того как преодолел брод – как и какими усилиями, в памяти просто не осталось, мошки превратились в горящих багрянцем фениксов с широким размахом крыльев.
Пульс гулко стучал в ушах, хоровод пятен перед глазами уже сливался в красно-багряную пелену. Никлас давно не понимал, сколько прошел, не понимал, далеко ли ему еще идти, и не понимал, правильно ли он идет, – он просто передвигал ногами, выдерживая взятое направление. Куда, когда и как взятое, в памяти у него не осталось.
В какой-то момент Никлас запнулся и рухнул ничком. Лежал, еще в силах шевелиться, но уже не в силах подняться. В какой-то момент вдруг увидел перед собой мельтешение – среди которого заметны были серебристые, усыпанные россыпью ярких камешков и комьями грязи изящные полусапожки.
Его дернули за плечо, перевернули.
«Ты похожа на рыбу» – захотелось ему вдруг сказать склонившейся над ним Марше, но сил не хватило: все уже оказалось потрачено.
Глава 8
Очнулся Никлас на вполне нормальной кровати. Под ним матрас, и матрас этот хорош, определенно, – уж точно не больничная койка или нары каталажки. Выбеленный потолок сверху, хорошая люстра. Вокруг мягкий полумрак, верхний свет не включен. Место, похоже, приличное. Но приличные ли здесь люди?
Ощущения подсказали, что он лежит в одежде прямо на постельном белье – неплохого как минимум качества. Люстра на потолке выключена, но неподалеку, сбоку, заметны яркие отблески направленного белого света. Не на его кровать направленного, в другую сторону.
Повернув голову, Никлас на прикроватной тумбочке сразу увидел так выручивший его вальтер. Кроме пистолета, лежали еще и кобура, и запасной снаряженный магазин – видимо, в доме нашлись. Сразу спокойнее на душе стало, большое спасибо тому, кто вальтер сюда положил.
С пистолета взгляд скользнул дальше, в другой конец комнаты, – мельком отметив, что одна из стен полностью и плотно закрыта непрозрачными шторами. Похоже, чтобы ни один лучик света в окне с улицы видно не было.
У противоположной от кровати стены Никлас увидел Катрин. Грязная, в окровавленной одежде, Катрин полулежала на чистой анатомической кушетке светлой кожи. Внучка рейхсграфа была все в том же сером мундирном платье и сапогах, с которых на чистый пол натекли лужицы мутной воды.
На лежащую Катрин было направлено сразу два странных светильника на высоких штативах – лампы в них были выполнены в форме кольца. И еще над Катрин склонилась Марша. Присмотревшись, Никлас понял, что происходит: купеческая дочь с помощью тонких полосок медицинского пластыря тщательно склеивала поперек края ран на лице внучки рейхсграфа. Катрин, полулежа на кушетке, держала на весу небольшое зеркало, в которое пристально наблюдала за происходящим и руководила действиями Марши, отпуская короткие замечания.
Процесс шел медленно и тяжко, Марша была заметно напряжена. Выглядит странно, Никлас даже не понял сразу, что в ней не так. Лицо красное, заплаканное и искривлено гримасой; происходящее определенно действовало на ее психику жителя благополучного полиса. Но деваться было некуда – глухие, но резкие и жесткие оклики Катрин то и дело подстегивали купеческую дочь. Один из таких возгласов, как постфактум понял Никлас, его и пробудил недавно из беспамятства.
Присмотревшись к Марше, Никлас наконец понял, почему она кажется ему так странно выглядящей: у купеческой дочери из ярких изменений внешности остались только губы, а ресницы и ногти лежат на тумбочке. Судя по всему, избавляться от них пришлось болезненно, поливая слезами – вот почему лицо такое красное, заплаканное.
Дожидаться, пока Марша под руководством Катрин заклеит раны, пришлось совсем недолго – похоже, основную часть Никлас пропустил. Сейчас, опять же под руководством Катрин, настал черед финальной заливки медицинским клеем. И только когда все было сделано, а Катрин удовлетворилась результатом, Никлас решил привлечь к себе внимание.
– Клей такие раны не удержит, – произнес он.
Катрин медленно обернулась на голос. На ее обезображенном пластырем и клеем лице даже в полумраке посверкивали небесной голубизны глаза. Прежде чем ответить, она приблизила к лицу зеркало. Аккуратно, внимательно контролируя место касания, приложила пальцы ко рту, прижимая их рядом с порвавшей губу раной. После чего заговорила, не шевеля верхней губой.
– У меня улучшенная регенерация, как и у тебя теперь. Сейчас я сделаю себе укол, который разгонит процесс восстановления. Часа три-четыре я проведу в полубеспамятстве. Ты сам как, встать можешь? Попробуй.
Никлас прислушался к себе. Аккуратно потянулся, попробовав, – и тут же, едва не вскрикнув от прострелившей из-под ребер по всему телу боли, откинулся обратно на подушку. Катрин увидела его реакцию, кивнула и посмотрела на Маршу. Та взгляд поняла, взяла с тумбочки и открыла крышку небольшого и блестящего металлом транспортировочного кейса, развернула его. Но Катрин пока ни на Маршу, ни на открытый кейс внимания не обращала, смотрела только на Никласа.
– Ты еще не полностью восстановился. Сейчас нужно сделать второй укол, чтобы к утру ты пришел в себя.
– Где мы?
– В Грайфсвальде, в надежном месте.
– Насколько надежном?
– Пятьдесят на пятьдесят. Нас здесь к утру или найдут, или нет.
– Не до шуток. Кто о нем еще знает? – Никлас спросил довольно резко, вспомнив увиденный беловолосый девичий силуэт, высвеченный вспышкой молнии.
– Только я.
– Точно? Даже твоя сестра не знает?
– Точно. Только я одна. Почему ты спрашиваешь?
– Мне кажется, она осталась жива.
– Вот как… – в голосе Катрин не послышалось сильного удивления. – Это проблема. Но не сегодня, завтра. Все завтра.
Внучка рейхсграфа подняла шприц, собираясь сделать себе укол.
– Стой. Почему у меня теперь тоже повышенная регенерация?
– Реплицирующие наниты. Они у тебя в крови, но сейчас неактивны, начнут работать только после стимулирующего укола, который тебе сейчас нужно поставить, чтобы к утру прийти в себя. Сейчас и тебе, и мне нужно отдохнуть. Хорошо?
Прикрыв глаза, Никлас несколько раз вздохнул, медленно и неглубоко – чтобы вновь не вызвать взрыв боли в груди. После этого открыл глаза, кивнул. Катрин головой не пошевелила, но «кивнула в ответ» – моргнув, прикрыв глаза чуть больше чем на мгновение, после этого отняла руку от лица. Отвела взгляд, взяла из металлического кейса два инъекционных шприц-тюбика.
Катрин аккуратно слезла с кушетки. Держа голову со спиной ровно и прямо, словно была в обездвиживающем корсете, двинулась к Никласу. Подошла, присела – согнув колени, не наклоняясь и не опуская взгляд. Наощупь положила второй шприц-тюбик на тумбочку рядом с пистолетом. Потом обошла кровать и села на нее с другой стороны. Все так же аккуратно, чтобы не потревожить раны на лице, опустилась и легла на спину. Двуспальное – если не больше, ложе, было довольно широкое, обоим места хватало с запасом.
– Спокойной ночи.
Катрин промычала это не размыкая губ, совсем невнятно. Закрыла глаза, ресницы ее чуть затрепетали, а потом сразу замерли как у спящего человека. Никлас перевел взгляд на Маршу, которая – в своем модном «голом» платье, но уже без цепочек, стояла сейчас рядом с ним. Еще не отошедшая и от недавних событий, и от явно вынужденной работы с ранами Катрин, купеческая дочь дрожала почти так же, как и под холодным ливнем. По щекам – вместо капель дождя, текли дорожки слез.
Непросто ей пришлось.
– Марша. Расскажи, пожалуйста, что было в лесу и как мы сюда попали.
– Мы… мы, – сипло произнесла Марша, пару раз звучно шмыгнув носом. Но все же справилась с собой, заговорила и даже разговорилась: – Мы ждали тебя примерно полчаса. После этого Катрин сказала, что ты либо ушел без нас, либо убит. Но ты дал слово, поэтому она предложила мне ее развязать, сходить вместе и проверить. Сказала, что без тебя мы все равно не выживем. Сказала, что…
Противные капризные нотки, которые так раздражали Никласа при первой встрече, из голоса Марши совершенно пропали. Прямо слушать приятно, если еще бы не шепелявила из-за вытянутой губы. Но Марша уже замолчала – осеклась и снова звучно шмыгнула, а потом и вовсе разрыдалась.
– Марша, время уходит. Рассказывай, что было дальше. Пожалуйста.
– Мы нашли-и-и, – едва не сорвалась на вой плача Марша, но все же взяла себя в руки. Заговорила постоянно всхлипывая, но все же заговорила, не молчала и не плакала: – Мы нашли тебя неподалеку от лагеря, донесли до лодки. Потом я накрыла лодку тентом – Катя назвала его невидимкой, и потом мы отправились по реке сюда.
Никлас бросил взгляд на пальцы Марши. Судя по фиолетовым гематомам, не все накладные ногти с ее рук были сняты цивилизованно. И похоже, что, несмотря на внешнюю бесполезность, именно купеческая дочь – пусть и под командой Катрин, вывезла на себе основные и необходимые действия для перемещения беглецов из одной точки в другую.
– «Сюда» – это куда?
– Это небольшой дом недалеко от набережной. Мы до ночи стояли в высокой траве, прячась, я чуть не умерла от холода и страха-а-а… – девушка опять едва не взвыла плачем.
– Марша!
– Когда стало темно, мы вытащили тебя на берег. Катя включила умный автопилот, и лодка уплыла, а мы принесли тебя сюда. Здесь Катя сделала тебе укол, а меня заставила-а-а…
Теперь уже Марша не сдержалась, закрыла лицо руками и заплакала.
– Марша, ты молодец, – искренне произнес Никлас и протянул руку, забирая шприц-тюбик с тумбочки.
Купеческая дочь, не отнимая руки от лица, раздвинула пальцы, наблюдая, как Никлас снимает колпачок и примеривается к тому, чтобы воткнуть иглу себе в плечо по примеру Катрин.
– А мне что делать? – вдруг спросила Марша.
– Переоденься, сиди и грейся под одеялом. Свет и воду не включай, не стоит привлекать внимание – если нас найдут, всех убьют. К окнам не подходи, на улицу даже не суйся, – проинструктировал ее Никлас, после чего сделал себе инъекцию. Несколько секунд не происходило ничего, а после пространство перед взором закружилось и он провалился в пучину беспамятства.
Проснулся он – по ощущению, практически мгновенно после укола. Но нет: на улице уже утро, определенно – за плотными шторами едва-едва виден дневной свет. Лежал Никлас по-прежнему на спине, на пустой кровати – Катрин рядом нет.
Зато вальтер на месте – как и кобура, как и запасной магазин.
Глядя в потолок, Никлас принялся оценивать физическое состояние. Не очень веря ощущениям – задышал, вдыхая все глубже и глубже, пока не поверил, что глубокий вдох больше не является причиной боли. После этого начал понемногу шевелиться и осознал, что движения тоже не приносят никакого дискомфорта.
Здоров. Что – учитывая полученный под ребра удар, очень странно. Присел, свесив ноги с кровати. Отметил, что ботинки с него вчера все же сняли. Расстегнул китель и посмотрел на шрамы от стилета Пауля. Выглядели они так, как будто после ударов прошло несколько месяцев, а не сутки.
Параллельно с оценкой состояния Никлас слышал и слушал звуки дома. Неожиданно обыденные – звон посуды, шкворчание яиц на сковородке, гул блендера; только что раздались спокойные девичьи голоса. Как раз сейчас в комнате, зайдя через приоткрытую дверь, появились сначала губы, а потом и Марша – в симпатичном спортивном костюме, с намотанным на волосы белым полотенцем. Выглядела купеческая дочь довольно свежо, но мешки под красными глазами показывали, что ночь она, скорее всего, провела бессонную.
– Проснулся?
Никлас хотел было ответить, что еще спит, но не стал. Марша, во-первых, и так на грани вот уже сутки, а во-вторых, она настоящая молодец, таскала его бесчувственного. От этих мыслей желание знакомить ее со своим сарказмом ушло. Не время и не место – поэтому Никлас просто кивнул девушке и соскочил с кровати.
На постельном белье остались заметные следы – чистым, когда его сюда положили, Никлас не был. Похоже, вчера его не носили, а таскали волоком по земле. Ну, главное результат, главное, что дотащили.
Заглянувшая в комнату Марша уже вышла. Похоже, она позвала Катрин – внучка рейхсграфа вскоре зашла в комнату, в белом махровом халате и с феном в руке. Тоже недавно из ванной – но без полотенца на голове, как у Марши, а мокрые волосы частично закрывают лицо.
– Принимай душ и спускайся к столу, завтрак почти готов.
Когда Катрин говорила, Никлас к ней внимательно присматривался. Отметив мельком, что руки девушки дернулись – явно подавила невольное желание закрыть лицо; но нет, осталась стоять прямо и смотрела ровно.
Шрамы Катрин, как и у Никласа, выглядели так, словно прошли не сутки, а несколько месяцев. Левая сторона лица девушки почти не пострадала – только сверху на лбу, где начинались полоски шрамов, проходя наискось вниз через переносицу и еще дальше через правую бровь. Если прикрывать волосами правую сторону, то, в принципе, шрамов и заметно почти не будет. А если не прикрывать… Две широкие рваные полосы и белые линии сетки мелких порезов Катрин совсем не красили, конечно. Еще и рот у нее теперь, похоже, останется чуть искривленным, придавая чертам лица едва заметную асимметрию.
– Плохо все? – неожиданно спросила Катрин.
Никлас хотел было ответить, что раньше было лучше, но сдержался. Катрин потеряла красоту, а это – несмотря на крайне неприязненное, если мягко сказать, к ней отношение, все же личная девичья трагедия. Не время и не место для сарказма.
– Могло быть и хуже, – произнес Никлас ровным голосом, пожав плечами. – Если ты понимаешь, о чем я.
– Факт, – согласилась Катрин, все же подняв руку и поправляя мокрые волосы, а на деле закрывая лицо. Повернувшись, разворачиваясь сохранившей красоту стороной к Никласу, она показала в коридор: – Ванная комната там, дверь не закрывай, чистую одежду с полотенцем я принесу.
Никлас чуть задержался, глядя на вальтер. Мелькнула мысль, что с пистолетом в ванную комнату идти глупо. Как мелькнула, так и исчезла: в его ситуации глупо даже в уборную без оружия ходить. Взял вальтер, осмотрел и убрал в кобуру, засунул запасной магазин в специальный кармашек. После направился в указанном направлении, прихватив с собой ботинки. Вдруг война, босиком много не набегаешь.
Ванная комната, найденная в конце коридора, поразила размерами. В Танжере общая душевая для всего учебного эскадрона была не намного больше. Принимая душ, Никлас услышал, как открылась и закрылась дверь. Быстро, но с удовольствием помывшись, он вышел и обнаружил обещанные полотенце, обувь и одежду – аккуратно сложенный серый полевой мундир. Причем это была не офицерская форма военной аристократии из ландвера, а полевой мундир рейхсвера – регулярной армии.
Ну да, Никлас Бергер – сын райхсриттера Бергера. Он по новым документам имперский рыцарь, черная аристократия, такие обычно служат в рейхсвере. Стремятся к тому, чтобы возвыситься хотя бы до барона. И после, уже став белой костью, получить собственный земельный надел или вотчину, переходить в ландвер и набирать себе личную гвардию. Не у всех такое получается, скорее даже практически у всех такое не получается, но метод популярный. Несмотря на небольшой шанс, лучше способов перейти из черной аристократии в белую в рейхе нет.